Одна из самых неистовых и противоречивых скачек, Сухарь (А) и Лигароти несутся по финишной прямой Дель Мар. Лигароти управляет Спек Ричардсон, который постоянно сталкивается с Вульфом верхом на Сухаре

(Сан-Диего Юнион-Трибьюн)

Лин Ховард был в том настроении, когда самые сумасшедшие идеи почему-то кажутся вполне разумными. Цветущий, красивый мужчина с решительным разлетом бровей и невероятно густой шевелюрой, Лин обладал достаточным количеством денег и привычкой добиваться всего, чего пожелает. Поэтому многое в его жизни сложилось именно так, как ему хотелось. Он постоянно пребывал в приподнятом настроении и проводил почти все свое время в благодушной праздности, сидя со старыми друзьями и рассказывая им всякие веселые небылицы. Но в последнее время дела шли не так хорошо, а он к такому не привык.

Лину ужасно хотелось утереть отцу нос на скачках и обойти его Сухаря хотя бы на один-два дюйма. И он верил, что у него есть лошадь, которой это под силу. Такой лошадью был Лигароти. Лин был настолько уверен в этом, что сделал несколько довольно крупных ставок на лошадь, по крайней мере одну из них как групповое пари со своим отцом, и теперь он потерял много денег. А последняя скачка его просто заела. На скачке в Голливуд-парке Лигароти уже почти вцепился в горло Сухарю, когда другая лошадь наскочила на него и испортила всю игру. Он пронесся по финишной прямой, но финишировал лишь четвертым. Всего неделю спустя он одержал решительную победу над Уичси в призовой скачке в Голливуд-парке, заявив о себе как о второй сильнейшей лошади на Западе. Бинг Кросби и Лин были уверены, что при соразмерной весовой нагрузке и отсутствии помех Лигароти был ничуть не хуже Сухаря. Чарльз Ховард считал иначе. Со времени скачки он повсюду носил с собой газетные вырезки о Сухаре и, когда бы к нему ни подходили, начинал размахивать этими газетными вырезками и выдавал восторженные тирады, словно новоявленный отец. Ховард-старший, вероятно, не сдержался, когда поблизости был Лин. Чарльз очень гордился успехами, которых добился сын с Лигароти, но ему нравилось «подначивать» Лина, и ему это хорошо удавалось. Однажды на Рождество он подарил сыну книгу под названием «Что ты знаешь о лошадях». Страницы в этой книге были пустыми.

Как-то в один из вечеров после Золотого Кубка Голливуда Лин сидел за столиком ресторана с отцом и Бингом Кросби. Они, очевидно, разговаривали о Золотом Кубке. Лин смотрел на отца и постепенно закипал от раздражения. Бинг тоже был недоволен. Его неудачи как владельца скакуна сильно смущали певца. У Лина в голове засела одна идея, и он решил, что сейчас самый подходящий момент поделиться ею. Почему бы не устроить матчевую скачку между Сухарем и Лигароти?

Чарльз фыркнул.

Кросби загорелся. Год назад он вложил 600 тысяч долларов в строительство нового ипподрома Дель Мар – величественного скакового дворца на побережье недалеко от Сан-Диего. Дель Мар был раем Бинга: прекрасные скачки днем и хороший ужин, танцы и песни по вечерам. Но на втором году существования ипподрому Дель Мар требовался толчок. В среднем ипподром посещали примерно шесть тысяч человек в день, и матчевые скачки с участием Сухаря – это то, что нужно новому ипподрому. Кросби знал, что он сможет уговорить совет директоров выделить солидный призовой фонд для такого события, поэтому в течение всего ужина они наперебой обрабатывали Ховарда.

Ховард находил преимущества в таком соревновании. Во-первых, крупный приз может приблизить Сухаря к вожделенной отметке общей суммы, заработанной Сан Бо. Сухарю недоставало еще 85 тысяч. Кроме того, Смиту может понравиться идея выставить свою лошадь против лошади, которую тренирут его сын Джимми, как и Ховарду – посостязаться с собственным сыном Лином. К тому же Лин не отступится от своего. И Ховард сдался.

Лин захотел сделать это соревнование еще интереснее. Он предложил отцу заключить дополнительную ставку. Но Ховард отверг идею. Он заявил, что не может отнимать еще больше денег у собственного сына.

