Глава 14

– Как ты смеешь, ошибка Творца! – задохнулась от возмущения смотрительница гарема, нависая надо мной и Ширин в момент колки орехов. Ее ноздри широко раздувались, а пальцы крючились. – Ты перешла все границы!

– Да? – изумилась я, раскалывая очередной орех. – А в какую сторону?

– В недопустимую! – заверила госпожа Сирейла, подавая знак страже схватить меня. – Ты смертельно оскорбила достоинство своего господина!

– Когда? – вытаращила я глаза, спокойно сдаваясь в плен плечистым стражникам и игриво им подмигивая. – Не было такого!

– А это?!! – Госпожа Сирейла бережно подняла двумя пальцами немного побитый инструмент для колки орехов. – Это олицетворяет достоинство твоего господина.

– Все же это мужской орган, – тихо пробормотала Ширин, уползая за занавеску. Возмущенно: – Вот так и знала, что тот, кто делает, оригинала в глаза не видел!

– Это?!! – опешила я. – Достоинство?!! Я бы сказала, это недостаток…

– Дрянь! – дала мне пощечину госпожа Сирейла. – Как ты смеешь!

– Недостаток воображения, – невозмутимо ответила я, стряхивая повисших на мне стражников и возвращая пощечину. – Я предупреждала! – проводила я взглядом улетевшую в стену смотрительницу гарема. – Не надо меня трогать!

– Дочь шакала, – кряхтя, поднялась с пола толстуха. Злобно сверкнула подведенными глазами и приказала: – На дыбу ее! И пальцем трогать не буду, сама сдохнешь!

– «Господина» оставь! – влезла юродивая. – Хоть один на всех будет!

– Уймись, нечестивая! – потребовала госпожа Сирейла, в то время как меня скручивал и утаскивал усиленный наряд стражников.

Впрочем, им и мне эта борьба очень даже понравилась. Мы ласково потрогали друг друга за все возможные места и удовлетворились нащупанным.

– Сама такая! – окрысилась юродивая и укусила толстуху за икру, шустро упав на колени. – Вкусно, но жирно! – объявила во всеуслышание.

– Выплюнь, – посоветовала я, покачиваясь под мышками у стражников. – Никогда не знаешь, какую дрянь можно от нее подцепить.

Юродивая подумала, если можно было так назвать передышку в мгновение и гримасу, исказившую лицо, и плюнула в физиономию смотрительницы гарема.

– Молодец! – похвалила я, оценивая результат. – Меткий выстрел! А теперь беги!

Юродивая шустро сбежала с места преступления, а меня так же шустро унесли под несмолкаемые проклятия толстухи, вытиравшей с жирной физиономии негодование народа.

Меня притащили в небольшой закрытый дворик, уставленный врытыми в землю деревянными столбами, потемневшими от времени и погоды. Кое-где на дереве виднелась въевшаяся запекшаяся кровь.

Здесь также присутствовали заостренные колья и несколько столбов с высокими перекладинами сверху.

Стража деловито обмотала мне запястья заломленных назад рук толстой веревкой и, перекинув свободный конец через перекладину, подтащила наверх, подвесив в воздухе.

Заслужив одобрительный кивок смотрительницы гарема, веревку закрепили. Связав ноги, еще и подвесили к лодыжкам тяжелый мешок с песком. Для верности.

Вывернутые под неестественным углом руки немедленно заломило.

– Повиси и подумай над своим поведением, – хмыкнула госпожа Сирейла, подходя поближе. Издевательски, со змеиной улыбкой на холеном лице: – Я приду завтра посмотреть, не обгорела ли ты на солнце. – А чудился совсем другой подтекст: «Подожду, чтобы ты наконец сдохла!»

И получила увесистым мешком с песком по довольной физиономии, которая тут же стала плоской и невыразительной.

Сирейлу унесли, чтобы помочь найти лицо, а я осталась висеть под сочувственными взглядами оставшейся стражи.

Просто так висеть было скучно, и я немного подергалась.

