Книга: Эверест. Кому и за что мстит гора?
Назад: Глава 20. Отрог Женева 12 мая 1996 года, 9:45. 7890 метров
Дальше: Эпилог. Сиэтл 20 ноября 1996 года. 80 метров

Глава 21. Базовый лагерь Эвереста
13 мая 1996 года. 5400 метров

От меня будут ждать зрелого суждения об экспедиции, которое просто невозможно в ситуации, когда все мы были так близки к цели…
С одной стороны, Амундсен, который напрямик дошел до полюса, был там первым и возвратился без людских потерь, не утруждая себя и своих людей больше, чем это было необходимо в каждый конкретный день полярной экспедиции. С другой стороны – наша экспедиция, которая подвергалась страшным опасностям, продемонстрировала чудеса нечеловеческой выносливости и покрыла себя бессмертной славой, увековеченной памятными проповедями в церквях и монументами, но которая пришла к полюсу только для того, чтобы понять, что все это ужасное путешествие оказалось бесполезным, и наши лучшие люди погибли во льдах. Игнорировать это противоречие было бы смешно, а написать книгу, не упомянув всего этого, было бы пустой тратой времени.
Апслей Черри-Гаррард «Самое плохое путешествие в мире», отчет об обреченной экспедиции Роберта Фалькона Скотта к Южному полюсу в 1912 году

 

Спустившись утром 13 мая к подножию ледопада Кхумбу, я прошел по склону последний отрезок пути и на краю ледника встретил ждавших меня Анга Тшеринга, Гая Коттера и Каролину Маккензи. Гай всучил мне пиво, а Каролина крепко обняла. Потом я помню только то, что сел на лед, закрыл лицо руками, слезы покатились по моим щекам, и я плакал так, как не плакал с тех пор, когда был ребенком. Я был в безопасности, тяжесть напряжения предыдущих дней упала с моих плеч, и я плакал о своих погибших товарищах, плакал от благодарности за то, что остался жив, плакал, потому что мне было стыдно за то, что я выжил, а другие погибли.
Во вторник, во второй половине дня, Нил Бейдлман «председательствовал» на заупокойной службе в лагере «Горного безумия». Отец Лопсанга Джангбу, которого звали Нгаванг Сая Кая, был ламой. Под серым, как сталь, небом он жег можжевеловые благовония и бубнил буддийские молитвы. Нил сказал несколько слов, потом выступил Гай, Анатолий Букреев оплакивал гибель Скотта Фишера. Я, страшно запинаясь, произнес несколько слов в память о Даге Хансене. Пит Шёнинг попытался поднять дух собравшихся, призывая всех смотреть вперед, а не назад. Но после окончания службы, когда мы разошлись по своим палаткам, над базовым лагерем повисло похоронное уныние.
Следующим утром прилетел вертолет, чтобы эвакуировать Шарлотту Фокс и Майка Грума. У них были обморожены ноги, и двигаться дальше своим ходом им было рискованно. Потом, незадолго до полудня, Лу Касишке, Стюарт Хатчисон, Фрэнк Фишбек, Каролина Маккензи и я вышли из базового лагеря и начали наш путь домой. Хелен Уилтон и Гай Коттер остались, чтобы пронаблюдать за демонтажем лагеря «Консультантов по приключениям».
В четверг 16 мая вертолет доставил нас из Фериче в селение Сянгбоче, расположенное над Намче-Базаром. Мы должны были дождаться рейса до Катманду, и на грунтовой взлетной полосе к нам со Стюартом и Каролиной подошли трое японцев с серыми лицами. Первый из них сказал, что его зовут Мунио Нукита. Он оказался высококвалифицированным гималайским альпинистом, дважды поднявшимся на вершину Эвереста. Нукита вежливо объяснил нам, что сейчас выступает в роли проводника и переводчика двух других господ, один из которых – Кеничи Намба – муж Ясуко Намбы, а второй – ее брат. В течение сорока пяти минут они задали нам много разных вопросов, но я смог ответить далеко не на все.