Кросби поспешил заняться подготовкой соревнования. Он вернулся с готовым договором. Дель Мар предоставит призовой фонд в размере 25 тысяч долларов по схеме «победитель получает все». Эта сумма составляла 14 % всей суммы, выделенной на призовые фонды в бюджете ипподрома. Сухарю назначена весовая нагрузка в 59 килограммов, а Лигароти – 52,1 килограмма. Скачка, запланированная на 12 августа, пройдет на дистанции 1 километр 800 метров. На Сухаре будет скакать Вульф, а на Лигароти – Спек Ричардсон. Чарльз и Лин бросили монетку, чтобы определить позиции кабинок в стартовых воротах. Чарльз выиграл и выбрал бокс у внутренней бровки.

На ипподроме Дель Мар репортеры по пятам ходили за Смитом, но все, чего они смогли дождаться, это порывистое «Тьфу!». Так и не увидев Сухаря на тренировке, они взяли на вооружение тактику «умных парней» и вели наблюдение за стратегически важными точками по всему ипподрому, но Смит все-таки ускользал от них. Кто-то даже выдвинул предположение, что Сухарь тренируется «замаскированный под дизельный трактор». Днем завсегдатаи ипподрома сплошным потоком шли мимо стойла Сухаря. «Это похоже на парад», – ворчал Смит. Когда проходили скачки, Сухарь мог видеть, как участники бегут по противоположной прямой, и пытался выбраться из стойла, чтобы бежать вместе с ними. Смит решил, что с него довольно, и тайно перевел лошадь в другое стойло. Газетчики не смогли его найти.

За неделю до скачек Ховард получил необычный телефонный звонок. Звонил кто-то из руководства ипподрома. Звонивший сообщил, что некий игрок прислал ставку в 5 тысяч долларов на Лигароти, и предложил Ховарду сделать ставку в 15 тысяч против его ставки. Ховарда потрясла такая огромная ставка от совершенно незнакомого человека, но он был не из тех, кто отступит, когда бросают вызов. Только через некоторое время он узнал, что его одурачили. Загадочным «игроком из Нью-Йорка» на самом деле был Лин, подговоривший одного из служащих ипподрома сделать телефонный звонок.

Кросби и Лин упорно работали над голливудским стилем скачек. Кросби договорился, чтобы большой участок здания клуба был отгорожен канатом и патрулировался охраной, а вход был ограничен только для болельщиков Лигароти – секция «Я за Лигароти». Кросби отправился в рекламно-информационный тур, чтобы собрать группу в несколько тысяч, включая четыреста своих друзей, в основном людей кино, и уговорить их прийти на ипподром поддержать его скакуна. Он назначил Дейва Батлера, режиссера фильмов Ширли Темпл, руководителем группы поддержки, снабдив его водолазкой с инициалами БЛ, что означало «Бинглин». Были напечатаны четыре сотни флажков в цветах лошади – светло-вишневый в белый горох, – которые насадили на палочки, чтобы ими удобно было размахивать. Спортивный репортер Джек Мак-Дональд наблюдал всю эту суету и задавался вопросом, вдохновят Лигароти все эти рекламные приемы или, наоборот, напугают коня до смерти.

Кросби завалил округу рекламой. По всему городу висели плакаты, в которых говорилось:

Что касается замысла этого состязания, то пресса отнеслась к нему весьма скептически. Спортивные журналисты заключали пари, что эти скачки – просто фарс, организованный для того, чтобы набить «кошелек» Сухаря. Руководство Дель Мар, осознавая потенциальный конфликт интересов Ховардов и Смитов, запретили делать ставки на скачку. Но ни подозрительное отношение прессы, ни отсутствие ставок не охладили энтузиазма любителей скачек. В тот жаркий, знойный день, когда была назначена эта скачка, специальные поезда и автобусы из Сан-Диего и Лос-Анджелеса привезли около двадцати тысяч зрителей, заполнивших ипподром, и эта толпа значительно превышала его официальную вместимость. Лин поместил шестиметровый знак Лигароти на стене позади секции «Я за Лигароти». Десятки друзей Кросби из мира кино, среди которых были и Кларк Гейбл, и Кэрол Ломбард, и Спенсер Трейси, и Рей Миллард, подняли свои флажки с цветами Лигароти и уселись на трибуне. «А там, в Голливуде, хоть кто-нибудь остался?» – спросил один зритель. Дейв Батлер руководил хором, скандирующим приветствия Лигароти, и толпа шумела все громче.

