Книга: Эверест. Кому и за что мстит гора?
Назад: Глава 7. Первый лагерь 13 апреля 1996 года. 5944 метра
Дальше: Глава 9. Второй лагерь 28 апреля 1996 года. 6490 метров

Глава 8. Первый лагерь
16 апреля 1996 года. 5944 метра

Я очень сомневаюсь, что кто-нибудь возьмется утверждать, что получает удовольствие от жизни на больших высотах. Я имею в виду удовольствие в прямом смысле этого слова. Можно получать некое мрачное удовлетворение от трудностей подъема, каким бы медленным он ни был, но основную часть времени приходится проводить в жалких условиях высотного лагеря, где вы лишены даже этой радости.
Курить совершенно невозможно, после еды тебя рвет, необходимость до минимума уменьшить вес, который ты тащишь, исключает наличие любой литературы, если не считать этикетки на консервах. Все вокруг в пятнах от масла из банок с сардинами, сгущенного молока и патоки. За исключением коротких мгновений, когда ты получаешь эстетическое наслаждение, тебе не на чем остановить взгляд, кроме как на разбросанных в беспорядке вещах в палатке и на грязном небритом лице соседа. К счастью, шум ветра обычно заглушает его хриплое дыхание.
Самым неприятным в этой ситуации является ощущение полной беспомощности и неспособности справиться с какой-либо непредвиденной и чрезвычайной ситуацией, которая в может возникнуть. Я пробовал утешать себя тем, что год назад бы был в восторге от одной мысли, что принимаю участие в этом путешествии, которое тогда казалось несбыточной мечтой, но высота оказывает пагубное воздействие как на мозг, так и на тело: рассудок мутнеет, ум теряет восприимчивость, и остается лишь одно желание – покончить с этим мерзким занятием и спуститься в места с более приемлемым климатом.
Эрик Шиптон «На той горе», 1938 год

 

Перед рассветом во вторник, 16 апреля, после двухдневного отдыха в базовом лагере, мы вновь двинулись вверх по ледопаду на вторую акклиматизационную вылазку. Во взволнованных чувствах, маневрируя в грозно застывшем хаосе льда, я обратил внимание, что мое дыхание уже не было таким тяжелым, как во время нашего первого подъема по леднику. Значит, мой организм начал адаптироваться к высоте. Тем не менее страх, что меня раздавит падающий серак, никуда не делся.
Я надеялся, что гигантская, нависающая под углом башня на высоте 5790 метров, которую кто-то из команды Фишера в шутку назвал «мышеловкой», к этому времени уже свалилась, но она никуда не делась и только еще сильнее накренилась. Как и в первый раз, я надрывал свою сердечно-сосудистую систему, стараясь как можно быстрее выйти из-под угрожающей тени серака, и снова повалился на колени, когда добрался до его верхушки, хватая ртом воздух и дрожа от избытка адреналина в крови.
Если во время нашей первой акклиматизационной вылазки мы пробыли в первом лагере меньше часа и сразу вернулись в базовый лагерь, то на этот раз Роб запланировал две ночевки в первом лагере во вторник и среду, а потом еще три ночевки во втором. Лишь только после этого мы должны были спуститься вниз.
В 9 утра, когда я добрался до первого лагеря, Анг Дордже, выполнявший функции сирдара шерпов-альпинистов нашей экспедиции, расчищал площадку под палатки на промерзшем и жестком снежном склоне.
Ему было двадцать девять лет, он был стройным, с точеными чертами лица, застенчивым, с быстро переменчивым настроением и обладал поразительной физической силой. В ожидании прибытия товарищей по команде я взял лопату и начал копать, чтобы ему помочь. Через пару минут я выдохся, сел передохнуть, и шерп, увидев это, рассмеялся.
– Тебе нехорошо, Джон? – подтрунивал он надо мной. – А это только первый лагерь, шесть тысяч метров. Воздух здесь все еще очень плотный.
Анг Дордже вырос в Пангбоче – небольшом поселении, представлявшем собой несколько каменных домов и террас с картофельными полями, прилепившихся на крутом склоне горы на высоте 3960 метров. Его отец был уважаемым шерпом-альпинистом, который с малых лет обучал сына основам своей профессии – чтобы мальчик мог заработать себе на хлеб. Когда Анг Дордже был подростком, его отец ослеп от катаракты, и Дордже пришлось бросить школу, чтобы зарабатывать деньги для своей семьи.
В 1984 году он работал помощником повара при группе западных треккеров, и на него обратила внимание семья канадцев – Марион Бойд и Грэм Нельсон. Впоследствии Бойд рассказывала:
– Я скучала по своим детям. По мере того, как я все лучше узнавала Анга Дордже, он начинал все больше напоминать мне моего старшего сына. У него была светлая голова, он был любознательным и чрезвычайно добросовестным. Я видела, как Анг Дордже таскал тяжелые грузы, и от этого на большой высоте у него каждый день шла носом кровь. Я обратила на него внимание.
Бойд и Нельсон переговорили с матерью мальчика и стали помогать юному шерпу деньгами, чтобы смог вернуться в школу.
– Я никогда не забуду его вступительного экзамена (в региональную начальную школу в Кхумджунге, построенную сэром Эдмундом Хиллари). Анг был очень маленького роста. Мы забились в тесную комнатку вместе с директором школы и четырьмя учителями. У Анга Дордже тряслись коленки, и он стоял посреди комнаты, пытаясь вспомнить то, что ему было необходимо знать для прохождения устного экзамена. Мы все обливались потом… Но его приняли с условием, что он будет сидеть с малышами в первом классе.
