V
Преступление в Трамбле, несмотря на свидетельствовавшие против музыканта улики, окружала удивительная таинственность. По словам Лантюра, в комнате Давида не было найдено никакого оружия. Самый тщательный осмотр местности вокруг павильона не выявил никаких следов убийцы. Наступившая ночь положила конец розыскам, которыми руководили граф Керу и Губерт. Им также помогала Мэри-Энн. Своими рьяными стараниями отыскать преступника она доказала, насколько сильна была ее привязанность к несчастной Элен.
«Но, — терзался сомнениями граф Керу, — неужели Давид пошел на такое варварство только потому, что его чувства не были взаимными? И если этот несчастный любил ее до самозабвения, то почему же он не убил меня?»
Зал, где находилось тело, был пуст — граф Керу потребовал, чтобы его оставили одного с той, которая так недолго носила его имя. У наскоро устроенного катафалка горело две свечи. Граф, отразивший за свою жизнь столько грозных опасностей, плакал над телом Элен как ребенок. Его рука уже дважды касалась вуали, которую Мэри-Энн, прежде чем выйти из комнаты, опустила на лицо умершей. Несчастный хотел еще раз взглянуть на эти милые черты, на эти глаза, что так красноречиво говорили о чистой и невинной душе, пока не потухли. Но он не осмеливался: какая-та неведомая сила удерживала его.
Сделав наконец над собой усилие, он протянул дрожащую руку и приподнял вуаль. Смерть наложила свой отпечаток: выражение лица девушки сильно изменилось. Граф Керу хотел в последний раз прильнуть губами к этому лбу, которого никогда не омрачала дурная мысль. Но почему же граф вдруг замер и так и остался стоять в этом неудобном положении, вытянув шею вперед?
В этот миг с ним происходило нечто странное. Он смотрел на это неподвижное лицо, на эти полуприкрытые веки и внутренне содрогался. Губы его плотно сжались, он чувствовал какое-то непреодолимое отвращение. Дрожа всем телом, граф не переставал задавать себе вопрос, не был ли он сам невольным виновником несчастья? Почему это лицо вдруг приняло строгое, почти грозное выражение? Эти глаза, всегда такие добрые, леденили его теперь… Не отталкивала ли его покойница?
Перед этой бедной девушкой, которую он так любил, которую теперь оплакивал кровавыми слезами, он, сам не зная почему, испытывал какой-то ужас. Падая на колени, он вскрикнул:
— Элен! Элен! Неужели ты прокляла меня, умирая?
— Боже мой! — раздался голос позади него. — Что вы такое говорите, граф!
Быстро поднявшись, господин Керу обернулся. Перед ним стоял Лантюр. Старый матрос был неузнаваем — за несколько часов он постарел лет на десять. Горе и гнев страшно изменили его лицо.
— Зачем ты пришел? — с негодованием в голосе спросил граф. — Я же приказал оставить меня одного.
— Так и есть, капитан, — повесив голову, ответил Лантюр. — Но я не мог сдержаться и сказал себе, что не хорошо оставлять вас одного в такое время. Я знаю, каково это — страдать в одиночестве, потому и пришел. И правильно сделал. Вы так несчастны, что сердитесь даже на своего старого Лантюра.
Услышав этот милый сердцу голос, граф раскаялся в том, что выразил недовольство.
— Это правда, — произнес он, — я виноват, мой добрый друг, мой старый боевой товарищ. Ты правильно сделал, что не оставил меня одного.
— Но что это вы такое говорили, когда я входил в комнату? Право, я слышал удивительные речи!
Граф ничего не ответил, лишь молча подвел матроса к телу девушки.
— Посмотри, — сказал он, — посмотри на это лицо, еще недавно сиявшее молодостью и красотой, и скажи, не кажется ли тебе, что теперь оно выражает угрозу? Не посылает ли оно мне проклятие?
Лантюр долго всматривался в лицо умершей.
— Все ясно, — отозвался он наконец. — Бедная мадемуазель Элен видела убийцу в тот момент, когда он стрелял в нее, и потому на ее лице запечатлелось выражение ужаса, который она испытала. Да-да, мне не раз приходилось видеть это в бою. У меня был друг, но его убили… Это был отличный человек, весельчак. Он постоянно забавлял нас своими рассказами. Но, когда этот проклятый мальтиец раздробил моему другу череп, его лицо стало страшно сердитым…
Граф покачал головой.
— Да-да, ты прав, — согласился он. — Я рискую показаться смешным, однако все равно скажу тебе как старому товарищу…
— Говорите, капитан, на сердце становится легче, когда все выскажешь.
— Знаешь, — шепотом начал граф, приблизившись к Лантюру, — знаешь, какая мысль пришла мне в голову?
— Нет, капитан.
— Мне кажется, что это не она, не Элен!
