IV

Мэр Орсиваля ошибался.

Дверь в гостиную быстро распахнулась, и на пороге появился какой-то худощавый человек, которого с одной стороны держал жандарм, а с другой — один из лакеев. Он с яростью отбивался от них, делая это с необычайной энергией. В прихожей и во дворе тем временем все еще раздавались крики сотни голосов. Толпа кричала:

— Вот он! Смерть убийце! Вот он! Это Геспен!

И несчастный в страшном испуге продолжал защищаться.

— Помогите! — кричал он хриплым голосом. — Спасите! Оставьте меня, я невиновен!

И он ухватился за дверь в гостиную, так что его нельзя было оторвать от нее.

— Оставьте его! — скомандовал мэр, которого испугало ожесточение толпы. — Оставьте его!

Но это было легче приказать, чем исполнить. Ужас придал Геспену страшную силу. Но вдруг доктору пришла в голову мысль отпереть одну створку этих дверей. Тогда, потеряв точку опоры, несчастный сорвался и кубарем покатился к самому столу, за которым писал судебный следователь. Затем он вскочил на ноги и стал искать глазами, куда бы удрать. Но, увидев, что все двери и окна были облеплены любопытными, он в бессилии опустился в кресло. Его лицо выражало ужас, все тело его сжималось в судорогах. Эта сцена была настолько тягостна, что мэр Орсиваля счел необходимым повлиять на толпу морально. Он обернулся к ней и, показав на Геспена, трагическим голосом произнес:

— Вот преступник!

Доктор, следователь и отец Планта переглянулись.

— Если он виновен, — пробормотал старик судья, — то какого черта ему было приходить сюда?

Потребовалось еще много времени, чтобы удалить толпу. Жандармский бригадир должен был прибегнуть к помощи своих людей, а затем расположился около Геспена, признав, что неудобно оставлять такого опасного преступника одного с невооруженными людьми.

Но несчастный Геспен в эту минуту был уже совершенно безопасен. Наступила реакция, его напряженная до крайних пределов энергия погасла тотчас же, как пламя от сгоревшей соломы.

А тем временем бригадир давал отчет обо всем, что произошло.

— Я обыскал его, — начал он свой рассказ, — и вот что нашел в его карманах: носовой платок, садовый нож, два маленьких ключа, клочок бумаги, покрытый какими-то буквами и значками, и карточку магазина «Кузница вулкана». Но это еще не все…

Бригадир с таинственным видом оглядел слушателей. Он приберегал самое эффектное к концу.

— Это еще не все, — продолжал он. — Когда его втащили во двор, он попытался было отделаться от своего кошелька. К счастью, я заметил это и, улучив момент, поднял его портмоне, которое упало в клумбу с цветами около ворот, — вот оно. В нем оказались: стофранковая купюра, три луидора и семь франков мелкими монетами. Вчера же у этого разбойника не было ни гроша.

— Откуда вы знаете? — спросил Куртуа.

— Лакей Франсуа сообщил мне, что Геспен просил у него взаймы двадцать пять франков на дорогу.

— Позовите сюда Франсуа! — скомандовал судебный следователь.

Лакей тотчас же явился.

— Точно ли вы знаете, — обратился к нему строго следователь, — были ли вчера у Геспена деньги?

— У него их было так мало, — не задумываясь, отвечал лакей, — что перед отъездом он просил у меня взаймы двадцать пять франков, сказав мне, что если я их ему не дам, то ему придется остаться дома, так как не на что даже купить билет на поезд.

— Но у него могли быть сбережения. Так, например, эта стофранковая банкнота, которую здесь негде было разменять.

С недоверчивой улыбкой Франсуа покачал головой.

— Геспен не таков, чтобы иметь сбережения, — сказал он. — Все тратил на карты и на баб. Не далее как на прошлой неделе трактирщик из «Коммерческой гостиницы» пришел к нему, устроил из-за неуплаты целую сцену да еще грозился, что пожалуется господам.

Но, увидев, какое впечатление произвели его показания, лакей спохватился и стал выгораживать Геспена.