Анг Дордже оказался способным учеником и получил образование, равное восьми классам школы, после чего бросил учебу и снова начал работать с альпинистами и треккерами. Бойд и Нельсон, которые возвращались в регион Кхумбу несколько раз, наблюдали, как он взрослеет.
– Впервые в жизни он начал хорошо питаться, и поэтому вырос высоким и сильным, – вспоминала Бойд. – С большим волнением он рассказывал нам, как учился плавать в бассейне в Катманду. В возрасте двадцати пяти лет, или около того, он научился ездить на велосипеде, и ему очень нравились песни Мадонны. Когда Анг подарил нам свой первый подарок – красивый и с любовью выбранный тибетский ковер, мы поняли, что он действительно вырос. Он был человеком, который хотел не только брать, но и давать.
За Ангом Дордже закрепилась хорошая репутация. Западные спортсмены считали его сильным альпинистом, умеющим найти правильный выход в самых разных ситуациях, и его назначили сирдаром. В 1992 году Анг работал с Робом Холлом на Эвересте. До экспедиции Холла 1996 года шерп уже трижды побывал на вершине горы.
С УВАЖЕНИЕМ И НЕСКРЫВАЕМОЙ СИМПАТИЕЙ ХОЛЛ НАЗЫВАЛ ЕГО «МОЙ ГЛАВНЫЙ ПОМОЩНИК» И НЕСКОЛЬКО РАЗ ГОВОРИЛ, ЧТО СЧИТАЕТ УЧАСТИЕ АНГА ДОРДЖЕ ВАЖНЫМ УСЛОВИЕМ УСПЕШНОГО ПРОВЕДЕНИЯ НАШЕЙ ЭКСПЕДИЦИИ.
Солнце ярко светило, когда все мои товарищи добрались до первого лагеря, но к обеду с юга ветром пригнало перистые облака. К трем часам над ледником нависли густые тучи, и снег повалил на палатки. Непогода продолжалась всю ночь, а к утру, когда я выполз из палатки, в которой жил вместе с Дагом, то увидел, что глубина свежевыпавшего снега составляла более тридцати сантиметров. За ночь с крутых склонов с грохотом сошло несколько лавин, но наш лагерь был расположен на безопасном расстоянии от них.
На рассвете в четверг, 18 апреля, когда небо прояснилось, мы собрали наши пожитки и отправились во второй лагерь, расположенный в шести километрах и на 520 метров выше первого. Маршрут привел нас к началу чуть покатой Долины Молчания – высочайшего на Земле каньона с почти вертикальным стенами. Он представлял собой ущелье в форме седла, созданное в сердце массива Эвереста ледником Кхумбу. С правой стороны Долины находилась громада Нупцзе (7861 метр), массив Юго-западной стены Эвереста – слева, а широкие промерзшие склоны Лхоцзе нависали прямо над головой.
Когда мы покидали первый лагерь, температура была очень низкой, и мои руки превратились в одеревеневшие клешни. Однако с первыми лучами солнца ледяные стены долины собрали и усилили тепло лучей – словно мы оказались в огромной печи, работающей на солнечной энергии. Мне стало жарко, я испугался повторения приступа сильнейшей головной боли, как тот, что случился у меня в базовом лагере, поэтому снял куртку, остался в майке с длинными рукавами и запихнул пригоршню снега под бейсболку. Следующие три часа я упорно и в ровном темпе поднимался вверх по леднику, останавливаясь только для того, чтобы напиться воды из бутылки и пополнить запасы снега в бейсболке, по мере того как он таял в моих спутанных волосах.
На высоте 6400 метров, совсем одурев от жары, я вышел к большому завернутому в голубой брезент предмету, лежавшему рядом с тропой. Мой мозг, страдающий от отсутствия кислорода, только через минуту сообразил, что этот предмет был человеческим телом. Некоторое время я в ужасе на него таращился. В ту ночь я спросил об этом Роба, и тот ответил, что не уверен, чье это тело, но, скорее всего, это был труп погибшего три года назад шерпа.
Второй лагерь был расположен на высоте 6500 метров и состоял из приблизительно 120 палаток, расставленных среди голых камней на боковой морене ледника, вдоль ее края. Здесь было уже так высоко, что я чувствовал себя, словно с похмелья после большого количества выпитого вина. На протяжении двух последующих дней я чувствовал себя слишком плохо, чтобы есть или даже читать, поэтому большую часть времени пролежал в палатке, обхватив руками голову и стараясь как можно меньше двигаться и вообще не напрягаться.
В субботу, почувствовав себя немного лучше, я поднялся на триста метров над лагерем, чтобы немного потренироваться и ускорить процесс акклиматизации. Там, наверху Долины Молчания, в пятнадцати метрах от главной тропы, я наткнулся на другое тело в снегу, а точнее сказать, нижнюю половину тела. По одежде и кожаным ботинкам можно было предположить, что этот человек был европейцем и труп пролежал на горе, по меньшей мере, десять-пятнадцать лет.
