Книга: Эверест. Кому и за что мстит гора?
Назад: Глава 4. Пхакдинг 31 марта 1996 года. 2800 метров
Дальше: Глава 6. Базовый лагерь Эвереста 12 апреля 1996 года. 5360 метров
Глава 5. Лобуче
8 апреля 1996 года. 4940 метров
Мы миновали остроконечные ледяные башни Аллеи призраков и вошли в заваленную камнями долину, находящуюся в основании огромного амфитеатра…В этом месте ледопад круто поворачивал на юг, превращаясь в ледник Кхумбу. Мы разбили базовый лагерь на высоте 5420 метров, на боковой морене, формирующей внешний край излучины ледника. Громадные валуны придавали этому месту вид нерушимой твердости, но шуршание мелких камней под ногами разрушало это обманчивое впечатление. Все, что можно было увидеть, почувствовать или услышать – ледопад, морену, лавину, холод, – относилось к миру, не предназначенному для человеческого обитания. Здесь не было слышно звуков текущей воды, и не было видно какой-либо растительности, здесь царили лишь хаос и пустота… И это место станет нашим домом на несколько ближайших месяцев – до тех пор, пока мы не покорим вершину.Томас Ф. Хорнбейн «Эверест. Западный гребень»
Сразу же после того, как стемнело, 8 апреля возле гестхауса в Лобуче с треском ожила маленькая портативная рация Энди. Это с ним из базового лагеря связался Роб, у которого были хорошие новости. Команда из тридцати пяти шерпов, собранных из нескольких экспедиций, потратила целый день, чтобы спустить Тенцинга вниз. Прикрепив его ремнями к алюминиевой лестнице, им удалось спустить его, после чего волоком и на руках протащить по ледопаду, и теперь он находился в базовом лагере. Если погода продержится, то на рассвете прилетит вертолет и доставит его в больницу в Катманду. С очевидным облегчением Роб дал нам указание утром выходить из Лобуче и двигаться в базовый лагерь.
Все клиенты также испытали огромное облегчение от того, что Тенцинг был в безопасности. И еще все мы были несказанно рады, что можем, наконец, покинуть Лобуче. От антисанитарных условий Джон и Лу подхватили какую-то опасную кишечную инфекцию. Менеджер нашего базового лагеря Хелен мучилась от выматывающей, непроходящей головной боли, вызванной большой высотой. А мой кашель стал только сильнее после второй ночи, проведенной в задымленном помещении гестхауса.
На третью ночь я не выдержал и решил сбежать от едкого дыма. Я перебрался в разбитую рядом со зданием палатку, которую освободили Роб и Майк, ушедшие в базовый лагерь. Энди переселился в палатку вместе со мной. В два часа ночи я проснулся от того, что он резко принял сидячее положение и громко застонал.
– Эй, Гарольд, – спросил я, не вылезая из своего теплого спального мешка. – У тебя все в порядке?
– Кажется, нет. Вчерашний ужин лезет наружу.
Уже через секунду Энди отчаянно открывал застегнутый на «молнию» полог палатки. Он едва успел высунуть наружу голову, как его громко стошнило. После того, как приступ рвоты прошел, он пару минут потерянно стоял на четвереньках одной половиной корпуса на улице, другой – в палатке. А потом, как ужаленный, вскочил на ноги, быстро отбежал на несколько метров, рывком спустил штаны, и звуки извергающегося вулкана сообщили мне, что у него начался приступ диареи. Весь остаток ночи Энди провел на улице, неистово опорожняя содержимое своего пищеварительного тракта.
На следующее утро он совсем ослаб от обезвоживания организма, и его страшно трясло. Хелен предложила ему остаться в Лобуче, чтобы восстановить силы, но он наотрез отказался.
– Черта с два я останусь в этой вонючей дыре еще на одну ночь, – заявил Энди, скривив лицо и сидя на корточках. – Я иду в базовый лагерь сегодня, вместе со всеми. Даже если мне, блин, придется ползти.
К 9 утра мы упаковали свои вещи и двинулись в путь. Вся группа бодрым шагом поднималась по тропе, а мы с Хелен плелись позади всех, поддерживая Энди, который прикладывал неимоверные усилия, чтобы переставлять ноги. Он периодически останавливался и, опираясь на лыжные палки, несколько минут стоял, чтобы прийти в себя и набраться сил для следующего рывка.
