М-да, оригинально… точнее, странно. Я был готов к наказанию, вплоть до отчисления. Драка в училище, да еще и с «гостями» – это было бы пусть и очень неприятно, но понятно. А вот то, что получилось в результате…

Временный перевод в Китежские военно-воздушные классы с отсрочкой достаточно мягкого наказания до возвращения или немедленное отчисление из училища – альтернативы не ахти. Но других нет, и спорить, кажется, бесполезно. Хорошо Михаилу. Вон, радость во всю моську! Ну как же, сбылась мечта учиться в Китеже. Пусть всего один год, но сам факт. А мне каково?! Заочного обучения в Классах нет, проживание в казарме или на съемной квартире в том же Китеже, а как быть со службой на «Фениксе»? У меня же контракт…

– Прошу прощения, Роман Спиридонович. Но я хотел бы взять несколько дней на размышление, – вздохнул я, выслушав нашего директора… И удостоился сразу пяти недоуменных взглядов от присутствовавших курсантов. А вот командир китежцев и наш директор удивленными не выглядели.

– Во дает штатский! – протянул тихонько рыжий.

– Кирилл, вы понимаете, что выбор в данном случае невелик? – осведомился директор, с легким любопытством посматривая то на меня, то на огорошенного Михаила.

– Конечно. Но у меня есть некоторые обязательства здесь в Новгороде, и я хотел бы разобраться с ними. Именно на это мне и требуется время.

– Что ж, понимаю, – медленно проговорил директор и усмехнулся. – Если ваши обязательства таковы, что могут перевесить возможность обучения в нашем училище или даже в Китежских классах… Три дня, Кирилл. Утром четвертого приказ о вашем отчислении будет оглашен по училищу. Вам ясно?

– Да.

– Замечательно. И, естественно, в Китеж вы отправитесь, лишь закрыв сессию. В противном случае… сами понимаете. Горский, вас это тоже касается.

– Мы понимаем, – кивнул Михаил.

– Я рад. И учтите, господа курсанты, закрывать сессию вы будете в моем училище, а потому…

– Больше драк не будет, господин директор, – кивнул Михаил.

– Если нас не спровоцируют, – тихо добавил я.

Директор побагровел.

– С-свободны, – рявкнул он под короткий смешок внимательно наблюдавшего за происходящим куратора китежцев.

Мы коротко попрощались с присутствующими и покинули кабинет, пока директор не запустил нам вслед чем-нибудь тяжелым вроде малахитовой чернильницы, которую его ладонь уже нашарила на столе. Вряд ли, конечно, уважаемый Роман Спиридонович опустится до такого, но… в общем, лучше не рисковать.

На обратном пути, стоя на задней площадке трамвая, я поделился своим недоумением по поводу происшедшего с Горским, на что тот только развел руками.

– Они просто пытались замять это дело, Кирилл, – проговорил Мишка. – Проступок, как ни крути, был серьезный, и оставить его без внимания дирекция не может. А тут удачная возможность, как говорит отец, «развести бойцов по углам». Свое наказание получили и они и мы, при этом китежцы не потеряют лица, позволив штатскому учреждению наказывать своих курсантов, а наша дирекция показывает, что не позволяет лезть военным в чужую епархию. К тому же если бы мы получили свое наказание прямо сейчас, а китежцы лишь через год, учиться в нашем заведении им стало бы очень некомфортно. Вот так.

– Логично, – кивнул я. – Только меня не оставляет мысль о странности такого резкого решения вопроса с обменом. Фактически в нас просто ткнули пальцем и сказали: «Поедете ты и ты». Никакой подготовки, никаких списков и утверждения кандидатов. Да что там, мы же несовершеннолетние! А тут даже слова не было сказано о переговорах с опекунами или родителями.

– М-да, странная спешка, – покачал головой Михаил. – Но в остальном…

– Ну? – поторопил я приятеля.

– По поводу несовершеннолетних… Ты устав читал? – осведомился Горский и, заметив мою заминку, вздохнул: – Понятно. А вроде не дурак… Ладно, объясняю. Все вопросы обучения студентов, курсантов и слушателей с момента поступления и до выпуска решаются только ученым советом университета. Ни опекуны, ни родители, ни даже Большая палата Новгорода не имеют права вмешиваться. А наше училище, как ты должен помнить, является частью Ладожского университета. – Словно в подтверждение своих слов, Михаил ткнул пальцем в кокарду на своей фуражке, где красовался герб того самого учебного заведения.