Кросби взобрался на крышу вместе с Оскаром Отисом, который должен был комментировать эту скачку по общенациональному радио. В жокейской комнате Вульф надел костюм цветов конюшни Ховарда, а Ричардсон – вишнево-белую форму в горошек. Перед самой скачкой Вульф с Ричардсоном заключили договор: кто бы из них ни победил, они поровну разделят между собой положенную победившему жокею часть выигрыша.

Скачка началась как превосходная демонстрация чистой скорости. Под ликующие крики толпы Сухарь и Лигароти вылетели из стартовых боксов плечо к плечу. И в том и в другом лагере соперников не было никакой хитроумной стратегии, каждый наездник решил с самого начала захватить лидерство. Это лучше получилось у Сухаря – на первом повороте он вышел на голову вперед. Но ему никак не удавалось оторваться от Лигароти. После прохождения первого поворота они вылетели на противоположную прямую вместе. Дюйм за дюймом Лигароти подбирался все ближе, а потом его нос оказался впереди. Спустя всего несколько скачков Сухарь снова вырвался вперед. Через шесть фарлонгов всего одна пятая секунды отделяла их от рекорда ипподрома. Вот они проскочили метку мили, и на табло высветились цифры 1: 36,2. Это было на две секунды быстрее, чем прежний рекорд трека.

Казалось, они не смогут сохранить такой темп. Зрители вскакивали с мест, неистово кричали, подбадривая скакунов. Жеребцы прошли дальний поворот и, выровнявшись, неслись к финишной черте. Ричардсон пускал в ход все возможные уловки: он кричал на ухо Вульфу, пытаясь отвлечь его или спровоцировать на нарушение правил.

До финиша оставалось 200 метров, когда Ричардсон почувствовал, что Лигароти начинает слабеть. Жеребец сдвинулся ближе к внутренней бровке, толкая более низкорослого Сухаря плечом и бедром. Зажатому между Лигароти и ограждением внутреннего поля Сухарю некуда было деться. Соперник вытеснил его влево, и на какое-то ужасное мгновение показалось, что он чуть не споткнулся об ограждение. Но ему удалось выровняться, он упрямо удержал свои позиции. Ричардсон по-прежнему продолжал кричать.

Сухарь уже победил Лигароти, Ричардсон понимал это. В отчаянии жокей прибег к старой грязной тактике низкопробных скачек. Протянув руку, он изо всех сил вцепился в потник Сухаря. Вульф не мог поверить в происходящее. «Спек, что ты делаешь?!» – крикнул он. Ричардсон не отпускал.

Теперь Сухарь тащил Лигароти на буксире. Вульфу никак не удавалось освободиться. Ричардсон намертво вцепился в потник, и Лигароти начал постепенно выходить вперед. Два скакуна снова сошлись вплотную, двигаясь нога в ногу, но Сухарь по-прежнему был на голову впереди. А на спинах лошадей Вульф и Ричардсон сцепились в схватке. За 65 метров до финишной проволоки Ричардсон резко отпустил потник и схватил Вульфа за руку, в которой тот сжимал хлыст. Вульф крутился в седле, пытаясь высвободить запястье. Именно в этот момент, как позже признался Ричардсон, он зацепил ногой ногу Вульфа. Если бы Сухарь рванулся вперед, Вульф вылетел бы из седла и рухнул на скаковую дорожку. Все удивительным образом превращалось в жестокую потасовку.

Когда до финишной проволоки осталось всего несколько метров, Вульф совсем отчаялся. Сухарь очень старался, но из-за того, что Ричардсон вцепился в его потник, конь никак не мог вырваться. Уже замаячила финишная проволока, и Лигароти ринулся вперед. В те дни камеры не делали фронтальных и боковых снимков скачек, чтобы контролировать несоблюдение правил, поэтому вполне вероятно, что Лигароти не дисквалифицировали бы, если его нос первым окажется под финишной проволокой. Вульф не мог послать Сухаря вперед. Значит, ему нужно было заставить Лигароти сдать назад.

