С большого несчастья начинается 1915 год для распутинского кружка. 2 января Анна Вырубова попадает в железнодорожную катастрофу. В этой трагической ситуации ярко проявляются способности Распутина-психотерапевта. Хотя кто-то увидит в этих событиях и большее.

Катастрофа с поездом, выехавшим из Царского Села в Петроград, произошла на второй день нового года. Когда Вырубову вытащили из-под груды обломков, в которые превратился вагон, врач, бегло осмотрев её, объявил: «Она умирает, и её не стоит трогать». Фрейлина получила тяжёлую травму головы и многочисленные переломы. Её перенесли в будку сторожа при железной дороге и позвали священника. Императрица позвонила Распутину, попросив «старца» срочно приехать к умирающей подруге. Распутин немного запоздал, так как не мог найти машину, обзванивая всех подряд. В итоге автомобиль дал Витте.

Когда «старец» вошёл в сторожку, Вырубова лежала без сознания, вокруг суетились люди, рядом сидела заплаканная императрица и грустный император. Распутин быстро подошёл к Анне и начала говорить: «Аннушка, Аннушка… Открой глаза». Распутин повторил это несколько раз и… произошло чудо – Вырубова очнулась и медленно открыла глаза. Особенно сильное впечатление это произвело на Николая и Александру, уверовавших, что Распутин воскресил фрейлину. Сильно вспотевший и обессиленный, Распутин хриплым голосом произнёс: «Жить будет, но останется калекой». Однако это только одна из версий истории. Совершенно иначе события пересказывает поэтесса Зинаида Гиппиус: «…Распутин, когда Аня лежала при смерти и царица спросила, чего ожидать, с необыкновенной ловкостью ответил:

– Если она ещё нужна тебе и России – Господь сохранит её. Если же, напротив, она чем-нибудь может повредить – Бог возьмёт её к себе.

Аня выжила, – ну, значит, „на благо России“».

Свидетельницей приезда Распутина к искалеченной Вырубовой была и Валентина Чеботарёва, работавшая в Дворцовом лазарете. Из воспоминаний Чеботарёвой: «Послали за Григорием. Жутко мне стало, но осудить никого не могла. Женщина умирает; она верит в Григория, в его святость, в молитвы. Приехал перепуганный, трёпаная бородёнка трясётся, мышиные глазки так и бегают. Схватил Веру Игнатьевну [Гедройц, женщина-хирург. – Прим. А. Г.] за руку: „Будет жить, будет жить…" Как она сама мне потом говорила, „решила разыграть и я пророка, задумалась и изрекла: «Будет, я её спасу». Несмотря на трагизм минуты, государь не мог не улыбнуться, сказав: „Всякий по-своему лечит"». Вот и всё прорицание.

Ещё один любопытный случай из жизни «старца», похожий на историю с Вырубовой, оставила в своих воспоминаниях Елена Францевна Джанумова.

Дело было в том же 1915 году. В Киеве тяжело заболела племянница Алиса. Врачи сообщили родственникам, что больная может умереть. В один из дней Распутин пришёл в гости на квартиру Джанумовой, и та сообщила, что должна срочно выехать в Киев. «Зачем?» – спросил «старец», и Елене Францевне пришлось рассказать о болезни своей племянницы.

«Тут произошло что-то странное, – пишет Е.Ф. Джанумова в своём дневнике, – чего я никак объяснить не могу. <…> Он взял меня за руку. Лицо у него изменилось, стало как у мертвеца, жёлтое, восковое и неподвижное до ужаса. Глаза закатились совсем, видны были только одни белки. Он резко рванул меня за руки и сказал глухо: „Она не умрёт, она не умрёт, она не умрет“. Потом выпустил руки, лицо приняло прежнюю окраску».

Вечером из Киева пришла телеграмма: «Алисе лучше температура упала». На следующий день Распутин вновь пришёл в гости, и Джанумова показала телеграмму, спросив: «Неужели ты помог этому?» Распутин серьёзно ответил: «Я же тебе сказал, что она будет здорова».

Та же Джанумова упомянула в воспоминаниях о разговоре Распутина с наследником русского престола. В один из дней в квартиру «старца» позвонили из императорской резиденции и попросили поговорить с цесаревичем, который никак не мог заснуть из-за болей в ухе. Распутин взял трубку: «Ты что, Алёшенька, полуночничаешь? Болит? Ничего не болит! Иди сейчас же, ложись

Ушко не болит! Не болит, говорю тебе! Слышишь? Не болит. Спи!».

Минут через пятнадцать из Царского Села перезвонили вновь и сообщили, что ребенок уснул, ухо перестало болеть.