На протяжении нескольких километров тропа петляла вверх-вниз по каменным россыпям морены ледника Кхумбу, после чего спускалась на сам ледник. Во многих местах большая часть поверхности льда была покрыта кусочками угля, шершавым гравием и гранитными валунами, но время от времени попадались вкрапления идеально чистого льда – полупрозрачного, промерзшего и сверкающего, как ошлифованный оникс. Талая вода ожесточенно-шумно стекала по бесчисленным поверхностным и внутренним руслам ледника, и ее пугающе гармоничное журчание отдавалось по всей площади ледника.
К вечеру мы вышли к причудливым рядам стоящих на некотором отдалении друг от друга ледяных столбов-башен (самые высокие из них были под тридцать метров), известных как Аллея призраков. Созданные яркими солнечными лучами и отливавшие радиоактивной бирюзой, башни выступали из-за окружавших их валунов, словно зубы гигантской акулы, и уходили вдаль, насколько видел глаз. Хелен, которая неоднократно бывала в этих краях, объявила, что мы близки к цели.
Через три километра, в месте, где ледник резко уходил на восток, мы дошли до гребня длинного склона, и нашему взору открылись пестрые купола нейлонового города. На засыпанном камнями льду стояло более трех сотен палаток, в которых проживали альпинисты и шерпы из четырнадцати экспедиций.
Двадцать минут потребовалось, чтобы среди этой массы палаток найти те, в которых жили члены нашей экспедиции. Наконец, когда мы преодолевали последний подъем, нам навстречу вышел Роб.
– Добро пожаловать в базовый лагерь Эвереста, – сказал он и усмехнулся.
Высотометр на моих наручных часах показывал 5365 метров.
Временный поселок, который будет служить нам домом в течение шести ближайших недель, был расположен в центре амфитеатра, образованного неприступными склонами гор. Откосы над лагерем были покрыты свисающими ледниками, с которых в любое время дня и ночи с грохотом сходили вниз мощные ледовые лавины. В полукилометре к востоку, в хаосе ледовых глыб, по узкому ущелью сползал ледопад Кхумбу, зажатый между стеной Нупцзе и западным плечом Эвереста.
Амфитеатр был обращен на юго-запад и располагался на площадке, хорошо освещенной солнечными лучами. В ясный и безветренный день после полудня было достаточно тепло, чтобы комфортно чувствовать себя на улице в одной майке. Однако, как только солнце опускалось за коническую вершину Пумори (пик высотой 7165 метров на западе от базового лагеря), температура резко падала ниже нуля. Когда я возвращался ночью в свою палатку и ложился спать, ледник скрипел и потрескивал, исполняя серенады, напоминавшие мне, что я живу на медленно движущейся ледяной реке.
Поразительным контрастом с окружавшей нас дикой природой явилась масса удобств, созданных в лагере компании «Консультанты по приключениям». Этот лагерь стал домом для четырнадцати западных гостей (шерпы называли нас либо «участниками», либо «сагибами») и для четырнадцати шерпов.
В нашей огромной брезентовой палатке-столовой стоял внушительных размеров каменный стол, стереосистема, была оборудована библиотека, и имелось электрическое освещение, питавшееся от солнечных батарей. Рядом со столовой находилась палатка со спутниковым телефоном и факсом.
Импровизированный душ представлял собой резиновый шланг и ведро с теплой водой, которую грели помощники на кухне. Свежий хлеб и овощи доставляли раз в несколько дней на спинах яков. Соблюдая давнюю традицию, появившуюся в экспедициях еще с колониальных времен, повар Чхонгба и его помощник Тенди каждое утро обходили палатки клиентов, подавая нам кружки горячего чая, приготовленного по традиционному рецепту шерпов.
Я часто слышал разговоры, что толпы альпинистов превратили Эверест в мусорную свалку, и, как многие считали, главными виновниками этого загрязнения были коммерческие экспедиции. Хотя в 1970-е и 1980-е годы базовый лагерь действительно представлял собой большую мусорную кучу, за последние годы в нем хорошо прибрались, и он стал довольно опрятным. Вне всякого сомнения, это было самое чистое поселение, которое мне довелось увидеть с тех пор, как мы покинули Намче-Базар. И уборку лагеря проводили главным образом силами коммерческих экспедиций.