ЕСЛИ ВИД ПЕРВОГО ТРУПА ВЫВЕЛ МЕНЯ ИЗ ДУШЕВНОГО РАВНОВЕСИЯ НА НЕСКОЛЬКО ЧАСОВ, ТО ШОК ОТ СТОЛКНОВЕНИЯ СО ВТОРЫМ ПРОШЕЛ ПОЧТИ СРАЗУ. МАЛО КТО ИЗ ТЯЖЕЛО ШАГАЮЩИХ АЛЬПИНИСТОВ СМОТРЕЛ НА ЭТИ ТРУПЫ. КАЗАЛОСЬ, ЗДЕСЬ, НА ГОРЕ, СУЩЕСТВУЕТ НЕГЛАСНОЕ СОГЛАШЕНИЕ – НАДО ДЕЛАТЬ ВИД, БУДТО ИХ НЕ СУЩЕСТВУЕТ, СЛОВНО НИКТО ИЗ НАС НЕ ОСМЕЛИВАЛСЯ ПРИЗНАТЬ, ЧТО ВСЕ МЫ РИСКУЕМ ЖИЗНЬЮ.

 

В понедельник, 22 апреля, через день после возвращения из второго лагеря в базовый, мы с Энди Харрисом решили прогуляться до стоянки южноафриканцев, чтобы познакомиться с членами их команды и попробовать разобраться, почему они стали такими изгоями. Их лагерь находился в пятнадцати минутах ходьбы от наших палаток вниз по леднику, на вершине бугра, сложенного из обломков ледника. Флаги Непала и Южно-Африканской Республики, а также рекламные стяги с логотипами Kodak, Apple и других спонсоров, развевались на высоких алюминиевых флагштоках. Энди просунул голову в дверь их палатки-столовой, сверкнул обворожительной улыбкой и спросил:
– Тук-тук, есть здесь кто-нибудь?
Как выяснилось, Ян Вудал, Кэти О’Доуд и Брюс Херрод находились на ледопаде по пути вниз из второго лагеря, но в палатке оказалась подружка Вудала, Александрина Годен, а также его брат Филип. Кроме того, в палатке-столовой была молодая энергичная женщина Дешун Дейзел. Она тут же пригласила нас с Энди выпить чаю. Казалось, что этих трех членов команды совершенно не волновала информация о хамском поведении Яна и слухи, что их экспедиция находится на грани развала.
– Я недавно впервые в жизни совершила восхождение по льду, – радостно поведала нам Дейзел, с энтузиазмом показывая в направлении близлежащего серака, на котором практиковались альпинисты из нескольких экспедиций. – Мне очень понравилось. Через несколько дней надеюсь подняться наверх по ледопаду.
Мне хотелось спросить ее о нечестном поведении Яна и о том, как она себя чувствовала, когда узнала, что ее имя не включили в разрешение на подъем, но девушка была такой веселой и жизнерадостной, что у меня язык не повернулся. Мы поболтали минут двадцать, после чего Энди пригласил всю их команду, включая Яна, зайти вечером к нам в лагерь, чтобы «поднять бокалы».
Когда я вернулся к нам, Роб, Каролина Маккензи и врач из команды Скотта Фишера по имени Ингрид Хант вели активные радиопереговоры с кем-то, находящимся выше на горе. Ранее, в этот же день, спускаясь из второго лагеря в базовый, Фишер наткнулся на сидящего на леднике на высоте 6400 метров одного из своих шерпов Нгаванга Топче. Нгаванг, тридцативосьмилетний альпинист-ветеран с мягким характером, был уроженцем долины Ролвалинг, и у него были редкие зубы с большим расстоянием между ними. На протяжении трех последних дней Нгаванг занимался переноской грузов и выполнением других обязанностей в верхних лагерях, но его товарищи-шерпы жаловались, что тот много отдыхает и не «тянет» свою долю работы.
Когда Фишер спросил об этом Нгаванга, тот признался, что действительно чувствует себя плохо, с трудом держится на ногах и уже больше двух дней ему тяжело дышать, после чего Фишер немедленно приказал ему спускаться в базовый лагерь.
Необходимо отметить, что в культуре шерпов присутствует сильный элемент «мачизма», поэтому многие мужчины крайне неохотно признаются, что плохо себя чувствуют. Считается, что шерпы не подвержены горной болезни, особенно выходцы из района Ролвалинга, известного своими мужественными альпинистами. Все те, кто болеет или плохо себя чувствует и откровенно признается в этом, зачастую попадают в черный список, и в дальнейшем их не нанимают для работы в экспедициях.
Поэтому Нгаванг проигнорировал распоряжение Фишера и, вместо того чтобы идти вниз, пошел вверх, во второй лагерь, чтобы в нем заночевать. Когда Нгаванг к вечеру добрался до палаток, он был в бредовом состоянии, спотыкался, словно пьяный, и кашлял розовой кровяной пеной. Налицо были все симптомы отека легких – малоизученного заболевания, часто заканчивающегося смертельным исходом, которое начинается, как правило, при слишком быстром подъеме на слишком большую высоту, в результате чего легкие наполняются жидкостью.
ПРИ ВЫСОКОГОРНОМ ОТЕКЕ ЛЕГКИХ ЧЕЛОВЕКА МОЖНО СПАСТИ ТОЛЬКО ОДНИМ СПОСОБОМ – НАДО КАК МОЖНО БЫСТРЕЕ СПУСТИТЬ ЕГО ВНИЗ. ЕСЛИ БОЛЬНОЙ СЛИШКОМ ДОЛГО ОСТАЕТСЯ НА БОЛЬШОЙ ВЫСОТЕ, СМЕРТЕЛЬНЫЙ ИСХОД ПРАКТИЧЕСКИ НЕИЗБЕЖЕН.
В отличие от Холла, который настаивал, чтобы наша группа держалась вместе под внимательным присмотром проводников, когда мы находимся выше базового лагеря, Фишер позволял своим клиентам во время периода акклиматизации подниматься и спускаться по горе самостоятельно. В результате, когда стало понятно, что Нгаванг серьезно заболел во втором лагере, на месте оставалось только четыре клиента Фишера: Дейл Круз, Пит Шёнинг, Клив Шёнинг и Тим Мэдсен – и ни одного проводника. Поэтому ответственность за организацию спасения Нгаванга легла на плечи Клива Шёнинга и Мэдсена.
