Ох, и неудобно устроены эти курортные квартиры! Ни подземелий тебе с каменными мешками, ни пытошной подходящей. Ну, скажите, как в таких условиях работать порядочному дознатцу? Как правильно организовать рабочее место, чтобы, значит, в одном углу жаровня с раскаленными клещами, в другом - дыба с колесом, в третьем - всяческие причиндалы палаческие, клещи там или уховерты - все фирменное, блестит и сияет, все чин-чинарем. В четвертом - какая-нибудь "коза" а может, "козел" или какая иная пыточная скотина позанозистей. Ну, посередке, естественно, стол, покрытый зеленым сукном, на столе лампа, свечей этак на тысячу, чтоб он, подлец, ослеп, а за столом старший дознатец во всей своей грозной красе. В мантии с капюшоном, с цепью на пузе для солидности, подрезает ногти кривым ножиком и поглядывает на преступника с превеликим предвкушением. А сам преступник, козявка-букашка, скорчился на железном табурете и уже от одной только атмосферы здешней колется вовсю, так что не остановишь.

Не было ничего этого в бунгало Великого Орка. За исключением упомянутого уже стола с зеленым сукном, за которым и восседал Властитель. Преступник же, разместился на легкомысленном плетеном стульчике, даже с некоторым удобством. А самое обидное, что самому дознатцу и бригаде ловил и вовсе сидячего места не досталось. Так и стояли вокруг наглого шкета-горлума, словно официанты какие. Как, скажите в таких условиях работать? Как наставлять закоренелых рецидивистов на путь истинный?

- Где мои зубы! - грозно вопросил Великий Орк, сверкнув желтоватым натуральным оскалом. - Где артефакты, спрашиваю?

- Про зубки свои у дантиста спросите, - нагло проквакал подозреваемый, - он вам все про них расскажет, дантисты зубками занимаются. Я же, как существо, вечно несущее культуру в массы, пусть даже и с черного хода, к вашим зубкам отношения никакого не имею. Так что, позвольте откланяться...

Тут Сенечка сделал ловкое движения и почти уже вывернулся из плетеного стульчика, но не тут то было! Гном тоже сделал движение, и не менее ловкое, так что Сенечка мгновенно оказался на прежнем месте, только не целиком, а без чувств.

- Эк ты его! - недовольно покосился на Дробилу Великий Орк. - Так и пришибить недолго. Очуху принеси! - Это уже было адресовано Старшему дознатцу, вновь переведенному в дворецкие.

- Вот еще, на всякую погань очух переводить, а потом сами же маяться будете, - заворчал хоббит, однако за очухом пошел.

Сенечка, между тем, ожил и принялся озираться по сторонам, словно не понимая, как это он, мальчик из интеллигентной семьи, попал в эту компанию.

- Ничего, сейчас очухаешься! - зловеще пообещал Дробила.

Чтобы очухать несчастного Сенечку потребовались усилия всей ловчей команды, то есть, Дробила держал, Ватерпас прицеливался, чтобы плеснуть очух из стакана в раззявленный, орущий рот гордума, а Василий давал руководящие указания, вроде: "Левее, правее, да голову ему держи, голову, чего руки-ноги держать, он ими не пьет..."

- Не пьет, а лягается, - пыхтел гном. - Ногами. А руками царапается!

- А головой кусается! - сообщил Ватерпас, отдергивая руку и расплескивая драгоценный очух по полу. Ничего, из стакана не получается, по-другому попробуем! Эй, кто-нибудь, имеется в этом доме клизма?

- У-у-у! - завыл горлум, вытягивая губы трубочкой, так что попасть в них было и вовсе невозможно. - Насилу-у-уют!

Ватерпас, между тем, набрал очух в личную клизму его Величества и опять подступил к пытуемому.

Хоббит, наконец, перестал руководить и включился в работу, то есть, ловко ухватил горлума за уши, что и решило исход операции в пользу ловчей команды.

- Ма-а-а-ма! - заорал Сенечка.

На первом "а" Ватерпас прицелился, на втором - ввел поправки на ветер и скорость цели, а на третьем, мощно сдавил грязно-розовую грушу и попал-таки!

