XXII. Признание Бесси

На следующее утро доктор Ингльби раскаялся в данном обещании. Он очень любил Бесси Хайд и помнил, как она расстроилась, когда он заговорил с ней о Фоксборо. На этот раз он собирался попросить ее довериться и предоставить ему судить, насколько серьезны причины, которые препятствуют счастью двух людей. Если девушка действительно любит Филиппа, — а Филипп не мог это утверждать, не имея на то достаточных оснований, — то она, конечно, будет рада возможности разрушить преграды к браку.

«Во всяком случае, — думал доктор, — если я преступлю права друга, то только потому, что желаю принести пользу молодым людям. Бесси Хайд — самая подходящая жена для Филиппа Сомса. Я хочу или соединить их, или узнать причину, по которой это невозможно».

Доктор в тот же день отправился в Дайк, сообщил миссис Фосдайк, что не узнал ничего нового о печальной кончине ее мужа, и, прощаясь, обратился к мисс Хайд:

— Бесси, вы не проводите меня до калитки? Я хочу вам кое-что сказать.

— О, доктор, вы пугаете меня!.. — вскрикнула миссис Фосдайк. — Опять какие-то ужасные известия?

— Нет-нет, не беспокойтесь. То, о чем я буду говорить с мисс Хайд, касается ее одной. Так вы идете, Бесси?

— Да, конечно… Вы испугали меня, доктор, — продолжала девушка, когда они вышли. — Я не знаю, о чем вы будете говорить со мной, но я не могу забыть тот вечер, когда Фил… мистер Сомс попросил меня зайти в кабинет и сообщил мне это ужасное известие…

— Простите, если напугал вас, Бесси. Я только хотел вам сказать, что в каком-то смысле занимаю теперь место мистера Фосдайка. Мне всегда казалось, что он считал вас скорее своей питомицей, нежели компаньонкой жены. Я был одним из его близких друзей, а теперь его душеприказчик. Я желаю, Бесси, чтобы вы доверились мне.

Девушка несколько смутилась, но потом серьезно проговорила:

— Вы слишком добры, мистер Ингльби, принимая во мне участие. Что же касается доверия, то мне не в чем вам признаваться.

— Филипп Сомс открыл мне все, что произошло между вами, — продолжал доктор.

— Стало быть, мистер Сомс совершил поступок, недостойный его, — произнесла девушка, гордо подняв голову. — Хотя мне не в чем упрекнуть себя, все-таки я не ожидала, что наши отношения станут предметом обсуждения.

— Бесси! — осек ее доктор Ингльби. — Пожалуйста, оставьте этот тон. Филипп не из хвастовства раскрыл мне свои чувства. Он убежден, что вы отказали ему из-за какого-то пустяка и что это препятствие можно уничтожить в одно мгновение, если, конечно, знать, в чем оно заключается.

— Мистер Сомс оказал мне большую честь, предложив стать его женой. Но я не смогла принять его предложение по одной действительно важной причине. Я откровенно призналась ему в том, что не выйду за него, не рассказав свою историю, но у меня никогда не хватит на это мужества. Если бы я не так сильно его любила, мне было бы легче, но мне претила мысль, что на жену Филиппа Сомса будут указывать как на женщину с постыдным прошлым. Доктор Ингльби, вы очень добры, но я так люблю Филиппа, что не хочу быть камнем на его шее или заставлять его воевать с обществом из-за меня. Если бы мистер Фосдайк был жив, решение зависело бы от него. Он знал обо мне все, и я рассказала ему, что произошло между Филиппом и мной, но его советами я уже воспользоваться не могу, поэтому поступаю так, как считаю нужным.

Бесси замолчала, но было очевидно, что она сильно взволнована: в ее черных глазах стояли слезы, а по телу пробегала дрожь. Доктор зашел в тупик. Бесси, несомненно, любила Сомса, но отказала ему ради его же блага. Конечно, ей было виднее, да и справедливо ли было заставлять ее открыть тайну, чтобы потом признать невозможность преодолеть препятствие? Не лучше ли и для самого Филиппа не ввязываться в неприятные расспросы? Общество в провинции гораздо нетерпимее, чем в столице. В Лондоне, например, людям совершенно не важно, кто вы, какой у вас доход, хороший ли у вас повар и безукоризненны ли вина. Но в Бомборо все было иначе: доктор Ингльби прекрасно знал, что если местные дамы не захотят пускать кого-нибудь в свое общество, то пробраться туда будет непросто.