К тому времени весть о гибели Ясуко Намбы облетела всю Японию. Уже 12 мая – меньше чем через двадцать четыре часа после ее смерти на Южном седле – в самом центре базового лагеря приземлился вертолет, и из него выскочили два японских журналиста в кислородных масках. Обратившись к первому, кого они там встретили – а им оказался американский альпинист Скотт Дарсни, – журналисты спросили, что он знает о смерти Ясуко. Нукита предупредил, что теперь, спустя четыре дня, в Катманду нас встретит толпа журналистов и телерепортеров, которые захотят узнать подробности о смерти японской альпинистки.
В тот же день, ближе к вечеру мы сели на борт огромного вертолета «Ми-17» и поднялись в воздух сквозь просвет в облаках. Через час вертолет приземлился в международном аэропорту Трибхуван, и когда мы вышли, то тут же оказались под прицелом многочисленных микрофонов и телекамер. Мне, как журналисту, было весьма поучительно оказаться по другую сторону информационных баррикад. Бесчисленное множество репортеров, главным образом японских, желали услышать от нас подробный отчет о трагедии с точным описанием всех действий злодеев и героев. Однако хаос и страдания, свидетелем которых я оказался, было очень трудно передать словами. Через двадцать минут перекрестного допроса на солнцепеке на взлетной полосе меня спас консул американского посольства Дэвид Скенстед, который вытащил меня из толпы журналистов и отвез в отель Garuda.
После этого меня ждал еще целый ряд сложных интервью с другими репортерами, а потом допрос с пристрастием хмурых представителей непальского министерства по туризму. В пятницу вечером в Катманду я бродил по аллеям района Тамела в поисках спасения от глубочайшей депрессии. Я дал тощему непальскому мальчишке пригоршню рупий и взамен получил маленький бумажный пакетик с изображением рычащего тигра. Вскрыв пакетик в гостиничном номере, я высыпал часть его содержимого на лист папиросной бумаги. Бледно-зеленые «бошки» были покрыты клейкой смолой и пахли гнилыми фруктами. Я свернул косяк, выкурил его до конца, потом, ни в чем себе не отказывая, свернул еще один, потолще, выкурил его до половины, потушил в пепельнице, и в этот момент комната начала вращаться.
Лежа голым на кровати, я слушал доносящиеся сквозь открытое окно звуки ночи. Звонки рикш смешивались с гудками автомобилей, криками уличных торговцев, женским смехом и музыкой из соседнего бара. Распластавшись на спине, слишком укуренный, чтобы шевелиться, я закрыл глаза, предоставив липкому предмуссонному зною разливаться по моему телу. Мне казалось, что я расплавлюсь и впитаюсь в матрас. Череда причудливо разукрашенных буддистских колес Дхармы и большеносых персонажей из комиксов проплывала в неоновом свете перед моим внутренним взором.
Повернув голову, я уткнулся ухом в мокрое пятно. Оказалось, что по моему лицу обильно текут слезы и капают на простыню. Я чувствовал, как во мне клокочет обида и стыд, поднимаясь по позвоночнику откуда-то изнутри. Потом из меня хлынул неудержимый поток слез и соплей, я зарыдал и продолжал рыдать все сильнее и сильнее.

 

19 мая я вернулся в Штаты и привез с собой две большие сумки с вещами Дага Хансена, чтобы вернуть их тем людям, которые его любили. В аэропорту Сиэтла меня встретили его дети Энджи и Джейн, его подруга Карен-Мари, а также его друзья и родственники. При виде их слез я почувствовал себя глупым и никчемным идиотом.
Вдыхая густой воздух, напоенный запахами океана, я восхищался буйством весны в Сиэтле и, как никогда раньше, радовался очарованию влажной зелени. Терпеливо и медленно мы с Линдой начали процесс восстановления наших отношений. Двенадцать килограммов, потерянных мною в Непале, я набрал гораздо быстрее, чем хотелось бы. Простые удовольствия домашней жизни – завтрак с женой, любование заходом солнца над заливом, возможность встать посреди ночи и пойти босиком в теплую уборную – все это вызывало во мне вспышки радости, граничащей с восторгом. Но эти светлые мгновения омрачала длинная тень Эвереста, образ которой с течением времени постепенно тускнел.