Вот тут у меня в мозгу и щелкнуло. Вспомнились исторические очерки, читанные мною еще в той жизни. Очерки об учебных заведениях Средневековья и их положении в государствах.

– Право на герб, право на самоуправление… – пробормотал я.

– Право суда и прочее… – подхватил Горский. – Именно. Университет, со всеми его отделениями, училищами и школами, это фактически государство в государстве. Разве что вместо налогов живет за счет платы за обучение.

– А Классы?

– Пф! В том-то и дело, что это детище военного ведомства Русской конфедерации. Отсюда и все эти танцы с обменами, и дипломатические игры с наказаниями, – ответил Михаил и, помолчав, добавил: – Ну, я так думаю.

– Вот же… – Я еле сдержался, чтобы не выругаться. – Интересно, и почему никто до сих пор не додумался прижать этот пережиток Средневековья?

– Ха… – Михаил весело ухмыльнулся. – Может быть, потому что большинство людей, что-либо значащих в политике, когда-то были студентами? А может быть, потому что все университеты связаны между собой огромным количеством договоров, статутов и соглашений? И стоит надавить на один, как за него вступятся все?

– Уважаемый Михаил Иванович, мне кажется, у нас есть интересная тема для частного разговора… в более… спокойной обстановке. Что скажете? – медленно проговорил я, не сводя взгляда с собеседника. Горский насторожился и стер улыбку с лица.

– Ну, если вы настаиваете, Кирилл Миронович… – после небольшой заминки ответил он, подхватывая мой тон. – Сегодня вечером, у нас?

– После ужина, – согласился я и, глянув в окно, дернул Мишку за рукав. – Наша остановка, выходим!

Вернувшись домой, я заперся в комнате. Хельга в конторе, опекун куда-то слинял, и даже тетушка Елена еще не пришла, так что в доме тихо и пусто, и у меня есть время на размышления.

А подумать было о чем. Меня совсем не привлекает идея пусть даже годичного перевода в Китеж. Нет, вовсе не из-за возможных проблем со слишком много воображающими о себе курсантами. Просто годовая отлучка в парящий город сильно притормозит осуществление моих планов как по мастерской, так и по строительству дирижабля. А может, и не только притормозит. Сомневаться в том, что все ученики военного учебного заведения находятся под присмотром соответствующей службы, не приходится. Факт. Военных «китоводов» довольно мало в любой стране, и контроль над ними точно имеется. А значит, есть риск, что мои наработки легко и непринужденно перекочуют в руки «сведущих», но совсем мне не интересных людей. И это второй из возможных минусов. К ним же стоит отнести неминуемое расторжение контракта с «Фениксом» и, что значительно хуже, потерю возможности учебы у Ветрова. В минус же записываем мое возможное невольное «вляпывание» в дипломатические игры между университетом и адмиралтейством Русской конфедерации. Спасибо Мишке, открыл глаза.

Плюсы же… Хм. Более глубокое обучение специальным военным дисциплинам, нежели имеющиеся в училище, даже в размере двух сессий, если я правильно помню лекции Ветрова, но вместе с тем… на кой мне нужны такие вещи, как, например, шагистика, пусть и в минимальных дозах, благо на дирижабле особо не помаршируешь… или общие военные дисциплины? Нет, штука, конечно, полезная… для кадровых флотских офицеров, даже в чем-то незаменимая, наверное, раз той же шагистикой и Мишкиных однокашников напрягают, но… я не собираюсь служить в военном флоте и в офицеры запаса, как большинство выпускников училища, «запасаться» не желаю, в частности потому и на заочное пошел. Мне нужен только диплом и ценз для патента капитана-«китовода»! Значит, тоже в минус? Эх.

Но противовесом ко всем этим моментам идет отчисление из училища и, как результат, крушение всех моих планов разом. Нет диплома – нет патента, а значит, никаких «китов» и неба. Дилемма, однако. Хотя-а… Я невольно улыбнулся пришедшей в голову идее… ведь дирижабль моего проекта будет выглядеть как обычная «селедка», а для управления каботажником патент «китового» капитана не нужен. Тряхнув головой, я довольно потянулся. Если подумать, то все не так плохо. Может быть… Идея, конечно, безумная в своей наглости, но ведь я и так собирался воплотить нечто в этом духе, так почему бы не использовать ее и в этом ключе? Ну, в крайнем случае, разумеется. А до тех пор стоит прикинуть кое-какие варианты…

Так. Надо поговорить с дядькой Мироном и Гюрятиничем. И обязательно с Михаилом. Без его помощи я не справлюсь. Точнее, справлюсь, но отношения наши однозначно будут испорчены. И даже если позже он поймет, почему я поступил именно так, вернуть доверие Горского будет не просто. Совсем не просто. Может быть, стоит попытаться найти еще и китежцев? Или… ладно, с последним пунктом решим позже.