— Я вовсе ничего не имею против Геспена, — сказал он. — До самой последней минуты я считал, да и считаю его славным малым, с которым весело. Он немножко горд, но ведь его воспитание…

— Можете идти, — обратился к нему следователь, не желавший выслушивать мнение Франсуа.

Лакей вышел.

Тем временем Геспен мало-помалу пришел в себя.

— Пить… — сказал он.

Ему принесли стакан воды, и он выпил его с выражением крайнего наслаждения, а затем поднялся.

— Способны ли вы сейчас давать показания? — обратился к нему следователь.

Геспен задрожал, но овладел собой.

— Вам известно, что произошло в эту ночь? — начал следователь. — Граф и графиня Треморель кем-то убиты. Отправившись вчера из замка вместе со всеми слугами, вы бросили их на Лионском вокзале около десяти часов и возвратились теперь обратно тоже один. Где вы провели ночь?

Геспен опустил голову и молчал.

— Это еще не все, — продолжал следователь. — Вчера у вас не было ни копейки, это подтверждено одним из слуг. Сегодня же в вашем портмоне найдена порядочная сумма денег. Где вы их взяли?

Несчастный зашевелил губами, точно хотел ответить, а потом вдруг раздумал и промолчал.

— Еще одна вещь, — продолжал следователь. — Что это за карточка из магазина металлических товаров, которую нашли у вас в кармане?

Геспен сделал жест отчаяния и проговорил:

— Я невиновен.

— Да я вас еще и не обвиняю, — возразил следователь. — Вам было известно, что в день вашей поездки граф получил большую сумму денег?

Горькая усмешка пробежала по губам Геспена.

— Мне известно только то, что все факты против меня, — отвечал он.

Последовало продолжительное молчание. Врач, мэр и отец Планта, крайне заинтересованные, не шевелились.

— Посмотрим, — нарушил наконец молчание судебный следователь. — Где вы провели эту ночь, где взяли эти деньги и что это за адрес?

— Э! — воскликнул Геспен с яростью затравленного зверя. — Ну, скажу я вам это!.. Разве вы мне поверите?

Следователь хотел было что-то сказать, но Геспен перебил его.

— Нет, вы мне не поверите, — продолжал он, и глаза его засверкали гневом. — Разве такие люди, как вы, поверят такому человеку, как я? У меня прошлое, судимость, скажете вы. Да разве же прошлое может служить обвинением для будущего! Ладно! Хорошо! Это правда, я скандалист, игрок, пьяница, лентяй, но что же из этого? Правда, меня судил мировой и приговорил за нарушение общественной тишины и спокойствия… Что же это может доказать? Я загубил свою жизнь, но ведь это касается только одного меня. Мое прошлое! Точно я тяжко его не искупил!

Геспен уже вполне овладел собой, его волнение придало ему красноречия, и он выражался с дикой энергией, точно хотел добить своими словами слушателей.

— Я не всегда был хамом, — продолжал он. — Мой отец имел средства, был почти богатым! Меня учили и, когда мне исполнилось шестнадцать лет, меня поместили к господам Леруа в Анжере. Не прошло и четырех лет, а на меня там уже смотрели как на выдающегося, талантливого молодого человека с хорошим будущим. К несчастью, в это время умер мой отец. Мать умерла еще раньше. Он оставил мне превосходное имение стоимостью в сто тысяч франков. Я продал его за шестьдесят тысяч и махнул в Париж. Я был точно сумасшедший. Моя жажда удовольствий была ненасытна. В Париже открылось широкое поприще для пороков. Для удовлетворения моих желаний не хватало вещей. Я воображал, что мои шестьдесят тысяч франков никогда не закончатся.

Геспен остановился. Тысяча воспоминаний об этом времени пришла ему на ум.

