I
— Итак, все состоится сегодня?
— Да, церемония назначена на двенадцать, так что мне некогда болтать…
— Ладно тебе, на то, чтобы пропустить стаканчик-другой вина, всегда найдется время…
— Нет-нет, у меня еще очень много дел, честное слово. Граф дал мне массу поручений…
— Послушай, дядюшка Лантюр, когда тебе говорят, что у тебя есть время…
Этот короткий разговор состоялся одним прекрасным апрельским утром 186… на пороге гостиницы «Крылатый лев», которая, как всем известно, составляет гордость и славу маленького городишки Клер-Фонтен, неподалеку от Рамбуйе. Один из собеседников был не кто иной, как сам мэтр Канар — хозяин гостиницы, всеми силами пытавшийся заманить к себе дядюшку Лантюра, оказывавшего стойкое сопротивление. Но, то ли потому, что Канар был моложе (а значит, и сильнее), то ли потому, что вино, подаваемое в трактире для друзей, обладало таким дивным ароматом, Лантюр, садовник графа Керу, последовал примеру прародительницы Евы и поддался искушению…
В одну минуту на столе возникла высокая запыленная бутылка. После первого стакана языки развязались, и мэтр Канар, самый любопытный из всех трактирщиков, приступил к спланированному заранее допросу.
— Итак, — начал он, разглядывая вино на свет, — граф Керу снова женится?
— Почему бы и нет, если таково его желание.
— О, я-то ничего не имею против, только вот…
— Только что?
— Каково вино, а? Только граф уже не молод…
— Пятьдесят пятый год — разве это старость? Самое время! — возразил Лантюр, которому уже перевалило за шестьдесят.
— Согласен, но придется ли ему по зубам этот цыпленочек?
— Цыпленочек? Какой еще цыпленочек?
— Курочка, если вам так больше нравится. Если я не ошибаюсь, мадемуазель Элен самое большее — ну… лет восемнадцать…
— Ей девятнадцать, но это еще ничего не означает.
— Не слишком ли она молода для этого старого морского волка? Говорят, перед тем как поселиться в замке Трамбле, в Монжуа, ваш хозяин всю жизнь проплавал.
— Он семь раз ходил вокруг света со мной, своим преданным матросом.
— Много же он повидал!
— Погоди, дядюшка Канар, господин Керу — капитан фрегата, он не такой, как все… Я собственными глазами видел, как он с одним топором в руках положил сотню негров, которые проглотили бы нас и не подавились, если бы только смогли с нами справиться. А однажды на палубе фрегата он собственноручно размозжил голову одному матросу, закричавшему товарищам в минуту опасности: «Спасайся кто может!» Мало того, я слышал собственными ушами, как, лежа в ужасной тифозной горячке и почувствовав приближение смерти, он вскрикнул: «Прочь смерть, черт тебя подери!» — и вскочил, словно желая отразить врага.
— И что же?
— А то, что в вопросе чувств граф — сущий ребенок, молокосос. Он тих и улыбчив, скромен, как дитя на руках кормилицы. Это надо видеть! Скажу тебе по секрету, Канар, что со смерти покойной графини — а это было лет пятнадцать назад — мой хозяин ни разу… Да, точно, никогда ничего…
Канар, громко рассмеявшись, иронично заметил:
— Успеет еще… Но как же он ухаживал за мадемуазель?
— О, он и не думал!
— Как?! Это она…
— Ни он, ни она… Откупорь-ка еще бутылочку, и все узнаешь…
Стаканы наполнились.
— Но только то, что я тебе передам, — это между нами. Ну, ты понимаешь… Я рассчитываю… — предупредил Лантюр.
— Не беспокойся, Канар останется нем как рыба.
— Итак, это было на Мартинике. Мы подошли… Короче говоря, горела колония. Был сильнейший пожар! Страх! Капитан обращается к нам: «Дети мои, нужна наша помощь! За работу!» Похватав лестницы, топоры, веревки, мы побежали… Горел целый квартал…
— Красиво было, да? — поинтересовался Канар, не отличавшийся большим человеколюбием.
— Мы боролись с огнем как могли… Капитан перепрыгивал через горящие бревна… Вот молодец-то! Вдруг откуда-то сверху я слышу его голос: «Лантюр, Лантюр!» — «Я здесь капитан! — отвечаю я. — Что нужно?» — «У меня ребенок на руках, а стена сейчас рухнет!» — кричит он. И правда, она должна была вот-вот обвалиться! Я встал под окном и прокричал: «Кидайте!» Зная мою ловкость, капитан с криком «Лови!» смело бросает ребенка вниз. И вот я уже вижу в воздухе маленький клубок… Не совсем, конечно, крошечный… Я хватаю его на лету, и весьма удачно!
— Славно! — вскрикнул Канар.
— Ты лучше не перебивай меня, а наливай еще! — проговорил Лантюр, язык которого уже начал заплетаться. — Ты же ничего не знаешь… У меня мороз по коже пробежал… Крак, бум, тарарам — стена обрушилась!.. И нет капитана!
— Он умер?!
— Дурачина! Как умер, если он женится!
— Ах да, и в самом деле…
— Мы вытащили его из-под обломков, красного, как кровяную колбасу, с обгоревшими волосами и бровями. А глаза-то! Господи! Так и выкатились совсем… Но он был жив, жив!