К приходу чем-то очень довольного Завидича я успел проголодаться, съесть приготовленный вернувшейся с рынка тетушкой Еленой обед и пробежаться по вопроснику очередного экзамена… назначенного на следующий день. «Начала навигации», бр-р… нужно озаботиться созданием нормальных навигационных приборов для моего дирижабля. М-да…

Ну, настроение опекуну я быстро испортил. А когда выслушал полную версию наших с Михаилом приключений в училище, он и вовсе вышел из себя. Хорошо еще, что ярость его была направлена не столько на двух горе-студиозов, сколько на дирекцию. Не любит Мирон Куприянович шантажистов. Ой, не любит.

– И что делать думаешь? – осведомился опекун, после того как выдохся, сообщая пространству, что именно он думает об одном конкретном директоре.

– Я взял время на размышление, – ответил я. – Но могу сразу сказать, что ни один из вариантов меня не устраивает. Так что буду брыкаться.

– Звучит несколько самонадеянно, не находишь? – помолчав, проговорил опекун.

– Как будто у меня есть варианты?

– Ну, раз уж ты намерен бороться… полагаю, что есть, – окончательно успокоившись, с усмешкой произнес дядька Мирон. – Может, поделишься?

Поделился, конечно. Выслушав мою идею, Завидич задумчиво покивал и, неопределенно крутанув ладонью в воздухе, согласился:

– Знаешь, что-то в этом есть. Нагло, конечно, и в случае отказа ты гарантированно лишаешься места в училище, но если выгорит… Ха! Тебе придется о-очень хорошо учиться… иначе выпрут.

– Понимаю. – Я поморщился. Опекун прав. Если удастся выиграть, преподаватели с подачи директора с легкостью устроят мне «веселую жизнь»… или не устроят. Но возможность такая есть. – Однако ложиться под систему, влезая в игры университета и адмиралтейства, мне тоже не с руки. Прожуют и косточек не выплюнут, если я правильно понял Мишкины намеки.

– Вполне возможно… – протянул дядька Мирон и вдруг встрепенулся: – А знаешь, ты же все равно будешь с нашим соседом разговаривать на эту тему? Вот и закинь удочку насчет присмотра студенческого совета. Ставлю гривну против марки, что у них найдутся связи в Ладожском братстве. Если, конечно, сможешь уговорить Михаила на участие в твоем плане.

На объяснение смысла сказанного опекуну пришлось потратить не меньше получаса. Зато к моменту возвращения Хельги я был уверен, что у меня есть не одна тема для предстоящего разговора с Горскими.

Намеки опекуна, что называется, пришлись ко двору. Беседа со старшим Горским, при моем появлении в их доме пребывавшем в весьма раздраженном состоянии, в конце концов свернула в нужную сторону. Иван Федорович закончил с чтением нотаций и, тяжело вздохнув, взялся за бокал с коньяком.

– Итак, молодые люди, что вы намерены делать в этой ситуации? – осведомился он, когда немного успокоился.

– Примем предложение директора, я полагаю, – индифферентно пожал плечами Михаил. Очевидно, отец и до моего прихода изрядно проехался по его мозгам, так что выслушанная нами тирада старшего Горского не произвела на Мишку никакого впечатления. А говорят, что повторение – мать учения. М-да.

– А мне бы этого не хотелось, – сказал я, когда Иван Федорович перевел взгляд с сына на меня. В глазах старшего Горского явственно мелькнуло любопытство.

– Интересно, и как же ты хочешь избежать этого… ультиматума? – спросил отец Михаила, покачивая тяжелым бокалом, на дне которого темным янтарем сияла ароматная капля – все, что осталось от налитой себе Горским порции коньяка.