Тиму Мэдсену было тридцать три года, работал он лыжным спасателем в Аспене, штат Колорадо. Он никогда не поднимался выше 4300 метров, а попал в экспедицию потому, что принять в ней участие уговорила его подруга, ветеран Гималаев Шарлотта Фокс.
Когда я вошел в палатку-столовую Холла, доктор Маккензи говорила по рации кому-то во втором лагере:
– Дай Нгавангу ацетазоламид, дексаметазон и десять миллиграммов нифедипина под язык… Да, я знаю, что это опасно. Все равно дай. Поверь мне, он скорее умрет от отека легких, прежде чем мы сможем спустить его вниз, чем от того, что нифедипин понизит его давление до опасного уровня. Пожалуйста, доверься мне! И дай ему эти лекарства! И поскорее!
Однако не помогли ни лекарства, ни дополнительный кислород, ни помещение Нгаванга внутрь портативной гипербарической камеры. Последнее – это специальная надувная пластиковая камера размером с гроб, в которой создается повышенное атмосферное давление, как на более низких высотах, и обеспечивается приток кислорода. Становилось темно, и Шёнинг и Мэдсен начали осторожно спускать Нгаванга с горы, используя сдутую гипербарическую камеру в качестве саней, в то время как проводник Нил Бейдлман с командой шерпов с максимально быстрой скоростью поднимались навстречу им из базового лагеря.
Они встретились перед самым закатом солнца около вершины ледопада, после чего Бейдлман взял на себя операцию по спасению Нгаванга, а Шёнинг и Мэдсен вернулись во второй лагерь для продолжения процесса акклиматизации. В легких у больного шерпа было так много жидкости, и, как рассказывал Бейдлман, «когда он дышал, звук был такой, словно высасывают через соломинку остатки молочного коктейля со дна стакана. На полпути вниз по ледопаду Нгаванг снял с лица кислородную маску, чтобы очистить от слизи впускной клапан. Когда он вытащил руки и я посветил фонарем на его перчатки, они были совершенно красными от крови, которую он накашлял в маску. Тогда я направил свет ему на лицо – оно тоже было в крови. Нгаванг поймал мой взгляд, и я увидел, как он испуган. Быстро сообразив, я сказал ему, чтобы он не волновался – мол, кровь текла из его порезанной губы. Это его немного успокоило, и мы продолжили спуск».
ЧТОБЫ НГАВАНГ НЕ ПЕРЕНАПРЯГСЯ, ЧТО ПЛОХО ПОВЛИЯЛО БЫ НА ЕГО СОСТОЯНИЕ, ВО ВРЕМЯ СПУСКА БЕЙДЛМАН НЕСКОЛЬКО РАЗ ПОДНИМАЛ БОЛЬНОГО ШЕРПА И НЕС ЕГО НА СПИНЕ. ОНИ ПРИБЫЛИ В БАЗОВЫЙ ЛАГЕРЬ ТОЛЬКО ПОСЛЕ ПОЛУНОЧИ.
Нгаванг дышал кислородом, и всю ночь за его состоянием внимательно следила доктор Хант. К утру больной почувствовал себя немного лучше. Фишер, Хант и врачи, которых позвали, чтобы осмотреть больного, были уверены, что состояние шерпа должно улучшиться после того, как его спустили на 1130 метров ниже второго лагеря. Зачастую в подобных случаях выздоровление происходит, когда больной опускается на 600 метров от того места, где началась болезнь. Учитывая улучшение состояния больного, по мнению Хант, «мы не рассматривали возможность эвакуации вертолетом» из базового лагеря в Катманду, что обошлось бы в 5000 долларов.
– Но, к сожалению, – рассказывала Ингрид Хант, – состояние Нгаванга перестало улучшаться. К полудню ему стало хуже.
Когда Хант пришла к выводу, что больного все же необходимо эвакуировать, небо затянуло облаками. В условиях плохой погоды вертолеты не летали. Хант предложила шерпа Нгиме Кале, сирдару базового лагеря в команде Фишера, собрать отряд шерпов и перенести Нгаванга вниз в долину. Однако Нгима был против этого плана. По словам Хант, сирдар уверял, что у Нгаванга нет ни высокогорного отека легких, ни какой-то другой горной болезни, а «скорее всего, что-то с желудком», а в этом случае эвакуировать его не обязательно.
В конце концов Хант убедила Нгиму разрешить двум шерпам помочь ей сопроводить Нгаванга на более низкую высоту. Однако больной шел очень медленно, и менее чем через километр стало ясно, что сам он не в состоянии передвигаться и его необходимо нести. Хант развернулась и привела Нгаванга назад в лагерь экспедиции Фишера, чтобы, по ее словам, «еще раз обдумать все возможные варианты действий».
Состояние Нгаванга продолжало ухудшаться. Хант попыталась снова поместить его в портативную гипербарическую камеру, но тут уже сам Нгаванг отказался, уверяя ее, как до этого делал Нгима, что у него нет отека легких. Хант проконсультировалась с другими врачами из базового лагеря, что неоднократно делала и до этого, но она не имела возможности обсудить ситуацию с Фишером. В это время Скотт был на подходе ко второму лагерю, чтобы помочь спустить вниз Тима Мэдсена, который перенапрягся, когда нес Нгаванга, в результате чего у него самого начался высокогорный отек легких.
