Глава шестьдесят вторая
Радостное утро. — Облако. — Дело благотворения. — Приготовление завтрака, — Хозяйство поправляется. — Честные предположения. — Солонка опрокинута. — Полицейский комиссар. — Обыск. — Улики. — Благодарность. — Тюрьма. — Вечное заточение.
Несмотря на неминуемую опасность, Фридрих и Сузанна имели достаточно присутствия духа, чтобы захватить бумажник и насыпать наскоро в свои карманы золота из двух или трех деревянных чашек; но возвращении домой им достаточно было нескольких минут, чтобы оправиться от только что испытанного страха.
При виде блестящей добычи, которая едва не привела к гибельным последствиям, они прыгали от радости.
Тогда только Фридрих заметил, что на нем нет передника. Беспокойство пробежало по его лицу, но вскоре рассеялось, и веселье возобновилось. Принялись считать деньги; сумма превзошла все ожидания.
Фридрих. Ну, на этот раз по крайней мере все у нас останется; мы не попадем в когти укрывателей.
Сузанна. Надо так распорядиться, чтобы можно было жить счастливо.
Адель. И честно. Я все к этому возвращаюсь.
Генриетта. Это само собой разумеется. Разве без этого можно быть счастливыми?
Адель. Кстати, друзья мои, вы знаете, что нам еще надо заплатить долг. Он священен — завтра утром это будет мой первый выход… Я ей отнесу билет в тысячу франков.
Фридрих. Кому же это?
Адель. Вы забыли, что мы обещались?
Генриетта. Разве ты не помнишь, Фридрих, эту женщину?
Фридрих. Отца семейства, которого наш банкир так бесчеловечно выгнал? Я не имею ничего против… Да, дадим этим бедным людям тысячу франков, это немного.
Остаток дня и следующая ночь прошли в мечтах о воздушных замках. Никто и глаз не сомкнул. В четыре часа утра Адель поднялась для совершения благотворительности, на которую все согласились от чистого сердца. Сузанна и Генриетта оделись и отправились на рынок, чтобы закупить все на завтрак, долженствующий быть великолепным. Через два часа они вернулись с обильным запасом провизии и с некоторыми кухонными принадлежностями; тут была между прочим столовая посуда, утюги, несколько кастрюль, рашпер, противень и ореховый стол.
Сузанна. Положите это все здесь. Вот вам за хлопоты, довольны вы?
Носильщик. Сорок су! Если бы богатые платили так щедро, то легко было бы пропитаться.
Генриетта (наливая вина). Кто хочет пить, пожалуйте! Рассыльный, вот вам стакан, самый полный; вы делаете почин, стаканы новые.
Фридрих. Кто чокнется?
Носильщик. Коли позволите… За ваше здоровье, сударыни!.. И за ваше, хозяин! (Он ставит стакан и уходит).
Фридрих (принимаясь вынимать все из корзин). Горошек, зеленая фасоль, персики, это новые; стало быть, уж ни в чем нет отказа?
Генриетта. Ему непременно надо повсюду сунуть свои нос; больно умен!
Фридрих. А это что такое?
Сузанна. Белила для чистки окон.
Фридрих. Это тоже нужно, белила?
Генриетта. А ты думаешь, мы в грязи будем жить?
Сузанна. Нет-с, я хочу, чтобы здесь был настоящий маленький дворец.
Генриетта. Чтоб в стекла-то можно было глядеться, как в зеркало.
Фридрих. Кофе, сахар, водка. А, вот и самое лучшее, баранина!.. Теперь я не удивляюсь, что купили противень…
Генриетта. Да, и противень; сегодня должен вертел работать. Живей, Сузанна, помоги мне, чтобы к приходу Адели все было готово. Чтобы оставалось только сесть за стол…
Вскоре они приготовили этот первый изобильный пир, о котором давно мечтали; когда баранина поджарилась, Сузанна стала накрывать на стол…
Генриетта. Ну, Фридрих, что ты скажешь? Не отлично ли она это устраивает?
Фридрих. Видно, что она знает свое дело.
Сузанна. Пусть-ка теперь кто скажет, что мы не господа.
Фридрих. Кому это придет в голову! Только злым языкам.
Сузанна. А каков вид?
Фридрих. А запах-то, запах!
Сузанна. Положим, нам недостает серебра, но и Париж не в один день состроился.
Фридрих. Можно есть куропаток без апельсинов. У меня волчий аппетит.
Генриетта. А у меня!
Сузанна. И у меня тоже. Кабы Адель пришла, мы начали бы.
Генриетта. Она не должна запоздать… Ужели это она подняла такую стукотню?
Фридрих. Я не думаю. Разве ведет к нам всю семью.
Сузанна. Да не с ума ли она сошла! Генриетта, посмотри же.
Генриетта. Это любопытно (она бежит по комнате и задевает за стол).
Сузанна. Экая ветреница! Опрокинула солонку.
Генриетта. Ничего, я ее брошу через плечо (идет в коридор и возвращается в ужасе). Друзья мои, мы погибли!
В ту же минуту в комнату вошла толпа жандармов и полицейский с приставом во главе.
— Именем закона, — сказал пристав, — требую у вас все ваши ключи. Жандармы, пока я буду делать обыск, стерегите этого человека и этих двух женщин. Вы мне за них отвечаете.
Жандарм. Они не уйдут.
