Муки. Шаг вперед, два шага назад

Богдан, взяв ответственность за Валю на себя, не отвел ее сегодня в садик и тем самым сорвал ее участие в детской новогодней программе – сегодня распределяли роли.

– Богдан, привет. А почему Валя не была в садике?

– Они гуляли с Симой. Ой, я забыл предупредить няню…

– Тебя, наверное, брат не предупредил, но сегодня им в садике раздавали новогодние роли, и теперь она осталась без роли.

– Галя, я не меньше тебя заинтересован в ее развитии. Я решу этот вопрос (и что-то еще раздраженно).

Я просто озвучиваю без каких бы то ни было упреков, тем самым косвенно контролируя его и заставляя оправдываться.

Я просто СУПЕР во вчерашних отношениях с бывшим мужем! Он для меня – супертренажер. И ему за это – памятник. Нет, памятник – слишком много, а вот бронзовый бюст – в самый раз! Чтобы я каждое утро смотрела на него и была в тонусе.

Весь вечер она орала в крайнем раздражении. Мы с Колей по возможности игнорировали это. Потом посыпались обвинения: раз ей дали не ту вилку, значит, ее не любят! И вообще над ней издеваются! Она просит одно (т. е. орет), просит другое – а ее не слышат. А шутки у нас дурацкие, так как мы просим ее орать еще громче.

После этого мы спокойно постарались объясниться с нею. Она на некоторое время успокоилась, а потом опять начала орать. И я, вместо того чтобы читать ей книжку, как она просила, сказала: раз я ее так раздражаю, что она со мною не может разговаривать, то мы одеваемся и идем к папе.

Поднялся рев, после которого мы на кухне проговорили по душам полчаса. Рыдая, Валя говорила, что она «никчемная и ни на что не способна» (явно чужие мысли). Я улыбнулась, взяла ее за руку и спросила: «Ты плавать умеешь?» (Это моя заслуга, что она научилась, и сейчас ее из воды не вытащишь!) Валя с надрывом: «Нет! Не умею! Плохо умею!»

Поговорили мы великолепно. Я ей показала, что некоторые вещи у нее получаются. Но общаться с нею неприятно. Я-то ее мама, и даже если она орет, я все равно ее люблю и буду общаться. Но другие – нет. Но я горжусь ею, когда вижу, что у нее классно получается читать стихи и плавать. А я хочу гордиться ею. Поговорили, что, раз у нее не получается разговаривать, можно пока просто найти какое-то интересное дело и разговаривать меньше. И еще много о чем. Потом она вздохнула, улыбнулась: «Ну что – мир?»

– Конечно.

И я отвела ее к Богдану.

Она отпросилась у него ехать со мною на семинар на выходные.

Он устроил допрос: куда и зачем? Валя по наивности рассказала, что на семинар (сетевой маркетинг, на который мы на тот момент ехали вместе с Колей) и что она будет зарабатывать на щетки и кремы (повторила мои слова, но в применении к себе).

Богдан вынужден был согласиться. Смотреть на меня ему было трудно, ласковым голосом он пригласил меня попить чаю (подкуп). Я спокойно отказалась и ушла.

Открыла дверь и услышала телефонный звонок. Подняв трубку, убедилась, что это Богдан:

– Галь, мы тут с Валей поговорили немножко и убедились, что ей эта поездка не нужна.

– Она едет не на семинар, она едет со мной, так как я ее почти не вижу.

– Галя, ты меня опять ставишь в дурацкое положение, не обговорив со мною все предварительно. Я несу за нее ответственность ( это «флаг» из моего письма, которым он теперь машет при случае ) и вправе решать, едет она куда-то или нет.

– Богдан, это нарушение договора. Да, ты несешь ответственность, но при условии, что когда мы захотим быть вместе, ты препятствовать не будешь. Ты сейчас делаешь мне больно ( напрасные слова, так как у меня именно в этот момент дрогнул голос, и я почувствовала, как энергия перетекает к нему ).

– Галя, я тоже обещал Вале поехать к моему другу, которого не видел с Нового года. Нам с Валей надо поздравить его. Что теперь? Мне поступать, как ты? ( Отмазки и шантаж. )

– Богдан, я ее мама. И приоритетность перед гостями у меня. Когда я несла за нее ответственность, я не устраивала цензуры, куда ты ее водишь.

– С мамой она может побыть, когда мама вернется из поездки.

– Ну что ж, мне ничего другого не остается. Но я считаю это нарушением нашего договора.