Сенечка поперхнулся, глотнул, выпучил и без того немалые очи, закашлялся и потерял сознание.

Да, очух, это вам не банальный нашатырь, три капли на стакан воды, очух, это, знаете ли, такая штука...

Впрочем, чтобы оценить отрезвляющее действие этого чудесного препарата, нужно самому хотя бы раз очухаться, а нам с вами это не светит. Очух в широкую продажу не поступает, прежде всего, по причинам технологическим, то есть, из-за нехватки сырья, а именно - драконов и гоблинов. Так что, все суррогаты очуха, рекламируемые по телевизору, суррогаты и есть, сиречь - подделка, не стоящая даже того, чтобы ее понюхать.

Хотя, по слухам, один предприимчивый хоббит наладил, было производство очуха в промышленных масштабах. Он, этот ловчила, поставил перед драконьей пещерой телевизор со спутниковой антенной и включил его. Сначала все шло, как и полагается, то есть, дракон исправно плевался, соревнуясь в скорострельности с авиационной пушкой, гоблины-иммигранты, нанятые предпринимателем, разными частями тел прикрывали надрывающийся телевизор и, таким, образом, получали необходимую порцию драконьей слюны, после чего мирно отправлялись дозревать в заблаговременно припасенные братские бочки. Хоббит-бизнесмен весело потирал волосатые ручонки, просматривая прайс-листы знаменитых футбольных команд и политических партий. Как вдруг неожиданно случилась неприятность. Нет, гоблины не подвели, они честно отрабатывали свой глоток портвейна, не выдержал дракон. От просмотра телевизионных программ бедной рептилии стало дурно и ее, как и следовало ожидать, стошнило. Знаете ли вы, чем тошнит драконов? Если не знаете, считайте, что вам повезло, а если знаете, то вы и впрямь везунчик, потому что мало кому удалось пережить этот процесс. Так вот, драконов тошнит исключительно раскаленной лавой, причем цвет лавы...

Нет, не будем об этом. А вдруг кто-нибудь завтракает?

Короче говоря, от телевизора остались... В общем, никто не знает, что там осталось от телевизора, потому что копаться в застывшей драконьей, э-э, лаве, дело, знаете ли, неблагодарное. Предпринимателя привлекли и оштрафовали за негуманное обращение с разумными рептилиями, а о гоблинах, естественно, никто не вспомнил, потому как, паспортов у них не было, и все такое...

Как бы там ни было, очух мощной струей ворвался в Сенечкино сознание, доселе подобное болоту с дремлющими под маслянистой пленкой гадами и, казалось бы, навсегда, подернутое зловонной дымкой Колы. Активные составляющие очуха, подобно трудолюбивым бойцам студенческого строительного отряда, выгребли зловонную грязь, осушили болото, где надо насыпали песочка, где надо - посадили березки и араукарии.

Солнце взошло над насильственно облагороженными пустошами Сенечкиной души, и он раскаялся. Впрочем, всяческая пакость не исчезла вовсе, а только затаилась до времени. Вот она поблескивает ржавыми глазками между кочек, пованивает тухлым яйцом из простодушной на первый взгляд бочаги. И еще, глядите-ка, это она разлеглась бесстыдным полиэтиленом рваного пластикового пакета на солнцепеке меж невинных березок, и ждет, сволочь, пока ее количество перейдет в качество. И дождется ведь, гадина, Тут не одна доза очуха нужна, а целая очухотерапия.

Действие очуха мгновенно, но результаты подчас непредсказуемы!

Глаза очухавшегося горлума расцвели, подобно бравым гвардейским цветам-фанфарам и вострубили, если, конечно, к глазам можно применить это слово. Бледно-зеленые, истерзанные Кокой губы полыхнули обжигающим ультрафиолетом и выдохнули:

- Вот это кайф!

После этого Сенечка рассказал все.

