Несмотря на то, что гремлин Бугивуг всю свою сознательную жизнь провел можно сказать, в науке, как нам уже известно, ему даже посчастливилось работать с великим естествоиспытателем Николасом Тесла, все равно, первой и вечной любовью его оставались самолеты. О, как же он завидовал своим собратьям-гремлинам, получившим распределение на всякие "Мустанги", "Аэрокобры", Б-29 и прочие летающие крепости! И пусть большинство его сверстников-товарищей сгинуло в смертельной неразберихе бесконечных войн, пусть гремлин-экипаж "Энолы Гей" в полном составе рехнулся и перебрался в Японию, где до сих пор бродит по мемориалу Хиросимы - пусть! Бугивуг был гремлином, а гремлин просто не может не любить самолеты.

Поэтому когда красавица-амфибия Бе-220 появилась в хозяйстве Мальчиша и Безяйчика, любовь, обслуживание по высшему разряду, да что там обслуживание - вечная преданность счастливого гремлина были обеспечены ей на всю летучую жизнь.

Одно только огорчало Бугивуга - в аэроплан никак не удавалось вселить бессмертную душу. Хотя все механизмы, ездящие, ползающие, а уж летающие - тем более - по мнению бывалого гремлина, безусловно, заслуживали, чтобы у них имелась душа.

- Эх, СанькА нет! - сокрушался Бугивуг. - Уж он-то присоветовал бы что-нибудь! Поэт, все-таки! И надо же было ему остаться в этом Междуземье! Тоже мне, оракул выискался! Теперь до него и не дозвониться, вон какой важный стал - звезда в бутылке!

Дело в том, что в изготовленную заново Даниилом бутылку Клейна летающая лодка Бе-220 никак не помещалась, а опыты по установке оного прибора в грузовом отсеке самолета тоже ни к чему хорошему не привели. Заскакивали, правда, на электромагнитный огонек души разных авиаторов, но, убедившись, что самолет совершенно мирный, вежливо раскланивались и отправлялись обратно в эфир, ссылаясь на неотложные дела и прочую чепуху.

Какой-то немецкий барон так прямо и сказал:

- А где у меня пулеметы? И почему крыльев мало? И вообще - это не "Фоккер", я таким быть не хочу.

И был таков. В общем, не понравился этот барон Бугивугу, спесив больно.

- Эх, Санёк, Санёк, - восклицал Бугивуг после очередного неудачного вселения. - Надо же, забрался в бутылку и с концами, позабыл другана!

Но тут Бугивуг был не прав. Поэты не забывают друзей, даже если напрочь застревают в какой-нибудь бутылке, даже если дни и ночи трудятся оракулами в далеких, а то и вовсе несуществующих краях, нет, не забывают! Просто поэты так устроены, что само понятие времени у них относительно. То они названивают каждые пять минут, не считаясь с тем, что все порядочные существа давно спят - им, видите ли, нечто божественное на ум пришло - то пропадают на неопределенное время, а потом появляются, как ни в чем не бывало, чтобы занять сотню-другую на насущные поэтические нужды. Да что с них взять, релятивистские они существа, эти поэты.

Так что в одну прекрасную ночь Санек позвонил-таки из своего Междуземья.

- Как поживаешь, Бугивуг? - раздалось в обычной сименсовской мобильной трубке. И тут же поэт, не удержавшись, гордо сообщил:

- А у меня уже три тома пророчеств вышло, сейчас избранное к изданию готовится. Хочешь послушать?

Бугивуг, конечно же, захотел. А куда деваться?

- Вот, слушай, - квакнула трубка.

"Повсюду жизнь. Ее приметы во всем.

Понятны и близки

Живые, жадные планеты

И звезд нагрубшие соски..."

- Это ты о чем? - осторожно спросил Бугивуг. - Про звезды, как соски - это здорово, хоть сейчас в рекламу детского питания, а пророчество-то о чем?

- А фиг его знает, - легкомысленно ответил поэт Санёк. - Мое дело пророчествовать, а толкованием у меня пифии занимаются. Ты давай приезжай, я тебя со своими пифиями познакомлю. Знаешь, какие у меня пифии? Одна блондинка, другая брюнетка, а третья рыженькая...

- Ты не про группу "Виагра", случаем, говоришь? - поинтересовался Бугивуг. - То-то я смотрю, они из ящика пропали!

- И ноги у них нормальные, - не слушал его Санёк. - Я раньше думал, что у пифий лапы, как у стервятников, короче корявые, а потом это оказалось, птичьи лапы не у пифий, а у гарпий. А у моих пифий ножки - первый сорт!