В отсутствие Фишера шерпы не желали подчиняться приказам доктора Хант. Ситуация с каждым часом все больше обострялась. Как высказался один из врачей в базовом лагере, «Ингрид взяла на себя больше, чем могла потянуть».
Хант было тогда тридцать два года, и она получила диплом врача только в июле, за год до описываемых событий. До этого у нее не было опыта в высокогорной медицине, хотя она четыре месяца проработала доктором-волонтером у подножия гор Восточного Непала. Она встретилась с Фишером случайно, за несколько месяцев до этого, в Катманду, когда он занимался оформлением разрешений на восхождение, и Скотт пригласил ее присоединиться к своей экспедиции на Эверест – в качестве врача и менеджера базового лагеря.
Хотя изначально у Ингрид Хант возникали сомнения по поводу этого предложения, которые она высказала в письме Фишеру, в конце концов она согласилась на предложенную ей волонтерскую работу и уже в конце марта встречала команду в Непале. Однако нести две ноши одновременно оказалось выше ее сил. Ей было сложно управлять базовым лагерем и в условиях отдаленного высокогорья оказывать медицинскую помощь двадцати пяти членам экспедиции. (Для сравнения, Роб Холл платил двум высококвалифицированным специалистам – врачу экспедиции Каролине Маккензи и менеджеру базового лагеря Хелен Уилтон, а Хант бесплатно и в одиночку приходилось выполнять работу, которой в другой экспедиции занимались два человека.) Кроме этого, сама Ингрид чувствовала себя неважно, у нее медленно шел процесс акклиматизации, и она страдала от сильной головной боли и одышки практически все время своего пребывания в базовом лагере.
Во вторник вечером, после того как от планов эвакуации отказались и Нгаванг вернулся в базовый лагерь, состояние шерпа продолжало ухудшаться – отчасти потому, что Нгаванг и Нгима упрямо сопротивлялись попыткам доктора Хант лечить больного, настаивая, что у него нет отека легких. В тот день доктор Маккензи связалась по рации с американским доктором Джимом Литчем и попросила его выехать в базовый лагерь, чтобы помочь ей лечить Нгаванга.
Доктор Литч был опытным специалистом в области высокогорной медицины и сам в 1995 году поднялся на Эверест. Он прибыл к семи часам вечера из Фериче, где работал на добровольных началах в больнице Гималайской спасательной ассоциации. Литч пришел в палатку Нгаванга, в которой тот лежал под присмотром другого шерпа. Как выяснилось, Нгаванг вообще снял с себя кислородную маску. Литч был в ужасе от того, что шерп решил обходиться без дополнительного кислорода, и не понимал, почему Нгаванга еще не эвакуировали из базового лагеря. Потом Литч пришел к Хант, которая лежала больная в своей палатке, и высказал ей свои опасения по поводу больного шерпа.
К этому времени Нгаванг дышал уже с большим трудом. На него немедленно надели респиратор, подключенный к баллону с кислородом, и на следующее утро, то есть в среду, 24 апреля, вызвали вертолет. Однако из-за непогоды и снега вертолет не смог прилететь, поэтому Нгаванга погрузили в корзину, и шерпы под присмотром Хант понесли его вниз по леднику к Фериче.
После полудня мрачный Холл не скрывал своей озабоченности по поводу происходящего.
– У НГАВАНГА ДЕЛА СОВСЕМ ПЛОХИ, – СКАЗАЛ ОН. – ОЧЕНЬ ТЯЖЕЛЫЙ СЛУЧАЙ ОТЕКА ЛЕГКИХ, МНЕ НЕ ДОВОДИЛОСЬ ВИДЕТЬ НИЧЕГО ХУЖЕ. НАДО БЫЛО ЕГО ВЫВОЗИТЬ НА ВЕРТОЛЕТЕ ЕЩЕ ВЧЕРА УТРОМ, КОГДА БЫЛА ЛЕТНАЯ ПОГОДА. УВЕРЕН, ЕСЛИ БЫ ЗАБОЛЕЛ ОДИН ИЗ КЛИЕНТОВ СКОТТА, А НЕ ШЕРП, К ЕГО ЛЕЧЕНИЮ ПОДОШЛИ НАМНОГО СЕРЬЕЗНЕЙ. ПОКА СПУСТЯТ НГАВАНГА В ФЕРИЧЕ, ВОЗМОЖНО, БУДЕТ СЛИШКОМ ПОЗДНО…
В среду вечером, когда больного шерпа после девятичасового перехода доставили в Фериче, его состояние все ухудшалось, несмотря на то, что он дышал кислородом и находился на высоте 4270 метров, что не намного выше уровня, на котором расположена его родная деревня. Хант приняла решение снова поместить его в гипербарическую камеру, установленную в гестхаусе рядом с больницей Гималайской спасательной ассоциации. Нгаванг не мог взять в толк, зачем и почему его лечат в камере-гробу, и попросил, чтобы позвали буддистского ламу. Прежде чем согласиться на гипербарическую камеру, он потребовал, чтобы в нее положили и молитвенные буддистские тексты.
Гипербарическая камера нормально работает, когда кто-то снаружи постоянно подкачивает в нее свежий воздух при помощи ножного насоса. Два шерпа по очереди качали насос, пока уставшая Хант следила за состоянием Нгаванга через пластиковое окошко в лицевой части камеры. Около восьми часов вечера один из шерпов по имени Джета заметил, что у Нгаванга появилась пена изо рта и он явно прекратил дышать. Хант тут же открыла камеру и определила, что у него произошла остановка сердца, скорее всего из-за того, что он захлебнулся рвотной массой. Она начала делать ему искусственное дыхание и массаж сердца и сразу же позвала врача Ларри Силвера, одного из докторов-добровольцев из клиники Гималайской спасательной ассоциации, который в тот момент находился в соседней комнате.