Пристав. Здесь, кажется, пируют. (Увидя табакерку). Если не ошибаюсь, вот уже одна из вещей, поименованных в протоколе. Проверим; черепаховая табакерка с золотым ободочком; на крышке портрет г-жи Ломбар, оправленный в медальон. На обороте вензеля обоих супругов, переплетенные волосами, с воспламененным сердцем и незабудкой в цепях любви. Это та самая, взгляните, господа. А она недурна была, мадам Ломбар! Вы разделяете мое мнение, что это вполне согласно с описанием?
Один из присутствующих. И сомневаться нельзя.
Пристав. Значит, мы нашли воров. (Фридриху). Знаете вы Якова Ричарда в улице Гобелен?
Фридрих. Я знал одного товарища, которого звали Ричард, только в Рыбачьем предместье.
Пристав. Это тот самый. Не было ли у вас чего-нибудь от него?
Фридрих (в сторону). Передник, который он мне продал, (Громко). Я вижу, г-н пристав, что бесполезно отпираться. Я виновник воровства.
Пристав. Если бы вы и не сознались, то улики достаточны. (Он велит подать передник и развертывает его). Узнаете вы это?
Фридрих. Узнаю как нельзя лучше.
Пристав. Вы не освобожденный ли?
Фридрих. Да, я был освобожден.
Пристав. Эти женщины тоже; мы получили сведения. Жандарм, свяжите-ка этого молодца и наденьте наручники на женщин.
Фридрих. Они не виноваты.
Пристав. Жандармы, делайте свое дело.
Пока исполняют приказание пристава, а он продолжает обыск, кто-то тихонько постучался в дверь. Один из полицейских отворяет, входит дама, скромная и почти изящная внешность которой говорит в ее пользу.
Пристав. Что вам угодно?.. Хотя эта госпожа не похожа на воровку, но ввиду настоящего обстоятельства я не могу не спросить, что ей угодно.
Дама. Как что мне угодно?.. Я принесла работу.
Пристав. А!
Дама (роясь в кармане). Вот смотрите, смотрите, это не секрет. Я принесла сделать фестоны на кисейных оборках, их тут тридцать четыре аршина. Развернуть?
Пристав. Не нужно; но так как вы доставляете работу, то у вас, стало быть, магазин?
Дама. У меня вышивальные изделия и все что есть самого нового. Вы, я думаю, женаты. Если ваша супруга пожелает что купить, вот мой адрес (подавая печатную карточку). Г-жа Дервиль, бульвар Инвалидов, возле Вавилонской улицы. Она найдет у меня все, что угодно и по сходной цепе. Я очень сговорчива.
Пристав. Вижу, что это правда. В вашем появлении нет ничего подозрительного, цель его естественна, потому вы можете свободно удалиться. Извините, сударыня; по при нашей должности нам иногда предписывается быть скромными.
В то время, как новоприбывшая, намереваясь удалиться, раскланивалась на извинения пристава, вошли два новые агента, Коко-Лакур и Фанфан Лагренуйль, которые, увидя ее, стали в нее пристально всматриваться.
Коко-Лакур. Я, кажется, имею честь знать мадам?
Фанфан Лагренуйль. И я уверен, что где-то вас видел.
Дама (несколько смущенная). Может быть; но я вас не могу припомнить.
Коко-Лакур. Однако вы должны меня знать.
Дама. По чести, милостивый государь, я не думаю этого.
Фанфан Лагренуйль. Чем более я всматриваюсь, тем более убеждаюсь, что не ошибся. Честное слово, я вас знаю. Не отговаривайтесь! Вы бывшая жена вора, не правда ли?
Дама (смущение которой все более и более обнаруживается). Я вас не понимаю.
Фанфан Лагренуйль. Ха, ха, отлично понимаете. (Коко-Лакуру). Это барыня знает воровской язык лучше тебя и меня.
Коко-Лакур (с живостью). Так, припомнил. Вы бывшая жена Леружа; вас зовут Адель д'Эскар?
Дама (запинаясь). Я! Я! Вы ошибаетесь, это не мое имя.
Фанфан Лагренуйль. Ты прав, Коко, это Адель… Это она, сейчас умереть.
Коко-Лакур (подкладывая руку под корзину и приподнимая ее). Держу пари, что тут есть контрабанда; железо звенит. Ну-ка я посмотрю.
Дама. Избавлю вас от труда.
Она раскрывает корзинку, берет связку ключей и узел, который бросает посреди комнаты.
— Да, я Адель. Ну что же из этого?
Пристав. Она будет четвертая.
Жандарм. Полная кадриль.
Пристав. На эту барышню нельзя положиться, рекомендую вам.
Перед судом Адель созналась во всех преступлениях; но для смягчения виновности рассказала и о своих несчастьях.
Судьи были тронуты; тем не менее приговор состоялся на вечное заключение в тюрьму. В первый раз еще столь страшное решение обрушилось против женщины.
Когда пришли ей обрить голову и надеть серый балахон, Адель проливала горькие слезы.
— Все сделать, чтобы остаться честной или умереть, — шептала она, — и все-таки быть брошенной живою в могилу!.. Эти двери Сен-Лазара, раз за мной затворившиеся, теперь никогда не отворятся… Никогда!.. Никогда! Вечность!.. — повторяла она беспрестанно самым раздирающим голосом.
Когда я пишу эти строки, эти жалобы, прерываемые рыданиями, все еще не прекратились. Адель еще и теперь страдает!