— Хорошее было время! — тихо проговорил он. — Моих шестидесяти тысяч франков, — продолжал он затем, — едва хватило на восемь лет. У меня не осталось ни одного гроша, но я все-таки хотел продолжать такую же жизнь… Теперь вы понимаете? Именно в одну из ночей меня и забрали полицейские. Меня осудили на три месяца. В полицейском управлении вы найдете обо мне целое дело. Знаете, что оно сообщит? Оно расскажет вам, как, выйдя из тюрьмы, я попал в отчаянное, позорное положение. В то положение, когда не едят, но насыщаются, ходят без сапог, а жилище заменяют харчевни. Это дело обо мне сообщит вам также, что я очутился в обществе подозрительных лиц, мошенников и проституток… и это будет правда.

Мэр Орсиваля ужаснулся. «Боже правый! — подумал он. — Что за смелый и циничный разбойник! И сколько времени он провел в этом доме в качестве прислуги! Какой негодяй!»

Судебный следователь молчал. Он отлично понимал, что Геспен находится в одном из тех душевных состояний, когда человек позволяет заглянуть в самую глубину своих мыслей и выкладывает все.

— Но дело мое, — продолжал несчастный, — не расскажет вам, как я, испытавший омерзение к такой жизни, стал искать из нее выход, чуть не покушался на самоубийство. Оно ничего не расскажет вам о моих усилиях, о моем раскаянии, о желании возвратиться к прежней порядочности. Но такое прошлое, как мое, тяжкая вещь. Но вот я выбрался на дорогу. Последовательно я сменил четыре места, пока наконец через одного из своих патронов не получил место здесь, где мне было недурно. Правда, я всегда забирал вперед жалованье, но что делать? С собой не сладишь. Зато спросите, кого я обидел?

— Все это очень хорошо, — отвечал судебный следователь. — В свое время мы вернемся к вашему признанию. А теперь речь идет лишь о том, как вы провели эту ночь и откуда добыли деньги?

Настойчивость судьи привела Геспена в отчаяние.

— Чего вы хотите от меня? — воскликнул он. — Правды? Но ведь вы ей не поверите. Лучше молчать. Такова уж, значит, судьба!

— Я должен предупредить вас о том, что отвечать в ваших же интересах, — продолжал судебный следователь. — Если вы не захотите отвечать, я буду вынужден арестовать вас как подозреваемого в убийстве графа и графини Треморель.

Эта угроза произвела на Геспена страшное впечатление. Энергия оставила его, он упал на колени и заплакал.

— Умоляю вас, — сказал он, — ради бога, не лишайте меня свободы. Клянусь вам, я не виноват, заклинаю вас!

— Тогда говорите.

— Вы этого хотите… — продолжал Геспен, вставая. — Что же…

А потом он внезапно изменил свое решение.

— Нет! — воскликнул он и со злобой топнул ногой. — Нет, не скажу, не желаю! Только один человек на всем свете и мог бы меня спасти, это сам граф. Но его уже нет в живых. Я невиновен, но если не найдут настоящих убийц, то я погиб. Все против меня, я знаю это… А теперь делайте со мной что вам угодно, я больше не произнесу ни слова.

Решение Геспена нисколько не удивило судебного следователя.

— Подумайте, — просто сказал он. — Только и тогда, когда вы подумаете, я не буду иметь большего доверия к вашим словам, чем сейчас. Весьма возможно, что ваше участие в этом деле косвенное. В таком случае…

— Ни косвенное, ни прямое! — перебил его Геспен, а затем воскликнул в отчаянии: — Какое несчастье! Быть невиновным и не иметь возможности защищаться!

— Если так, то, может быть, — обратился к нему следователь, — для вас не составит труда стать лицом к лицу с телом госпожи Треморель?

Эту угрозу обвиняемый выслушал без малейшего волнения.

Его повели в залу, где находилось тело графини. Хладнокровно и спокойно он осмотрел труп и сказал:

— Она гораздо счастливее меня. Она уже умерла и не страдает, а меня, невиновного, обвинят в том, что я ее убил.

Домини попробовал последнее средство.

— Послушайте, Геспен, — сказал он, — если каким-нибудь образом вы знаете что-нибудь об этом преступлении, заклинаю вас — говорите. Если вам известны убийцы — назовите их. Постарайтесь заслужить свободу искренностью и раскаянием.