- Ну, ты и эстет, - искренне позавидовал дружку Бугивуг. - А еще эфирное существо!

- Это, знаешь ли, ни на что не влияет, - туманно ответил поэт. - А хочешь еще стихи?

- Валяй! - покорно согласился гремлин.

"В душах ближних моих - совершенство улитки,

Так презрителен панцирь. Ну что же, сумей

Заточить на лице алебарду улыбки,

Чтоб железом в железо царапнулся смех.

Не сумеешь, так что же, слова рассоривши,

Напоследок, когда уже гонят взашей,

Зашвырни им в глаза, как пульсируют скрипки

В затаившем ненастье полете стрижей.

Не успеешь? Тогда уходи не прощаясь,

Уходи, как пришел, стало быть - налегке,

Как жонглер, бесконечное небо вращая,

Словно блюдечко вишен на остром зрачке..."

- А это что, тоже пророчество? - спросил простодушный Бугивуг. - Это про что, вообще?

- Да это так, - слегка смутился поэт. - Лирика. Хотя у меня все пророчество, что ни напишу. Таким уж я провидцем уродился.

- Кстати, о душе, - Бугивуг улучил момент и теперь собирался им воспользоваться. - У тебя на примете подходящей души нет? Желательно летучей.

- Все души в некотором смысле летучие, - со знанием дела сказал поэт. - А тебе какую конкретно надобно?

- Мне летучую в прямом смысле, - скромно ответил гремлин. - У меня тут самолет образовался, всем хороша машина, только вот душу для нее никак не подберу, понимаешь ли.

- Тебе какого пола? - по-деловому прямо спросил Санёк.

- Лучше женского, - смущенно ответил Бугивуг. - У меня почему-то этот самолет с женщиной ассоциируется. - Есть в нем что-то такое, не знаю как это и назвать...

- Женственное, - подсказал поэт. - Ладно, была у меня в эфире одна знакомая баронесса...

- Может не надо баронессу? - испугался гремлин. - Попроще чего-нибудь, кухарку там, или домохозяйку какую...

- Нету у меня знакомых кухарок авиатрис, - сварливо буркнул поэт. - Баронесса вот есть. Она, между прочим, еще и француженка, а это знаешь, дорогого стоит.

- А как я с ней общаться стану, - запаниковал Бугивуг. - Я же по-французски даже ругаться не умею, не то, что еще чего-нибудь.

- Не боись, - утешил его поэт. - Она же душа, а души и так все понимают. Ну, как, дать эфирный адресок?

- Давай, - вздохнул гремлин.

Так в летающую лодку Бе-220 вселилась душа прекрасной француженки, мадмуазель Раймонды-Элиз Де Лярош, первой авиатрисы в истории человечества.

- Ах, какая я большая, - первое, что сказала красавица-авиатриса, вселившись в самолет-амфибию. - И толстая!

После чего Бугивуг долго капал валериану в топливный бак.

Наконец баронесса успокоилась и изъявила желание полетать.

Бугивуг лично проверил турбины, нырнул в пилотскую кабину и угнездился в кресле второго пилота.

Мадмуазель Де Лярош быстренько прогрела двигатели и принялась разбираться с управлением, причем, в наушниках то и дело раздавались восхищенные возгласы:

- Ах, а что это у меня? Шарман! Как здорово! А это? О-ля-ля!

Француженка-авиатриса оказалась на диво сообразительной особой, она быстро освоилась со своей новой ипостасью, а когда зашедший полюбопытствовать Безяйчик просек ситуацию, смотался в цветочный магазин и положил на приборную панель маленький букетик свежих фиалок - растаяла и даже, кажется, подмигнула Бугивугу зеленым экраном радиолокатора. А Безяйчику кокетливо сказала: - Мерси!

После чего летающая мадмуазель грациозно скатилась на лед Половойки и, нежно грассируя турбинами, легко, как истая француженка поднялась в небо.

Вот так летающая лодка, построенная в конструкторском бюро Бериева и спасенная криминальными элементами - пардон, видными бизнесменами - города Растюпинска от продажи на металлолом, обрела истинно летучую душу, немного капризную, кокетливую, но храбрую и самоотверженную, какой и полагается быть душе каждого порядочного крылатого существа.