Вот мы и перешли к делу. На изложение возникшей у меня идеи ушло меньше четверти часа. Нет, можно было бы и быстрее, но Иван Федорович не угомонился, пока не вытащил из меня все подробности. Загонял, как на экзамене, честное слово…

– Что ж… мысль здравая, – заключил он, закончив допрос и как следует обдумав предложенное, на что у него ушло еще две порции коньяка. Впрочем, на трезвости мышления Ивана Федоровича этот факт, кажется, никак не сказался. – И я даже понимаю, почему ты не хочешь, чтобы Михаил пошел тем же путем. Но почему ты сам не хочешь учиться в Классах?

– У меня слишком много дел в Новгороде и незакрытый матросский контракт, а в Классах отсутствует возможность заочного обучения как класс, прошу прощения за тавтологию. И если свои дела я еще могу отодвинуть на год, то контракт – это серьезно. Прерывать стаж мне сейчас совсем не с руки.

– Что ж, понимаю. Только одно маленькое уточнение, Кирилл, – кивнув, тихо проговорил отец Михаила. – В Классах курсы не делятся на годы обучения.

– Как это? – удивились мы с Мишкой.

– Просто, – усмехнулся Иван Федорович. – При создании Воздушных классов за основу была взята система обучения, принятая в Кронштадтской навигацкой школе. Один курс включает в себя некоторый список общих и специальных дисциплин. Никаких «основ», «начал» и прочих вводных предметов, никакого разбиения по годам обучения. Каждая дисциплина дает полный набор необходимых знаний для будущих «китоводов». Когда курсант третьего класса сдает экзамены по ним, он переводится во второй, где изучает уже совершенно иной набор предметов. Ну а закончив первый класс, курсант получает лейтенантские погоны и отправляется по месту службы офицером Военно-воздушного флота. Время обучения не лимитировано, хотя, конечно, держать курсанта в одном классе по десятку лет никто не станет.

– То есть вы хотите сказать, что, отправившись в Китеж, Михаил пробудет там не год, а больше? – удивился я. Да и Мишка, признаться, тоже выглядел ошеломленным от таких новостей.

– Именно, – кивнул Иван Федорович и, повернувшись к сыну, улыбнулся. – Так что придется нам с тобой покопаться в программах обучения и постараться подобрать дополнительные предметы так, чтобы по возвращении тебе не пришлось догонять своих однокурсников по десятку дисциплин разом.

– Ох! – Михаил хлопнул себя ладонью по лицу.

– Ну-ну… Зато изученные в Классах дисциплины в училище тебе сдавать уже не придется. Оценки по ним, полученные в Классах, сразу пойдут в итоговый лист, – подсластил пилюлю старший Горский.

– Дела-а… – протянул Михаил.

– М-да. Тем более в Китеже мне сейчас точно не место, – заключил я.

– Добро. Я понял, что ты от своего не отступишься, – кивнул Иван Федорович. – И готов оказать помощь, но… Кирилл, студенческий клуб, ни один, подчеркиваю, не станет заступаться за чужого. Так что если хочешь поддержки от студенческого братства и соответственно студенческого совета, придется вступить в один из наших клубов.

– Это накладывает какие-то обязательства? – поинтересовался я.

– Посильная помощь клубу и его членам, – пожав плечами, сообщил старший Горский и, заметив мой взгляд, усмехнулся. – Не волнуйся, никто не станет требовать от тебя чего-то запредельного или… недостойного. Михаил, принеси Кириллу устав нашего клуба. Пусть ознакомится.

– Сейчас.

Мишка сорвался с места, и уже через пару минут передо мной лежала небольшая книжка, солидная такая, с золотым обрезом, в обложке из черной кожи с вытисненной на лицевой стороне буквой «В».

– Веди-клуб. В него еще мой прадед входил, – улыбнулся Иван Федорович, погладив книгу, и одним пальцем толкнул ее по столешнице в мою сторону. – Прочти. Тут немного. Будут вопросы – задавай Михаилу, а я, пожалуй, покину вас на некоторое время. Если задержусь, не разбегайтесь, дождитесь меня обязательно. Хорошо?

Мы с Мишкой кивнули. Дождавшись, пока Иван Федорович покинет гостиную, я погрузился в чтение устава. И чем больше я читал, тем больше мне нравилась эта идея.

Веди-клуб, как и здешние студенческие клубы вообще, не имел ничего общего с клубами по интересам, памятными мне по той жизни. Нет, я в них не состоял, но был наслышан. Здешние же студенческие объединения совсем другие.