Коммерческие проводники из года в год привозили клиентов на Эверест, поэтому именно они были больше заинтересованы в поддержании чистоты, чем разовые альпинисты. Во время экспедиции 1990 года Роб Холл и Гэри Болл стали организаторами уборки, в результате которой из базового лагеря вынести пять тонн мусора.
Кроме того, Холл и несколько его коллег-проводников начали работу с властями Непала в Катманду, чтобы убедить правительство принять меры, поощряющие альпинистов поддерживать на горе чистоту и порядок. К 1996 году, в дополнение к обычной плате за разрешение на восхождение, экспедиции обязали вносить залог в 4000 долларов, который возвращали только после того, как они доставляли определенное количество мусора в Намче или Катманду. С горы уносили даже бочки, в которые собирали экскременты.
В базовом лагере стояла суета, словно в муравейнике. Помещение «Консультантов по приключениям» служило своего рода штаб-квартирой всего базового лагеря, потому что никто на горе не пользовался большим доверием, чем Холл. Как только возникала какая-нибудь проблема – трудовой спор с шерпами, необходимость оказания срочной медицинской помощи, или нужно было принять важное решение по поводу стратегии восхождения, – все приходили в нашу палатку-столовую за советом к Холлу. И тот щедро делился своим опытом и мудростью даже со своими соперниками, конкурировавшими с ним за клиентов, в том числе со Скоттом Фишером.
Ранее, в 1995 году, Фишер успешно вывел своих клиентов на один из восьмитысячников – Броуд-Пик (8047 метров), расположенный в Каракорумских горах на границе с Пакистаном. Фишер предпринимал четыре попытки взойти на Эверест и только один раз, в 1994 году, дошел до вершины, но не в роли проводника. Весной 1996 года он впервые приехал на Эверест в качестве руководителя коммерческой экспедиции. Как и Холл, Фишер привез группу из восьми клиентов. Лагерь Фишера, который было легко узнать по огромному рекламному баннеру Starbucks, укрепленному на гранитной глыбе размером с дом, находился в пяти минутах ходьбы от нашего лагеря вниз по леднику.
Все мужчины и женщины, выбравшие в качестве работы восхождение на высочайшие вершины мира, являются как бы членами маленького закрытого клуба. Фишер и Холл были конкурентами по бизнесу, но пути их, как выдающихся членов высокогорного братства, часто пересекались, и в каком-то смысле они считали себя друзьями. Познакомились они в 1980 годы на советском Памире и позже провели много времени вместе на Эвересте в 1989 и в 1994 годах. Сразу же после окончания экспедиции на Эверест в 1996 году они планировали объединить свои силы и попытаться подняться на Манаслу – труднодоступный пик высотой 8163 метра в Центральном Непале.
Отношения между Фишером и Холлом стали более близкими в 1992 году, когда они столкнулись друг с другом на Чогори, второй по высоте горе мира. Тогда Холл пытался подняться на вершину со своим товарищем и партнером по бизнесу Гэри Боллом. Фишер штурмовал гору в паре с выдающимся американским альпинистом Эдом Вистурсом. Спускаясь с вершины во время вьюги, Фишер, Вистурс и третий американец, Чарли Мейс, неожиданно наткнулись на Холла, с трудом тащившего еле живого Гэри, которого поразила горная болезнь. Болл находился практически без сознания и не мог передвигаться самостоятельно. В условиях сильной вьюги Фишер, Вистурс и Мейс помогли стащить Болла вниз по опасному склону горы, по которому часто сходили лавины, и спасли ему жизнь. (Спустя год Боллу было суждено умереть от этой болезни на склонах Дхаулагири.)
Фишеру было сорок лет. Он был рослым и общительным мужчиной со светлыми волосами, собранными в хвост, и обладал совершенно неуемной энергией. Четырнадцатилетним школьником – он жил в Баскинг-Ридж, штат Нью-Джерси – он увидел передачу об альпинизме и загорелся. На следующее лето он поехал в Вайоминг и записался на курсы выживания в условиях дикой природы, организованные при Национальной школе инструкторов по туризму (НШИТ). После окончания учебы он переехал на постоянное местожительство на Запад, устроился на сезонную работу инструктором НШИТ, сделал альпинизм смыслом своей жизни и уже больше никогда не сворачивал с выбранного пути.
