XIII
Флоранс и Дениза
Войдем же в домик сторожа. Дениза Готье прекратила работу. Рука ее машинально потянулась к письмам, о которых мы уже говорили. Она еще раз проверила даты, стоявшие на штемпелях и одного и другого, и затем прошептала:
– Неделя! Вот уже неделя как они должны были приехать сюда! Мой Гастон! Мой милый маленький Жорж!.. Но с тех пор никаких известий… ни единого слова, которое могло бы объяснить мне такую странную задержку! Флоранс, неужели это тебя не встревожило бы? — И, не дождавшись ответа, Дениза прибавила, содрогнувшись: — Несчастье всегда ходит где-то рядом! На дорогах нынче небезопасно. Это проклятый край…
Внезапно она спросила у подруги:
– Веришь ли ты снам, малютка?
– Снам?..
Дениза продолжала:
– Люди здравомыслящие говорят, что не нужно верить снам… Я боюсь за свой бедный рассудок… Если бы ты только знала, что мне привиделось во сне, или, вернее, в бреду каком-то сегодня ночью!..
Она закрыла глаза руками, словно желая спрятаться от кошмарного видения…
– Он был там, — продолжала девушка прерывистым голосом, — на полу, в луже собственной крови. Вокруг него копошилась целая масса страшных существ, рассмотреть которых я не имела возможности. Жизнь вместе с кровью вытекала капля по капле из зияющих ран на его теле, а на губах застыла страдальческая улыбка, и она, казалось, говорила: «Я любил тебя всей душой до последнего вздоха и пал жертвой под преступным ударом…» Потом его угасающий взгляд оживился, и посиневшие губы раскрылись в отчаянном крике: «Наше дитя! Спаси наше дитя!»
Каким образом наш малютка оказался замешанным в происходящем? Не знаю, но Гастон, убийцы, комната, где произошло преступление, все исчезло мгновенно… Черной ненастной ночью я оказалась в каком-то пустынном месте и бежала, унося на руках нашего сына. За мной пустились в погоню, вокруг раздавались дикие крики, сверкали огни, на моем пути то тут то там возникали различные препятствия, а я все бежала, все стремилась вперед, прижимая к истерзанной груди мою драгоценную ношу, мое единственное сокровище… Вдруг в ту минуту, когда до меня уже доносилось дыхание взбесившихся изуверов, которые гнались за нами, земля разверзлась под моими ногами, и я покатилась в бездонную пропасть, взывая срывающимся голосом: «Владыка! Сжалься над нами!»
В этом месте своего рассказа бледная и трепещущая дочь сторожа откинулась на спинку стула, охваченная ужасом… Флоранс бросилась к подруге, взяла ее за руки и, покрывая их поцелуями, зашептала почти в исступлении:
– Дениза!.. Моя дорогая Дениза!..
Ласки девушки немного приободрили прелестную кружевницу.
– Когда я проснулась, — продолжила она, — уже занималась заря, в церкви в Виттеле звонили к утренней мессе, и я машинально стала произносить слова молитв, которые обычно мы читаем поутру…
Лицо ее все еще хранило выражение ужаса, но грудь вздымалась уже не так бурно, как несколько минут назад.
– Этой ночью я, конечно, бредила, как и теперь, кажется, все еще продолжаю бредить, пугая тебя, моя добрая, преданная Флоранс. Но что тут поделаешь? Мой измученный ум все не может успокоиться и пытается разгадать эту зловещую тайну!.. Вот письмо Гастона, который написал из Страсбурга, что возвращается в свой замок, и почти одновременно с этим фермер из Валенкура сообщил, что отправляет ко мне моего крошку с человеком очень надежным, одним из своих друзей, с честным торговцем…
– С торговцем!..
– Я жду их обоих, и жду с болезненным нетерпением… Уже неделя прошла, а от них до сих пор нет никаких известий… Что, если произошел какой-нибудь несчастный случай… если случилось какое-то ужасное преступление…
Дениза почувствовала, как Флоранс задрожала всем телом.
– Но нет! Это же невозможно! — горячо продолжала она. — Гастон — такое честное, благородное сердце, дитя — невинная душа! За что же Бог может послать им несчастье!.. Я ведь увижу их, не правда ли?..
Флоранс едва смогла сдержать стон. Она поднялась на ноги и отвернулась, чтобы скрыть свое помрачневшее лицо. Дениза в изумлении воззрилась на юную подругу.