— А ребенок?
— Ну, это и была мадемуазель Элен…
— Ого, он взял ее с собой!
— Да, и совершил еще одно доброе дело. За несколько дней до пожара бедняжка лишилась матери… У нее была сестра, но она сбежала. С кем? Я точно не знаю, это никогда не выяснялось, но только бедняжка Элен очень страдала. Короче, та, старшая, оставила ее одну… Капитан спросил девочку: «У тебя есть отец?» — «Нет», — ответила она. «А мама или сестра?» — «Нет», — повторила бедняжка. «Ну, если хочешь, я стану для тебя всем», — предложил капитан. Элен согласилась. Вот такая история, как семь лет назад граф спас двенадцатилетнюю девочку. Она любила и берегла капитана, а когда совсем выросла, то как-то раз спросила его: «У вас нет родственников?» — «Один племянник, но его все равно что нет». — «А жена у вас есть»? — «Нет». — «Хотите, я стану для вас всем?» На том они и порешили. Капитан остался доволен, и девушка тоже, а значит, и я доволен, и вы…
— Все довольны! — ядовито прошипел Канар.
Лантюр, удивленно посмотрев на него, спросил:
— Что с тобой, Канар? Тысяча ветров! Какое славное у тебя вино! Но что с тобой такое? Разве ты не рад?
Канар, сжав губы и прищурив один глаз, чтобы придать больше значения своим словам, процедил сквозь зубы:
— О, дело не во мне!
— А в ком же?
— Будто ты не понимаешь…
Лантюр, устремив взгляд на стакан, в этот миг походил на гадалку, пытающуюся прочесть в кофейной гуще предсказание на будущее.
— Нет, не понимаю, — наконец ответил он.
— Не доверяешь мне? Это нехорошо…
— Не доверять человеку, у которого такое прекрасное вино, что я бы с удовольствием всю жизнь провел в его погребе? Как можно! Нет, в самом деле, у меня, быть может, мысли не совсем ясны, но я правда не понимаю.
— Недовольным должен быть тот, кто лишается наследства. Если у господина Керу будут дети…
— Ах вот оно что! Теперь я догадался! Господин Губерт, племянник…
— Разумеется, господин Губерт де Ружетер… Для него это равносильно разорению.
— Вот теперь я убедился, что ты ничего не знаешь, Канар… Ты определенно ничего не знаешь о человеческом сердце, тогда как я… Видишь ли, когда столько проплаваешь… Я знаю повадки акулы, омара, а следовательно, и человеческое сердце. Виконт — прекрасный молодой человек. Он обожает дядю и тетку. Ну, доволен ты теперь?
— А богатство?
— Ему все равно! Кто меньше всех заботится о деньгах, так это он… Он богат, ему они не нужны.
— Как бы не так! Говорят, у него долги.
— Да у кого их нет! Я тоже задолжал девяносто су в Бресте. Уже одиннадцать лет прошло… Главное, что я знаю этого господина Губерта. Какая натура! Откровенный, добрый, веселый, услужливый… Сливки! Нет, лучше — стакан старого хорошего вина! За этого я готов поручиться, но за того, другого…
— Другого?
— Ну да, того, сладенького такого, мечтательного!
— Не понимаю…
— Боже мой! Ну, господин Эдуард, музыкантишка…
— А, тот милый молодой человек…
— Милый, милый… Но мне он уже страшно надоел своими фортепьяно, скрипкой и трещотками. К тому же он такой тихий…
— Да, веселым его не назовешь. Но в то, что он лицемер, я не верю.
— Почему же он никогда не смеется?
— Может быть, у него какое-нибудь горе.
— Как бы не так! У него хорошее место, его балуют. И мне кажется… — Тут Лантюр понизил голос: — Мне кажется, что его интересует мадемуазель…
— И что же тут удивительного? Она хороша собой. Эти белокурые локоны и голубые, как небо, глаза…
— Она красавица, это верно! Но это чучело дает ей уроки, и знаешь что, Канар, я ему не доверяю, как огню…
— Как огню на пепелище…
— Именно так. Как раз это слово!.. Он себя еще покажет. Никогда не смеется, никогда не выходит, не охотится, только ночью по парку бродит… Все это странно… Если его совесть чиста, то почему он себя так ведет?
В эту минуту раздался колокольный звон, от которого Лантюр вздрогнул. Вскочив со скамейки и опираясь рукой о стену, он спросил:
— Который час?
— Десять.
— Свадьба в двенадцать! Saperlotte!.. Служба прежде всего!.. Это все ты, Канар! Заставил меня потерять столько времени!
— Наверстаешь еще!
— Без меня свадьба не состоится…
— О! — недоверчиво воскликнул Канар.
— Ты меня обижаешь… Слушай… Из Парижа к каретнику прибудет один ящик. Там должны быть вещи, без которых никак не обойтись!..
— Каретник в двух шагах отсюда…
— Бегу, бегу… Ноги в руки — и в Трамбле!
Уже через минуту Лантюр гордо шел мимо гостиницы «Крылатый лев» с белой картонной коробкой в руках, перевязанной голубой лентой.
— Вот и ящик! — радостно воскликнул он.
— Отлично, — прошептал Канар. — Но меня удивляет, что господин Губерт так доволен…