За 18 метров до финиша Вульф наконец вырвался из захвата противника, вытянул правую руку и вцепился в уздечку Лигароти чуть выше мундштука. Когда над головой показалась проволока, он потянул узду назад, задирая голову лошади вверх и влево, в то время как Сухарь в рывке вытянул морду вперед. Сухарь первым влетел под проволоку. Он тянул на себе 59 килограммов нагрузки, а еще Лигароти и Ричардсона на буксире, и при всем этом он проскакал девять фарлонгов, 1 километр 800 метров, за 1: 49. Он побил рекорд ипподрома на 4 секунды, что эквивалентно где-то двадцати пяти корпусам.

А в здании клуба журналист Оскар Отис озадаченно смотрел на финишную линию: он видел, как Лигароти странно запрокинул голову на финише. Все вокруг торжествовали победу, больше никто не заметил неладного. Репортеры неистовствовали. Один из них назвал забег «самым яростным состязанием, которое вы когда-нибудь видели… первоклассной скачкой». Но судьи, которые стояли на платформе на внутреннем поле, как раз над финишной проволокой, видели все. На табло появилась надпись «Расследование».

Ричардсон первым подъехал к платформе, спрыгнул с лошади и помчался вверх, перепрыгивая через три ступеньки и оставляя грязные следы на ковровых дорожках судейской трибуны. Жокей принялся кричать, темпераментно размахивая руками, и обвинил Вульфа в том, что тот задержал его. Стюарты вызвали Вульфа, и тот со свойственной ему прямотой признал все, что сделал, но объяснил, почему он на это пошел. Судьи выставили жокеев из ложи и велели подождать снаружи, пока они посовещаются. Толпа озадаченно загудела.

Вульф и Ричардсон ожидали их решения, стоя бок о бок на треке. Вульф уперся руками в бока, а Ричардсон вцепился в перила. Каждый искоса бросал злые взгляды на противника, но ни один не произносил ни слова. Вульф был уверен, что Ричардсон собирался ударить его.

Решение было принято. Судьи не засчитали помеху и оставили результаты забега прежними. Сбитые с толку репортеры поинтересовались, зачем тогда они вообще затеяли расследование, но судьи отказались объяснять свои действия.

Ясно, что произошло нечто странное: Вульф и Ричардсон получили распоряжение не принимать более предложений на скачки до заседания судейской коллегии.

Наездники, зло переругиваясь, направились в жокейскую, и газетчики, снедаемые любопытством, поспешили следом за ними. Им удалось подслушать, что Ричардсон обвиняет Вульфа в том, что тот схватил его лошадь за уздечку, а Вульф в ответ говорил, что Ричардсон схватил его хлыст. Вульф сказал, что если бы Ричардсон прекратил орать и хоть на мгновение сосредоточился на скачке, то мог бы привести свою лошадь к финишу первой,.

В круге победителя Кросби почувствовал, что случилось непоправимое. Стоя вместе с Марселой, он ждал, рассеянный и спокойный, пока его жена, которую все знали просто как «миссис Бинг», бодро вручила Чарльзу трофей победителя. Лин с отцом смеялись и пожимали друг другу руки. Когда церемония закончилась, Кросби бросился следом за Вульфом и Ричардсоном и обнаружил их в жокейской на волосок от драки, а журналисты стояли и наблюдали за происходящим. Отчаянно стремясь избежать дурной славы, Кросби встал между скандалистами и велел им придержать языки. Марсела, возбужденная более, чем когда-либо на скачках, приняла несколько таблеток аспирина.

На следующее утро судьи вызвали Вульфа и Ричардсона к себе и наказали обоих с максимальной строгостью. Они не только были отстранены от скачек до конца сезона, но руководство рекомендовало Национальной ассоциации конного спорта запретить им участвовать в скачках на всех треках Калифорнии до 1 января 1939 года. Такое суровое наказание требовало пояснений, но судьи отказались объяснять, что произошло, и в стремлении избежать повтора недавних обвинений в махинациях постарались замять инцидент. Когда поступили просьбы продемонстрировать официальные снимки, они отказали. «Я бы хотел, чтобы газеты оставили это дело в покое, – сказал председатель судейской комиссии. – В данный момент я не могу предоставить вам никакой информации».