– Я подошел сразу же, как меня позвали, – рассказывал Силвер. – Кожа Нгаванга была синего цвета. Все вокруг него было перепачкано рвотными массами, а его лицо и грудь покрыты розовой пенистой слизью. В общем, все выглядело ужасно. Ингрид делала ему искусственное дыхание «рот в рот», не обращая внимания на рвотные массы. С первого взгляда я понял, что больной умрет без эндотрахеальной трубки.
Силвер быстро сбегал за эндотрахеальной трубкой в расположенную рядом больницу, вставил ее в горло Нгаванга и начал качать кислород в его легкие, сначала ртом, а потом ручным насосом, после чего у шерпа появились пульс и кровяное давление. Однако с момента остановки сердца до момента, когда оно снова забилось, прошло приблизительно десять минут, и все это время мозг Нгаванга оставался практически без кислорода.
– Десять минут без пульса и необходимого уровня кислорода в крови – это более чем достаточно, чтобы нанести серьезную травму мозгу, – сказал Силвер.
Последующие сорок часов Силвер, Хант и Литч по очереди подкачивали кислород в легкие Нгаванга при помощи насоса, сжимая его вручную двадцать раз в минуту. Когда сгустки выделений забивали трубку, вставленную в горло шерпа, Хант отсасывала ртом ее содержимое. В пятницу, 26 апреля, погода улучшилась, шерпа вывезли вертолетом в больницу в Катманду, но Нгаванг так и не выздоровел. Постепенно слабея, он провел в больнице несколько недель. Его руки скрючились, мускулы атрофировались, а вес упал до сорока килограммов. К середине июня Нгаванг умер, оставив в Ролвалинге жену и четверых дочерей.

 

Как ни странно, но большинство альпинистов на Эвересте знали о состоянии Нгаванга гораздо меньше, чем десятки тысяч людей, находящихся очень далеко от горы. Информация распространялась благодаря Интернету, что многим из нас в базовом лагере тогда казалось чем-то совершенно сюрреалистичным.
К примеру, товарищ по экспедиции мог позвонить по спутниковому телефону домой в Новую Зеландию или Мичиган и узнать от своей супруги, имеющей выход в Интернет, как идут дела у южноафриканцев во втором лагере.
По крайней мере пять сайтов размещали информацию от корреспондентов из базового лагеря Эвереста. У южноафриканской экспедиции был свой сайт, точно так же, как и у международной коммерческой экспедиции Мэла Даффа. Телевизионная программа Nova компании PBS имела очень грамотный сайт, на котором размещалась ежедневно обновляемая информация от Лисла Кларка и выдающегося знатока покорения Эвереста Одри Салкелда, которые были членами экспедиции MacGillivray Freeman IМАХ. (Возглавляемая известным кинорежиссером и опытным альпинистом Дэвидом Бришерсом, который сопровождал Дика Басса при подъеме на Эверест в 1985 году, команда IMAX снимала полнометражный фильм стоимостью в пять с половиной миллионов долларов о подъеме на вершину.) Экспедиция Скотта Фишера имела аж двух корреспондентов, писавших для двух конкурирующих сайтов.
Джен Бромет, которая ежедневно писала статьи для сайта Outside online, была одной из корреспондентов команды Фишера, не являясь при этом его клиентом и не имея разрешения подниматься выше базового лагеря. В составе экспедиции Фишера был второй интернет-корреспондент, бывший одновременно его платным клиентом, намеревавшимся пройти весь путь до вершины. Этот корреспондент ежедневно отправлял сообщения для NBC Interactive Media. Ее звали Сэнди Хилл Питтман, и никто на горе не привлекал к себе такого пристального внимания и не вызывал такого количества сплетен, как она.
ПИТТМАН БЫЛА АЛЬПИНИСТКОЙ, МИЛЛИОНЕРШЕЙ И ВРАЩАЛАСЬ В ВЫСШЕМ СВЕТЕ. ОНА УЖЕ ТРЕТИЙ РАЗ ВОЗВРАЩАЛАСЬ НА ЭВЕРЕСТ, ЧТОБЫ ПОПЫТАТЬСЯ ПОКОРИТЬ ЕГО ВЕРШИНУ. В ЭТОМ ГОДУ ОНА БЫЛА ОЧЕНЬ РЕШИТЕЛЬНО НАСТРОЕНА И ХОТЕЛА ДОЙТИ ДО ВЕРШИНЫ, ЧТОБЫ ЗАВЕРШИТЬ СВОЮ СИЛЬНО РАСПИАРЕННУЮ КАМПАНИЮ ПО ВОСХОЖДЕНИЮ НА СЕМЬ ВЕРШИН.
В 1993 году Сэнди Питтман купила себе место в экспедиции с проводниками, чтобы попытаться пройти по маршруту до Южного седла и Юго-восточного гребня, и всех очень удивила тем, что появилась в базовом лагере со своим девятилетним сыном Бо и с няней, которая за ним присматривала. Однако в тот год Питтман дошла только до высоты 7300 метров и повернула обратно.