Когда Фишеру было восемнадцать, он во время работы в НШИТ влюбился в свою студентку Джин Прайс. Через семь лет они поженились, поселились в Сиэтле, и у них родилось двое детей – Энди и Кети Роуз. (Детям было соответственно девять и пять лет, когда Скотт в 1996 году отправился на Эверест.) Прайс получила свидетельство пилота коммерческих авиалиний и стала командиром экипажа в компании Alaska Airlines. Эта престижная и хорошо оплачиваемая работа жены позволяла Фишеру все свое время посвятить альпинизму. Кроме того, ее доходы помогли Фишеру в 1994 году организовать свою компанию под названием «Горное безумие».
ЕСЛИ НАЗВАНИЕ КОМПАНИИ ХОЛЛА – «КОНСУЛЬТАНТЫ ПО ПРИКЛЮЧЕНИЯМ» – ОТОБРАЖАЛО ЕГО ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНЫЙ, АККУРАТНЫЙ И СКРУПУЛЕЗНЫЙ ПОДХОД К ВОСХОЖДЕНИЯМ, ТО «ГОРНОЕ БЕЗУМИЕ» ЕЩЕ ТОЧНЕЕ ПЕРЕДАВАЛО ИНДИВИДУАЛЬНЫЙ СТИЛЬ СКОТТА.
Когда ему было немногим более двадцати, он заработал себе репутацию альпиниста, который лихачит и слишком много рискует во время восхождений. За всю свою альпинистскую карьеру, и особенно в первые годы, он попадал во множество ситуаций, в которые не должен был попадать, и его спасало только чудо.
По меньшей мере, в двух случаях – один раз в Вайоминге, другой в Йосемите – он срывался при восхождении на скалы и падал на землю с высоты более двадцати пяти метров. Во время работы младшим инструктором на курсах школы НШИТ, находясь на хребте Уинд-Ривер без страховочной веревки, он провалился на глубину двадцать один метр на дно трещины в леднике Динвуди. Пожалуй, самым страшным было падение Фишера во времена, когда он был начинающим ледовым альпинистом: несмотря на отсутствие опыта, он решил с первого раза взойти на труднодоступный замерзший водопад Фата Невесты в каньоне Прово, штат Юта. Обгоняя на ледяной скале двух опытных альпинистов, он потерял опору на высоте тридцать метров и упал вниз.
К величайшему изумлению всех, кто наблюдал это падение, Фишер поднялся на ноги и спокойно ушел, отделавшись сравнительно легкими повреждениями. Однако, пока он летел к земле, острый штык ледоруба пропорол ему насквозь голень и вышел с другой стороны. Штык пробил в его щиколотке дыру, сквозь которую можно было засунуть карандаш. После того, как его выписали из местной больницы, Фишер не видел причин тратить свои и без того ограниченные денежные средства на дополнительное лечение, поэтому следующие полгода продолжал восхождения с открытой гноящейся раной. Через пятнадцать лет после этих событий он с гордостью показывал мне шрам – две блестящие, размером с десятицентовую монету бляшки по обе стороны его ахиллова сухожилия.
– Скотт пытался жить так, словно возможности его физического тела безграничны, – говорит о нем известный американский альпинист Дон Питерсон, который встретил Фишера вскоре после того, как тот сорвался с водопада Фата Невесты. Питерсон стал в некотором смысле наставником Фишера и часто ходил с ним в горы на протяжении следующих двадцати лет. – Скотт обладал поразительной силой воли. Его не могла остановить никакая боль – он игнорировал ее и продолжал двигаться дальше. Он не из тех, кто поворачивал обратно, потому что натер ногу. Скотт страстно мечтал стать великим, одним из лучших в мире альпинистов. Помню, что при штаб-квартире НШИТ был тренировочный зал с очень ограниченным выбором тренажеров. Так вот, Скотт регулярно ходил туда и тренировался до тех пор, пока его не начинало выворачивать наизнанку. И делал он это регулярно. В мире не так много столь целеустремленных людей.
Окружающих в Фишере привлекали его энергия, щедрость, бесхитростность, прямота и почти детский энтузиазм. Он был грубоватым и эмоциональным, не склонным к самокопанию и обладал таким общительным, притягательным характером, что моментально завоевывал друзей на всю жизнь. Сотни людей, даже те, кого он встречал не более одного-двух раз, считали его своим близким другом. Кроме того, он был удивительно красивым, обладал телосложением бодибилдера и точеным лицом кинозвезды. Он, как магнитом, притягивал к себе представительниц прекрасного пола и не пренебрегал их вниманием.