— Дайте мне подумать несколько минут, Бесси, — сказал он наконец.

Мисс Хайд и мистер Ингльби медленно прогуливались по дорожке, и доктор вдруг понял, что Филипп совершенно искренне хочет жениться на Бесси и что рано или поздно он узнает правду и тогда уж точно поступит по-своему, не обращая внимания на мнение родных и друзей. Не лучше ли в таком случае ему самому стать беспристрастным судьей?

— Бесси, вы предоставили решение этого вопроса бедному Фосдайку, но, к сожалению, судьба распорядилась так, что его больше нет с нами. Так положитесь же на меня. Конечно, вам придется рассказать мне эту печальную историю, но вы знаете, что я искренне привязан к Филиппу. Я знаю его с детства и вполне понимаю его характер: он человек решительный, его трудно заставить отступить, если он чего-то хочет добиться. Филипп непременно желает жениться на вас, и его нелегко будет остановить, тем более что в его гарнизоне есть друзья, которые помогут ему осадить крепость.

Бесси улыбнулась и тихо произнесла:

— Это правда, я никогда этого не отрицала; но я останусь непреклонна — ведь речь идет о счастье Филиппа.

— Почему бы вам не довериться его старому другу, который хорошо знает свет и может быть более беспристрастным судьей, чем он сам? Я не допущу, чтобы Филипп совершил безрассудный поступок. Может, я посчитаю ваши опасения безосновательными, а может, скажу так: «Мисс Хайд, если вы искренне любите Филиппа, бегите отсюда, не губите человека, привязанности к которому не скрываете».

На лице девушки проступила краска. Доктор попал в точку, сделав вид, что не печется о Бесси, а заботится только о счастье Филиппа. Именно это и было нужно мисс Хайд — и она согласилась довериться.

— Доктор Ингльби, — сказала она наконец, — если вы обещаете действовать в интересах Филиппа, а не в моих, то я, быть может, соберусь с мужеством и расскажу вам свою историю. Но помните, я не хочу, чтобы из-за меня Филиппа в чем-нибудь упрекали. Скажите мне по совести, правильно ли я поступаю, и, несмотря на друзей в гарнизоне, я позабочусь о том, чтобы он никогда не овладел крепостью.

— Любезная Бесси, я беспокоюсь о счастье двух молодых людей, которых я очень люблю, но моей главной заботой должен оставаться Филипп.

— Да! — воскликнула она. — Вы не должны думать обо мне. Пожалуйста, помните, что быть камнем на его шее и обречь его на постоянные упреки общества гораздо тяжелее, чем отказаться от него.

— Я не забуду об этом, — ответил доктор, а сам подумал: «Но я не имею права забывать и о вашей самоотверженности и искренней любви».

— Доктор, — проговорила Бесси после некоторого молчания, — вам надо знать, что у меня нет благородного имени, у меня нет отца. Вы понимаете, что это значит, — прибавила девушка тихим голосом, и кровь бросилась ей в лицо.

— То есть вы хотите сказать, что не знаете вашего отца? — уточнил доктор.

— Говорю вам, у меня его совсем не было! — резко произнесла девушка. — Я дочь любви… Меня воспитывала тетка, которая всю жизнь попрекала меня постыдным происхождением. Мать я видела лишь изредка. При этих встречах она была очень добра и нежна ко мне. Она делала мне дорогие подарки, но суровая тетка всегда строго напоминала сестре, что взяла меня на попечение с непременным условием воспитать меня так, как она считает нужным, и что нечего баловать меня и кружить мне голову всяким вздором. Я долго не понимала, какое положение занимает моя мать. Оказалось, что она бежала с каким-то актером из хорошей семьи и сама стала актрисой. Я — плод их несчастного союза, если только это можно назвать союзом, так как я боюсь, доктор Ингльби, — продолжала девушка, залившись румянцем, — что моя мать не была обвенчана.