Теперь Бугивугу приходилось с утра пораньше топать на рынок и покупать свежие цветы, в пилотской кабине пахло "Шанелью N5" - другие духи мадмуазель Де Лярош напрочь отвергла, а на экране бортового компьютера на фоне полетных данных дефилировали длинноногие манекенщицы. Но с этими мелкими неудобствами бывалый гремлин смирился. И даже когда мадмуазель хандрила, что свойственно всем женщинам без исключения, даже летающим, на вопросы типа: "Как ты думаешь, Бугивуг, может быть мне перекраситься в брюнетку?", научился реагировать неопределенным, но как бы одобрительным, бурчанием. Главное - мадмуазель Де Лярош всегда была готова к полету - она любила и умела летать, а за это женщине можно простить все что угодно.

Вот сколько всего произошло в славном городе Растюпинске, пока Даниил, Иван и Василий пребывали в столице и пытались спасти Россию с помощью трех комплектов зубов Великого Орка.

Впрочем, встреча с мадмуазель Де Лярош еще предстояла братцам, а пока джипаровоз с гоблинами и следующая за ним в кильватере "Бентли-Мэрилин" стремительно приближались к Растюпинску.

А с другого конца Вселенной, стремительно рассекая море Дирака, огибая Голубые Гиганты, пронзая газовые туманности и ловко увертываясь от коварных Черных Дыр, к Растюпинску мчался на сверхсветовой скорости борт девяностосемь-сорок - Свирепый Исполинский Огнехвостый Краснозвездный Дракон - для друзей - просто Огнехвост.

А в далеком Междуземье тоже стояла зима. Зима в Междуземье - это, конечно, не совсем то, что в наших краях, но как ни крути, а зима - это сон мира, оцепенение и холод. Хотя, по нашим меркам, в Междуземье, было, конечно, тепло. Но все равно - зима. Огромные эльфийские города-деревья не сбросили листья, они просто замерли в неподвижности и казались дешевыми пластмассовыми имитациями самих себя. Потоки лавы на склонах вулканов почернели и запеклись, как старая, непринятая землей кровь. Зимы в Междуземье случались и раньше, в сущности, зима - обычное дело, но эта зима, казалось, проникла в души всех обитателей страны, сделав их зябкими и вялыми. Даже магия, звонкая, морозная магия зим колдовского мира, и та свернулась, как прокисшее молоко и только чмокала, когда ее пытались использовать.

Как вы понимаете, отпуск Великого Орка давным-давно закончился, и Властитель вернулся в родные края. Отпуск отпуском, а государством, между прочим, надо править, насущные дела, знаете ли...

Тем более, без Драгоценной Парадной, Алой Целовальной и Железной Боевой челюстей, дела эти как-то разладились. Артефакты ведь имеют свое предназначение, а орчьи артефакты призваны поддерживать магический порядок в орчьем Междуземье. В наших краях они, конечно, работают не в полную силу, другая у нас магия, а вот дома - в полную. В мир Междуземья драгоценные челюсти были встроены, как замковые камни в арку. Вынь их - и все станет непрочным, свод перестанет опираться на самого себя, а руками его долго не удержать, будь ты хоть трижды Великий Орк.

Нельзя сказать, чтобы дела в Междуземье обстояли совсем уж плохо, нет, Великий Орк пока еще контролировал ситуацию, держал свод на своих могучих плечах, но некоторые отдельные моменты настораживали.

Невесть откуда, появилось великое множество гнумов скандалистов, которые, собравшись в неопрятные кодлы, немедленно принялись грызться между собой. А когда и это занятие им надоедало - принимались в невежливой форме требовать каких-то особых прав для всех обитателей Междуземья и, для начала, конечно же, для них, гнумов, а Великого Орка обзывать диктатором, тираном и прочими, по их мнению, оскорбительными словами. На них и, кстати, на их, довольно гнусненькую магию, всеобщее оцепенение почему-то не действовало, напротив, на фоне сонных аборигенов, гнумы выглядели просто шустриками.

Гнумы, эта плесень цивилизованных миров, и раньше появлялись в Междуземье. Но в простодушные былые времена наиболее скандальных гнумских особей быстренько скармливали реликтовым крокодилам - драконов жалели, драконы - существа благородные. После того, как крокодилы впадали в сытую спячку, недоеденные гнумы прятались в свои щели, где сидели тише воды и ниже травы. Или вообще на какое-то время пропадали, о чем никто, кстати, не жалел.

Теперь времена изменились, и традиционное скармливание гнумов крокодилам становилось проблематичным. Когда какой-то вдрабадан пьяный гнум по собственной дурости угодил в заповедный крокодилятник, остальные, едва похмелившись, подняли такой шум и гвалт, что разбудили каменных троллей на склонах Ородруина. И не успокоились, пока преступный крокодил не был пойман, умерщвлен и ободран. Причем, самый гнумный гнум отсудил себе в качестве моральной компенсации крокодилью шкуру, из которой тут же заказал плащ. В этом нелепом одеянии он отныне регулярно появлялся на гнумских сборищах, демонстрируя победу справедливости над произволом.