Меня терзало чувство вины, и я до бесконечности откладывал звонок подруге Энди Харриса Фионе Макферсон и жене Роба Холла Джен Арнольд, пока они сами не позвонили мне из Новой Зеландии. Когда позвонила Фиона, я не смог найти слов, которые смирили бы ее гнев и объяснили смерть ее любимого. А Джен Арнольд во время разговора по большей части сама утешала меня.
Я прекрасно понимал, что восхождение на горные вершины – штука очень рискованная. Я признавал, что опасность является важной составляющей это игры, и без нее альпинизм мало бы чем отличался от сотен других пустяковых увлечений. Кому не хочется пощекотать нервы, прикоснуться к тайне смерти и хотя бы украдкой заглянуть за запретную границу жизни? Я был твердо убежден, что альпинизм – это прекрасный и замечательный вид спорта, и не вопреки, а как раз благодаря присущим ему опасностям.
Однако до моей поездки в Гималаи я никогда не видел смерть так близко. Более того, до поездки на Эверест я даже ни разу не был на похоронах! Смерть являлась для меня исключительно умозрительным понятием, пищей для абстрактных размышлений. Рано или поздно утрата подобной наивности совершенно неизбежна, но, когда это наконец произошло, шок был многократно усилен запредельным количеством смертей.
В ОБЩЕЙ СЛОЖНОСТИ ВЕСНОЙ 1996 ГОДА НА ЭВЕРЕСТЕ ПОГИБЛО ДВЕНАДЦАТЬ ЧЕЛОВЕК. ТАКОГО КОЛИЧЕСТВА СМЕРТЕЙ В ТЕЧЕНИЕ ОДНОГО СЕЗОНА НЕ СЛУЧАЛОСЬ С ТЕХ ПОР, КАК СЕМЬДЕСЯТ ПЯТЬ ЛЕТ ДО ЭТОГО НА ГОРУ СТУПИЛА НОГА ПЕРВОГО АЛЬПИНИСТА.
Шесть альпинистов из экспедиции Холла вышли на вершину, но только двое из них – Майк Грум и я – смогли вернуться назад. Из жизни ушли четыре члена команды, с которыми я вместе смеялся, страдал от горной болезни и вел долгие задушевные беседы. Мои действия, или, скорее, недостаток таковых, несомненно, сыграли свою роль в гибели Энди Харриса. А в те минуты, когда Ясуко Намба умирала на Южном седле, я находился всего в 300 метрах от нее. Я спрятался в палатке, позабыв о ее страданиях, и помышлял лишь о том, как спастись самому. Пятно позора на моей совести не из тех, что бесследно исчезнут через несколько месяцев горя и угрызений.
В конце концов я решил поведать о своей затянувшейся депрессии Кливу Шёнингу, который жил недалеко от меня. Клив сказал, что ему тоже очень тяжело из-за того, что на горе погибло так много людей, но, в отличие от меня, он не испытывал «комплекса вины оставшегося в живых».
– В ту ночь на Южном седле, – объяснил он, – я сделал все, что мог, чтобы спасти себя и людей, которые были рядом. К тому времени, когда мы вернулись к палаткам, у меня не осталось никаких сил. Я обморозил роговицу на одном глазу и практически ослеп. Я страдал от переохлаждения, бредил и дрожал так, что меня буквально трясло. Потеря Ясуко была для меня страшным ударом, но я не собираюсь брать на себя вину за ее смерть, потому что в душе знаю, что сделал все возможное, чтобы ее спасти. И тебе не стоит судить себя так строго. Тогда был страшный ураган. Вспомни состояние, в котором ты тогда был, и скажи – что ты мог сделать, чтобы ее спасти?
Скорее всего, ничего, согласился я. Но в отличие от Шёнинга, я никогда не буду в этом окончательно уверен. И то завидное душевное спокойствие, которого он достиг, мне остается совершенно недоступным.