– Как странно… — прошептала она. — Я напугана, а ты меня не успокаиваешь; я в отчаянии, а ты не утешаешь; я страдаю, а ты даже не скажешь ни единого обнадеживающего слова…
Она, в свою очередь, встала и, приблизившись к Флоранс, которая непроизвольно отступила назад, воскликнула:
– Ты что-нибудь знаешь?..
Губы девушки дрожали, однако она нашла в себе силы проговорить достаточно твердо:
– Я ничего не знаю, клянусь моей бессмертной душой.
Дениза опустилась на стул и печально произнесла:
– Это правда. Ты и не можешь ничего знать. Прости меня, милая, я теряю рассудок…
Бедная женщина сидела совершенно разбитая. Взгляд ее то с немым вопросом устремлялся в пространство, то падал долу, а из глаз неудержимо лились тихие слезы. Флоранс стояла поодаль, погруженная в мрачные размышления. Вдруг со стороны деревушки при замке послышался какой-то шум, донеслись чьи-то крики. Дениза стала прислушиваться… кто-то бежал по дороге к павильону. Дочь сторожа нагнулась к окну и стала всматриваться в приближающуюся особу.
– Это Жервеза, — с удивлением сказала она. — Почему она так спешит и что могло случиться в Армуазе?
Отдаленный шум становился все громче с каждой минутой, словно тысячи голосов сливались в радостном гомоне. Жервеза, маленькая служанка Денизы, которую та посылала в деревню с каким-то хозяйственным поручением, влетела в дом словно пуля… Со сбившейся набок косынкой, в развязавшемся чепчике, в запыленных юбках, красная, запыхавшаяся Жервеза упала на первый попавшийся стул.
– Что там такое происходит? — спросила хозяйка.
– Ах! Милая госпожа, вот это история!..
– История?..
Служанка отерла передником разгоряченное лицо и вздохнула свободнее.
– И какая история! Всех на ноги подняла! А уж вы-то сами как удивитесь!..
– Что все это значит?..
– После такого продолжительного отсутствия!.. Я бы, конечно, ни за что его не узнала, ведь в ту пору была еще очень маленькой… Но в Армуазе все до единого его признали и провожают сюда. Он уже подъезжает. Я хотела первой сообщить вам приятную весть и всю дорогу бежала как сумасшедшая…
Дениза Готье прижала руку к истерзанному сердцу, которое затопила тревога, какой она век не испытывала.
– Боже мой! — прошептала она. — Неужели ты внял моей грешной мольбе?.. Я боюсь ошибиться… Что, если эта радость обманчива?..
Потом, преодолев душевный трепет, она приблизилась к девочке и спросила ее:
– Но кто же приехал и о ком ты говоришь, дитя мое?
– Э! Святая Мария! Добрая моя госпожа, о ком еще я могу говорить, если не о господине нашем?
– Нашем господине?..
– Он вернулся и идет сюда!
Шум приближался: становились слышны шаги толпы поселян и громогласные «виват!». Дениза молитвенно сложила руки и подняла глаза к небу в порыве бесконечной благодарности. Потом, обращаясь к Флоранс, произнесла:
– Дитя, понимаешь ли ты? Это он! Это Гастон! О, как же мне теперь смешны мои химерические страхи! Гастон! Гастон, мой возлюбленный!
Слова еще трепетали на ее губах… но то был трепет счастья, такого глубокого, такого неизмеримого счастья, что она не заметила волнения юной подруги. Та прислонилась к стене, чтобы не упасть в изнеможении. Грудь ее высоко вздымалась, издавая тяжелые вздохи, холодный пот покрывал бледные виски, бессвязные фразы с хрипом срывались с кривившихся от ужаса губ. Дениза ничего этого не видела… Беззаветно отдавшись своей радости, как отдавалась печали минуту назад, она шла к дверям, повторяя:
– Гастон! Это Гастон! Он отыщет Жоржа! Да будет благословенно имя Господне! Гастон! Мой господин! Мой супруг!..
Шумное «ура» прогремело по ту сторону двери, готовой впустить желанного путника. Но, когда эта дверь отворилась, Дениза отступила, ошеломленная: вместо маркиза дез Армуаза на пороге стоял поручик Филипп Готье, освещенный последними отблесками вечерней зари…