Лантюр подскочил от удивления:
— Что? Разбойник Давид сказал то же самое! Но вы, капитан, как вы можете сомневаться? Разве мы сами не видели, как она, исполненная жизни и здоровья, вбежала в павильон и как вышла оттуда, раненная насмерть?.. Я ее узнаю, бедную мадемуазель Элен! Мои старые глаза не проведешь.
— Да, ты прав, — в отчаянии проговорил граф, — а я ошибаюсь… Мой больной разум создает химеры…
Но в эту минуту Лантюр вдруг вскрикнул.
— Что такое? — удивился граф.
— Это невозможно! Посмотрите сами!
И Лантюр указал на окно, выходящее во двор. Граф, проследив за его рукой, обратил взгляд на располагавшийся метрах в тридцати от дома павильон, в котором совершилось убийство. Господин Керу тоже поразился увиденному: там, в окнах первого этажа, мерцал огонек.
— За мной! — распорядился граф Керу. — Кто знает, может, там мы и обнаружим ключ к разгадке страшной тайны.
И оба бросились к павильону. Однако в ту минуту, когда они подбежали к лестнице, свет исчез. Лантюр бросился к двери, но она оказалась заперта: ее ранее закрыл сам граф, а ключ передал Мэри-Энн.
— Я пойду за ключом, — сказал Лантюр.
Гувернантка, поддавшись суеверному страху, не захотела ночевать в павильоне и перешла в одну из комнат замка, смежную с комнатами Губерта. Матрос, быстро поднявшись на второй этаж, громко постучал в дверь англичанки.
— Что нужно? — сладким голосом поинтересовалась Мэри-Энн.
В нескольких словах Лантюр рассказал, в чем дело.
— Вы заблуждаетесь, — заверила его гувернантка. — Никто не мог войти в павильон. Вот вам и ключ. Возьмите его из-под двери.
— Хорошо, давайте… А вы что, уже спать легли?
— О нет! Я молюсь за ту, которой больше нет с нами. Спаситель сказал…
Но Лантюр был уже внизу, где его с нетерпением ждал граф. Открыв дверь павильона, они вошли внутрь. В коридоре стояла кромешная темнота, но Лантюр, будучи курильщиком, имел при себе спички и рассеял мрак. Граф вошел в библиотеку, но она была пуста. Однако ошибиться они не могли: свет видел не только господин Керу, но и Лантюр. За несколько минут они обошли весь павильон, но ничто не обнаруживало человеческого присутствия. Граф замер, погрузившись в глубокие раздумья.
— Этот павильон был построен на месте старого феодального замка. Когда я приобрел эту землю, нотариус счел нужным рассказать мне о слухах, окружавших это владение — о подземных ходах, что ведут к Фон-де-Пюльон. Может, в этих стенах и сейчас есть тайные лестницы…
— Будем искать, — сказал Лантюр.
И в течение следующих двух часов граф вместе со своим верным слугой занимался тем, что тщательно осматривал стены и полы, но ничто не подтверждало существования потайных ходов. Этот необъяснимый факт сильно возбудил воображение Керу, и его беспокойство все усиливалось.
— Я прикажу срыть этот проклятый павильон! — вскрикнул он гневно. — Я хочу, чтобы от него не осталось и следа. Даже если мне придется взорвать стены замка, я докажу, что мы с тобой не сумасшедшие!
Вдруг дверь отворилась, и на пороге появилась белая фигура Мэри-Энн. Из окна своей комнаты она также увидела свет в павильоне, но то были граф и Лантюр. Она это знала, однако захотела узнать о результатах поисков. Гувернантка слышала последние слова графа.
— Горе порождает иллюзии, — холодно произнесла она. — Без сомнения, вы приняли отблеск света снаружи за внутреннее освещение. Посмотрите, моя лампа возле вашего окна — не отсвечивает ли она в стеклах?
Граф вышел. Мэри-Энн говорила правду: в глубоком мраке свет из окон замка отражался в окнах павильона.
— Что ж, может, это и так, — задумчиво протянул господин Керу.
— Гм! — недовольно хмыкнул Лантюр. — Но почему же тогда мы перестали видеть свет, когда подошли ближе?
— Оптический обман, — пояснил граф.
Лантюр опустил голову.
— Ваша лампа все время стояла на том же месте? — спросил он у Мэри-Энн.
— А вы думаете, что я нарочно поставила ее туда? — обиделась гувернантка.
— Нет-нет, я ничего не думаю, — сказал моряк.
А затем едва слышно процедил сквозь зубы:
— Все равно тут что-то неладно.
— Пойдем, — сказал граф. — Все это меня ужасно тревожит… Я едва стою на ногах. Обрету ли я когда-нибудь покой и отдых?
— Молитесь Богу, откройте ему свою душу, — наставительно проговорила Мэри-Энн.
«Славная бабенка, — пожав плечами, подумал матрос, — но уж очень она надоедает своими нравоучениями».
— Запри дверь, Лантюр, — распорядился граф, — и передай ключ мисс Мэри-Энн. Я проведу остаток ночи возле Элен и буду молиться.