Невозможно представить себе замечание, которое бы еще больше наводило на размышления. Газеты, освещавшие скачки, пришли к заключению, что судьи утаивают какую-то шокирующую информацию. Каждый день появлялись самые дикие спекуляции на эту тему. Кто-то должен был выдвинуть публичные обвинения в противоправных деяниях. И это произошло.

Все началось спустя четыре дня после скачек с того, что «Сан-Диего Сан» напечатала огромный заголовок десятисантиметровыми буквами: «Разоблачение подноготной скачки Сухаря». Анонимный источник сообщал, якобы Вульф признался в том, что ему было велено не выигрывать со слишком большим отрывом: должно создаваться впечатление, что он выиграл с небольшим отрывом, чтобы «скачка была зрелищной». Ричардсон, как сообщалось в газете, знал, что Сухаря будут придерживать, и решил воспользоваться ситуацией, чтобы выиграть скачку и заработать 1 тысячу 500 долларов, так как он поставил на Лигароти. Тогда Вульфу пришлось прибегнуть к грязным приемам, чтобы помешать Ричардсону. В статье автор строил предположения, что судьи своим «секретным расследованием» могли раскрыть «личность человека, который отдавал приказ Вульфу», но руководство ипподрома не желает называть это имя публике.

С первого взгляда даже не верится, что эта история могла вызвать столь бурную реакцию. Скандал разразился даже не из-за неспортивного поведения жокеев, что, конечно, возмутительно само по себе, а из-за предполагаемого заговора. Однако, как бы ни старался автор статьи доказать обратное, даже если то, что он говорил, было правдой, подозрения были пустячными. Поскольку Вульф все равно собирался выиграть скачку, не было ничего предосудительного в том, что он хотел сократить разрыв между участниками. В лучшем случае это сделало бы скачку более интересной и спасло Бинга, Лина и Джимми Смита от унижения при виде бесславного поражения своего скакуна. Равно как, безусловно, не было ничего особенного в том, что Ричардсон попытался выиграть скачку. Но газета представила эти необоснованные утверждения как сенсационный скандал, называя их «разглашением информации, вызывающей тревогу». В период, когда случаи коррупции были еще свежи в памяти, этого оказалось достаточным, чтобы запустить скандал. Об этой истории стали трубить во всех газетах и на всех радиостанциях страны.

Последовали жаркие дискуссии. Ричардсон тотчас отверг подозрения, что он делал ставку на свою лошадь. А Вульф отрицал, что когда-либо говорил об отданном ему приказе и что вообще рассказывал что-либо любому репортеру. И хотя в статье не выдвигались подозрения о договорной скачке, после отстранения обоих жокеев от скачек без каких-либо объяснений эту скачку называли не иначе как «заказной». Когда Ховард, который отдыхал в отеле Дель Мар, увидел статью в «Сан», он просто взорвался. Чарльз долго мирился с ложными подозрениями, принимая их с достойной уважения сдержанностью, но эту статью он рассматривал как удар по своей репутации честного человека и попытку причислить его к нечистым дельцам, устраивавшим махинации на скачках в прошлом. Это привело его в бешенство.

Собрав толпу репортеров в лобби гостиницы, первый и единственный раз в жизни Ховард утратил обычное добродушное спокойствие. Едва сдерживаясь от ярости, он категорически отрицал, что Смит отдавал Вульфу подобный приказ. Он назвал историю «грязной и клеветнической». «Вся эта чушь даже не стоит моих оправданий, – шипел он, – она настолько грязная и бредовая, что ее и всерьез-то рассматривать противно». Он сказал, что велел Вульфу с самого старта захватить лидерство и как можно дальше оторваться от Лигароти, идя по внешней бровке, чтобы его соперник выбрал позицию у внутреннего ограждения, как он обычно делает, и не наткнулся на Сухаря. Просто Лигароти оказался настолько резвым, добавил Ховард, что Вульфу не удалось воплотить этот план в реальность. Но наиболее веским и убедительным было его последнее заявление: учитывая, что и промежуточное, и финальное время скачки било все рекорды, мысль, что Сухаря придерживали, просто абсурдна и нелепа. «Любой дурак, который пишет о скачках, должен знать, что забег, пройденный за 1: 49, с первой милей за 1: 36,2, о чем свидетельствуют и показания штатного хронометриста ипподрома, и многие частные клокеры, никоим образом не может быть заказным и договорным, – заявил он, гневно глядя на репортеров. – Я глубоко огорчен, что какой-то редактор может принять историю, в которой содержится подобная информация, не проверив ее достоверности… Если бы у человека, написавшего эту статью, был здравый рассудок, он бы знал, что невозможно “придерживать” коня с таким рекордным временем забега».

