Осень 1939 года, Брест
«Мне устроили проверку на самом высоком уровне – собрали научную комиссию из профессоров, под руководством академика Орбели. Русский я знал плоховато, поэтому переводчиком служил товарищ Войцеховский, лейтенант НКВД, которого ко мне приставили.
Для начала профессор Шевалев спросил меня, действительно ли я читаю мысли. Я ответил в том смысле, что да, но это не собственно чтение как таковое. Никаких букв и слов я не вижу, воспринимается звучание, часто крайне запутанное, перебиваемое мыслеобразами – как бы картинками. Правда, именно мыслеобразы помогают мне понять, о чем думает человек, языка которого я не понимаю. Например, португалец или даже японец. Образы, которые возникают в человеческом мозгу, интернациональны и не зависят от языковых барьеров.
Разумеется, нужно немало времени, чтобы освоить этот, если можно так выразиться, универсальный язык. Думаю, лично мне потребовалось не менее пяти-шести лет, чтобы понять ход мысли, явленной в мыслеформах.
Трудность здесь в том, что мыслеформы не сменяют друг друга строго по порядку, как кадры кинопленки. Образы часто «скачут», выпадая из сознания, сменяются другими, появляются снова, трансформируются под влиянием эмоций и так далее.
Затем профессор Мясищев организовал двенадцать профессоров из Ленинграда, которые одновременно давали мне задания. Он разбил свою «команду» на пары – один человек из двойки давал задания, а другой мешал, пытаясь внушить мне, что выполнять поставленные задачи нельзя.
Тем не менее я вполне преуспел, выполнил все задания, не сбившись, и даже установил, кто какое задание мне давал, а кто сбивал противоречиями.
Затем Мясищев изменил тактику: стал отдавать сложные задания, состоявшие из десяти-пятнадцати действий.
Например, «подойти к женщине, которая сидит в третьем ряду между полковником и брюнетом, попросить у нее красный карандаш, который нужно передать тому мужчине в седьмом ряду, у которого немного ослаблен узел галстука».
Ничего, я справился.
После подобного «вступления» комиссия продолжила опыты – по тематике так называемого «кожного зрения» или контактного видения.
Я с плотно завязанными глазами определял на ощупь цвета и читал текст – набранный крупным и мелким шрифтом. Профессор Мясищев отмечал вслух, что мои пальцы не прикасались к газете – я просто проводил рукой над текстом, при этом не закрывая прочитываемую строчку, поскольку пальцы скользили под нею.
В опыте по определению цветов использовалась цветная бумага, карандаши и краски 24 цветов. При этом я, надо признать, иногда путал черный и коричневый, синий и темно-зеленый, остальные цвета определял правильно, без ошибки.
Задачу усложнили: чтобы исключить влияние солнечного света, опыт по выявлению цветов поставили в подсобном помещении без окон, в полной темноте, не снимая повязки с моих глаз.
Результат был тем же, что и в освещенной комнате.
Профессор Рубинштейн выразил мнение о том, что если «кожное зрение» – факт, то оно не зависит от освещения, то есть имеет иной механизм, нежели зрение обычное, воспринимающее отраженный свет.
Опыт был снова усложнен – цветные листки и текст были накрыты листом ватмана. Я оговорился всего дважды, опять путая желтый цвет с оранжевым, а синий с черным – очень уж ничтожны различия в их восприятии.
Текст передовицы газеты читался мной – сквозь плотную бумагу – без ошибок.
Более того, я даже сам удивился тому, что смог определить цвета (не скрытые чертежной бумагой) с расстояния в 30 сантиметров. С такой же дистанции я различал достоинство разменных монет и год их выпуска.
К этому времени я заметно устал. Побаливала голова, а во рту ощущался привкус меди, и хотелось пить. Однако опыты я продолжил.
Профессор Мясищев предложил мне цветные квадратики, помещенные в конверты из черной бумаги.
Я верно определил цвета и попросил, чтобы конверты, предлагаемые мне «на опознание», были слегка мятыми – так легче «читать».
Ученые долго спорили о природе «кожно-оптического эффекта», но прийти хоть к каким-то выводам не удавалось. Глаз человека, как сказал академик Орбели, различает цвета, воспринимая электромагнитные колебания, но в данном случае это объяснение неприменимо.
Я набрался смелости (или наглости!) и предположил, что «контактному видению» помогает психодинамическое поле моего же мозга – оно как бы облучает или просвечивает предмет, и рецепторы пальцев улавливают отражение. Это повлекло за собой новую череду споров.
На следующий день большая группа врачей под руководством профессора Гиляровского подвергла мой хилый организм тщательному медицинскому осмотру, после чего члены комиссии составили акт о том, что Вольф Григорьевич Мессинг не является шарлатаном, а на самом деле обладает уникальными психологическими способностями, которые требуют дальнейшего изучения…
Вечером я вернулся в барак, где держали таких, как я, перебежчиков. Мне досталась отдельная комнатка, где можно было побыть с собой наедине. Тяжелые воспоминания об отце не давали покоя, но сомнений у меня не было: только в Советском Союзе я мог спастись.