– Не рыпайся, девка, – посоветовал пожилой нукер с роскошными усами. Шепнул: – Береги силы. Может, и доживешь до вечера.

Я собиралась пожить гораздо дольше, но благоразумно не стала раскрывать свои планы на будущее. Мало ли? Вдруг сглазят?

Повисев еще немного и окончательно заскучав, я приступила к действиям. Неугомонный нрав требовал активности, а ненасытная натура – пищи.

С усилием раскачав себя до широкой амплитуды, я закинула ноги вместе с мешком за перекладину и, вывернувшись, оказалась лежащей на ней животом. Не сказать что стало удобнее, зато гораздо веселее, потому что стража заволновалась и задергалась.

Я так думаю, их не столько волновала моя изменившаяся поза, сколько то, что стало видно из-за задравшегося почти до талии подола.

– Слезай, – попросил усатый, подбегая к дыбе. – Так не положено принимать наказание.

– Где это написано? – возмутилась я, ерзая, чтобы устроиться поудобнее. – Покажи – и я послушаюсь.

– Нигде не написано, – замялся усатый. – Но все висели как надо. До тебя.

– Значит, нужно что-то менять в этой жизни, – хмыкнула я, метким плевком сбивая на подлете зеленую жирную муху. – Тот, кто стоит на месте, не успевает добежать до финиша!

– В твоем случае это смерть, – весьма мрачно открыл мне глаза на действительность черноглазый нукер со шрамом через левую щеку. – Так что можешь не спешить.

– Рахмат, – поблагодарила я, впитывая в себя струйки вожделения от распаленных моим неприкрытым видом мужчин и взбадриваясь. – Приму во внимание!

Во дворик въехал старик на маленьком, невозмутимом лопоухом ослике и поучительно сообщил присутствующим:

Стража застыла и промолчала.

– И вам здравствуйте, почтенный! – поприветствовала я старого знакомого. – Как поживаете? Как здоровье?

– Ты снова в беде, девушка с глазами цвета амариллиса, – сообщил мне старик, укоризненно грозя корявым пальцем. – Пора взрослеть!

– Я заметила, – не стала спорить со старшим. – И воспринимаю все со смирением.

– Со смирением? – отмер усатый. – Нарушать порядок наказания – это называется «смирение»?!!

– Это называется креативность, о неуч! – просветил стражу старик. – Через много веков это слово станет очень популярным и употребляемым.

– А?.. – Никто ничего не понял, но на всякий случай все прониклись и возражать не стали. Люди страшно боялись этого не то демона, не то пророка, как шептались наложницы в гареме.

– Твоя судьба в твоих руках, девушка с глазами цвета заката, – утешил меня пожилой человек под согласное кивание лопоухого ослика и… растаял в воздухе со словами: – Не отчаивайся, мое благословение с тобой…

– И тебе гладкой дороги, Веселый Дервиш, – проявила я откуда-то взявшееся воспитание. Никак где-то в гареме эту заразу подцепила.

– Веселый Дервиш?!! – заволновалась стража. – Ты под благословением Веселого Дервиша?

– У вас что, арбузы в ушах застряли? – полюбопытствовала я, чуть-чуть меняя положение. – Или дыни? Вам же четко сказали!

– Тогда виси как хочешь, – разрешил мне усатый, подергивая себя за ус. – Только когда кто-то идет – умоляю, возвращайся в нормальное положение, чтобы нас рядом с тобой не подвесили.

– Хорошо, – кивнула я, но не смогла удержаться от вопроса: – А что, никто не хочет составить мне компанию?

– Тьфу! – сказали все нукеры и ушли играть в кости в тени раскидистой шелковицы.

Что, кстати, удавалось им из рук вон плохо, поскольку глаза мужчин не отрывались от моей пятой точки. К тому же мне сверху было все видно, и я комментировала от души, делясь своими наблюдениями, строя прогнозы и раскрывая уж совсем наглый мухлеж.

– Сюда кто-то идет! – ворвался во дворик самый молодой стражник, поставленный на стреме.