Она вернулась на Эверест в 1994 году – после того, как собрала более четверти миллиона долларов от корпоративных спонсоров. Эти деньги были ей нужны, чтобы нанять четырех самых знаменитых альпинистов Северной Америки: Бришерса (у которого был контракт с телекомпанией NBC на съемку фильма об экспедиции), Стива Свенсона, Барри Бленчерда и Алекса Лоу.
Лоу, являвшийся, вероятно, лучшим в мире альпинистом-универсалом, пришел к подножию Эвереста в качестве персонального проводника Сэнди, за что ему платили приличные деньги. Чтобы провести Питтман, эта четверка альпинистов навесила веревки на части маршрута по стене Канчунг, крайне трудной и опасной стены на тибетской стороне горы. При помощи Лоу Питтман поднялась по провешенным веревкам до высоты 6700 метров, но опять была вынуждена сдаться, не дойдя до вершины. На этот раз проблема заключалась в опасном и неустойчивом состоянии снежного покрова, что заставило всю команду уйти с горы.
До того, как я столкнулся с Сэнди Питтман в Горак-Шепе во время перехода в базовый лагерь, я никогда лично с ней не встречался, хотя на протяжении нескольких лет много о ней слышал. В 1992 году Men’s Journal поручил мне написать статью о путешествии на мотоциклах Harley-Davidson из Нью-Йорка в Сан-Франциско в компании Яна Веннера (легендарного, чрезвычайно богатого издателя журналов Rolling Stone, Men’s Journal и Us), а также его состоятельных друзей, среди которых были Роки Хилл, брат Питтман, и ее муж Боб Питтман, соучредитель MTV.
Прокатиться на оглушительном, хромированном «Харлее», который одолжил мне Ян, было приятно, а мои богатые спутники оказались достаточно дружелюбными и приветливыми. Но у меня с ними было мало общего, к тому же я ни на секунду не забывал, что нахожусь среди них в качестве наемного помощника Яна. За обедом Боб, Ян и Роки сравнивали разные модели самолетов, которыми они владели (помнится, Ян рекомендовал мне в следующий раз, когда я буду покупать себе самолет, обязательно брать Gulfstream IV), обсуждали свои загородные виллы и говорили о Сэнди, которая в это время поднималась на гору Мак-Кинли.
– Слушай, – воскликнул Боб, когда узнал, что я тоже был альпинистом. – Вам с Сэнди надо как-нибудь вместе подняться на какую-нибудь гору.
И вот теперь, четыре года спустя, мы оказались вместе на горе.
Ростом Сэнди Питтман была метр восемьдесят, то есть на пять сантиметров выше меня. Даже здесь, на высоте 5200 метров, ее по-мальчишески короткие волосы, казалось, завил и уложил профессиональный парикмахер. Она была энергичной и прямолинейной; выросла в Северной Калифорнии, где отец с малых лет научил ее жить в палатках, а также много ходить пешком и кататься на лыжах. Ей нравились свобода и романтика гор, и она продолжала периодически заниматься альпинизмом на протяжении всех лет учебы в колледже и даже после его окончания. Но когда после неудачного первого брака в середине семидесятых Сэнди переехала в Нью-Йорк, ходить в горы она стала не так часто.
На Манхэттене Питтман работала байером для Bonwit Teller, редактором раздела одежды журнала Mademoiselle, редактором отдела красоты журнала Bride’s, а в 1979 году вышла замуж за Боба Питтмана. Она всегда стремилась быть в центре внимания, и о Сэнди часто писали в светских хрониках газет, а ее фото появлялись в СМИ. Она дружила с Блейном Трампом, Томом и Меридит Брокау, Исааком Мизрахи и Мартой Стюарт. Чтобы быстрее перемещаться между своим огромным поместьем в Коннектикуте и апартаментами в районе Центрального парка, наполненными произведениями искусства и прислугой в ливреях, ее муж купил вертолет и научился на нем летать. В 1990 году фото четы Питтман появилось на обложке журнала New York.
ВСКОРЕ ПОСЛЕ ЭТОГО СЭНДИ НАЧАЛА СВОЮ ДОРОГОСТОЯЩУЮ КАМПАНИЮ С ЦЕЛЬЮ СТАТЬ ПЕРВОЙ АМЕРИКАНКОЙ, ПОКОРИВШЕЙ ВСЕ СЕМЬ ВЕРШИН. ОДНАКО ПОСЛЕДНЯЯ ВЕРШИНА, А ИМЕННО ЭВЕРЕСТ, НИКАК ЕЙ НЕ ПОДДАВАЛАСЬ.
В марте 1994 года Питтман потеряла первенство в этой гонке, уступив сорокасемилетней альпинистке и акушерке из Аляски Долли Лефевр. Несмотря на это, Сэнди не сдавалась и упорно продолжала попытки подняться на Эверест.
Как заметил однажды вечером в базовом лагере Бек Уэтер с, «когда Сэнди собирается подниматься в горы, она делает это совсем не так, как мы с вами». В 1993 году Бек был в Антарктике и совершал с помощью проводника восхождение на массив Винсон. В то же самое время и Питтман поднималась на эту гору, но с другой группой в сопровождении проводников. Бек рассказывал, посмеиваясь:
– Она взяла с собой огромную сумку, наполненную деликатесами, которую с трудом могли поднять четыре человека. Кроме того, Сэнди прихватила портативный телевизор и видеомагнитофон, чтобы смотреть фильмы в своей палатке. Надо отдать ей должное, в мире не так много людей, которые умеют подниматься в горы с таким комфортом, как она.
Бек добавил, что Питтман щедро делилась содержимым своих сумок с другими альпинистами и что «она была очень милой, и с ней было интересно поговорить».