Жизнь в столице текла своим чередом, и в образе жизни «старца» мало что менялось: кутежи и попойки следуют одни за другими, и в квартире на Гороховой, и в домах распутинского окружения, и в многочисленных ресторанах столицы; их сменяют приёмы просителей и поездки в Царское Село.

Как проходили застолья в квартире Григория Ефимовича, можно судить по дневникам его соседа по дому, чиновника Святейшего Синода Павла Александровича Благовещенского.

«15 июня… Пишу у себя в кабинете, а за стеной происходит какая-то вакханалия, по-видимому, идет кутёж перед „его“ отъездом на родину. Гостей очень много перебывало за день, вечером ещё прибавилось. Собралось очень большое, весёлое общество, некие пляска, смех. К 12 часам ночи пришли музыканты – струнный оркестр, человек 10–12, видно, из какого-нибудь увеселительного сада, вроде „Виллы-Родэ“, „Буффа“. Играли и пели всевозможные опереточные мотивы, сопровождавшиеся в конце бурной пляской. Неоднократно были пропеты грузинские песни, и баритоном. Затем была три раза повторена после очень шумных оваций „Песнь о вещем Олеге“ в переложении веселого интимного театра, с выкриками „здравия желаем… ство“ и дальнейшими нововведениями к этой песне. Кутеж продолжался до поздней ночи. В конце уже слышались только отдельные пьяные голоса, пляска отдельного лица и гром аплодисментов после этой пляски. По-видимому, „сам“ разошелся вовсю и пел и плясал соло. В этот день кухонное окно было открыто, и штора не была спущена».

«1 августа… Часов около десяти – в начале одиннадцатого пришло 6 музыкантов с инструментами, скрипками и виолончелью. Начались музыка, пляски казачки, затем рёв самого. Г. Е. не пел, а кричал что-то вроде песни, но ни мелодии, ни слов разобрать было нельзя. Так поют пьяные мужики в деревне. После каждого танца следовали аплодисменты. В кухню входила А. Д. и тощая, покурить, был какой-то офицер-блондин со Стан. 3 ст. на груди. Опять выходила Анна Дмитриевна мыть руки, и опять Г. Е. похлопывал ее по очень жирному месту сзади, гогоча очень громко. Выбегал Г. Е. закусить хлебом и пил из стакана, найдя бутылку меж кухонными дверями. Музыка была до двух часов ночи, музыканты ушли шатаясь».

«3 августа… к вечеру начали собираться гости, и всю ночь происходил кутёж. Был приглашён хор цыган, 40 человек. Пели и плясали с 9 вечера до 3 часов утра, к концу все были пьяны, в особенности „сам“. Вообще от 6 августа он пьянствует, приставал на дворе у себя к прислугам, лез с ними целоваться. 9 августа уехал, как говорят, к себе опять в деревню».

Так же или примерно так же проходили посиделки и на других квартирах.

Другое дело рестораны. Многие подобные заведения Санкт-Петербурга 1915–1916 годов повидали Григория Ефимовича, но самым любимым и известным было увеселительное заведение на Черной речке, принадлежавшее господину Адольфу Родэ. Оно называлось загадочно и торжественно «виллой», хотя в реальности представляло собой ресторан загородного клуба (как сказали бы в наши дни). Но ресторан бойкий, весёлый, с цыганскими песнями, шампанским и безумными плясками до утра. Со своей собственной электростанцией и обширной верандой. Вилла Родэ открылась в 1908 году, но завсегдатаем здесь Распутин стал в 1915.

К разряду самых скандальных относится и знаменитое происшествие в московском ресторане «Яр» 26 марта 1915 года.

Ресторан «Яр» для Москвы был примерно тем же, что «Вилла Родэ» для Санкт-Петербурга, те же безумные пиршества, цыгане, пляски до утра и безвкусная купеческая роскошь. Недаром новая пристройка, появившаяся у здания ресторана в 1910 году, получила название «Дворец Веселья». Как здесь веселился Распутин, известно по документам полиции.

В первопрестольную Григорий Ефимович отправился с благой целью – помолиться на могиле патриарха Гермогена. С утра и днём дела, а вечером «старца» ждала культурная программа в ресторане «Яр», начавшаяся около полуночи. Для Григория Ефимовича забронировали почётное место, а сопровождали нашего героя три молодые женщины и два господина. Стол ломился и от закусок, и от спиртных напитков, которые, по словам очевидцев, текли в тот вечер рекой.

Выпив значительное количество мадеры, Григорий Ефимович принялся под звуки балалаечного оркестра хвастаться своими любовными приключениями в столице, подробно рассказывая о своих отношениях с некоторыми женщинами. Плавно и незаметно рассказ Распутина перешёл на императрицу. Выставляя на показ свой жилет, Григорий Ефимович хвастался: «Жилет-то мне старушка вышила». Под «старушкой» подразумевалась государыня-императрица.

