ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ТАЙНА МЕДОНСКОГО ЛЕСА
I
Ужин у Бребана
Это было в 1868 году.
Первый этаж дома Вашетт очень оживлен с двух часов дня. Здесь ужинают, любят и шутят на всех языках.
Это одно из мест, где собирается разношерстная, своевольная молодежь. Один приходит сюда от безделья, в надежде как-нибудь убить время, другой является в качестве спокойного наблюдателя.
Неизвестный, только что вошедший в залу и присевший к одному из пустых столов, принадлежал, по-видимому, к этой последней категории.
Это был молодой человек, или, скажем вернее, человек нестарый. Среднего роста, наружности привлекательной, с темными волосами и очень смуглым цветом лица. Походка, манеры, что-то неуловимое в улыбке и в открытом взгляде обличали в нем европейца.
И не только европейца, но даже парижанина, так как он глядел на окружавшее его шумное веселье без глупой ухмылки новичка, а как человек, попавший в свою сферу. Если путешественник этот, – судя по костюму и обветренному, загорелому лицу это должен был быть путешественник, – и улыбался иногда не всегда острым, а иногда даже довольно плоским шуткам, сыпавшимся справа и слева, то улыбался доброй улыбкой старого завсегдатая, который наконец опять попал к прежним знакомым.
Один из самых шумных его соседей был хорошо известен и посетителям, и прислуге заведения. В зале не было человека, который не окликнул бы его по имени.
– Медерик! Эй, Медерик! – кричал один. – Я читал твою статью о дивах открытых сцен. Восхитительно!
– Послушай, Медерик, – говорил другой, – твои рассуждения о современных баррикадах никуда не годны!
Этот Медерик – журналист, будучи сам известен здесь каждому, он знает всех посетителей веселой таверны наперечет.
Вот он присаживается к столу, за которым сидит шумная компания молодежи. Всем четверым он дружески пожимает руки.
Стол этот помещается недалеко от того, за которым сидит смуглый путешественник.
– Здорово, Марсьяк! – говорит он крайнему. – О! Вся банда в сборе: Карлеваль, Викарио, Буа-Репон!
– Здравствуй, Медерик! – отвечают ему хором.
– Вы, господа, конечно, от Сусанны?
– Нет, она была утомлена и потому не могла принять нас. Я уже взялся предупредить о том приятелей.
– Меня тоже очень удивило, что баккара уже кончено, – добавил Медерик. – Если только оно совсем не начиналось, то тогда, конечно, удивляться нечему.
И не обращая более внимания на прибывавшую толпу, Поль Медерик старательно занялся упрямым, не поддававшимся ножу цыпленком.
Об этих четырех посетителях необходимо сказать несколько слов.
Первый из них – Марсьяк, человек приблизительно тех же лет, как и описанный нами незнакомец; ему лет тридцать пять, тридцать шесть, а может быть, и немного больше. У него такой же смуглый цвет лица, такая же темная шевелюра, но по оттенку этой шевелюры, по особому складу губ угадывался в нем итальянец, но итальянец-плебей.
Викарио Пильвейра, если верить его собственным рассказам, – политический эмигрант. По его словам, он сделался жертвой pronunciamento, что случается нередко в благословенной Испании.
Все, конечно, возможно; но истинный испанец по его выговору сейчас же признал бы в нем жителя Пиренеев или северной Каталонии, но никак не благородного кастильянца. Человек более опытный мог бы даже прямо назвать его бесшабашным гулякой, продажным бродягой, согласным на всякое темное дело за хорошую плату.
Третий, Карлеваль, бывший компаньон разорившегося мелкого откупщика, но живет пока на свой кредит, так как катастрофа еще не всем известна. Ежедневно, около двух часов дня, его непременно можно встретить на бирже, а несколько позже – за баккара у Сусанны Мулен, любовницы Марсьяка.
О четвертом, Буа-Репон, скажем только, что он студент, не кончивший курса. Уже давно стал бы он морским хирургом, не будь у него сильных врагов. Но откровенно говоря, самый могущественный враг его – собственная лень, страсть к картам и мотовство. Он так же предан Марсьяку, как и его приятели.
Таков портрет четырех личностей, вошедших к Бребану между тремя и четырьмя часами дня.
Веселая компания пробыла в ресторане всего несколько минут, обратила внимание на одинокого незнакомца, сидевшего рядом с нею. Он очень скоро сделался предметом ее плоских шуток. Незнакомец сносил все колкости терпеливо и отвечал на насмешки снисходительной улыбкой.
Дорожный костюм путешественника, его манеры и даже упорное нежелание его вступать в разговор возбуждало у членов компании смех. До этой минуты шутки их еще не перешли границы дозволенного.
Но скоро Марсьяк, старавшийся превзойти своих товарищей в колкости и едкости замечаний по адресу незнакомца, дошел, наконец, до полнейшего неприличия.
Будь тут посторонний, незаинтересованный наблюдатель, он, конечно, заметил бы на лице Марсьяка довольную улыбку, как бы торжество победителя над уничтоженным врагом.