Ховард потребовал, чтобы анонимный автор статьи представил доказательства своих обвинений, и сердито спросил у присутствующих, могут ли они назвать хоть какую-то убедительную причину того, почему вообще могли возникнуть подобные подозрения.

После этой пресс-конференции Ховард выступил в прессе с подписанным заявлением, что Вульф не получал приказа придерживать Сухаря. Он лично написал письмо одному известному журналисту, в котором заявил, что эта скачка сама по себе является доказательством абсурдности обвинений газеты «Сан», и приложил к своему посланию фотографию финиша скачки – журналист, вероятно, задавал вопрос, действительно ли Сухарь пересек финишную линию первым. В своем письме Ховард указал на то, что, по его мнению, послужило причиной нападок на его честное имя: соперничество с Адмиралом. «Я понимаю, – писал он, – что есть люди на Востоке, кого настораживает перспектива победы Сухаря над Адмиралом».

В Дель Мар руководство ипподрома поддержало Ховарда, утверждая: обвинения в том, что Сухаря придерживали или что Ховард либо Смит велели Вульфу сделать это, абсурдны. Но они не могли остановить поток обвинений. Возникло движение, требовавшее, чтобы Ховард не только вернул призовую сумму, но и не записывать эту сумму в общий счет заработанных Сухарем денег.

Ассоциация журналистов Калифорнии, освещающих скачки, понимая, что эта кошмарная ситуация спровоцирована недостатком официальной информации со стороны судей, потребовала, чтобы судейская коллегия дала исчерпывающие объяснения. Наутро после выступления Ховарда перед журналистами руководство Дель Мар наконец опубликовало заявление, объясняя все детали происшедшего так, как они были выяснены в ходе забега: Ричардсон ухватился за потник Сухаря, после за хлыст Вульфа, потом Вульф дернул узду Лигароти. Они подчеркнули, что пришли к соглашению, что Сухарь в любом случае выиграл бы забег.

Хотя после заявления судей обвинения быстро стихли, Ховард по-прежнему был в сложном положении. У него не было жокея. Не зная, что делать, он временно отменил все предварительные договоренности относительно участия Сухаря в скачках.

Лин совершенно случайно решил за него эту проблему. Он был твердо уверен, что Ричардсон не настолько мешал Вульфу, чтобы отстранять его от участия в скачках до конца года. Лин обнаружил, что некто без ведома окружающих снимал этот забег. Он выкупил эту кинопленку и, предварительно не просмотрев ее, пригласил судей и репортеров посмотреть этот материал вместе с ним в кинотеатре «Солана Бич». Он был в восторге от того, что сможет выяснить, что же произошло на самом деле. Свет погас, и на экране замелькали кадры.

Лин стал пунцовым от стыда. На пленке было видно все, что делал Ричардсон, который чуть не вытолкнул Вульфа из седла, а тот однозначно защищался. Пресса тут же встала на защиту Вульфа, требуя отменить ему наказание. Руководство конного спорта, уже уставшее от этого скандала, признало, что раз ставки на этот забег не принимались, то публика не пострадала. Было принято решение снять ограничения с обоих жокеев после окончания серии скачек в Дель Мар.

Как только решение было принято, Ховард связался с Вульфом. «Собирайся, – сказал он. – Мы едем на Восток охотиться на Адмирала».

Смит вел Сухаря по дороге, вьющейся вдоль запасного железнодорожного пути. Их ждал поезд, загруженный всем необходимым для долгого путешествия на Восток. Внезапно над их головами с ревом пронеслись самолеты ВМФ – очень низко, чуть не задевая головы днищем. Конь даже глазом не повел. Он зашел в вагон и улегся на подстилку. К тому моменту, когда Смит устроился рядом и поезд тронулся, Сухарь уже спал.