Он рассказал о своем прыщавом детстве, о первых мучительных симптомах полового созревания, о том, как в молодости торговал желаемым, выдавая его за действительное, и о том, как его за это били. Он рассказал об украденной у соседа по парте шариковой ручке с неприличной картинкой внутри и о зеркальце, которой подкладывал под стол училки, чтобы потом с выгодой для себя поспорить с одноклассниками на предмет цвета нижнего белья. Спор, кстати, разрешился вничью, потому что, белье, как таковое отсутствовало. И как его опять били, на этот раз училкин ухажер. Рыдая от собственной откровенности, он поведал смущенным дознатцам о бутылке отцовского коньяка, к которой тайком прикладывался. Не забывая, впрочем, доливать туда схожий с коньяком по цвету чай. Маленькая хитрость не помогла, и его опять били. На этот раз пороли ремнем.

Кайф от очуха был необыкновенный, не имеющий ничего общего с прочими кайфами. В нем была необъяснимая, неизведанная доселе Сенечкой сладость раскаяния и добровольного признания во всех грехах. Это было нечто!

Компания следаков, сам Великий, зашедшая на минутку жена Великого и любопытная челядь - все без исключения впали в некий транс под действием Сенечкиного рассказа. А Сенечка не умолкал! Он фонтанировал со всех сторон, подобно подбитой подводной лодке, струи его красноречия били справа и слева, сверху и снизу, и все находящиеся в комнате понимали - скоро конец. То есть, не Сенечка иссякнет, об этом не могло быть и речи, нет, все окружающие пойдут ко дну, если немедленно не бросятся затыкать дыры его речевого аппарата. Но сил не было, и воли не было, и вот уже не стало совсем ничего...

Но тут в пускающей последние пузыри, тонущей комнате раздался рев Великого Орка. Нет, не зря он все-таки был Властителем, ой, не зря. Неважно, какие у тебя зубы, была бы в порядке глотка.

- Заткнись! - зарычал Великий Орк.

На Сенечку это подействовало мало, а вот на подданных - очень даже подействовало. Подданные немедленно развили бурную деятельность по затыканию Сенечки и немало в этом преуспели.

Изловчившись, изобретательный Дробила воткнул горлуму в рот кляп. Точнее, затычку от бочки с пивом. Затычка была снабжена краном, который можно было открывать-закрывать по мере необходимости.

- Где украденные тобой челюсти! - отдышавшись, спросил Великий Орк и сделал знак Дробиле, чтобы тот отвернул кран.

- ... когда я состоял в комплексной банде сатириков-юмористов, - запенилось из открытого крана, - мы делали вот так...

Как делали комплексные сатирики-юмористы, осталось неизвестным, поскольку Дробила поспешно завернул кран.

- Какая гадость, - искренне возмутилась Великая Оркиня, - надо же, до чего мальчика довели! С кем связался, с сатириками-юмористами! Хуже этого ничего и быть не может! А вдруг они за ним придут?

- Успокойся, милая, - Великий Орк погладил супругу по нежно-зеленому запястью, - Их всех сожгли и пепел по ветру развеяли.

- А вот и зря развеяли, - встрял Василий. - Их не развеивать надо было, а в Ородруин бросит. Живьем. Теперь этот пепел летает, где попало, а он, между прочим, заразный.

- Точно, - пробасил Дробила. - То-то меня время от времени на шуточки пробивает! Чувствую, что вот-вот ляпну какую-нибудь гадость, а удержаться не могу. Это все они, сатирики с юмористами в придачу. Летают, понимаешь ли, то в пиво попадут, то на воблу сядут. Спасу нет!

Хоббит осторожно подошел в корчившемуся в мучительных спазмах горлуму и сообщил:

- Надобно бы крантик-то приоткрыть, а то лопнет малец. Эвон, как его болезного от правдивости колбасит! Смотреть больно. Кто же знал, что очух так на него подействует?

- Это, наверное, опасно, - Великая Оркиня посмотрела на мужа. - Может быть, я пойду к себе. А ты, милый, будь поосторожней, береги себя!

- Ну, ступай, - облегченно согласился великий Орк. - Тут и впрямь даме не место. Допрос, все-таки. Да еще и с применением спецсредств.