Незнакомец, должно быть, отличался примерным терпением, потому что на все колкости и двусмысленности только улыбался и пожимал плечами; но и его неистощимый запас терпения наконец лопнул.
– Господа, прошу вас прекратить ваши дерзкие шутки, – сказал он серьезно.
– Наконец-то заговорил! – захохотал Марсьяк.
– А вы говорили, господа, что это манекен! – выкрикнул Викарио.
– Говорит тоже по-французски! – прибавил Карлеваль.
Но плоские шутки эти остались без ответа со стороны незнакомца.
Шумное общество Бребана, занятое собственными разговорами и развлечениями, и не замечало назревающей ссоры, тем более, что Марсьяк притворялся подгулявшим.
Наскучив всем этим, незнакомец потребовал счет. Когда гарсон подавал ему счет, Марсьяк нашел возможным вырвать эту любопытную бумажку у него из рук.
– Хе-хе! Мы не из тароватых, не разоримся на угощение! – захохотал он, проглядев цифры.
Как ни велико было терпение незнакомца, как ни серьезны и важны причины, заставлявшие его выносить все эти глупейшие выходки, он не в состоянии был выдержать последней дерзости, и у него тоже сорвалось с языка несколько резких слов.
Задиристый нахал ответил новой грубостью, слово за слово, и вспыхнула уже настоящая ссора.
Все кинулись в их сторону, переполох произошел страшнейший, один из гарсонов крикнул даже слово «полиция».
На лице незнакомца отразилось заметное волнение. Он понизил голос и настолько смягчил интонации, что зрители посчитали ссору прекращенной.
Но такая развязка не входила в расчеты Марсьяка, затеявшего ссору. Решив довести жертву до желаемого конца, он нанес ей последний, жестокий удар, разом рассеявший колебания и нерешительность.
– Охота вам, господа, обращать внимание на человека, который не намерен дать удовлетворение за нанесенное им оскорбление! – пожал плечами Марсьяк.
– Оскорбление?.. Я оскорбил кого-нибудь?.. Вы поддаетесь крайне странному недоразумению, милостивый государь.
– Довольно, господа! Стоит ли говорить с подлым трусом! С багровым лицом, сверкающим взглядом вскочил незнакомец со своего места.
– Вы грубо оскорбляете человека, вам совершенно неизвестного! – задыхаясь, проговорил он.
– В таком случае, вот вам моя визитная карточка, – нахально и презрительно отвечал Марсьяк. – Мое имя – Марсьяк. Позвольте узнать ваше?
– Не считаю нужным сообщать его вам.
– Почему так?
– Да просто потому, что слишком уважаю свою фамилию, чтобы сообщать ее всякому встречному.
– Видите, я был совершенно прав, когда сказал, что вы не пойдете дальше.
– Ошибаетесь, я не остановлюсь, пока не исправлю вас, сударь.
От этих слов, как от удара хлыста, Марсьяк вскочил с места.
– Хорошо-с! Экипажи наши у подъезда, а Медонский лес под боком, если только вам угодно будет избрать эту местность, – проговорил Марсьяк, меняя тон манеры отчаянного гуляки на тон светского человека.
– Место для меня совершенно безразлично, но я хотел бы покончить с этим как можно скорее, потому что спешу… И притом я здесь никого не знаю.
– Укажите, мы отыщем кого-нибудь из ваших приятелей.
– В Париже у меня нет ни друзей, ни знакомых, – заметил тот. – Только сегодня ночью приехал я сюда, а завтра утром должен опять уехать.
– Да вот, мои приятели могут оказать вам эту пустяковую услугу. Викарио, друг мой, согласны вы быть секундантом этого господина?
– Как! Совершенно не зная даже, что он за личность? – изумился Викарио.
– Прошу вас сделать это для меня, – настойчиво продолжал Марсьяк.
– Пожалуй, я согласен, но ведь нужен еще другой, – проговорил герой контрабанды.
– Возьмите Медерика.
– Очень благодарен вам, сударь, за оказанную вами услугу, – проговорил незнакомец.
– А вы, Карлеваль и Буа-Репон, идете со мною, не так ли? – обратился Марсьяк к двум другим своим приятелям.
Те, конечно, изъявили полнейшее согласие.
Викарио, хлопнув по плечу горячо рассуждавшего о чем-то в стороне, сильно подвыпившего Медерика, сказал ему на ухо:
– Ты знаешь, что Марсьяк должен драться через час?
– Что за припадок храбрости! А с кем дерется он? – спросил Медерик.
– С субъектом, которого он совершенно не знает. Господина этого мы видим в первый раз, но ты должен быть его секундантом.
– Почему бы нет? А кто он такой?
– Кажется, американец, только из южных.
– Француз должен всегда оказывать поддержку американцу, особенно если он его совсем не знает, – изрек Медерик.
Спокойно, без шума вышли все шестеро из зала.
Спускаясь по лестнице, Марсьяк шепнул что-то Викарио на плохом испанском языке.
Через пять минут, заехав за оружием к Карлевалю, противники уже катили по дороге к Медону.
– Я напишу преинтересную хронику, – бормотал заплетающимся языком Медерик.