МНОГИЕ СЧИТАЮТ, ЧТО ПРИ ОГРОМНОМ НАПЛЫВЕ НЕОПЫТНЫХ И НЕКВАЛИФИЦИРОВАННЫХ АЛЬП И Н ИСТОВ, ОСАЖДАЮЩИХ ЭВЕРЕСТ В НАШИ ДНИ, ТРАГЕДИЯ ПОДОБНОГО МАСШТАБА ДОЛЖНА БЫЛА СЛУЧИТЬСЯ ГОРАЗДО РАНЬШЕ.
Но никто не мог предположить, что такая трагедия может произойти с экспедицией, возглавляемой Робом Холлом. Холл все делал методично, аккуратно, с максимальной осторожностью, у него была продуманная система, которая должна была исключить возможность подобной катастрофы. Так что же все-таки произошло? Как можно все это объяснить – и не только родным и друзьям погибших, но и строгой и придирчивой общественности?
Вероятно, здесь сыграло роль самомнение Роба. Он стал таким уважаемым и признанным специалистом по сопровождению альпинистов самого разного уровня подготовки, что, наверное, немного зазнался. Холл не раз хвастливо заявлял, что мог бы довести до вершины чуть ли не любого мало-мальски подготовленного человека, и, казалось, его реальные успехи подтверждали, что это не голословное утверждение. Кроме прочего, он продемонстрировал замечательную способность преодолевать возникающие трудности.
Например, в 1995 году Холлу и его проводникам пришлось не только справляться с проблемами Хансена, но и спасать известную французскую альпинистку Шанталь Модюи, у которой случился обморок во время ее седьмой попытки покорения Эвереста без кислорода. Модюи потеряла сознание на высоте 8750 метров, и весь путь вниз, с Южной вершины до Южного седла, ее, по выражению Гая Коттера, пришлось тащить, «как мешок с картошкой». И когда после всех этих испытаний все альпинисты спустились с горы живыми и невредимыми, Холл мог возомнить, что для него на горе не существует неразрешимых проблем.
Необходимо отметить, что до своей последней экспедиции Холлу удивительно везло с погодой. И это тоже вполне могло пагубно повлиять на его бдительность.
Это подтверждает Дэвид Бришерс, совершивший более десятка гималайских экспедиций и трижды поднимавшийся на Эверест.
– В течение нескольких сезонов в день восхождения Роба всегда стояла прекрасная погода. На большой высоте его ни разу не накрыл ураган.
Следует подчеркнуть, что в том, что 10 мая поднялся штормовой ветер, не было ничего удивительного, потому что ураганы на Эвересте являются совершенно обычным явлением. Если бы ураган налетел двумя часами позже, то, скорее всего, все альпинисты остались бы живы. С другой стороны, если бы ураган начался хотя бы часом раньше, то вполне возможно, что погибли бы восемнадцать или двадцать человек, и я в том числе.
Временной фактор, вне всякого сомнения, сыграл в этой трагедии такую же большую роль, как и погода, и пренебрежение оговоренным временем спуска с вершины не могло пройти даром. Задержки и заторы возле страховочных веревок можно было предвидеть, а при разработке правильного графика движения их легко избежать. Но самое главное – нельзя было игнорировать заранее оговоренное время возвращения с вершины.
То, что обе экспедиции так сильно задержали свое возвращение, можно в некоторой степени объяснить соперничеством между Фишером и Холлом. До 1996 года Фишер еще никогда не водил группы на Эверест. С точки зрения бизнеса он очень стремился к тому, чтобы эта экспедиция прошла успешно. Он был сильно мотивирован, чтобы вывести своих клиентов на вершину, еще и потому, что среди них был и очень важный клиент – Сэнди Хилл Питтман.
Точно так же неудача плохо отразилась бы на бизнесе Роба Холла. Он не вывел ни одного клиента на вершину в 1995 году, и если бы то же самое повторилось в 1996-м (и если Фишеру удалось бы привести своих клиентов на вершину), то репутация компании Холла сильно пострадала.
Скотт был харизматичным человеком, и Джейн Бромет всеми силами продвигала Фишера на рынке проводников на Эверест. Фишер, не щадя сил, старался урвать кусок бизнеса Холла, и Роб это прекрасно понимал. Поэтому он не торопился разворачивать своих клиентов в ситуации, когда клиенты его конкурента по бизнесу продолжали двигаться к вершине.