Во-первых, в них входят студенты из разных университетов и их подразделений в пределах одной страны. Связи между клубами разных стран… не приветствуются.

Во-вторых, главы клубов в каждом учебном заведении входят в студенческий совет, или как его еще называют, Собрание нижней скамьи, которое участвует в управлении университетом наряду с ученым советом, в свою очередь именующимся Собранием верхней скамьи и состоящим из преподавателей. Возглавляет этот «двуспальный» орган управления ректор. А контролирует их попечительский совет, в который могут входить лишь бывшие студенты конкретного учебного заведения либо его преподаватели… Получается очень замкнутая система, не приемлющая сторонних лиц.

В-третьих, основной смысл студенческих клубов здесь – это связи… Студенты и курсанты, входящие в один и тот же клуб, всегда могут рассчитывать на помощь собратьев как в пределах учебного заведения, так и в обычной жизни. И клуб – это навсегда. Независимо от того, учится его представитель или давно закончил обучение, он остается в составе клуба до тех пор, пока сам не объявит о своем выходе и не положит свой перстень на стол в зале собрания, где был когда-то принят в братство. Есть еще один вариант… из клуба могут исключить за недостойное поведение. При этом само понятие «недостойного» трактуется весьма широко. Так, например, осужденные за кражу, убийство, разбой, мошенничество, измывательства и работорговлю исключаются из состава клуба без всяких условий. Хотя убийство на дуэли в этот список не входит. И даже если выжившего участника посадят, из клуба он не вылетит. А вот «севших» по политическим мотивам исключают лишь в том случае, если для своих противоправных действий они пользовались предоставленными клубом ресурсами… или вели агитацию среди членов клуба. Но в этом случае даже приговор суда не нужен. Собрание клуба выпихнет такого баламута, как только он попытается привлечь к своей деятельности хоть одного члена клуба. Болтать – пожалуйста, сколько угодно. А вот делать из клуба политический кружок не стоит. Последнее правило, как я понимаю, из новых… Ну, точно. И введено оно было в год, когда Московское княжество подавило восстание восторженных идиотов, возмечтавших о всеобщем равенстве и решивших пойти по стопам французской революции.

М-да, очень подробный документ. Тут даже понятие клубной тайны имеется. Единственное, чего я не нашел в книге, это условия вступления. А хотелось бы. Прочитав эту книжицу, я заимел серьезное желание вступить в клуб. Полезная штука!

Но тут меня просветил Михаил, до этого сидевший в кресле тихо, словно мышь. Я захлопнул книгу и, повернувшись к приятелю, потребовал объяснений. И получил их.

– Есть два типа вступительных испытаний, – проговорил он, и в тоне Михаила я расслышал недовольные нотки. – Первое… самое распространенное. Задание клубного собрания. Не унизительно, но неприятно, поскольку всегда связано с нарушением общественного порядка. И хорошо еще, если в самом университете, там преподаватели готовы к подобным выходкам, поскольку все клубы проводят прием неофитов примерно в одно и то же время. А вот если в городе… ну, от городовых придется побегать точно. Собственно, основная задача не столько сотворить что-то эдакое, сколько не попасться и не проболтаться о том, какое именно братство выдало задание. В последнем случае дорога в клубы будет закрыта навсегда. Болтуны никому не нужны. Но в твоем случае, скорее всего, будет второй вариант… Хотя и первый не исключен.

– И что же это? – спросил я. Носиться по городу по такой холодине, для того чтобы сотворить какую-то глупость во славу клуба, мне совсем не хотелось.

– Удиви, – выдохнул Михаил.

– Не понял.

– Да чего тут непонятного? Нужно сделать или продемонстрировать что-то такое, что удивит клубное собрание. Что-то оригинальное и… небесполезное. Иными словами, требуется доказать клубу, что ты не серая посредственность, ищущая опоры, а способен и сам быть полезным своим собратьям.

– Поня-атно. – Второй вариант мне понравился намного больше. Осталась сущая мелочь… найти, чем я могу так удивить собрание. Артефакты? Мм… возможно. Возможно.

Нашу беседу прервал ворвавшийся в гостиную Иван Федорович. И был он не один.