— Все это не составляет серьезного препятствия, Бесси; если в вашей истории нет больше никаких тайн, я готов выдать вас замуж за Филиппа.

Девушка бросила на него взгляд, преисполненный признательности, и продолжала:

— Когда мои кузины выросли, им, конечно, захотелось выезжать на вечера и в театр. Их отец был против, но мать считала, что благодаря этому ей удастся выгодно пристроить дочерей. К несчастью, я оказалась красивее своих кузин, и моя жизнь стала невыносимой. Меня вечно попрекали моим происхождением, и я рассказала мистеру Фосдайку о своем горе. Он был старым другом матери и часто навещал меня. Мистер Фосдайк не только предоставил мне место компаньонки своей жены, но и сказал мне следующее: «Помните, Бесси, вы не зависите от этих людей; конечно, вы сами должны зарабатывать себе на пропитание, но, пока жива ваша мать, вы будете получать от нее деньги на содержание. Сейчас они достаются вашей тетке, но, если вы переедете к нам, эти деньги станут вашими. Я назначу вам пятьдесят фунтов в год, ваша мать даст вам сто, и вы станете совершенно независимой, так как жизнь в Дайке не будет стоить вам ничего».

— Послушайте, Бесси, во всем этом нет ничего ужасного. Незаконное происхождение не есть клеймо в наше время.

— Но моя мать актриса! — прошептала Бесси.

— Это, может быть, кажется постыдным вашей глупой тетке и ее мужу, но для обычных людей это ровным счетом ничего не значит. Во все времена и короли, и аристократы оказывали уважение талантливым артистам. Кто ваша мать? Я спрашиваю о ее театральном псевдониме.

— Миссис Нидия Уиллоби, — ответила Бесси, потупив глаза.

— Миссис Нидия Уиллоби? Мне кажется, я знаю это имя. Где же я его слышал?

— Она поет в «Сиринге».

— Боже мой, в «Сиринге»! Ведь этот театр принадлежит Джеймсу Фоксборо!..

— Да, он муж моей матери, — тихо проговорила Бесси.

Сказать, что доктора Ингльби изумило это известие, — ничего не сказать. Он был ошеломлен и минуты две молчал. Наконец доктор спросил:

— Фоксборо не ваш отец?

— Повторяю вам, что я не знаю, кто мой отец. Мать я видела только в детстве, и то очень редко. Мистер Фосдайк, ее поверенный в делах и старый друг, перед тем как сделать меня компаньонкой жены, навещал меня сначала дважды в год, а потом чаще. Теперь, доктор Ингльби, вы знаете мою историю. С таким пятном на своем имени я не могу выйти за Филиппа, а недавняя трагедия только ухудшила мое положение; я — падчерица человека, который убил одного из самых близких друзей Филиппа, правда, сама я этого страшного человека никогда не видела.

— Бесси, — произнес доктор после небольшой паузы, — скажу вам откровенно, я так поражен вашей историей, что нахожусь в замешательстве. Но для меня очевидно, что во всем этом нет ни малейшего препятствия к вашему браку с Филиппом. Вы поступили честно, сказав, что не можете дать своего согласия, пока молодой человек не узнает истории вашей жизни; и это естественно, что вам не хотелось рассказывать ее. Но все-таки пусть Филипп решит сам. Никто в Бомборо не должен знать вашу историю, кроме Филиппа. Если вы позволите, я передам ее Филиппу, а если нет, я буду молчать.

— Да, доктор Ингльби, пусть Филипп узнает. Это по крайней мере убедит его в том, что я не бездушная кокетка. Теперь он сам поймет, что я не могла поступить иначе.

— Прощайте, Бесси! — сказал доктор Ингльби, когда они подошли к калитке. — Я ваш верный друг отныне и навсегда. И помните, моя милая, что я буду гордиться, если вы удостоите меня чести быть вашим посаженным отцом.