Невозможно заниматься. В классе страшный шум и гам. Но это всегда. Кто-то рассказывает анекдоты, кто-то про отпуск треплется – только вот никто БПРО* не учит.

А начался это день так хорошо… Нет, начало будет совсем другим. Вот так, например…

Глава 1. Сессия.

Около пяти миллионов молодых людей обучаются в вузах страны. Каждый год, когда яркое весеннее солнце ласково осыпает землю золотыми лучами и влюбленные коты нежатся на плоских крышах домов, почти все 5 миллионов студентов судорожно хватаются за учебники, лихорадочно листают конспекты, безуспешно пытаясь найти пропущенные лекции, с замирающим от страха сердцем толпятся у дверей экзаменационных аудиторий. Почти, ибо энное количество молодых людей, о которых идет речь, составляют курсанты высших военно-морских училищ. Последние встречают сессию с железным олимпийским спокойствием. Они уверены в своих силах и твердо хранят на лицах невозмутимые выражения, понимая, что всегда смогут даже из мизерных запасов знаний выдать довольно приличный, обстоятельный ответ, вполне тянущий на государственный балл.

Подкрепляют уверенность курсантов и тщательно разработанные, много раз проверенные в деле (опыт – лучший учитель) системы передачи шпаргалок, курсантская смекалка и товарищеская взаимопомощь, выраженная коротким «наши помогут».

И «наши» действительно помогают. Шпаргалки передаются отвечающим вместе с плакатами и схемами, посредством хитроумных кинематических передач… О наилучших способах спасения утопающих курсантов рассказывать не стоит, ибо кто еще знает, сколько поколений курсантов будет пользоваться опытом своих предшественников, пока проклятые империалисты не решатся на всемирное разоружение.

Нельзя, конечно же, утверждать, что курсанты ничего не знают. Тем более, что такое суровое понятие, как «строгая воинская дисциплина», не дает возможностей для незаконного пропуска лекций, а плохо успевающий курсант автоматически лишается права на встречу с любимой девушкой в городской обстановке.

Вот почему в сессию в училище царит благодушное, безмятежное настроение. Даже дисциплина слегка разжимает свои железные тиски в эти деньки. Офицер может пройти мимо курящего в неположенном месте курсанта и не сделать ему замечание. Дежурный по училищу, обходя свои владения, обнаруживает ночью в Ленкомнате долбящего гранит науки курсанта (фанатики есть в любом деле) и не отправляет его спать, а лишь, уходя, плотно закрывает за собой дверь.

Одним словом, сессия – это особенное, удивительное время. Оно зовет и манит, как воскресное увольнение, и холодит, пугает, словно строевой смотр.

В понедельник – день, как известно, тяжелый и несчастливый, – из поточной аудитории номер 143 были вынесены все столы и стулья, за исключением трех блистающих свежей лакировкой столов и пары стульев, в углу сложили вигвам из длинных рулонов схем, над доской прикрепили огромный плакат: «Сдадим экзамен на «хор» и «отл». Два курсанта вкатили, словно пулемет Максим на позицию, тяжелый полотер. Вскоре палуба превратилась в зеркальную. Оставшиеся столы установили буквой «Т», поставили тут же стулья для преподавателей, налили в графин крепкого чаю.

На внутреннюю сторону двери повесили боевой листок, на которым крупным, видимым из любого конца помещения шрифтом, было начертано рукой классного художника Юры Нестерова следующее:

«Курсант!

Если ты любишь свою маму и хочешь встретиться с ней в отпуске, ты должен знать, что

– адмиралтейский коэффициент выражает зависимость скорости, водоизмещения корабля и мощности;

– качка – это колебание судна относительно положения равновесия…»

Далее следовали все основные определения сложной и непонятной науки об устройстве и живучести корабля.

Короче, была проделана огромная работа по подготовке к экзамену. Остался сущий пустяк – сдать экзамен.

Леха Петров, низенький курсант с широкими главстаршинскими полосами на погонах, последний раз окинул, оценивая, взглядом аудиторию, остановил взгляд на боевом листке и сказал:

– Заметут, чтоб мне месяц в город не ходить!

– Не волнуйся, Леха, никто и внимания не обратит, – успокоил товарища Андрей Рискин.

Он тоже скользнул взглядом по макетам кораблей, аккуратно уложенным в углу струбцинам и раздвижным упорам, и остался доволен.

– Пойдем переоденемся в первый срок*?

– Идем.

В рундучной они сняли заляпанные оранжевыми кляксами мастики робы, переоделись в форму три. Несколько секунд в бытовой комнате – и синий, с тремя белыми полосками воротник рассекли три острые, как лезвие штыка, грани, редкие пушинки исчезли с брюк, слово задолжники из строя увольняемых.

– Ну все, – сказал Андрей. – Теперь готовы.

Он стоял перед большим, в человеческий рост, зеркалом и разглядывал себя. Над зеркалом висела строгая надпись: «Заправься!»

– Красивый, красивый, хватит любоваться, – Петров хлопнул друга по плечу. – Пошли.

…Экзамен уже начался. Несколько курсантов сидели в коридоре на вынесенных из аудитории столах и перелистывали конспекты. Остальные, затаив дыхание, стояли у двери, вслушиваясь в доносившийся оттуда разговор. Дверь открылась, появился дежурный по классу, быстро сказал:

– Жуков говорит, давайте шпору на 21-й билет.

Получив искомое, дежурный снова исчез в аудитории.

– Может, заглянем в учебники? – спросил Андрей.

– Перед смертью не надышишься, – Леха взобрался на стол. – Отдыхай и жди «первую ласточку».

«Ласточка» появилась тут же. Высокий розовощекий старшина 2 статьи, облегченно вздыхая, развел руками:

– Три шара.

– Эх, ты, – пожурил троечника Андрей. – А на четыре бала не мог?

На что невозмутимый троечник ответил:

– А нам не нужен лишний балл, лишь бы отпуск не пропал.

– В институте с тебя бы за это стипендию срезали, – вступил Леха в разговор.

– Так то в институте, а здесь каждый месяц – отдай, что положено и не греши!

– Тебя ничем не пробьешь, толстокожий, словно мамонт…

(Не закончено…)