Геспен сделал безнадежный жест, который указывал на то, что убийцы ему неизвестны.

— Клянусь всем святым на свете, что я невиновен, — отвечал он. — Но я знаю, что если не найдут настоящих виновников, то я погиб.

Следователь поручил Геспена жандармскому бригадиру, приказав не выпускать его из виду. Затем он потребовал к себе старого Берто.

Жан был не из таких, чтобы бояться. Столько раз ему приходилось иметь дело с юстицией, что допросы его мало беспокоили. Отец Планта заметил, что он более упрям, чем обеспокоен.

— Этот человек пользуется у меня в общине очень дурной славой, — сказал мэр судебному следователю.

Жан Берто услышал эти слова и усмехнулся.

На вопросы судебного следователя он откровенно, чистосердечно и в то же время очень подробно рассказал все, что произошло утром, как он сопротивлялся, как его сын настаивал, и объяснил, почему именно они сочли нужным солгать. Таким образом, появился вопрос о поступках Жана до совершения преступления.

— Я сам лучше, чем моя репутация, — сказал он, — а сколько людей на свете, которые не имеют права этого сказать! Я знаю кое-что кое о ком, — и он поглядел при этом на Куртуа, — и если бы только захотел об этом болтать!.. Чего только не увидишь, когда не спишь по ночам!.. Да вот, например…

Он хотел было объяснить свои намеки, но ему не дали.

— Вы, кажется, хотите засадить меня в тюрьму, — сказал он, — и продержать там, пока не найдутся виноватые? Если бы это было зимой, то я не стал бы упираться. В тюрьме тепло, хорошо. Но сейчас ведь самое время охоты — вот что подло! Впрочем, это послужит хорошим уроком Филиппу, объяснит ему, что значит подслуживаться господам.

— Довольно! — строго прикрикнул на него следователь. — Вы знаете Геспена?

Маленькие глазки Жана засветились беспокойством.

— Конечно, — отвечал он, смутившись. — Мы не раз играли с ним в карты и выпивали…

Его поведение поразило всех. Отец Планта в особенности выказывал крайнее изумление. Старый мародер отлично понял, какое впечатление произвели его слова.

— Черт возьми! Тем хуже! — воскликнул он. — Я все могу рассказать вам, каждый ведь сам за себя ответчик, не правда ли? И если Геспен совершил это преступление, то от моих слов он не станет преступнее, а сам я от них не сделаюсь хуже. Я знаю этого малого. Он давал мне сливы и виноград из графской оранжереи. Полагаю, что он их крал. Я продавал их, и мы делили деньги пополам.

Жан Берто не обманулся в том, что его хотели посадить в тюрьму. Судебный следователь отдал приказ о его аресте.

Дошла очередь и до Филиппа.

На бедного малого жалко было смотреть: он плакал горючими слезами.

На этот раз он чистосердечно и просто рассказал обо всем, виня себя в том, что осмелился проникнуть в парк через ров.

Он знал Геспена. В разное время тот приходил к ним в дом. Он знал, что его отец имеет с ним дела, но какие именно — не знал. С Геспеном он говорил всего только четыре раза.

Судебный следователь приказал отпустить его на свободу не потому, что убедился в его невиновности, а потому, что если в одном и том же преступлении подозреваются несколько человек, то требуется одного из них оставить на свободе, следить за ним, а остальных упрятать за решетку.

А тело графа все еще не было найдено. Напрасно обыскали, насколько возможно, весь парк, осмотрели кусты, обшарили цветочные клумбы.

— Его бросили в воду, — настаивал мэр.

Так предполагал и Домини. Вызвали рыбаков и приказали им обыскать Сену в районе того места, где найден был труп графини.

Было уже три часа. Отец Планта заметил, что с самого утра никто еще ничего не ел. Не лучше ли, сказал он, перехватить чего-нибудь, чтобы потом уже без помех продолжать расследование до самой ночи?

И, усевшись за тем самым столом, который был еще влажным от вина, пролитого убийцами, судебный следователь, отец Планта, врач и мэр принялись за наскоро сервированный обед.