Фишер был во всех смыслах неуемным человеком, курил много марихуаны (но не во время работы) и пил, часто совсем не в меру. Задняя комната в офисе компании «Горное безумное» была своего рода его собственным тайным клубом. Уложив детей в постель, он любил закрыться в ней со своими приятелями, чтобы пустить по кругу «трубку мира» и смотреть слайды, вспоминая смелые подвиги, которые они совершили высоко в горах.
В 1980-е годы Фишер провел целый ряд весьма впечатляющих восхождений, которые помогли ему стать знаменитостью местного масштаба. Однако ему никак не удавалось стать звездой альпинизма мирового уровня. Несмотря на все свои усилия, Скотт не смог получить достаточного коммерческого финансирования, которого добились некоторые из его более знаменитых коллег. Кроме того, ему казалось, что некоторые из наиболее известных альпинистов его игнорируют и не уважают.
– Скотт хотел добиться признания, – рассказывает Джен Бромет, его рекламный агент, близкая подруга и партнер, с которой он часто тренировался. Бромет приехала с командой «Горное безумие» в базовый лагерь, из которого писала отчеты об экспедиции для онлайн-версии журнала Outside. – Он жаждал его всей душой. Он был на самом деле очень ранимым и тщеславным, о чем большинство знавших его людей и не догадывались. Он бесился от того, что ему не удавалось добиться репутации и уважения великого альпиниста. И поэтому чувствовал себя обиженным и ущемленным, что причиняло ему много боли.
К тому времени, когда весной 1996 года Фишер отправился в Непал, к нему, наконец, стало приходить то запоздалое признание, которого он, по его мнению, заслуживал. Во многом это объяснялось тем, что он в 1994 году совершил восхождение на вершину Эвереста без кислородного баллона. Кроме этого, команда Фишера, которую прозвали «Экспедицией защитников окружающей среды Сагарматхи», убрала с горы две с половиной тонны мусора, что было не только полезно для природы, но и оказалось весьма удачным пиар-ходом.
В январе 1996 года Фишер возглавил широко освещенное в СМИ восхождение на высочайшую гору Африки Килиманджаро, в результате которого было собрано полмиллиона долларов для благотворительной организации CARE («Забота»). Таким образом, в значительной степени благодаря экспедиции 1994 года, очистке горы от мусора, а также благотворительному восхождению в Африке к тому времени, как Фишер в 1996 году в очередной раз отправился на Эверест, о нем заговорили СМИ в Сиэтле. Его карьера альпиниста быстро пошла в гору.
Журналисты часто задавали Фишеру вопрос о рисках, которые он берет на себя во время восхождений, и удивлялись, как ему удается совмещать такой опасный вид деятельности с ролью мужа и отца семейства. Фишер отвечал, что теперь он гораздо реже рискует, чем во времена беспечной юности, а также что в последнее время стал гораздо более осмотрительным и консервативным альпинистом. Незадолго до отъезда на Эверест в 1996 году он так говорил журналисту из Сиэтла Брюсу Баркотту:
«Я на сто процентов уверен, что вернусь. Моя жена на сто процентов уверена, что я вернусь. Она вообще за меня не беспокоится, когда я сопровождаю группу, потому что знает, что я всегда сделаю правильный выбор.Я считаю, что если случается трагедия, то она происходит только потому, что человек совершил ошибку. Именно фактор ошибки я и стремлюсь исключить.В молодости со мной происходило много несчастных случаев во время восхождений. Можно как угодно эти несчастные случаи объяснять, но, в конечном счете, все сводится к ошибке».
Несмотря на все заверения Фишера, его карьера альпиниста, которому надо часто надолго уезжать из дома, тяжело сказывалась на семье. Он страстно любил своих детей и во время пребывания в Сиэтле был очень внимательным и заботливым отцом, но из-за восхождений месяцами не видел свою семью. Например, его не было дома во время празднований семи из девяти дней рождения его сына. Некоторые из его друзей считали, что ко времени отъезда Скотта на Эверест в 1996 году его брак фактически разваливался.