На штурм Эвереста в 1996 году Питтман снова собрала такое снаряжение, какое редко увидишь в альпинистском лагере. За день отправки в Непал в одном из своих первых постов для сайта NBC Interactive Media она писала:
«Ну что ж, я упаковала все свои вещи… Кажется, компьютеры и электроника занимают столько же места, сколько и мое альпинистское снаряжение… Два ноутбука IBM, видеокамера, CD-ROM, три пленочных камеры, один цифровой фотоаппарат Kodak, два диктофона, принтер и достаточный (я надеюсь) запас солнечных и обычных батарей, чтобы все это работало… Я и на шаг из города не выйду без запаса молотого кофе Dean & DeLuca’s и любимой кофеварки-эспрессо. Я собираюсь быть на Эвересте на Пасху, поэтому прихватила четыре шоколадных яйца. Пасхальные яйца на высоте 5500 метров – разве это не круто?! В общем, посмотрим, что из этого получится».
В вечер перед отъездом светский репортер Билли Норвич организовал прощальную вечеринку для Питтман в центре Манхэттена. В списке гостей были Бьянка Джаггер и Кельвин Клейн. Сэнди обожала наряды и на вечеринке появилась в высокогорном альпинистском костюме, надетом поверх вечернего платья. В качестве аксессуаров на ней были альпинистские ботинки, «кошки», связка карабинов, а также ледоруб вместо дамской сумочки.
После прибытия в Гималаи Питтман, насколько это было возможно, придерживалась правил поведения в высшем свете. Во время перехода в базовый лагерь молодой шерп Пемба каждое утро аккуратно сворачивал ее спальный мешок и упаковывал вещи в рюкзак. Когда в начале апреля Сэнди пришла к подножию Эвереста в составе группы Фишера, среди множества ее вещей была кипа альбомов с вырезками из газет и журналов, в которых рассказывалось о ней самой, и Сэнди щедро раздавала эти пресс-киты обитателям базового лагеря. Через несколько дней в базовый лагерь начали регулярно приходить шерпы с посылками, адресованными Питтман и высланными почтой DHL. В посылках были свежие номера журналов Vogue, Vanity Fair, People и Allure. Шерпы были в восторге от рекламы дамского белья и пропитанных духами бумажек-пробников.
Команда Скотта Фишера была сплоченной и состояла из близких по духу людей, поэтому большинство товарищей по экспедиции смирились со странностями Питтман и дружески приняли ее в свои ряды.
– Иногда с Сэнди было просто невмоготу, потому что ей всегда надо было быть в центре внимания и постоянно заявлять о себе, – вспоминает Джен Бромет. – Но она была неплохим человеком и не привносила дурного настроения в группу. Почти каждый день она была энергичной и бодрой.
Несмотря на это, несколько хороших альпинистов, не входящих в эту команду, считали Питтман полным дилетантом. После ее неудачной попытки подняться на Эверест в 1994 году вышла телереклама бренда Vaseline Intensive Care (выступившего главным спонсором экспедиции), в которой Питтман была главным героем. Многие уважаемые альпинисты смеялись над тем, как в той рекламе Питтман называли «альпинисткой мирового класса». Впрочем, сама Сэнди никогда о себе так не говорила. Более того, согласно статье в Men’s Journal, она утверждала: ей хотелось бы, чтобы Бришерс, Лоу, Свенсон и Бленчард «понимали, что я не путаю свои способности страстно увлеченного любителя с их мастерством мирового класса».
Товарищи Питтман по команде 1994 года по крайней мере публично не говорили о ней ничего плохого. После той экспедиции Бришерс стал ее близким другом, а Свенсон неоднократно защищал ее от критических нападок.
– Знаешь, – сказал мне Свенсон на одном общественном мероприятии в Сиэтле вскоре по нашем возвращении с Эвереста. – Может, Сэнди и не самый великий альпинист, но на стене Канчунг она признавала свои недостатки. Да, это правда, что Алекс, Барри, Дэвид и я провешивали для нее все веревки, но она тоже вносила свой посильный вклад, изо всех сил старалась быть позитивной, находила спонсорские деньги и поддерживала связь со средствами массовой информации.
Тем не менее у Питтман не было недостатка в тех, кто относился к ней с пренебрежением. Многим претила ее манера кичиться своим богатством и беззастенчивая погоня за популярностью. Вот как писала Джоана Кауфман в статье, напечатанной в Wall Street Journal:
«В определенных высоких кругах миссис Питтман больше известна как человек, карабкающийся вверх в высшем свете, а не на горных вершинах. Она и мистер Питтман были завсегдатаями всех «правильных» званых вечеров, концертов и мероприятий, а также постоянными героями светской хроники. «Сэнди Питтман слишком часто пытается выехать на плечах других людей, – говорит бывший партнер мистера Питтмана по бизнесу, пожелавший остаться неизвестным. – Самореклама для нее – это все. Если бы ей надо было подняться в горы анонимно, я не думаю, что она стала бы этим заниматься».
Заслуженно или незаслуженно, но для тех, кто недолюбливал Питтман, она стала воплощением всего, что было достойно порицания в начатой Диком Бассом популяризации Семи вершин, в том числе и обесценивания высочайшей горы в мире. Но чувствуя себя в полной безопасности за своими деньгами, в кругу хорошо оплаченных провожатых и прислуги и неизменно занятая только собой, Питтман не обращала внимания на негодование и насмешки.
Назад: Глава 7. Первый лагерь 13 апреля 1996 года. 5944 метра
Дальше: Глава 9. Второй лагерь 28 апреля 1996 года. 6490 метров