Кроме того, гнумы, нахватавшиеся в своих скитаниях по мировым закулисам всяческой заразы, притащили с собой в Междуземье цивилизацию, точнее, ее болячки. В домах порядочных граждан Междуземья, в оркских хижинах, гномьих пещерах, на эльфийских кронах и даже в хоббитских норах, гипнотически-радужно замерцали телевизионные экраны, изливая ядовитое колдовство в лишенные иммунитета души подданных Великого Магарха. Невесть откуда вычесался плешивый волколак Егорий, немедленно организовавший и возглавивший Междуземское телевидение. Причем, было совершенно непонятно, как у него это получилось, не иначе, как гнумская магия помогла.

Егорий приволок с собой белесую не то эльфийку, не то утопленницу Окосению, которая быстренько сварганила совершенно идиотское телевизионное ток-шоу "Дупло". Смысл этого противоестественного действа, разворачивающегося в прямом эфире перед гражданами Междуземья, заключался в следующем: В здоровенное дупло мертвого эльфийского баобаба запихивали молодых эльфов, гномов, хоббитов и орков обоих полов, расставляли всюду, где можно и где нельзя телекамеры, после чего зрители каждые вечер наблюдали за неотвратимым превращением обитателей дупла в типичных гнумов. Окосения умело и энергично руководила процессом. При этом подсевшие на "Дупло" зрители сами понемногу огнумливались, чего, к сожалению, совершенно не замечали. Граждане, сохранившие здравый смысл, называли таких, подсевших на разные телевизионные шоу, несчастных, "дуплонами".

В общем, разладилось что-то в Междуземье. Если зима - это сон Междуземья, то нынешний зимний сон понемногу превращался в мерзкий кошмарик, который понемногу становился большим всеобщим кошмаром.

Владыка сел на постели, опустил громадные ступни на холодный каменный пол опочивальни, потом встал, потянулся и, с отвращением вздохнул. В полукруглое окно сочился какой-то тоскливый, простоквашный свет, даже воздух, благословенный воздух Междуземья, прежде наполненный упругим, веселым колдовством, казался тошнотворно кислым.

- Панзутий! - позвал, Великий Орк.

- Слушаю, Великий Магарх - Панзутий возник словно ниоткуда. Вид у придворного шарлатана был изрядно помятый.

- Ты бы очуху выпил, что ли, - брезгливо покосился на него Владыка. - Несет, от тебя, как от пьяной виверны. А еще ученый, называется. Интеллектуал. Отойди на два шага.

- Очух давеча весь Их Изумрудное Величество изволили потребить, - хрипло пробасил Панзутий. - Они, насмотревшись, "дупла", сильно заскорбели, по причине порушенной любви хоббита Кваса и черной эльфийки Гадинаэли, приказали сначала драконовки, а когда не помогло - незрелого очуху. Нешто незрелый очух с драконовкой мешать можно? Так что нету у нас больше очуху, не вызрел.

- Ох, брошу я эту Окосению в крокодилятник, - сморщился Великий. - Доиграется. Вот и будет ей реалити-шоу.

- Нельзя ее в крокодилятник, - грустно ответствовал Панзутий. - Общество борьбы за права крокодилов не позволит. Да и прочие гнумские правозащитники тоже.

- Так зачем же крокодилятники-то существуют, - возмутился Владыка. - Если в них бросать никого нельзя. Так и крокодилы все передохнут, а они, межу прочим, реликтовые.

- Уже дохнут, - сообщил Панзутий. - Но все равно, говорят, негуманно их всякой нечистью кормить. А привозное мясо кончилось, гнумы денежки получили, а поставки сорвали.... Ссылаются на какого-то Дауна Джонса, говорят, упал, бедняга, отсюда и все наши беды.

- Ох, - только и ответил Владыка. - Не удержать страны! Беззубая власть - не власть, а позорище. Рухнет Междуземье, как этот... как его, Даун, чтоб ему пусто было! Где же вы мои артефакты, зубки мои любимые, худо без вас в Междуземье... Мурашек посылал?

- Мурашки нынешней зимой почему-то не хотят летать, - потупился шаман-шарлатан. - Климат, наверное, испортился, магия не то просваталась, не то загустела от холода. Я уж с отчаяния даже к новомодному оракулу ходил на ту сторону озера. У нас тут неподалеку оракул появился, Саньк?м зовут, вот к нему и ходил.