Однако Джин Прайс была далека от того, чтобы списывать осложнения в отношениях с мужем на его занятие альпинизмом. По ее словам, всеми своими неприятностями семейство Фишер-Прайс скорее обязано проблемам, возникшим у нее с ее работодателем.
Прайс стала жертвой предполагаемого сексуального домогательства, и в течение всего 1995 года была втянута в затратный и изматывающий судебный процесс против своего работодателя – компании Alaska Airlines. В конечном итоге стороны урегулировали возникший конфликт, но само судебное разбирательство было крайне неприятным, и, что самое важное, из-за тяжбы Прайс почти в течение года не получала зарплаты. В качестве командира корабля она зарабатывала приличные деньги, а доходы Фишера от альпинизма были явно недостаточными, чтобы заткнуть брешь в семейном бюджете.
– Впервые после нашего переезда в Сиэтл у нас появились проблемы с деньгами, – с грустью вспоминает она.
Точно так же как и большинство конкурентов, со времен основания компания «Горное безумие» была не самым прибыльным предприятием. Например, в 1995 году Фишер заработал всего около двенадцати тысяч долларов. Однако доходность компании начала увеличиваться благодаря растущей известности Фишера и усилиям его делового партнера и офис-менеджера Карен Дикинсон, чьи организаторские способности и рассудительность компенсировали склонность Фишера к спонтанным решениям и стремлению отмахнуться от проблемы.
Фишер внимательно следил за успехами Роба Холла в организации коммерческих экспедиций на Эверест и знал, что его конкурент берет за них солидные деньги, поэтому решил, что пришла пора и самому выйти на этот рынок. Фишер считал, что если позаимствует у Холла формулу успеха, то быстро сделает «Горное безумие» прибыльным предприятием.
Однако Фишера привлекали не деньги как таковые. Его мало интересовала материальная сторона этой жизни, но он стремился добиться почета и уважения и прекрасно осознавал, что в современном мире деньги являются наиболее понятным и общепринятым мерилом успеха.
В 1994 году, через несколько недель после триумфального возвращения Фишера с Эвереста, я столкнулся с ним в Сиэтле. Мы не были близко знакомы, но у нас было несколько общих друзей, и мы часто встречались на скалах или на вечеринках и мероприятиях альпинистов. В тот раз он отвел меня в сторону и начал рассказывать о своих планах организации коммерческой экспедиции на Эверест, уговаривая меня принять в ней участие и потом написать статью для журнала Outside. Когда я ответил, что мне, как человеку с весьма ограниченным опытом высокогорных восхождений, было бы безумием отважиться на штурм Эвереста, он не огласился.
– Перестань, все вечно переоценивают значение опыта. Тут, брат, важна не высота, а твое отношение. Я уверен, ты прекрасно справишься. Ты уже забирался на горы и посложнее Эвереста. Я с Эверестом полностью разобрался и знаю, как его покорить. Считай, что мы уже проложили к его вершине дорогу из желтого кирпича, как в «Волшебнике Изумрудного города».
На самом деле Скотт меня тогда очень заинтересовал своим предложением. Заинтересовал даже больше, чем я в тот момент был готов себе признаться. При этом Скотт действовал как таран и всеми силами «вписывал» меня в свою экспедицию. Потом, когда мы встречались позже, он постоянно говорил со мной об Эвересте. Он неоднократно звонил редактору Outside Брэду Вецлеру и рекламировал ему свою идею.
В январе 1996 года, в немалой степени благодаря лоббированию Фишера, журнал принял твердое решение отправить меня на Эверест – возможно, как говорил Вецлер, в составе экспедиции Фишера. Сам Скотт был совершенно уверен, что это дело уже решенное.
Однако за месяц до моего отъезда мне позвонил Вецлер и сообщил, что произошли изменения в планах: Роб Холл сделал журналу более интересное предложение. Поэтому Вецлер попросил меня присоединиться к экспедиции «Консультанты по приключениям», а не Фишера. К тому времени я уже узнал и успел полюбить Фишера и мало что слышал о Холле, поэтому изначально сдержанно отнесся к этой идее. Но после того, как один мой проверенный товарищ по альпинизму подтвердил безупречную репутацию Холла, я с энтузиазмом согласился подниматься на Эверест вместе с ним.