НЕ СТОИТ ЗАБЫВАТЬ, ЧТО ХОЛЛ, ФИШЕР И ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ БЫЛИ ВЫНУЖДЕНЫ ПРИНИМАТЬ ВАЖНЫЕ РЕШЕНИЯ, НАХОДЯСЬ В ЗАТОРМОЖЕННОМ СОСТОЯНИИ КИСЛОРОДНОГО ГОЛОДАНИЯ. ГОВОРЯ О ПРИЧИНАХ ТРАГЕДИИ, НЕОБХОДИМО ПОМНИТЬ, ЧТО СОХРАНИТЬ ЯСНОСТЬ МЫШЛЕНИЯ НА ВЫСОТЕ 8800 МЕТРОВ ПРАКТИЧЕСКИ НЕВОЗМОЖНО.
Увы, все мы крепки задним умом. Некоторые альпинисты, шокированные количеством жертв, предложили принять ряд мер, позволяющих избежать подобных катастроф в будущем.
Например, прозвучало предложение ввести на Эвересте соотношение «один к одному» для проводников и клиентов. То есть каждый клиент должен подниматься в сопровождении личного проводника и идти все время в связке с ним.
Вероятно, самым простым способом уменьшения числа потерь в будущем стал бы запрет на использование баллонов с кислородом, за исключением случаев экстренной медицинской помощи. В результате этой меры небольшое количество «безбашенных» смельчаков могло бы погибнуть, поднимаясь на вершину без кислорода. Но огромному большинству среднеквалифицированных альпинистов пришлось бы повернуть назад, как только они достигли предела своих физических возможностей, а не забираться слишком высоко, туда, где у них могут начаться действительно серьезные проблемы. Если ввести запрет на использование кислорода, то на склонах Эвереста сразу станет меньше мусора и уменьшится количество желающих покорить «крышу мира». Далеко не все отважатся на покорение Эвереста в условиях, когда они не могут воспользоваться дополнительным кислородом.
Но деятельность проводников на Эвересте является весьма слабо регламентированным видом бизнеса, а занимающиеся этим вопросом бюрократы не в состоянии оценить ни квалификацию самого проводника, ни способности клиента. Кроме того, Непал и Китай, контролирующие доступ к вершине, являются крайне бедными государствами. Им нужна твердая валюта, поэтому правительства этих стран заинтересованы, чтобы выдавать как можно больше дорогостоящих разрешений на восхождение. Следовательно, крайне маловероятно, что они примут меры, которые значительно ограничат их доходы.
Анализ допущенных на Эвересте ошибок – дело весьма полезное, это могло бы помочь предотвратить в будущем подобные ошибки и гибель альпинистов на спуске. Однако не стоит себя обманывать тем, что детальное обсуждение трагических событий 1996 года поможет сократить количество жертв в целом.
Стремление составить перечень многочисленных промахов, чтобы потом «учиться на ошибках», является по большей части упражнением в самообмане. На самом деле трагическая судьба экспедиции 1996 года была во многих отношениях делом совершенно обычным. Хотя в тот весенний альпинистский сезон на Эвересте погибло рекордное число людей, 12 погибших – это только 3 процента от общего числа альпинистов (398), которые поднимались выше базового лагеря. Фактически это даже немного ниже среднеисторического показателя смертности (3,3 процента), рассчитанного за все годы покорения Эвереста. А можно посмотреть на это еще и с такой точки зрения: с 1921 по май 1996 года погибло 144 человека, а на вершину поднимались 630 раз – соотношение один к четырем. Прошлой весной 12 альпинистов погибли и 84 вышли на вершину – соотношение один к семи. Получается, что на самом деле 1996 год оказался менее опасным, чем среднестатистический год на Эвересте.