– Ну что, господа курсанты-слушатели… все обговорили? – улыбнулся он и подтолкнул стоящего рядом рослого детину в классической «тройке» в нашу сторону. – Кирилл, мой сын уже знаком с сим молодым человеком. Думаю, тебе тоже это будет полезно… если я оказался прав и ты возжелал присоединиться к нашему братству. Впрочем, если даже это не так, знакомство все равно не бесполезное. Итак, знакомьтесь, глава Веди-клуба в штурманском училище Ладожского университета Гревский Нил Нилович.

– Кирилл Миронович Завидич. Рад знакомству. – Мы с Михаилом одновременно поднялись с кресел, и я отвесил гостю короткий поклон, одновременно окинув Гревского взглядом. Старший курс. Высокий, поджарый. Глубоко посаженные глаза, узкое лицо с резкими чертами. Ухоженные, хотя и совсем не густые, усы и бородка-эспаньолка. Строгий темный костюм… интересный тип.

– Взаимно, Кирилл Миронович, – мягко улыбнулся Нил и протянул руку.

Обменявшись рукопожатием, мы вновь разместились на своих прежних местах. Гревский устроился на диване. Об угощении хозяин дома, очевидно, успел распорядиться еще до того, как вошел в гостиную, поскольку не успели мы рассесться, как в комнату вплыла кухарка, тут же принявшаяся расставлять на столике между нами чайные принадлежности. А тем временем старший Горский принялся просвещать нового гостя о причинах столь поспешного приглашения.

Вот интересно, неужели Иван Федорович действительно был так уверен в том, что я решу вступить в клуб? Впрочем, а кто бы отказался? Перспективы, связи… помощь? Ну, чем смогу – помогу. Но ведь это правило работает в обе стороны, не так ли?

– Я понял, Иван Федорович, – выслушав хозяина дома, проговорил Гревский. Довольно резко сказал, между прочим. Нил перевел взгляд на меня и покачал головой. – Честно говоря, мне не по душе идея вступления человека в наш клуб, когда единственной причиной для этого шага является желание решить свои частные проблемы за чужой счет. Это…

– Стоп-стоп, – нахмурился старший Горский. – Кто говорит о решении проблем за счет ресурсов клуба? Кириллу…

– Позвольте мне, Иван Федорович? – остановил я хозяина дома. Тот кивнул. – Благодарю. Нил Нилович, я понимаю ваше возмущение, но оно лишь результат невольного заблуждения. Прошу вас, выслушайте меня, а потом… примите решение. Каким бы оно ни было, я не стану его оспаривать. Согласны? – Проговорив всю эту витиеватость, я глубоко вздохнул. Кто бы знал, где и когда мне пригодятся уроки риторики и этикета!

Гревский помолчал, смерил меня до-олгим взглядом и… кивнул. Ну, понеслась.

На объяснения у меня ушло около получаса, а в итоге…

– Ха, это будет интересно. Слушатель-заочник в студенческом братстве… По-моему, такого не было уже лет сорок, – усмехнулся Гревский и поднялся с кресла. – Что ж… завтра в восемь вечера состоится собрание клуба. Михаил вас проведет. Удивите нас, Кирилл Миронович, еще раз, и принятие в клуб у вас в кармане… Засим откланяюсь. Прошу прощения, Иван Федорович, что не могу задержаться. Время позднее, а сессии никто не отменял. Всего хорошего, господа.

– М-да, интересный рассказ. – Офицер отошел от окна и, взглянув на вытянувшегося по струнке визитера, стоящего в центре кабинета, кивнул: – Благодарю за информацию. Вы свободны, капитан, и… передайте мою благодарность вашим людям за проявленное участие. Их просьбы будут удовлетворены в обязательном порядке в ближайшее время. Я прослежу.

Тот щелкнул каблуками и, склонив голову в коротком поклоне, покинул кабинет начальника почти уставным шагом.

– Ох, уж мне эти «летуны» с их гонором. Как будто не под одним адмиралтейством ходим. Пф… – Хозяин кабинета покачал головой вслед закрывшейся двери и, шагнув к столу, вызвал секретаря: – Прикажи подать экипаж, хочу прокатиться за город.

– Будет исполнено.

Хозяин кабинета прошел к неприметной двери в углу кабинета и, отворив ее, оказался в небольшой комнате отдыха. Китель полетел на диван, скрипнули дверцы гардероба… а через четверть часа неприметный синий «Моран-V» уже вез одетого в цивильный костюм офицера по загородному тракту в сторону имения одного старого и надежного друга. Ну, в самом деле, не обращаться же к его сыну напрямую? Невместно.