Он попытался еще пообъяснять и повоспитывать, но я со словами «Не хочу больше отнимать твое время. До свидания» повесила трубку.

После чего разозлилась, всплакнула, обозвала его придурком, шарахнула кулаком по столу и побегала из угла в угол. Чуть полегчало.

Потом подумала, как он теперь выглядит в Валиных глазах. Валя ехать со мною хотела – а ей запретили. И радости в эти дни она ему не даст, так как будет вспоминать меня. Я не дала ему возможности оправдаться в своих глазах и оставить слово последним – теперь он до воскресенья будет «жить» со мной. И чем жестче он будет поступать с Валей, тем скорее она взбунтуется. А это мне на руку. А я чем меньше времени буду проводить с ней, тем оно будет качественнее. А это альтернатива посильнее Богдановой. О! Я уже верю в результат!

Теперь мне надо не «съезжать». И… победа будет за нами!

В конце концов, гены-то у Вали мои, своенравные! Да и Богдан в этом смысле тоже хорош. И Валю мне вчера даже жалко не было. Это ее Рубикон. Пусть проходит. Выдержит.

А для Богдана (я еще узнала несколько полукриминальных фактов из его работы) конец предсказуем. Жаль только, что у меня возникло желание его быстрейшего прихода.

Я боюсь, что Богдан лишит меня общения и возможности влияния на дочь.

Мои переговоры с Валиным папой я уже начала считать успешными.

Дочь на постоянном проживании у него.

Мы пришли к общему выводу, что сейчас целесообразно нанять Вале гувернантку для подготовки к школе. Договаривались, что три раза в неделю я с Валей занимаюсь плаванием и она иногда ночует у меня.

В среду я договорилась с Богданом, что вечером в пятницу забираю Валю с ночевкой и провожу с нею субботу, в том числе и на занятиях плаванием.

Вчера вечером я позвонила Вале сказать, чтобы она собиралась. Валя забыла про нашу договоренность и заодно мне сообщила, что она была у стоматолога, который поправил ей кривой зубик, и теперь ей неделю нельзя никаких бассейнов.

Я обалдела, восприняв действия Богдана как запланированные с тем, чтобы сорвать мне встречи с ребенком.

Дальше Валя рассказала, что она не только не ходит в садик (о чем я знаю и с чем согласна), но и на кружок, где готовят к школе, – потому что там заставляют учить уроки.

Я продолжала разговаривать с нею очень расстроенно. Предложила ей прийти ко мне в гости. Она извиняющимся голосом сказала, что не хочет и обязательно придет в следующий раз.

– Мам, ты расстроена?

– Да, я расстроена. Тем, что ты не ходишь в садик, тем, что ты не хочешь ходить в «АБВГДейку», тем, что ты лечишь зубы, покупаешь юбки, смотришь мультяшки, и тебе больше ничего не интересно. ( Ненужное морализирование. )

Потом я решила, что это тирада не по адресу. И допустила ошибку – позволила себе разговаривать с Валиным папой как с нормальным человеком, каковым он не является.

Богдан взял трубку, и я по человеческим правилам подачи обратной связи высказала свое отношение к событиям и тем самым упрекнула его, хотя по письменному нашему соглашению он имеет на эти действия право.

Я спросила у него о том, почему Валя не ходит в «АБВГДейку» и почему он именно сейчас полечил ей зуб. Сказала, что я очень расстроена тем, что Валя покупает юбки, лечит зубы, и у нее нет никаких других интересов. ( Продолжение глупости: через пять лет безуспешных попыток – вновь желание обратить его в свою веру. )

Богдан сказал, что я единственная живу активной жизнью, но в таком состоянии, в каком я сейчас, он разговаривать со мной не будет. И положил трубку.

В течение десяти минут я не могла (или не хотела) унять свою истерику. Он перезвонил через десять минут, спросил, можно ли теперь со мной разговаривать. И в ультимативной форме сказал, что:

по нашему соглашению он имеет право на все поступки;

что раз он несет ответственность, то будет нести ее до конца;

что ребенок хочет жить нормальной детской жизнью;

что он, отец, не хочет, чтобы я ее волновала своими разговорами о том, что она что-то делает не так, и тем самым прививала ей комплекс неполноценности;

что сейчас придется повременить с бассейном;

что он как человек, ответственный за Валину жизнь, хочет, чтобы я не с ней разговаривала и волновала ее так, что ему потом приходится ее успокаивать (я переспросила, успокаивал ли он ее сейчас. Нет, не успокаивал, но видит, что ребенок расстроен), а с ним. Чтобы я оставила ее в покое.