Уже в базовом лагере я однажды спросил Холла, почему он так хотел взять меня с собой. Тот откровенно признался, что на самом деле его интересовал не я и даже не те «бонусы» популярности, которую принесет ему статья. Он сделал это, чтобы иметь возможность дешево купить дорогостоящие рекламные полосы в Outside.
Холл объяснил: по условиям договора, он вместо обычной платы за участника экспедиции возьмет только 10 000 долларов, а остальное журнал компенсирует ему рекламными полосами.
Аудиторией Outside были хорошо обеспеченные, предприимчивые и при этом находящиеся в хорошей физической форме любители приключений. То есть именно те, кто приобретал у него услуги проводника. При этом вся аудитория проживала в США.
– Важно, что это американская аудитория. Наверное, восемьдесят-девяносто процентов потенциального рынка услуг по сопровождению экспедиций на Эверест и остальные Семь вершин приходится на Соединенные Штаты, – объяснял Холл. – По окончании этого сезона мой приятель Скотт, укрепившись в роли проводника на Эверест, получит огромное преимущество перед «Консультантами по приключениям» только потому, что находится в Штатах. Чтобы конкурировать с ним, мы должны значительно расширить нашу рекламную кампанию в Америке.
Когда в январе Фишер узнал, что Холл переманил меня в свою команду, он рвал и метал. Он так расстроился, что позвонил мне из Колорадо и заявил, что не намерен уступать победу Холлу. (Как и Холл, Фишер вовсе не пытался скрывать, что лично я его вообще не интересую, а ему нужна реклама в журнале.) Однако, в конце концов, он не смог сделать лучшего предложения журналу, чем то, что сделал Холл.
Хотя я прибыл в базовый лагерь как член экспедиции «Консультанты по приключениям», а не его «безумной» команды, Скотт, судя по всему, не держал на меня зла. Когда я спустился в его лагерь и зашел к нему, он налил мне кружку кофе и крепко обнял. Мне показалось, что он искренне рад меня видеть.
Несмотря на присутствие множества внешних атрибутов цивилизации в базовом лагере, невозможно было позабыть, что мы находимся на высоте более четырех километров над уровнем моря. После прогулки до палатки-столовой на обед мне требовалось несколько минут, чтобы отдышаться. Если я слишком резко вставал на ноги, у меня начиналось головокружение и мне становилось дурно. Раздирающий и надрывный кашель, «подарок» из Лобуче, усиливался день ото дня. Сон стал прерывистым – это самый банальный симптом слабой стадии горной болезни. Почти каждую ночь я просыпался по три-четыре раза, чувствуя, что задыхаюсь.
Порезы и царапины никак не заживали. У меня начисто пропал аппетит, и органы пищеварения, которым для усвоения пищи требовалось много кислорода, не справлялись и с тем немногим, что я умудрялся в себя засунуть, в результате чего мой организм в целях самосохранения стал поедать сам себя. Мои руки и ноги начинали постепенно и неуклонно усыхать, становясь похожими на палки.
Некоторые из моих товарищей по команде чувствовали себя в этих антисанитарных условиях и при недостатке кислорода еще хуже, чем я. Энди, Майк, Каролина, Лу, Стюарт и Джон страдали от расстройства желудка, которое постоянно выгоняло их в туалет. Хелен и Даг мучились от сильной головной боли. Даг так описывал мне свое состояние.
– Такое чувство, будто между глаз гвоздь вбили.
Это была вторая попытка Дага взойти на Эверест с Холлом. Годом раньше Холл заставил его и трех других клиентов повернуть назад всего в ста метрах от пика горы, потому что было уже поздно, а на гребне вершины лежал глубокий и рыхлый снег.
– ВЕРШИНА КАЗАЛАСЬ ТАКООООООООЙ БЛИЗКОЙ! – ВСПОМИНАЛ ДАГ, ГОРЬКО УСМЕХНУВШИСЬ. – ВОТ ПОВЕРЬ, С ТЕХ ПОР НЕ ПРОШЛО И ДНЯ, ЧТОБЫ Я О НЕЙ НЕ ДУМАЛ.
Холл уговорил его вернуться на Эверест в этом году, ему было жалко, что Даг не попал на вершину, и он значительно снизил для Хансена цену, чтобы дать ему еще один шанс.
