Книга: Сто тысяч франков в награду
Назад: XVI
Дальше: XVIII

XVII

Нежданный гость был очень высок и чрезвычайно смешон в своем длиннополом сюртуке, но величествен и важен. Итак, он согнулся, образовав угол в сорок градусов, демонстрируя тем самым, какое глубокое уважение ему внушал граф Керу. Последний тоже вежливо поклонился.
— Господин граф не уделит мне несколько минут? — спросил Паласье. — Я бы хотел объясниться.
— Охотно, — ответил граф. — Хотите объясниться здесь или пройдем в замок?
Паласье, видимо, оскорбился. Разве такой человек, как он, может говорить о серьезных вещах на улице? Жестом гость указал на ограду, окружавшую замок.
— Что ж, пойдемте, — пригласил граф.
Этот незнакомец произвел на графа странное впечатление, объяснить которое он не мог, — не то недоверие, не то предчувствие какой-то беды. Господин Керу без всякого удовольствия принял гостя и провел его в комнату первого этажа, которая была его рабочим кабинетом. Взяв себе стул, граф указал рукой на другой, но Паласье отрицательно покачал головой. На этот раз он предпочитал стоять. Почему? Пускай на этот вопрос ответит тот, кто лучше меня знает человеческое сердце.
— Я слушаю вас, — проговорил граф.
Паласье уже раскрыл рот, но вдруг замер и стал осматриваться.
— Я жду, — снова сказал граф.
Снова молчание. Паласье продолжал глядеть по сторонам и наконец произнес:
— Господин Губерт де Ружетер — ваш племянник?
Этот вопрос, заданный так резко, не прибавил благосклонности хозяину замка.
— Если и так, то что? — сухо ответил граф Керу.
— Да или нет? — снова спросил Паласье, выпрямившись. — Господин Губерт де Ружетер — племянник вам или нет?
Граф негодовал. Мириться с повелительным тоном в своем собственном доме?
— Не думаете ли вы устроить мне допрос? — воскликнул он, вставая.
— Боже сохрани! — ответил Паласье так, словно чувствовал себя нотариусом, обсуждающим обычный контракт. — Я просто считаю, что лучший способ получить какие-нибудь сведения — это спросить. Я не хочу докучать вам, поэтому и задаю вопрос предельно коротко, чтобы не задерживать вас.
Несмотря на плохое расположение духа, граф Керу не мог не улыбнуться. «В нем есть что-то забавное», — подумал он. Итак, граф смирился с необходимостью побеседовать с посетителем.
— Да, господин Губерт де Ружетер — мой племянник. А вы кто такой?
Паласье вытащил из кармана карточку, и господин Керу прочел: «Жан Ипполит Кастор Паласье, поверенный по делам».
— Очень хорошо, — сказал граф. — Чем я могу помочь вам, господин Паласье?
— Господин Губерт де Ружетер находится здесь?
— Нет.
— А где он?
— Как это касается вас?
— Я сейчас вам все объясню.
Послышался хруст: господин Паласье соблаговолил присесть.
— Двадцать лет тому назад я имел счастье подвести к алтарю Сатюрнин Виталье, вскоре после этого ставшую госпожой Паласье, — начал он.
Недоумение графа Керу сменилось удивлением. Этот человек был шутником или сумасшедшим? Паласье между тем невозмутимо продолжал:
— Бог благословил наш союз, и через четыре года священник совершал таинство крещения над Розалиндой — дочерью своей матери Сатюрнин Виталье и счастливого отца, который стоит теперь перед вами…
«В самом деле сумасшедший!» — подумал господин Керу.
— Сколько жертв, хлопот, беспокойства! Короче говоря, это длилось шестнадцать лет, пока Сатюрнин не отдала Богу душу. И тогда мне, скромному человеку, пришлось развивать умственные способности Розалинды… Простите, рыдания стесняют мне грудь.