Далее последовала ссора Распутина с цыганами, чуть не переросшая в потасовку из-за приставаний Григория Ефимовича к женщинам. Опасаясь большого скандала, официант быстренько принёс счет, оплаченный тут же одной дамой из свиты Распутина, и гости покинули «Дворец Веселья», причём «…Распутин вышел последним, бранясь, рыгая и шатаясь».

Информация о высказываниях «старца» в отношении Александры Фёдоровны достигла императора, несмотря на то что сама императрица и её окружение делали всё, чтобы этого не произошло. Императрица, как и Вырубова, не поверила в эту историю, решив, что «Нашего Друга» напоили намеренно, приписав ему все художества. Только 1 июня товарищ министра внутренних дел В.Ф. Джунковский доложил Николаю о происшествии в ресторане «Яр», ожидая от императора какой-нибудь реакции. И что хозяин земли русской? Ничего! Ничего с Распутиным не произошло, так как в Царском Селе верили только ему.

С началом войны, и особенно в 1915 и 1916 годах, квартира Распутина превратилась в приёмную, куда каждый день приходило большое число просителей из всех слоёв общества с самыми разными проблемами. Кроме денег, «Старцу» несли подарки, цветы, сладости и спиртные напитки.

Интересную сценку из жизни приёмной Г.Е. Распутина приводит в своей книге А. Амальрик: «Около стены сидели два священника с большими золотыми крестами на груди. Они с удивлением смотрели на всё происходящее… „Ну и кутил же я, поп, – обратился Распутин к одному из них, – одна такая хорошенькая цыганка пела, ну и пела же… „Еду, еду, еду к ней, еду к любушке своей“, – запел он. Один священник, опуская глаза, сказал нараспев: „Это, отец, серафимы, херувимы тебе пели, ангелы в небеси…“ Распутин ухмыльнулся, махнул рукой и пошёл в переднюю к просителям».

«Старец» старался помогать обращавшимся к нему. Одному давал совет, второму на клочке бумаги царапал записочку в высокую инстанцию, третьему совал пачку денег, причём не считая. Одна просительница, расплакавшись перед «старцем», что после смерти мужа жить не на что, получила пачку ассигнаций и сосчитала их только на лестнице. Оказалось, что «старец» выдал вдове пятьсот рублей.

Записками и письмами Распутин занимался и после официального приёма. Очевидец этого Пругавин писал позднее: «В корявых пальцах неловко торчало перо. Старательно выводя какие-то каракули, „старец“ всё время сопел».

В 1915 году вышла новая книга Распутина с соответствующим статусу «старца» заголовком: «Мои мысли и размышления». Сочинение, как положено, имело длинный подзаголовок: «Краткое описание путешествия по Святым местам и вызванные им размышления по религиозным вопросам». Сами сочинения предваряло любопытное предисловие от издателя.

«Большинство из публики оставалось до сих пор в области догадок, предположений и легенд, передаваемых из уст в уста, относительно прославленного „старца“, которому, однако, всего 52 года и который отличается редкой гибкостью и выносливостью, чисто юношеским экстазом и задором. <…> Красота стиля Распутина заключается в выразительности и краткости, с которой схватывается не столько предмет или явление в их внешних формах, сколько сущность и их значение для нанято сердца. <.. > Ханжество и притворство не присущи натуре Г.Е. Распутина и не помышляющего в миру прославиться искусом „старчества“, понятие о котором тесно связано с традициями и преданиями Оптиной пустыни. Отсутствие ханжества и кладет своеобразный отпечаток и на „Мысли и размышления“. В них нет тени затхлой церковной елейности, не найдёте и шаблонного проповедничества: эти мысли умилительны, как глубокий простой вздох мирянина, вдруг радостно убедившегося в обоснованности веры своей и красоте пережитых им чувств».

Действительно, юношеский задор всегда выделял Григория Ефимовича от коллег по цеху: кудесник-плясун никогда не был товарищем унылым монахам, нудным проповедникам и скучным праведникам.

Прошло семь лет после издания «Жития опытного странника», и уже не просто паломник перед нами, но умудрённый богатым опытом «старец», изрекающий истины. Истины, правда, особо не изменились – народное русское православие, близкое по форме к европейскому протестантизму, так и осталось в основе религиозного мировоззрения Григория Ефимовича, а собственный опыт в столице лишь упрочил его мнение в правоте своей веры.

Всё так же по-детски умиляется Распутин окружающему миру, созданному Богом, как он считает. Отсутствие образования «старец» считает идеалом. «Философии» для него лишь пустая трата времени, они жизни и вере не научат.