Тут меня совсем захлестнули эмоции, я расценила его слова как желание оградить Валю от всякого общения со мной. Я сказала, что я не в состоянии сейчас с ним разговаривать. Пусть он перестанет ставить мне ультиматумы и подумает, как наладить со мной отношения. И положила трубку.

После этого пребывала в истерике до 13:00 сегодняшнего дня. Дорисовала себе мысленно картину, что я с дочерью не буду видеться совсем и она вырастет моральным уродом. Мысленно желала Богдану не просто обычной смерти, но каких-нибудь особо жестоких жизненных катаклизмов.

А вопрос-то решать надо… Как?

1. «Придурок» – т. е. все делает неосознанно, при этом глубоко рационализирует и обосновывает, что для Вали это будет лучше. ( Я думаю, что мои эмоции в отношении к нему понятны. Уж слова на тот момент я меньше всего выбирала. )

2. Из деловых кругов до меня доходит информация, что он не особо чистоплотен в делах. Требует соблюдения договоров от партнеров, тогда как сам их нарушает постоянно. И нечестными методами тянет одеяло на себя.

3. Он живет в жестком сценарии: его мама осталась одна, посвятила себя воспитанию двух сыновей и всех остальных от этого процесса устранила. Я И МОИ ДЕТИ. Это семейно-клановая система, при которой в жесткой связке находится он, его брат, мама. Он подбирает себе более слабых друзей и сотрудников и, действуя методом подкупа и шантажа, держит их около себя. Так же он сейчас поступает и с дочерью неосознанно. Постоянно требует себе больше прав, ссылаясь на мое письмо, и при этом делает все, чтобы игнорировать мои права. Доводы к разуму безрезультатны, ответ один: «Это гнилые отмазки».

1. Драться и орать. Результат: начал меня побаиваться и вести себя как с равным партнером. Но при этом из сценария не выходит.

2. Объяснять логически – не доходит, шесть лет пыталась.

3. Плакать. Результат: это настолько придает ему силы, что он становится еще более настойчивым в своих моральных уколах.

4. Внушать: «Я ее мама», «Ты должен быть уверен, что все будет в порядке», «Ты умный человек и не хочешь, чтобы Валя с мамой не общалась». Результат: на какое-то время помогает. А потом его несет с удвоенной силой, чтобы наверстать упущенное.

Я осознаю, что он боится любого моего влияния и вмешательства. Будь его воля – совсем бы выдавил меня из процесса общения с дочкой. Но вслух этого признать не может.

Наверное, в душе я дочь не отдала и не могу смириться с тем, что она будет похожа на их клан. Поэтому меня захлестывают эмоции и я даю пить из себя соки.

И главное – Валя боится (или не хочет) проводить время со мной. Хотя когда мы вместе – видно, что ей хорошо.

Выводы.

1. Бояться его нельзя – будет унижать.

2. На равных с ним нельзя – постарается сломать.

3. Амортизировать? Уходить от общения?

Тревожное утро.

Я прочитала еще раз чудесный рассказ Ричарда Баха «Чайка Джонатан Ливингстон». О том, что в каждом из нас живет способность обрести свободу и смысл жизни. О том, что сила духа человека проверяется в способности отринуть общепринятую мораль стаи – того общества, что заковало своими правилами нашу способность мыслить самостоятельно.

Судьба дает мне сейчас шанс, возможность быть свободной. Свободной от детей, родителей и мужей, тянувших в свои правила, в свой серый образ жизни. А мне только-то всего и надо, что самой перестать цепляться за последний канатик – ребенка. Я отдала ее на проживание (т. е. воспитание) папе – во избежание больших кровопотерь с ее стороны, которые были бы неизбежны, не прекрати мы драться за нее. Правильно поступила. Очень правильно. Но теперь естественный ход событий таков, что я буду вынуждена наблюдать за его влиянием на нее. Когда-нибудь, когда я стану финансово свободным человеком и обрету большую мудрость, может быть, она сама захочет вырваться из-под гнета оков семьи отца. Тогда мне надо быть рядом с нею – и поддержать ее. А сейчас – какие споры, Богдан? Все, что можно было, я тебе отдала.