Из груди Паласье действительно вырывались похожие на икоту звуки, видимо, навеянные воспоминанием о какой-нибудь драме Бомарше. Однако граф, еще не переживший собственное горе, легко поверил Паласье.
— Продолжайте, — попросил господин Керу.
— Но дьявол подстерегал свою жертву… В один злосчастный день Розалинда бежала из отцовского дома.
— Ваша дочь сбежала? — переспросил граф, приписавший этому несчастью расстройство ума своего гостя.
— Увы, она сбежала, моя Розалинда! Не могу с этим смириться! Я тешу себя надеждой, что она сдалась только после настойчивого сопротивления. А вы, граф, наверно, не хуже меня знаете, как ловки эти донжуаны, совращающие девушек с честного пути…
— Хорошо, но для чего вы, собственно, мне все это рассказываете? — полюбопытствовал хозяин замка.
Паласье, вдруг вскочив со стула, выкрикнул:
— Для чего? Где господин Ружетер?
— Мой племянник?
— Да, ваш племянник, негодяй, совративший мою дочь!
— Он?
— Да, он похитил мою Розалинду, мою единственную надежду в старости, отраду души моей. Отвечайте! Еще раз спрашиваю вас, где Губерт де Ружетер?
Граф Керу был поражен. Сначала он хотел отвергнуть возводимое на племянника обвинение, но одной минуты ему хватило, чтобы отказаться от этой мысли. Уже не раз ему доводилось слышать о похождениях своего племянника, выходивших за рамки дозволенного. Граф вспомнил о том, что Губерт был молод и легкомыслен.
Добродетельный и честный бретонец, считавший священными честь и мир в семействе, был задет за живое тем, что обвиняли человека, столь близкого для него, и почти оскорбился, будто обида была нанесена ему самому. Все смешное в незнакомце вмиг исчезло, и граф Керу теперь видел перед собой отца, требующего сатисфакции за оскорбление дочери и ее обесчещенное имя. Повисло тягостное молчание. Паласье ждал ответа графа.
— Видите ли, это обвинение настолько серьезно, что… — наконец проговорил господин Керу. — Вы, разумеется, располагаете какими-то доказательствами?
— Конечно, граф, — ответил Паласье. — Я ожидал подобного вопроса.
С этими словами Паласье опустил руку в боковой карман сюртука, наполненный всевозможными бумагами, и вытащил оттуда письмо. Вздохнув, он развернул его и, подавая графу, трагически произнес:
— Прочтите!
Граф Керу пробежал глазами письмо, состоявшее всего из нескольких строк, но не оставлявшее никаких сомнений. Розалинда объявляла своему «дорогому отцу», что, не смея признаться в своей слабости, она отдалась охватившей ее страстной любви. Послание заканчивалось так: «Не бойтесь за меня, отец! Он поклялся, что даст мне свое имя, благородное имя! Любовь его служит залогом того, что он сдержит слово, и тогда, мой дорогой отец, Розалинда бросится к вашим ногам, чтобы просить прощения…» Но, так как имя Губерта нигде не упоминалось, граф Керу собрался уже усомниться в подлинности письма. Однако все просчитавший Паласье с грустной улыбкой подал ему фотографическую карточку.
— Да, это он! Несчастный! — воскликнул граф.
— Посмотрите, кое-что есть и с другой стороны, — сказал Паласье.
На обратной стороне карточки было написано: «Тебе!» и подпись: «Г. Р.».
— Где вы нашли эту карточку?
— В комнате дочери. Вы понимаете, граф, что такое поспешное бегство? В спешке она забыла карточку, которая случайно открыла мне имя похитителя.
Граф Керу задумался, а затем сказал:
— Я понимаю, как тяжело вам было обращаться ко мне. Поведение господина Ружетера в этом случае не может считаться безупречным. Мне остается только узнать, каковы ваши намерения и с какой целью вы желаете установить местопребывание господина Губерта де Ружетера.