Сказать по правде, восхождение на Эверест всегда было чрезвычайно опасным предприятием и, несомненно, таким и останется – вне зависимости, будут ли в нем участвовать ведомые проводниками новички или только альпинисты-профессионалы мирового класса. Не стоит забывать, что до смерти Холла и Фишера на горе погибло много представителей альпинистской элиты, включая Питера Бордмена, Джо Таскера, Марти Хои, Джейка Бритенбаха, Мика Берка, Мишеля Парментье, Роджера Маршалла, Рея Дженета, а также Джорджа Ли Мэллори.
Что касается восхождений с проводниками, то мне очень быстро стало понятно, что в 1996 году лишь малая часть клиентов на горе (включая меня) правильно оценивала степень нашего риска: по определению, выше 7600 метров жизнь человека находится в огромной опасности. Поэтому уолтеры митти, мечтающие о покорении Эвереста, должны помнить:
КОГДА НА БОЛЬШОЙ ВЫСОТЕ В ЗОНЕ СМЕРТИ ПРОИСХОДИТ ЧТО-ТО НЕПРЕДВИДЕННОЕ (А РАНО ИЛИ ПОЗДНО ЭТО ОБЯЗАТЕЛЬНО ПРОИСХОДИТ), ТО ДАЖЕ САМЫЕ ЛУЧШИЕ ПРОВОДНИКИ В МИРЕ НЕ ВСЕГДА МОГУТ СПАСТИ ЖИЗНЬ СВОЕГО КЛИЕНТА.
Более того, события 1996 года показали, что лучшие в мире проводники порой бессильны и не могут спасти даже самих себя. Четверо моих товарищей по команде погибли не потому, что система Роба Холла была ошибочной, – на самом деле ни у кого не было системы лучше и эффективней, – просто на Эвересте все системы рано или поздно ломаются с самыми трагическими последствиями.
Занимаясь подробным «разбором полетов» и пытаясь сделать выводы из всего произошедшего, легко упустить из виду тот факт, что альпинизм не был и никогда не будет безопасным, предсказуемым и укладывающимся в рамки строгих правил занятием.
Альпинизм идеализирует рискованное поведение: это спорт, самыми знаменитыми представителями которого всегда становились те, кто шел дальше и выше остальных. Альпинистам в целом не свойственен избыток благоразумия. И это в особой степени относится к покорителям Эвереста: как показывает история, когда предоставляется шанс подняться на самую высокую точку планеты, люди на удивление быстро прекращают здраво мыслить. Спустя тридцать три года после своего восхождения на гору по Западному гребню Том Хорнбейн предостерегает: «Все то, что случилось на Эвересте в этом сезоне, несомненно, повторится снова».
Не надо далеко ходить, чтобы убедиться, что урок, который Эверест преподал нам 10 мая, не пошел впрок. Для этого достаточно вспомнить, как развивались события на горе в последующие две-три недели.
17 мая, то есть через два дня после того, как команда Холла покинула базовый лагерь, двое альпинистов, австриец Рейнхард Власич и его товарищ по команде из Венгрии, без дополнительного кислорода поднимались на гору со стороны Тибета. Они дошли до лагеря на высоте 8300 метров на Северо-восточном гребне и расположились в палатке, оставшейся после участников неудавшейся ладакхской экспедиции. На следующее утро Власич стал жаловаться, что плохо себя чувствует, и вскоре потерял сознание. Врач из Норвегии, который случайно оказался поблизости, определил, что у австрийца произошел отек легких и мозга. Хотя доктор использовал при лечении кислород и необходимые медикаменты, к полуночи Власич скончался.
Тем временем на непальской стороне Эвереста участники возглавляемой Дэвидом Бришерсом экспедиции IMAX размышляли, что делать. В проект их фильма об Эвересте инвестировали пять с половиной миллионов долларов, поэтому члены команды были мотивированы предпринять попытку восхождения. В этой экспедиции были Бришерс, Эд Вистурс и Роберт Шауэр, и эта команда была, вне всякого сомнения, сильнейшей и наиболее компетентной на горе. Хотя они отдали половину своих кислородных баллонов спасателям и терпящим бедствие альпинистам, они смогли получить достаточное количество кислорода от уходящих с горы экспедиций, восполнив тем самым большую часть того, что потеряли.
