Книга: Я – пророк без Отечества. Личный дневник телепата Сталина
Назад: 7 октября 1939 года, Минск
Дальше: 12 октября 1939 года

8 октября 1939 года, Брест

Лейтенант Войцеховский предложил устроить, как он выразился, ментальную проверку беженцев и перебежчиков, доставленных из Бреста, Августова и Гродно. Я, конечно, согласился, поскольку очень хотел быть нужным и полезным советской власти не только в качестве артиста.
Безусловно, никакими утвержденными методиками я не пользовался, ибо таковых не существует. Моя задача заключалась в том, чтобы прослушать мысли беженцев и определить степень их враждебности к СССР. То есть рядовой беженец, как правило, рад тому, что оказался в Советском Союзе, поскольку тем самым уберегся от преследований и возможной гибели. Конечно же, людей беспокоит содержание, питание, будущее трудоустройство, языковая проблема, но это как раз нормально.
Однако, как показывает практика того же НКВД, в среде беженцев оказываются и агенты Абвера, и диверсанты. Мои скромные способности не позволили бы определить, кто есть кто, но я бы смог выявить подозрительных субъектов, а уже следователи докончат начатое мною.
Проверку обставили как опрос перед обедом: беженцы, продвигаясь в очереди в столовую, отвечали на несколько вопросов дежурного, задерживаясь у его столика буквально на несколько секунд. Этого времени мне вполне хватало, чтобы понять, о чем думает человек и что он скрывает.
Тревогу и страх испытывало большинство, однако у троих человек эти понятные эмоции были выражены резче и четче – я бы сказал, что эта троица боялась разоблачения.
Хотя, надо признать, они умело скрывали свои чувства и обладали существенной закалкой. Представились они как Мачей Колодзейский, Казимеж Пестшиньский и Энджей Дуда.
Чтобы легче было понять, почему именно этих людей я выделил из толпы, расскажу немного о ходе проверки.
Беженец, который проходил перед Энджеем Дудой (звали его, по-моему, Влодзимеж), размышлял о том, где ему взять свежего молока для дочери, а вот Энджей постоянно повторял про себя имя своего командира, настраивая себя на «выполнение задания». Мелькали воспоминания о разведшколе, о «куче рейсхмарок», о фольварке на завоеванных землях…
В общем, лично у меня не оставалось ни малейших сомнений в том, что Дуда никакой не беженец, а шпион-диверсант, хоть и начинающий.
Казимеж Пестшиньский отличался прежде всего лютой ненавистью ко всему советскому. Он просительно, угодливо даже, улыбался, кланялся, но мысли его были тяжелы как свинец – этот человек был готов убивать направо и налево.
Сперва я решил, что он один из тех, кого советская власть лишила капиталов или «родового гнезда», но нет. Казимеж всегда занимал невысокие места в обществе и польской армии – был он из крестьян, а служил в звании капрала.
При этом было заметно, как сознание Пестшиньского справляется с совестью – ведь Польша была завоевана Германией, а Казимеж, получается, верно служит немцам. Но этот человек постоянно убеждал себя, что «герман» наведет порядок, что «герман» оценит его верность и так далее.
Что же касается Мачея Колодзейского, то им оказался чистокровный немец по имени Дитрих Цимссен. Польский он знал на «четыре с плюсом» – акцент был заметен.
Этот человек был спокойнее описанной парочки и гораздо опаснее их – опытный разведчик. Однако для меня его секреты не существовали, и лишь самому Цимссену казалось, что его голова – надежный сейф. Я «открыл» его без ключа.
После проверки я обо всем доложил лейтенанту Войцеховскому, а он уже передал дальше. Что с выявленными мною врагами СССР случилось дальше, я не знаю – их арестовали в тот же день и куда-то увезли.
Назад: 7 октября 1939 года, Минск
Дальше: 12 октября 1939 года