— Но как же, граф! Прежде всего для того, чтобы вырвать из его объятий свою дочь!
— Будьте осторожны, ведь применять силу нельзя.
— Силу? — переспросил Паласье очень тихо. — Кто же вам говорит про это? Если я найду Розалинду, то распахну для нее свои объятия…
— Но как же быть с похитителем? — спросил граф, удивленный такими речами.
Паласье скромно опустил глаза:
— Я обращусь к его совести, и, я полагаю, она не останется глуха к моим законным и справедливым…
Казалось, он искал подходящее слово, но потом все же решил перестроить фразу так:
— Статья тысяча триста восемьдесят вторая закона гласит, что виновный должен заплатить…
Граф Керу сделал мину: итак, все эти увещевания и слезы были нужны для того, чтобы взыскать деньги!
— Не беспокойтесь, — сказал он, — вам заплатят.
Паласье улыбнулся:
— Господин граф теперь видит, что он смело может мне сообщить, где я могу найти господина Губерта де Ружетера. — И театральным тоном он прибавил: — И напомнить о долге той, которая его забыла.
«Действительно, — подумал граф Керу, — какой смысл молчать? По крайней мере вмешательство отца положит конец этой связи», — и он открыл один из ящиков стола.
— Судя по последнему письму племянника, — проговорил вслух граф, — он теперь в Анвере, откуда вскоре отправится в Англию. Он просит писать ему в Лондон до востребования на почту. Этих сведений, наверно, будет мало, но…
— Вполне достаточно… — ответил Паласье.
И, опасаясь того, как бы этот ответ не вызвал подозрений, он поспешил прибавить:
— Мое отцовское сердце будет лучшим помощником.
На лице графа отразилось презрение: алчность и лицемерие в людях отталкивали его. Он поднялся со стула, тем самым напоминая посетителю, что ему пора удалиться, но Паласье опередил его.
— Господин граф, — сказал он, раскланиваясь, — не позволите ли вы мне обратиться к вам с еще одной просьбой?
— Говорите…
— Не предупреждайте господина Ружетера о моем посещении.
— Хорошо, я вам это обещаю.
— В таком случае мне остается только поблагодарить вас и заверить в том, что я никогда не забуду вашей доброты.
Граф Керу ничего не ответил и поспешил проводить посетителя до ворот. Но в ту минуту, когда Паласье в очередной раз снимал шляпу и раскланивался, граф вдруг задумался, а затем проговорил:
— Еще одно слово.
— Я к вашим услугам, ваше сиятельство.
— В какой день похитили вашу дочь?
Читатель, конечно, помнит, что почтенный господин Паласье явился к господину Вильбруа, прочитав объявление о ста тысячах франков награды тому, кто найдет или укажет местонахождение женщины, пропавшей двадцать второго апреля.

 

 

— Двадцать второго апреля, — быстро нашелся Паласье.
— Не может быть! — воскликнул граф Керу.
Паласье оскорбился:
— Не думает ли граф, что я все это сочинил?
— Вовсе нет, — ответил господин Керу, — но полагаю, что память вам изменила.
— В свою очередь, — сказал Паласье рассерженно, — хочу заметить вашему сиятельству, что ошибка с вашей стороны.
— Вам придется согласиться со мной, — с горечью возразил граф, — ведь двадцать третьего апреля мой племянник Губерт был здесь, в замке Трамбле.
Тут пришла очередь Паласье удивляться:
— Двадцать третьего? То есть на следующий день после похищения?
— Увы! И, к несчастью, я не могу ошибаться…
— Почему же?
— Потому что двадцать третьего апреля здесь было совершено преступление…
Услышав слово «преступление», Паласье, словно полковая лошадь при звуках музыки, затрясся на своих худощавых ногах.
— Преступление! Как? Здесь, в этом замке?
— Да, страшное преступление!