10 мая, в день, когда произошла трагедия, Пола Бартон Вистурс, жена Эда и менеджер команды IMAX в базовом лагере, дежурила у рации. Она была в дружеских отношениях с Холлом и Фишером, и случившееся потрясло ее до глубины души. Пола считала, что после такой ужасной трагедии команда IMAX должна свернуть палатки и уехать домой. Потом она услышала разговор по рации между Бришерсом и еще одним альпинистом, в котором руководитель экспедиции IMAX спокойно заявил, что его команда намерена немного отдохнуть в базовом лагере и отправиться на штурм вершины.
– После всего, что случилось, я ушам своим не поверила, когда узнала, что они решили идти на вершину, – признается Пола. – Услышав этот разговор, я в буквальном смысле сломалась.
Она так сильно расстроилась, что ушла на пять дней из базового лагеря вниз, в Тенгбоче, чтобы прийти в себя.
В среду 22 мая команда IMAX дошла до Южного седла и в ту же ночь двинулась к вершине. Погода стояла прекрасная. Эд Вистурс, который играл главную роль в фильме, взошел на вершину в четверг утром, в 11.00, не пользуясь дополнительным кислородом.
Через двадцать минут на вершину поднялся Бришерс, за ним последовали Арасели Сегарра, Роберт Шауэр и шерп Джемлинг Норгей, сын первопроходца Эвереста Тенцинга Норгея. Джемлинг был девятым из клана Норгеев, поднявшимся на вершину Эвереста.
В тот день на вершину вышли шестнадцать альпинистов, среди которых были швед Горан Кропп, приехавший из Стокгольма в Непал на велосипеде, а также шерп Анг Рита, для которого это был десятый подъем на пик Эвереста.
По пути на вершину Вистурс прошел мимо замерзших тел Фишера и Холла.
– Жена Фишера, Джин, и жена Холла, Джен, попросили меня принести для них что-нибудь из их личных вещей, – смущенно рассказывал Вистурс. – Я знал, что у Скотта на шее висело его обручальное кольцо, и мне очень хотелось принести его Джинни, но я не смог себя заставить копаться в одежде на его теле. Я просто не смог это сделать.
Вместо этого Вистурс, уже на пути вниз, присел на несколько минут рядом с телом Фишера.
– Эй, Скотт, как ты там? – грустно спрашивал Эд своего товарища. – Что случилось, приятель?
В пятницу, 24 мая, после обеда, когда команда IMAX спускалась из четвертого лагеря во второй, она столкнулась на Желтой Полосе с остатками южноафриканской команды – Яном Вудалом, Кэти О’Доуд, Брюсом Херродом и четырьмя шерпами. Южноафриканцы двигались на Южное седло, чтобы оттуда выходить на штурм вершины.
– Брюс был полон сил и выглядел прекрасно, – вспоминает Бришерс. – Он крепко пожал мне руку, поздравил нас и сказал, что чувствует себя замечательно. Через полчаса после встречи с Брюсом мы столкнулись с Яном и Кэти, которые в изнеможении повисли на своих ледорубах. Они выглядели просто ужасно.
– Я остановился, чтобы немного поговорить с ними, – продолжает Бришерс. – Я знал, что они были совсем неопытными, поэтому сказал им: пожалуйста, будьте осторожны. Вы слышали, что произошло наверху в начале месяца. Помните, что подъем на вершину – это легкая часть задачи, самое трудное – это спуститься вниз.
Южноафриканцы вышли на штурм вершины той же ночью. О’Доуд и Вудал ушли из палаток в 00.20 в сопровождении шерпов Пембы Тенди, Анга Дордже и Джангбу, которые несли для них кислород.
Брюс Херрод, по всей видимости, вышел из палатки через несколько минут после старта основной группы, однако шел он медленно, и разрыв между ним и остальными увеличивался на протяжении всего подъема. В субботу, 25 мая, в 9.50 Вудал позвонил Патрику Конрою, оператору, дежурившему у рации в базовом лагере, и сообщил, что он стоит на «крыше мира» вместе с Пембой и что О’Доуд с Ангом Дордже и Джангбу должны подняться на вершину через пятнадцать минут. Вудал сказал, что Херрод, который шел без рации, где-то внизу, но где именно, Вудал точно не знал.