Валя не хотела идти плавать. Сначала я поспрашивала, хочет ли она вообще научиться плавать. Оказалось, что хочет. Но тренироваться не желает. Тогда я показала ей ее расписку, в которой она обещала тренироваться. Эту расписку она писала мне некоторое время назад. Как-то я ее из нее выдавила. Получается, я с ней вела себя как с должником. Как в игре. И она, естественно, стремилась уклониться от моих «правомерных» упреков. С неохотой и под моим легким давлением, но все же ей пришлось выполнять. Зато именно сегодня, после небольших слез, у нее было очень продуктивное занятие. Даже тренер похвалил, что бывает редко.

Я испытываю удовольствие от того, что живу без Вали и только иногда провожу с ней время. Причем время это очень эффективно. Она взахлеб мне рассказывает о своей жизни и делится всякими мыслями. Я постоянно хвалю ее и стараюсь как можно больше восхищаться, так как критики и унижений ей хватает от папы. Критику в ее адрес из тем наших разговоров я исключила уже месяц назад. Результат меня даже удивляет: она не только звонит мне по три-четыре раза в день, но и с радостью начала заниматься плаванием.

Валя тоже начала восхищаться мной (моей красотой, умом, тем, что я директор и собираюсь стать миллионером). Причем похоже, что она делает это и в семье папы, чем вызывает всеобщее негодование. Вчера она мне как магнитофончик передала, что на это в ответ говорят Богдан и его мама:

– Мама тебе всякой х.ней голову забивает!

– Папа-то вон как старается, сколько работает! А у него не получается стать миллионером.

Мне стало смешно. Кто я? Официально, в глазах общества? Одинокая женщина, вынужденная зарабатывать деньги на жизнь. Еле свожу сейчас концы с концами. Ребенка у меня забрал на постоянное проживание отец. А кто Богдан? Преуспевающий бизнесмен (хотя оказалось, что у него доход не миллионный – Валя сообщила). С женой, кучей друзей, для которых он благодетель. Ребенок живет с ним, и он имеет возможность изливать на нее свою любовь. Но при этом невинные Валины слова о маме вызывают такое раздражение и зависть, что они этих чувств даже не сдерживают! От этих мыслей мне стало даже радостно! Насколько же плохо им живется, что они все время оглядываются на меня!

Иду встречаться с дочерью. Влияния «клетки», в которую заточил ее Богдан, уже сказывается. Она начала бояться того, чего раньше не боялась. Боится одна быть даже в другой комнате. Она хочет обязательно чувствовать мою руку и постоянно лезет с поцелуями и объяснениями в любви.

У меня складывается впечатление, что пока я не справляюсь с дочерью и она мною управляет. Ходить в бассейн она не хочет. Я с трудом убедила ее идти и договорилась с тренером. Перед выходом она мне позвонила и с надрывом сообщила, что у нее сопли и она никуда не пойдет. Я вспылила и резко ей ответила, что раз она пообещала, то обязана идти. А если не хочет, то пусть оплачивает мне сумму, которую я вынуждена заплатить тренеру. И пусть сама с ним объясняется. На ее отказ я жестко сказала, что не хочу ничего слушать, пусть собирается – поедем.

Через несколько минут я позвонила еще раз узнать, собралась ли она. Она начала все заново, будто и не было предыдущего разговора: «Не-пой-ду-и-все». Я помолчала. Дала ей выговориться. Потом сказала:

– Валя, ты меня очень огорчила и подвела. Я буду плохо выглядеть в глазах тренера. Давай договоримся. Я тебе больше предлагать не буду ни бассейн, ни у-шу. Если захочешь, позвони сама. И мы пойдем. Но приглашение на день рождения – в силе. Пока.

Она начала оправдываться и чуть заискивать, рассказывая, что она мне подарит. Но я сказала, что сейчас расстроена. ( Я вела себя неумно. Силком тянула. Принцип сперматозоида подействовал. Максимум, что можно было позволить, – позадавать сократические вопросы. )

Итак, понятно. Я ее тяну к себе, а ей неинтересно, она не хочет. Какую линию поведения мне выбрать? Если оставить ее полностью в покое и ждать инициативы с ее стороны, – а не забудет ли она меня полностью? В той семье, конечно, давят, но там большой достаток и сплошные развлечения. Эта ситуация беспокоит мое чувство собственной значительности. Только ведь по-настоящему мне ею заниматься некогда. Может, мне, по принципу сперматозоида, пару раз, когда она будет звонить, самой сослаться на дела?

Осознаю с большой грустью, что дочери я не нужна. Материальными благами, надзором и контролем она обеспечена со стороны папы. Со мною же под разными предлогами она от встреч отказывается.