— Ради бога, расскажите мне об этом! Разумеется, мне очень неприятно затрагивать этот вопрос, но как знать! Это может заинтересовать вас гораздо больше, нежели вы полагаете…
— Что может быть общего между убийством моей жены Элен Керу и похищением мадемуазель Паласье?
Поверенный по делам сделался бледным как смерть, однако, не теряя самообладания, спокойно спросил:
— Извините меня, но не сказали ли вы только что, что господин Губерт де Ружетер был здесь двадцать третьего апреля?
— Это верно и ясно доказывает, что он не мог похитить вашу дочь двадцать второго.
Паласье с минуту подумал.
— Итак, здесь произошло убийство? — спросил он наконец.
— Да.
— А убийца?..
— Правосудие полагает, что преступник в их руках, но…
Паласье, забыв о собственном горе, заинтересовался чужим:
— Он не сознается?
— Он протестует против предъявленных ему обвинений.
— Расскажите мне об этом, — фамильярно попросил Паласье, усаживаясь на тумбу у ворот.
— Почему вас это интересует? — сухо заметил граф.
— Я отец, и мое сердце разбито — это правда. Но в то же время я человек и не могу оставаться безучастным к тому, что интересует все человечество. Не знаю, стоит ли вам об этом говорить, но совпадение чисел вызывает у меня некоторые подозрения. Что-то подсказывает мне, что вы не раскаетесь, если обо всем мне сообщите.
Подчиняясь просьбе Паласье, потому что его последние слова дарили надежду что-то прояснить, граф, не вдаваясь в детали, поведал о трагедии, случившейся двадцать третьего апреля. Когда господин Керу начал говорить, лицо Паласье приняло свое нормальное выражение. Не успел граф закончить печальное повествование, как Паласье, вскочив с тумбы, вскрикнул:
— Довольно, довольно! Мне не нужно больше ничего слышать. Ваш покорный слуга!
И без всяких церемоний Паласье развернулся и ушел. Он шагал так быстро, как будто за ним гнались жандармы. Граф Керу видел, как он исчез за опушкой леса.
— Однако он действительно сумасшедший. Пожалуй, я зря поверил всем его бредням.
Что бы сказал граф, если бы услышал то, что говорил удиравший Паласье!
Добежав до леса, он остановился, снял шляпу и положил ее возле дерева. Расстегнув галстук и запустив одну руку в волосы, сыщик воскликнул:
— Да, Паласье! Ты велик! Ты великолепен! Паласье все взвесит, обдумает и отыщет! Будущее поколение воздаст тебе по заслугам!
Утешив таким образом свое самолюбие, Паласье успокоился, поднял шляпу, надел ее, перевязал галстук и гордо приосанился.
— Вот как! — усмехнулся он. — Значит, господин Губерт де Ружетер… Если так… Почему нет?.. Как говорил господин Талейран-Перигор, все может быть.
Наши проницательные читатели, вероятно, не поверили этой истории о пропавшей дочери, выдуманной господином Паласье, но им наверняка было бы интересно узнать:
1. Каким образом Паласье очутился в замке Трамбле?
2. Зачем ему понадобился адрес Губерта де Ружетера?
3. Для чего нужна была эта выдумка о Розалинде Паласье?
4. По каким причинам Паласье, которому было поручено отыскать Нану Солейль, интересовался смертью Элен Керу?
Паласье принадлежал к числу людей, не имеющих постоянных занятий. Он перепробовал всего понемногу, но нигде не встретил удачи. Тогда в одно прекрасное утро он сказал себе: «Меня уже столько раз провели, что теперь я достаточно хитер, чтобы провести всех на свете. Меня надували, и отныне я буду делать то же самое».
