Минул год. Леди Изабелла Карлайль укрылась во Франции и жила то в одном, то в другом городе. Капитан Левисон постоянно ездил в Париж и там тратил деньги, предаваясь всевозможным увеселениям.

Бедная леди Изабелла! Она пожертвовала всем: мужем, детьми, семейным счастьем; она изменила данной перед Богом клятве и своим священным обязанностям. И ради чего? Ради того, чтобы в пылу страшной ревности отомстить человеку, который был уверен в ее нравственной чистоте. Теперь, когда ей открылась истина, укоры совести напоминали Изабелле о ее непростительном поступке.

Прошел еще год. Фрэнсис Левисон путешествовал, совершенно не думая о леди Изабелле и позабыв о тех клятвах, что он дал ей несколько лет назад. По его настоянию она поселилась в Швейцарии и, всеми покинутая, изнывала в тоске по родине, но капитану Левисону не было до этого дела.

Одним июльским днем леди Изабелла встала очень поздно и, о чем-то задумавшись, села за стол. Через несколько минут в столовую вошел слуга, нанятый для нее капитаном Левисоном, и положил на столик два письма.

Изабелла взяла их и сминуту вертела в руках. Ей удалось разузнать, что мистер Карлайль употреблял все возможные усилия, чтобы добиться развода, и она с минуты на минуту ожидала окончательного решения. Письма были адресованы на имя капитана Левисона. Несчастная женщина все еще надеялась, что Фрэнсис сдержит данное ей обещание и женится на ней, как только хлопоты о разводе увенчаются успехом.

Не о счастье с любимым человеком мечтала теперь леди Изабелла — она давно перестала уважать Фрэнсиса Левисона, — а о том, чтобы загладить свою вину и, став женой другого человека, освободить мистера Карлайля от мысли, что она продолжает носить его имя.

— Пьер сказал мне, что на мое имя есть два письма, — бросил капитан Левисон, входя в столовую и даже не здороваясь с Изабеллой.

— Да, вероятно, от вашего поверенного, я узнала по почерку, — ответила она.

Взяв письма, он отошел к окну и быстро прочел их. Вот что заключало в себе первое:

«Капитан Левисон! Спешу уведомить вас, что процесс окончен и развод утвержден. Имеем честь переслать вам соответствующие документы.

Мосс и Грабб».

Капитан сложил письмо и убрал его в карман жилета.

— Что нового? — спросила леди Изабелла. — Я говорю о разводе.

— Пока ничего не ясно. Время терпит.

Затем он разорвал другой конверт и прочел следующее:

— Наконец-то. Давно пора! Ну слава богу! — воскликнул капитан и положил письмо на стол.

— Могу я прочесть это письмо? — спросила леди Изабелла.

— Почему же нет?

— Несколько дней назад, — напомнила женщина, — вы точно так же бросили письмо на стол, а когда я хотела взять его, чтобы прочесть, то вы рассердились. Вы, конечно, помните это, капитан Левисон?

— Прошу вас, миледи, не называть меня больше капитаном. Теперь у меня есть имя получше…

— Какое же, смею спросить?

— Узнаете из письма, — ответил капитан Левисон, указывая пальцем на лежавшее на столе письмо.

Леди Изабелла взяла его и быстро пробежала глазами, между тем как сэр Фрэнсис — как мы должны теперь называть его — залпом выпил чашку кофе и приподнялся, чтобы позвонить.

— Приготовь и уложи мои вещи, потому что я уезжаю в Англию, — произнес Левисон, обращаясь к Пьеру. — Постарайся сделать это как можно скорее.

— Но я умираю от тоски, я должна сопровождать вас в Англию, — взмолилась несчастная. — Если вы отправитесь в Лондон, то вернетесь не скоро.

— Что с вами, Изабелла? — произнес Фрэнсис. — Я уезжаю по делам… Скоро вернусь. Разве я не обещал жениться на вас? Мне нужно отлучиться только на пару недель, чтобы покончить с делами в Лондоне.

Он стремительно вышел из комнаты. Через несколько минут сэр Фрэнсис Левисон снова вошел в гостиную в дорожном костюме. Но, встретив презрительный взгляд леди Изабеллы, смутился и схватился за боковой карман.

— Кажется, я оставил на столе бумажник, — произнес он, краснея. — Ах, вот он! Проклятая рассеянность!

Бумажник действительно лежал на столе, но в руках леди Изабеллы было то самое роковое письмо, которое он так старательно прятал. Женщина медленно поднялась с кресла и, гордо выпрямившись, подошла к Фрэнсису Левисону.