Как бы мне выработать такую линию поведения, чтобы она тянулась ко мне? Например, в выходные.

В последнее время я часто вспоминаю, какой забавной она была маленькая. Как мы вместе с нею жили. Какие интересные взрослые фразы, полные чувства собственного достоинства, она выдавала. Сравниваю свои воспоминания с тем страхом и полным отсутствием своего мнения, которые теперь я в ней вижу постоянно. Скорее всего, масштабы бедствия я преувеличиваю, но то, что это случилось, – факт. И тот маленький человечек, который жил со мной до пяти лет, – это другая Валя. У нынешней Вали, которой шесть с половиной лет, есть и папа, и женщина, которая формально заменяет меня, ее маму. Есть полный материальный достаток. Все ее физиологические потребности удовлетворены. Если же она сейчас опять начнет жить со мной, у нее, я знаю, возникнет много сложностей, так как над ней уже довлеет стереотип поведения, когда ее малейшие материальные потребности выполняются, а собственно ее желания подавляются еще до того, как она их для себя сформулирует. Сейчас это капризное существо, живущее за счет других. И со мною ей будет очень трудно. Возможностей выполнять ее материальные капризы у меня нет. Да и времени работать над развитием ее желаний, по-честному, тоже нет. Поэтому остается надеяться, что в ее жизни появится возможность (или необходимость) самостоятельно перешагнуть тот характер, который у нее сейчас формируется. И моя роль – по мере возможности и сил помогать ей в этом.

Бороться с Богданом – глупо. Даже если я пристрелю его (появись такой замечательный шанс), Валя мне сейчас спасибо не скажет. Перевоспитать его нельзя. Убеждать и переводить его в свою веру теми способами, что я пять лет пыталась практиковать, – пустое занятие. Лишь вызвала сопротивление, мягко говоря. Единственный способ влиять на него – это внушение, причем косвенное, через няню или гувернантку. Лишь это дает результаты.

А Валя между тем осенью идет в школу. Это новый этап в ее жизни. Важно правильно помочь организовать время, не дергать, успокоить. Она еще больше, чем я, не уверена в своих силах и способностях. Хотя очень смышленая девочка.

Я очень боюсь повторить стереотип поведения своей мамы по отношению к ней: насильно тянуть к себе и внушать чувство вины. При этом как бы умудриться влиять на нее хорошо?

Это пока вопрос.

Вечер.

Ходили с Валей в бассейн. Перед тем как ее отпустить, Богдан постарался выяснить не только, во сколько мы придем, но и что будем делать и во что она оденется. Я подробно отвечала и попросила не переживать, так как все будет нормально.

По пути начался ливень. Я иногда люблю бывать под дождем без зонта. Валя забеспокоилась, что зонт надо взять. Я предложила без него. ( А зря. Она боится отца. А я противопоставляю себя ему и подставляю тем самым ее. ) Сейчас пришла мысль, что здесь у меня тоже был игровой момент, хотя в душе я понимала, что она страшится Богдана. Она согласилась идти без зонта. Уже по пути Богдан дважды позвонил на мобильный и предложил взять куртку. На улице было тепло, да и с полпути возвращаться – значит не уложиться по времени. Поэтому я поблагодарила его и попросила не волноваться. ( А надо было только вернуться и взять! ) Он попросил Валю к телефону и сам у нее спросил. Валя сказала, что она не намокла (хотя она намокла) и куртка ей не нужна. ( Валя пытается защищать меня. )

Я отключила мобильник. Валя начала беспокоиться: а вдруг мама (т. е. Сима) увидит ее без куртки? А вдруг когда она придет домой и они узнают, то спросят: есть ли у нее своя голова? Я смешалась и начала обдумывать. Потом сказала:

– Валя, когда мы придем, я скажу, что под дождь мы попали по моей вине. Это ведь действительно я предложила.

Валя чуть успокоилась. Мы поплавали. Попили чаю. Я взяла такси, и мы вернулись сухие и вовремя.

С порога я сказала, что под дождь мы попали по моей вине, но волосы высушили. Богдан ответил:

– Плохо, тетя Галя. Мама Галя. Я же не зря спрашивал, нужна ли куртка!

– Да вроде бы я «мама», а не тетя. Плохо, конечно. ( Первой части фразы говорить не надо было. )

Попрощалась. Валя смотрела на нас, и в ее глазах было беспокойство. Я ушла.