Паласье, бывший негоциант, посредник в организации свадеб, письмоводитель нотариуса — одним словом, все что угодно, — решил остановиться на чем-то одном и стал поверенным по делам. Для смышленого человека, лишенного предрассудков, перо, бумага и чернила — великая вещь. Он стал очень опасен. Неутомимо преследуя должников, Паласье подкарауливал их, ловил, а затем хлопотал о том, чтобы они не скрыли имущества. Он также присутствовал на аукционах, где это самое имущество и распродавалось. Паласье до того изловчился, что стал известен как ловкий сыщик. Но у него было одно правило: всегда работать в одиночку. Как ни сложна оказывалась задача, как ни таинственен лабиринт, в котором хранилась тайна, Паласье, хладнокровный и уверенный в себе, шел туда один, вооружившись настойчивостью, терпением и ловкостью. Его система, однако, не имела ничего общего с подходом Куркодема.
Куркодем! Несколько раз уже упоминалось это имя. Читатель, вероятно, еще не забыл, что Паласье, представляясь господину Вильбруа, спросил его: «Куркодем сюда не приходил?» Этот господин также был поверенным по делам и из любви к ремеслу сыщиком. Свою разнообразную деятельность он прикрывал вывеской агента по найму рекрутов.
Куркодем с целой армией сыщиков на жаловании был соперником Паласье и благодаря средствам и многочисленным связям не раз отнимал у него хлеб. Мало того, Куркодем, набравшись дерзости, предложил ему, Паласье, вступить в его шайку. Конечно, гений сыска отказался и поклялся отомстить за нанесенное ему оскорбление.
Выходя от господина Вильбруа, Паласье думал так: «Это дело сулит сто тысяч франков. Куркодем не тот человек, чтобы упустить такой случай. А раз этот негодяй не интересуется пропажей Наны Солейль, значит, ему все известно. Если он не хочет указать место, где прячется мадемуазель, то это ему выгодно. Заключение: Куркодем — соучастник похищения, если таковое было, исчезновения, если девушка пропала, и умерщвления, если дело дошло до этого».
Рассуждая таким образом, Паласье улыбнулся и проговорил вслух:
— Что ж, сразимся, господин Куркодем, и посмотрим, кто кого!
И, не теряя ни минуты, Паласье взялся за розыски, не столько из желания помочь господину Вильбруа, сколько ради самого себя.
Мы избавим читателей от перечисления всех хитростей, пущенных в ход сыщиком-любителем, чтобы познакомиться с цветочницей и портнихой, живших в том же доме, где и Куркодем. Достаточно сказать, что нюх ему не изменил. Мадемуазель Флора, как помнит читатель, говорила о какой-то провинциальной даме, которая приехала к ней с молодым человеком из высшего общества и купила у нее подвенечное платье, венок и букет. Господин Вильбруа не обратил внимания на эти слова, но Паласье внимательно выслушал все до конца. И знаете, что он выяснил? Что эта дама и молодой человек были рекомендованы мадемуазель Флоре Куркодемом и что молодого человека звали Губерт де Ружетер!
Знал ли господин Ружетер Нану Солейль? Разумеется, знал, это было всем известно. Правда, Нана — рыжеволосая, а та дама — блондинка! Но эти два цвета так близки, что немного специальной краски — и дело сделано! Узнать, что Губерт де Ружетер был племянником графа Керу, Паласье не составило труда. Оставалось только найти этого молодого человека — и сто тысяч франков его!
Вот почему Паласье поехал в Рамбуйе, в замок Трамбле, сочинил историю о Розалинде и узнал все, что ему было нужно. Разумеется, сведения, полученные им, не отличались ясностью, но Паласье это не пугало. Какое торжество! Нанести поражение Куркодему! Еще два или три дня назад Паласье не осмелился бы и подумать об этом. Так как Куркодему еще ничего не было известно, следовало торопиться. Вот почему Паласье бежал со всех ног. Куда он направлялся? Мы это скоро узнаем, а пока вернемся к другим действующим лицам нашей истории.
Назад: XVI
Дальше: XVIII