Эпилог

В палате монотонно тикали часы. Очень тихо, но очень навязчиво. Они отбивали ход времени, который не имел уже никакого значения. Ведь я вне времени, вне прошлого и вне будущего. Я зависла где-то на неизвестном меридиане, загнанная в угол собственными страхами.

Я открыла глаза и посмотрела на Алекса, который сидел на стуле напротив.

– Тебя завтра выписывают, Кэт. Твоя мама приедет вечером. Я встречу ее в аэропорту.

Я кивнула и снова прикрыла веки.

– Вчера закончился суд. Обвинение вынесло приговор – смертная казнь.

Я приоткрыла глаза и глубоко вздохнула.

– Если бы не ты, я бы никогда не вышел на него. Я не поймал бы этого сукиного сына, и он бы продолжил убивать. Даже не знаю, как тебе это удалось – ухватиться за ниточку и распутать такой чудовищный клубок. Оно словно проходило мимо меня. Я зациклился совсем на другом и не видел самого очевидного.

– Случайно, – прошептала пересохшими губами и отвернулась к стене.

Случайно разрушила все. Свое счастье, жизнь. Свое «время».

– Ты не представляешь, что творилось на суде, Кэт. Мы боялись, что его линчуют прямо там, пришлось охранять ублюдка. Хотя я сам бы оторвал ему яйца и заставил сожрать.

– Когда приговор приведут в исполнение?

– Через восемнадцать месяцев. Я могу похлопотать, чтобы тебя пустили присутствовать.

– А Эрик? Как он?

– Его забрала бабушка, увезла в Лос-Анджелес. Будет жить у нее. Он справится. Он молодец, помогал следствию. Ты даже не представляешь, что мы нашли в доме этого психа. Сукин сын держал в подвале кучу фотографий, пряди волос, видео. Он устроил там себе музей, лабораторию. С личными серверами, коммуникациями и выходами на сотовую связь, на правительственные сайты, на банковские и учебные учреждения. Свое первое убийство он совершил много лет назад. Он признался на суде. Ублюдок с таким упоением рассказывал об этом, что у меня волосы шевелились на затылке. Хэндли убил мать Данте. Это была его первая жертва. Оказывается, они встречались в колледже, и она его бросила, уехала учиться, потом встретила Марини и вышла замуж. С того момента у психа поехала крыша. Он обвесил ее фотографиями весь подвал и считал, что спасает ее от грехопадения. В его понимании Марини возомнил себя богом, а Хэндли погряз в сатанинской библии, где все вывернуто наизнанку. Он строил свои гениальные теории по созданию мира. Вернулся в Техас, там у его отца остался дом и ранчо. Продолжил обучение и несколько раз был арестован за развратные действия по отношению к несовершеннолетним. Как ему удалось скрыть сей факт, когда он устроился преподавателем, никто не знает. Впрочем, с его хакерскими способностями он мог подделать что угодно.

Элизабет столкнул с лестницы после того, как та обнаружила его маленькую педофильную тайну. Конченый извращенец дрочил на фото пятнадцатилетних девочек и имел личную видеотеку с детским порно. Сукин сын когда-то был отличным хакером. Он взламывал защиту компьютеров и один раз даже был арестован за взлом правительственного сайта, но отделался легким испугом. Ему повезло, мать его, это сохранилось в архивах, но кто мог подумать о хакере в таком возрасте, мы привыкли, что это, в основном, молодежь. Хэндли в свое время изобрел уникальную программу по проникновению во всемирную сеть. Некий особенный вирус, который мог распространяться со скоростью звука и считывать информацию.

В то время никто не слышал ни о чем подобном. Это сейчас никого не удивишь. Его изобретение признали преступной деятельностью, чуть не заперли его за решетку, уволили из университета, а потом через время нечто подобное выпустили на рынок. И гений обиделся на весь мир, но особенно на русских блондинок. Ему удалось восстановить свое «доброе» имя и устроиться преподавателем истории в колледж.

Кстати, он встречался с девочками на съемных квартирах. Надевал маску и черный плащ на голое тело, контактные линзы, чтобы создать иллюзию сношения с самим Сатаной. Он верил, что это сам Дьявол через его тело берет этих Ангелочков.

Его идеей фикс было подставить Марини, продолжая свою месть его матери.

Я слушала, как сквозь вату. Какая-то часть меня торжествовала, а какая-то была заморожена безразличием. Полным равнодушием к происходящему. Повернулась к Алексу и тихо спросила:

– Данте был на суде?

– Да. На первом слушании. Потом уехал. С него сняты все обвинения… По этому делу, естественно. Неделю назад он продал дом и уехал с Чезаре в Италию. Конечно, там не просто будет до него добраться, но…

Я почувствовала, как по щекам потекли слезы.

– Уходи, Алекс. Уйди, пожалуйста.

Он встал с кресла и откашлялся, а я закрыла глаза. Пусть уйдет. Пусть оставит меня в покое. Все пусть оставят меня в покое.

Когда за Алексом закрылась дверь, я протянула руку к столику и открыла ящик. Достала сложенный вчетверо лист бумаги. Открыла и почувствовала, как слеза скатилась по щеке, вниз по шее, за шиворот.