- Открывай, только чуть-чуть, - скомандовал Властитель, отворачиваясь от заткнутого Сенечки. - Полегоньку, а то не ровен час, брызнет!

Дробила осторожно повернул ручку крана. Теперь из Сенечки доносилось невнятное шипенье, в котором можно было разобрать отдельные слова:

- ... ваучер... доу-джонс... оффшоры... риэлтер...

- Это он, видать, на бирже играл, а может, политикой занимался, - пояснил грамотный Василий. - Надо же, такой молодой, а уже столько насвинил!

Постепенно из Сенечки, как из свежеоткрытой пивной бочки, вышла пена и потекла чистая, ядреная правда.

Ну-ка, приоткрой пошире, а то слов никак не разобрать, - сказал Великий Орк.

Дробила повернул кран и все, наконец, услышали правдивую историю о похищении артефактов.

"Душа горит, а сердце плачет! - возвестил горлум, - Но бабок нет, а это значит, что напрочь обломился кайф, и не поднять его никак. Ни на земле, ни в небе звездном, не отыскать задаром дозы! Пылает бедная душа, а кайфа нету ни шиша!

- Чего это он? Никак стихами заговорил! - Ватерпас задумчиво почесал нос. - Никак не врублюсь, чего у него там с душой, пожар, что ли?

- Это побочное действие очуха сказывается, - объяснил Василий. - Стишки-то, между прочим, так себе.

- Ага, - понял Ватерпас, - а вот у меня после очуха затылок чешется, и ругаюсь я почем зря. Только не в рифму, а просто так.

- Это потому что у тебя таланта к стихам нет, вот ты и ругаешься прозой, а у горлума, видать, есть, вот он и чешет в рифму.

- А к ругани, у меня, стало быть, талант есть, - пробормотал Ватерпас и задумался.

... храпит с похмелья грозный страж, ну чуя поступи дрожащей и от луны, в окно глядящей, морозом пробирает аж!

- Ишь ты, размер сменил! - восхитился хоббит. - "Морозом пробирает аж!" Сильно сказано!

- Это кто был с похмелья? - проворчал Дробила. - Я что ли? И вовсе я не храпел!

...кроваво-ржавое железо оскал свой до поры таит, достаток серебро сулит, но злато боле мне любезно!

- Надо же, как него получается, только вот про что это он? - сказал простодушный Ватерпас.

- Про артефакты, конечно. Железо, серебро, золото... Это же про наши зубы! - вскричал Дробила, обрадовавшись, что и он, простой боевой гном, кое-что смыслит в поэзии.

- Не про ваши, а про наши! - уточнил Великий Орк. - И не ори так, вдруг спугнешь! Если он еще и заикаться начнет, тогда пиши пропало! Ничего не добьемся.

Но Сенечка и не думал заикаться. Иногда он, правда, спотыкался, не попадая с разгона в размер или тормозя с рифмой, но в целом получалось довольно гладко, хотя и не всегда понятно. Но разве существует всегда понятная поэзия? То-то! В общем, речь его потекла длинными плавными периодами, как выразился один непризнанный классик.

... и драгоценны причиндалы, хватает дерзкою рукой. Беги скорее, отрок мой, забрав сокровища немалы, пока не пробудился жмот, что и за грош тебя убьет!

- Это кто это "жмот" и кого это "за грош убьет"? - возмутился Великий Орк. - Это я что ли жмот? Да я за грош и мухи не обижу! А за такие вирши - запросто убью. Хорошо хоть Оркесса ушла, не для ее нежных ушей такие слова!

- Тс-с! Ваша Зеленая Светлость, это же гипербола! Сейчас начнется самое интересное! - хоббит прижал палец к губам.

... у крестьянина три сына. Старший - умный был детина, средний был и так и сяк, младший - вовсе был дурак...

- Опять размер ломается. Да к тому же я это где-то слышал... или читал. - Поморщился старший дознатец.

А Сенечка, между тем, вошел в поэтический раж. Так неопытный пилот входит в глубокое пике, не зная, сумеет он выйти из него или нет. Стихи, правда, получались разного размера, словно пирожки у начинающей хозяйке, но суть стихотворения не в размере и не в содержании. А в чем? Если продолжить сравнение с пирожками, то в начинке. А еще пирожки должны быть горячими. Вот с этим все было в порядке.