- И что? - с надеждой спросил Великий Орк.

- Да вот, посидели слегка, - смутился Панзутий и посмотрел на Хозяина красными, как у селедки глазами.

- Мне неинтересно, сколько бутылок вы усидели с этим оракулом, как его... - Великий Орк отыскал, наконец, тапочки, подошел к окну, открыл, выглянул наружу в грязно-желтый туман, зло сплюнул, и снова повернулся к шаману.

- Саньк?м, - услужливо подсказал Панзутий, косясь на полупустую бутылку "Эльфийской горькой", стоящую на прикроватном столике. На горлышке, бесстыже обхватив его ногами, прилепилась малюсенькая фея-алкоголичка. Фея изо всех сил пыталась вытащить из бутылки пробку. Крылья нежного существа были грязны и обтрепаны.

- Ну и что тебе этот Санёк напророчил? - спросил Владыка, милосердно снимая фею с горлышка и осторожно взяв за крылышки, выпроваживая в открытую форточку.

Шаман болезненно сглотнул.

- Да, как обычно, выдал какие-то стишки, пифии стриптиз сплясали, да и все дела. Вот счет за услуги.

- Положи на бюро, - сморщился Хозяин Междуземья.

- Стишки или счет? - поинтересовался Панзутий.

- Счет! Чтоб у тебя мана прокисла! - выругался Великий. - Ты чего сегодня какой квелый?

- Мана прокисла, - печально сообщил Панзутий. - А со стишками что делать?

- Читай, - махнул лапой Великий Орк.

Шаман-шарлатан отступил еще на шаг, поднес к глазам измятый листочек, прокашлялся и начал:

"Мы улетели от зимы.

От удивленья рты разинув,

С тоскою понимаем мы,

Что снова прилетели в зиму..."

- Толкуй, - приказал Владыка.

Панзутий хотел было сослаться на прокисшую ману, утреннее недомогание, слабость в членах, колики в чародейной железе, но посмотрел на Великого Орка и передумал. Реликтовые крокодилы все-таки, желали жрать, а защитой прав шаманов-шарлатанов гнумские правозащитные организации не занимались. Пришлось сосредоточиться, отцедить кислую ману от пригодной к употреблению и заняться толкованием пророчества оракула.

- Чтоб ты утоп в своем абсенте, - мысленно пожелал шаман Саньку, понимая, что это благое пожелание в принципе неосуществимо, поскольку бутылка, в которой сидел поэт-оракул, была односторонней, а стало быть, бездонной. Мысль об утоплении поэта-оракула вместе с его бутылкой в подходящей емкости со спиртным, в тесную от утренних страданий голову Панзутия так и не пришла.

Смятый листок вспыхнул зеленовато-желтым пламенем, внутри явственно обозначилась темная сердцевина, в которой проступило неясное изображение.

- Вот мерзавцы! - с чувством сказал Великий Орк, разглядев в сердцевине пламени забирающихся в некий белый летательный аппарат Старшего Дознатца Василия, Дробилу и Ватерпаса. Следом за пропавшими, а теперь отыскавшимися подданными, в дверцу аппарата полезли какие-то люди, после чего леталка втянула лесенку, развернулась и стала разгоняться по руслу какой-то покрытой льдом речки.

Бумага догорела, и изображение пропало.

- Ну, чего скажешь? - обратился Орк к шаману. - Как все это понимать?

- Кажись, возвращаются, - ответил Панзутий, дуя на обожженные пальцы.

- А артефакты? Везут?

- Кажись, везут, - сказал шаман, и добавил. - Если довезут.

- Как это если? - вскинулся Урукхай. - Говори толком, везут или нет?

- Да везут, везут, - успокоил его Панзутий. - Только вот беда, пользовал кто-то ваши зубки, весь магический заряд потратил, так что, ежели к завтрему не привезут, то помрут Челюсти, как есть помрут. Но у них леталка быстрая, есть шанец, что успеют. Потерпеть надо, Ваша Грозность, может оно и обойдется.

Великий Орк хотел было вспылить, отправить Панзутия на мифриловые рудники, или чистить клетки с боевыми вивернами, но, поразмыслив, понял, что все это не поможет и остается только ждать.

Великий Правитель должен уметь ждать. Такая уж у него работа.

Выставленная из опочивальни фейка вернулась, слизала с горлышка капли спиртного и с настырным писком закружилась-заметалась вокруг шаманской головы, требуя не то продолжения банкета, не то очуха.