Херрод, которого я несколько раз встречал на горе, был огромным, сильным и дружелюбным мужчиной. Ему было тридцать семь лет. Несмотря на то что Брюс не имел опыта восхождений на большие высоты, он был неплохим альпинистом. Он восемнадцать месяцев работал в Антарктике на должности геофизика и являлся самым хорошо подготовленным альпинистом в команде южноафриканцев. С 1988 года Херрод начал работать фриланс-фотографом и надеялся, что восхождение на Эверест поможет ему сделать карьеру в этой творческой области.
В то время, когда Вудал и О’Доуд были на вершине, Херрод все еще находился далеко внизу и с трудом, чрезвычайно медленно продвигался вверх в полном одиночестве по Юго-восточному гребню. Около 12:30 он встретился с Вудалом, О’Доуд и тремя шерпами, которые спускались с вершины. Анг Дордже отдал Херроду рацию и объяснил, где они оставили ему полный кислородный баллон. Затем Херрод в одиночку продолжил свой путь наверх. Он дошел до вершины, когда уже было чуть больше 17.00, на семь часов позже своих товарищей по команде. Вудал и О’Доуд к тому времени уже вернулись в свои палатки на Южном седле.
Совершенно случайно, в то самое время, когда Херрод связался по рации с базовым лагерем, чтобы сообщить, что он стоит на вершине, его подруга Сью Томпсон позвонила из своей лондонской квартиры Патрику Конрою, дежурившему у спутникового телефона в базовом лагере.
– Когда Патрик сообщил мне, что Брюс находится на вершине, – вспоминает Томпсон, – я воскликнула: черт, что он делает на вершине так поздно, уже пятнадцать минут шестого! Ой, мне это совсем не нравится!
Через секунду Конрой переключил Томпсон на Херрода, стоящего на вершине Эвереста.
– По разговору было понятно, что Брюс мыслил вполне разумно, – продолжает Томпсон. – Он осознавал, что подъем занял у него слишком много времени, и говорил настолько нормально, насколько можно говорить на такой высоте, сдвинув вбок кислородную маску. Мне даже не показалось, что он задыхается или у него сбито дыхание.
Херроду понадобилось семнадцать часов, чтобы подняться с Южного седла на вершину. И хотя ветер был не очень сильный, пик затянули облака и скоро должно было стемнеть. Херрод находился на «крыше мира» в полном одиночестве, он чрезвычайно устал, к тому же у него закончился или должен был скоро закончиться кислород.
– Это было безумием – находиться на вершине так поздно, да еще и в одиночестве, – говорит его бывший товарищ по команде Энди де Клерк. – Просто с ума сойти.
Херрод был на Южном седле с вечера 9 мая до 12 мая. Он пережил свирепый ураган, слышал по рации отчаянные призывы о помощи, видел Бека Уэтерса и его ужасные обморожения. 25 мая Херрод прошел мимо трупа Скотта Фишера, а еще через несколько часов, на Южной вершине, он должен был перешагнуть через замерзшее тело Роба Холла. Судя по всему, вид этих трупов не произвел на него сильного впечатления, и, несмотря на крайне медленный темп восхождения и уже позднее временя, он упорно продолжал двигаться к вершине.
После его сообщения с вершины в 17.15 Херрод уже больше не выходил на связь.
– Мы сидели в четвертом лагере у включенной рации и ждали, что Херрод выйдет в эфир, – объясняла О’Доуд в интервью, опубликованном в Йоханнесбургской газете Mail & Guardian. – Все мы ужасно устали и в конце концов заснули. Когда на следующий день около пяти утра я проснулась, а Херрод так и не вышел на связь, я поняла, что его больше нет.
Брюс Херрод стал двенадцатым в списке погибших в том альпинистском сезоне.
Назад: Глава 20. Отрог Женева 12 мая 1996 года, 9:45. 7890 метров
Дальше: Эпилог. Сиэтл 20 ноября 1996 года. 80 метров