— Итак, вы меня обманули, обманули самым недостойным образом, сказав, что вернетесь через одну-две недели для того, чтобы обвенчаться со мной. Вы лгали, иначе вы обвенчались бы со мной до вашего отъезда в Лондон.

— Но рассудите сами…

— Не перебивайте меня, — возразила она спокойно, — между нами все кончено. Вы прятали это письмо, полученное от ваших поверенных. Горькое предчувствие заставило меня прочесть его, и я узнала, что развод получен.

Леди Изабелла говорила без малейшего волнения и гнева. Сам Фрэнсис Левисон, казалось, был ошеломлен.

— Итак, — продолжала она, стараясь унять биение сердца, — по-вашему, я недостойна называться законной женой сэра Фрэнсиса Левисона?

— Послушайте меня, Изабелла, человек с моим званием и положением, так сказать, несет ответственность перед обществом и не может взять в жены разведенную женщину.

— Я говорила вам прежде и повторяю теперь, — произнесла женщина, краснея, — что я давно уже отказалась от личного счастья. Но с этой минуты я питаю к вам такое глубокое презрение, что не желаю соединять свою судьбу с вашей.

— Если вы меня презираете, то я могу лишь сожалеть об этом! Но было время, когда вы думали совершенно иначе.

— Теперь ничто уже не может загладить моей ошибки, ничто не в силах исправить ужаснейших последствий.

— Вот именно, ошибки, — воскликнул Левисон, давая волю своему дурному настроению. — Всему виной ваша глупая ревность, она толкнула вас на ложный путь.

— Что вы хотите этим сказать? — спросила Изабелла дрожащим голосом.

— А то, что ваши подозрения относительно мужа были несправедливы и не имели под собой никакого основания. Он часто виделся с Барбарой Гэр, но причиной этих свиданий была семейная тайна.

— И вам известен этот секрет? — пробормотала она.

— Нет, не известен, я не был их поверенным; впрочем, я имею основание думать, что в семействе Гэров произошла какая-то драма. Мистера Карлайля попросили разобраться с этим делом, и так как миссис Гэр была не в состоянии совещаться с ним лично, то посылала вместо себя дочь. И могу сказать вам, что я много раз тайно присутствовал при свиданиях Карлайля с мисс Барбарой и слышал их разговоры.

— В таком случае, — воскликнула она, бросая на него взгляд, полный ненависти и гнева, — вы оклеветали моего мужа самым недостойным образом!

— В любви, как и на войне, все средства хороши! — ответил он с полнейшим равнодушием.

— Между нами все кончено, уходите и заберите свои деньги.

— Если когда-нибудь вы раскаетесь в своих словах, то вам стоит только написать нисколько строк моему банкиру, и он…

— Ах, замолчите же, замолчите! — прервала его несчастная женщина. — Вот ваши деньги и оставьте меня в покое.

— Значит, мы расстаемся смертельными врагами? — спросил он.

— Мы расстаемся как люди, совершенно чужие друг другу. Прощайте!

Всю ночь леди Изабелла не смыкала глаз. Никогда угрызения совести не мучили ее так беспощадно. Она чувствовала себя одинокой, всеми покинутой и беспомощной. Она должна была заработать себе на пропитание или погибнуть без пищи, одежды и пристанища! Правда, унее еще было несколько бриллиантов, подаренных ей покойным отцом и принадлежавших когда-то ее матери. Покидая Ист-Линн, она взяла их с собой, оставив в своей комнате другие драгоценности, подаренные ей мистером Карлайлем.

О, какое страшное чувство мести разгорелось когда-то в ее сердце! Оно сжигало ее лихорадочным огнем; ей хотелось показать Арчибальду, как она его презирает… и что же? До чего довело ее это безумие? По мере того как она приходила в себя и начинала понимать весь ужас своей ошибки, по мере того как она узнавала настоящий характер Фрэнсиса Левисона, на которого положилась, сердце ее горько сжималось и раскаяние переполняло ее душу. И это еще не все. Изабелла мучилась теперь не только мыслью о своем безумном поступке, но и тягостным осознанием того, что она осмелилась заподозрить мужа в измене.

Измученная размышлениями и горькими слезами, она наконец заснула тихим сном, от которого давно отвыкла. Изабелла видела себя в Ист-Линне: она гуляла в цветущем саду, опираясь на руку мистера Карлайля, окруженная своими детьми. Муж, улыбаясь, тихо говорил ей о своих делах, о старом Дилле и о тысяче других вещей.

О, сладостный сон! О, очаровательное видение! Когда она проснулась, в окне виднелось пасмурное небо, а вокруг были лишь голые стены комнаты.