Среди моих товарищей по команде Даг был единственным, кто неоднократно ходил в горы самостоятельно без помощи профессионального проводника. Хотя он и не принадлежал к альпинистской элите, благодаря пятнадцатилетнему опыту он был вполне способен позаботиться о себе в горах сам. Я предполагал, что если кому-нибудь из нашей экспедиции и суждено дойти до вершины, то им будет именно Даг – он был сильным, мотивированным, уже поднимался высоко в горы и совсем немного не дошел до пика Эвереста.
Дагу было без двух месяцев сорок семь лет, и последние семнадцать он был в разводе. Он признался, что у него было много романов, но все женщины уходили от него, потому что уставали бороться с горами за его внимание.
В 1996 году, за несколько недель до того, как отправиться на Эверест, Даг заехал к своему другу в Тусон, где познакомился с одной женщиной, и они полюбили друг друга. Во время нашего пребывания в базовом лагере они активно обменивались факсами, потом вдруг она замолчала.
– Похоже, что она поумнела и «слила» меня, – с грустью говорил он. – Ну а что я еще мог ожидать? Ведь она такая красивая. А я-то надеялся, что смогу удержать ее.
Чуть позже после обеда, в тот же самый день, он подбежал к моей палатке, размахивая только что полученным факсом.
– Карен-Мария пишет, что она переезжает поближе к Сиэтлу! – радостно воскликнул он. – Так что наши отношения все-таки могут оказаться чем-то серьезным. Надо поскорее покорить вершину и забыть про Эверест до того, как она передумает.
Кроме переписки со своей возлюбленной, Даг в свободные минуты писал совершенно немыслимое количество открыток для учащихся начальной школы «Восход», государственного учебного заведения в Кенте, штат Вашингтон, в котором продавались футболки, чтобы помочь финансировать его восхождение. Даг показал мне несколько открыток.
«У одних людей мечты большие, у других – маленькие. Но какими бы ни были твои мечты, главное – никогда не переставай мечтать», – писал он девочке по имени Ванесса.
Еще больше времени у Дага отнимало отправление факсов его взрослым детям: девятнадцатилетней Энджи и двадцатисемилетней Джейми, которых он воспитывал как отец-одиночка. Даг спал в соседней палатке, и каждый раз, когда приходил факс от Энджи, он, сияя, зачитывал его мне.
– Подумать только! – восклицал он. – Кто бы мог подумать, что такой маргинал, как я, может вырастить таких прекрасных детей!
В отличие от него я почти никому не посылал ни факсов, ни почтовых открыток. Я предавался размышлениям о том, как будет происходить мой подъем, особенно в так называемой Зоне смерти, которая начинается с высоты 7600 метров. У меня было больше опыта в смысле отработки техники восхождения на горы и ледники, чем у многих других клиентов и даже проводников. Но на Эвересте техническая подготовка альпиниста мало что значила. Самым важным было то, что я провел гораздо меньше времени на больших высотах, чем любой другой участник нашей экспедиции.
Даже и здесь, в базовом лагере – на одном из пальцев ноги Эвереста, если так можно выразиться, – высота над уровнем моря была больше, чем те высоты, на которые мне приходилось когда-либо подниматься.
Впрочем, Холла это нисколько не смущало. Он объяснил, что после семи экспедиций на Эверест он разработал великолепно отлаженный и необычайно эффективный план акклиматизации, который даст нам возможность адаптироваться к недостатку кислорода в атмосфере.
На высоте базового лагеря содержание кислорода в воздухе было примерно вдвое меньше, чем на уровне моря, а на вершине – в три раза меньше.
Человеческий организм имеет множество способов адаптации к условиям возрастающей высоты – от учащения дыхания и изменения уровня pH крови до резкого возрастания количества красных кровяных телец, переносящих кислород, однако адаптация организма происходит в течение нескольких недель.
Холл уверял, что после всего трех восхождений на шестьсот метров выше базового лагеря наши организмы смогут в достаточной степени адаптироваться, чтобы мы могли совершить безопасное восхождение на 8 848 метров.
– Этот метод, приятель, безотказно работал уже тридцать девять раз, – усмехнувшись, заверил меня Холл после того, как я поделился с ним сомнениями. – И не забывай, что многие из тех парней, которые поднялись со мной на вершину, были в гораздо худшей физической форме, чем ты.
Назад: Глава 4. Пхакдинг 31 марта 1996 года. 2800 метров
Дальше: Глава 6. Базовый лагерь Эвереста 12 апреля 1996 года. 5360 метров