... Золото - королеве! Слуге - серебром звенеть. Искусному мастеровому, для ремесла - медь. - Что ж, хорошо, - сказал барон, в рыцарском зале, один. - Но тот, кто владеет холодным железом - тот и этим и тем господин!

- Здорово сказано! - Восхитился Великий Орк. - Я тоже так думаю, железо - главнее всего! Да он и впрямь, поэт!

- Это не он,- пояснил грамотный хоббит. - Это один человеческий варлок сказал. А он только повторяет. Я же говорю, свои стихи у него кончились, сплошной плагиат пошел. Давай, Дробила, закрывай кран...

- Подожди, - остановил гнома Великий. - Мне кажется, в том, что он говорит, есть определенный смысл. А последнее стихотворение вообще, сильно смахивает на пророчество.

- Вот я и говорю, чисто варлочьи стихи, - не унимался Василий. - Закройте его поскорее, а не то он нам такого напророчит...

- Ты лучше не пререкайся с начальством, а записывай, что он там несет. - Великий сурово посмотрел на бывшего дворецкого, отчего тому сразу захотелось пить. - Ты хоть записываешь?

- Записываю, - пискнул Василий и продемонстрировал серебристую коробочку японского диктофона, выигранную им в кости у какого-то Черного Карачуна.

Между тем у Сенечки уже голова кружилась от собственной правды.

... Этап на север, срока огромные... - немелодично, но с большим чувством затянул, было, он, но тут в кране что-то заперхало, видно правда кончалась, а может быть, очух переставал оказывать свое действие.

Возникла пауза.

- Он еще и поет, зараза! - восхищенно сказал Дробила. - Надо же, какой разносторонний!

В ответ кран фыркнул, свистнул, и из него полилось: " Я люблю тебя, Россия...". И опять зашипело и забулькало, так что слов было не разобрать.

- Ну, в общем, все ясно, - задумчиво сказал Великий Орк. - Сейчас позовем Панзутия, прокрутим ему запись, и он все нам растолкует. Можно закрывать. - Он махнул лапой Дробиле.

Дробила с видимым удовольствием крутанул ручку, но, как всегда не рассчитал своих сил, потому что ручка сломалась, и остатки правды-матки хлынули на пол прямо-таки рекой. Конкретного ничего разобрать не удавалось, уж больно бурен был поток, но по мощному запаху чувствовалось, что это именно она - правда!

- А чего она такая вонючая? - спросил Дробила, когда все, включая Великого Орка, зажимая носы, выскочили из комнаты и расселись на крылечке, подышать нормальным воздухом, то есть, таким, в котором содержание правды не превышает допустимых для здоровья гоблина пределов.

- А потому что, пока до правды докопаешься, она завсегда протухнуть успеет, - пояснил мудрый хоббит. - Правда - она только сначала чистая, оглянуться не успеешь, а она уже голая, после чего естественным образом становится правдой-маткой. Хотя, все-таки непонятно, правда- матка есть, а правды-детки никто и в глаза не видел. Правду-матку принято резать, само собой, она после этого долго не живет. Здоровье не то. Время идет, и вот уже правда горькая, как поцелуй старухи. Смотришь, а правда-то взяла и померла, хорошо, если одна, а то так вместе с кем-нибудь и помрет. И, что характерно, всегда найдется кто-то, кто ее похоронит. В могилу иногда кладут собаку. Так что, когда до нее удается, наконец, докопаться, она уже того... испортилась.

- Кто испортился, правда или собака? - спросил Ватерпас.

Но ответить на этот актуальный вопрос старший дознатец не успел.

- Эй, ты, правдознатец, что-то ты разговорился сегодня! - прервал его Великий Орк. - Ступай-ка, позови Панзутия, да распорядись, чтобы после этой правды в моих покоях убрали и проветрили, как следует. Ну, живо!

Василий нехотя поднялся, пожал плечами - что, мол, с начальством поделаешь, и удалился.