И все. И никакой подписи, но я знала, что это от него.

От отчаяния хотелось выть и грызть подушку, я глотала слезы, а они беспрерывно катились по щекам.

Все было слишком хорошо, чтобы быть правдой.

– Это один из самых престижных банкетных залов в Нью-Йорке. Ты должна посмотреть, Кэт. Я уже сказала Алексу и уверена, что ему понравится.

– Мам, я немного занята. У меня важная встреча с клиентом. Мне назначено на десять, и я опаздываю.

Вышла из машины и, задрав голову, посмотрела на высотное здание с многочисленными зеркальными окнами.

– Какие могут быть клиенты, когда через месяц свадьба?

– Мам, ну есть-то хочется. Они после свадьбы уедут в Вегас, а я потом буду сидеть без работы.

– Я видела, какое кольцо подарил Алекс Стефани. Оно великолепно. Ты не грустишь, девочка? Когда я уже буду радоваться за тебя? Когда ты будешь счастлива?

Счастье… Какая зыбкая и ненадежная субстанция.

– Мам, мне пора. Я уже в здании.

Поднялась на лифте на двадцатый этаж. С недавнего времени я больше не работаю психологом. Я занимаюсь переводами с английского на русский и чаще всего перевожу встречи и конференции.

Посмотрела в зеркало и поправила декольте строгого жакета, одернула юбку.

Какой длинный коридор, тысяча дверей и очень мягкий ковролин, в котором утопают мои каблуки. Мне назначили встречу по мейлу. Обычно меня находили на сайте фрилансеров и присылали объем работы. Чаще всего это был перевод текстов, но иногда требовался устный перевод – нужно было переводить встречи и интервью. Неплохой заработок. Жизненные ценности меняются с потерями. За этот короткий промежуток времени я теряла так много, мне уже казалось, что я превратилась в совершенно другого человека. Я поняла, что больше не хочу и не могу копаться в чьих-то мозгах и проблемах. После попытки суицида меня пытались лишить лицензии, но ограничились запретом работать в больших учебных учреждениях. Только частная практика. А я решила, что из меня никудышний психолог, если я так и не смогла разобраться в себе, если не смогла доверять тому, кому всем сердцем хотела доверять.

Я остановилась перед стеклянной дверью и выдохнула. Выпрямила спину и решительно распахнула дверь.

А когда переступила порог – замерла. Ноги стали ватными.

Да, он стоял ко мне спиной, но я бы узнала его среди тысячи. И не по внешности, а по тому, как все мое тело отозвалось на узнавание, по тому, как сердце пропустило несколько ударов. Он медленно повернулся ко мне, и сердце подскочило к самому горлу. Я судорожно сглотнула. Внутри появилось чувство тревоги, понимание, что нужно бежать. Уходить. Сломя голову прочь. Но я намертво вросла в пол. Вместе с пронизывающим чувством дикой радости его видеть.

Господи! Он совсем не изменился. Совершенно, словно только вчера стоял напротив меня на парковке возле колледжа. Точно такой же. Безумно красивый, с этим пронзительным взглядом нереальных голубых глаз. Мне кажется, что я вспоминала их каждый день.

– Иногда выдержки хватает надолго… Слишком долго… а потом взрыв – и от ломки болит все тело. Невыносимо. Так болит, что хочется сдохнуть.

Сделал пару шагов ко мне, а я закрыла глаза, чувствуя, как слезы обожгли веки.

Подошел. Очень близко. На расстояние дыхания. И я услышала, как повернулся ключ в замке.

– Ты думала обо мне?

Каждый день. Каждую секунду, каждое мгновение. Взял за руку, и я поняла, что он рассматривает шрамы на запястье, почувствовала, как его губы коснулись кожи и вздрогнула.

– Посмотри на меня.

– Не могу, – голос сорвался, и из-под опущенных век потекли слезы.

– Можешь. Открой глаза. Посмотри на меня, Кошка.

Я медленно подняла веки и встретилась с ним взглядом. Полетела в бездну. Быстро. На сумасшедшей скорости, так что дух захватило.

Облокотился на дверь двумя руками, преграждая все пути к отступлению.

– Тебя так долго не было… – прошептала и не узнала собственный голос.

– Я думал.

– О чем?

– О том, как будет звучать имя Кэтрин Марини, когда его произнесет католический священник.

Я резко выдохнула и почувствовала, как подгибаются колени.

– И как… оно будет звучать?

– Как и должно звучать имя моей женщины.

В сумочке разрывался сотовый, а я смотрела ему в глаза и понимала, что весь мир исчез. Он взорвался. От него остались руины, как после ядерного апокалипсиса.

– Скажи, что любишь…

Растворяюсь в арктических льдах. Холод обжигает кожу…

– Люблю.

– Скажи, что никогда не бросишь… – сжал запястье, проводя пальцами по шрамам.

– Никогда…

– Если ты лжешь…

Протянула руку и провела ладонью по колючей щеке, видя, как потемнел его взгляд, как сошлись на переносице густые идеальные брови.

– Ты можешь убить меня… если я лгу.

– Непременно так и сделаю, Кошка. Но у тебя еще восемь жизней… Целых восемь… И я буду убивать тебя бесконечно…