Нукеры вскочили и выжидательно на меня уставились. Я тяжело вздохнула и бултыхнулась вниз, снова повисая на руках.

– Надеюсь, часто шляться не будут, – бурчала я, пока мне заботливо расправляли задравшийся кафтан.

– Кто ж знает? – философски ответил старший, давая команду отойти от дыбы на безопасное расстояние.

– О, моя госпожа! – к нам прискакал запыхавшийся Саид с медным кувшином в руках. – Какое жестокое наказание. Вам очень больно?

– Да нет, – успокоила я его, застенчиво покачивая мешком на лодыжках. – Только неудобно и чуть-чуть жарко.

– Я сейчас! – пообещал евнух, подскакивая и подставляя под мою пятую точку свое плечо.

Стало намного удобнее. И мягче.

А Саид рассказывал:

– Когда ко мне прибежали ваши соседки и рассказали о назначенном вам наказании, я чуть с ума не сошел. Ходил к госпоже, чтобы она его отменила, но она отказалась меня принять. А эта старая клуша, – это он о распорядительнице гарема, – ничего и слушать не пожелала. Пока господина нет, я бессилен.

– Это не по правилам! – заволновались нукеры, глядя на нашу совместную композицию, но с места не двинулись.

– Госпожа Амариллис, – со слезами на глазах каялся евнух. – Я не смогу отправить гонца к господину Агилару, чтобы сообщить о вашем бедственном положении! Поскольку хозяин не успел оставить никаких четких инструкций на ваш счет!

– Досадное упущение, – легко согласилась я, ни капли об этом не жалея. Когда бы я еще так повеселилась?

– Хотите пить? – спросил Саид, вставляя в кувшин соломинку и поднимая емкость вверх.

Нукеры попытались пресечь неположенное безобразие, но евнух бесстрашно сражался с превосходящими силами противника, отшвыривая их животом.

– Саид, сладкий мой, – попросила я, устав ловить постоянно ускользавшую от меня соломинку, – ты бы не мог мотыляться поменьше? Я понимаю трудность твоего положения, но мне бы все же хотелось напиться прежде, чем эти героические нукеры возьмут твою высоту.

Страже комплимент понравился, и она затихла, переваривая лесть и предоставляя мне возможность утолить жажду.

– Благодарю тебя, Саид, – сказала я, выхлебав всю воду. – Ты просто оазис в этой пустыне саксаулов.

– Рад служить вам, моя госпожа, – преданно ответил евнух, стоя неприступным бастионом. – Вам удобно?

– Более чем, – призналась я, гнездясь на его плече. – Но ты сильно рискуешь собой.

– Я люблю вас, госпожа Амариллис, – тихо признался Саид. – Как свою недостижимую мечту. Как далекую яркую звезду на синем небосклоне. Как огненную комету, осветившую темную ночь моей унылой жизни…

– Хватит, – всхлипнул усатый, давая отмашку подчиненным. – Стойте и висите как хотите!

И стража снова уселась играть в кости. Мы с Саидом немедленно включились в этот процесс и делали ставки на его чалму. И постоянно выигрывали. Спустя какое-то время мы с ним стали счастливыми обладателями трех немного поношенных шаровар, пары рваных сапог и одной тюбетейки. Как люди щедрой души, мы вернули вещи проигравшим за кувшин воды и приобрели искренние симпатии народа.

– Мне пора, – с сожалением сказал Саид, когда солнце начало склоняться к закату. – Вы сможете продержаться, моя госпожа?

– Куда ж я отсюда денусь? – изумилась я. – Буду висеть до последнего.

– Не забудьте вываливать язык при посторонних, – просвещал меня евнух. – Это придаст реализм вашему наказанию.

– Зачем? – удивилась я.

– От жажды язык распухает, – пояснил Саид, аккуратно ссаживая меня с плеча и придерживая. – И выпадает.

– Уговорил, сладкоречивый, – поморщилась я, повисая на вывернутых руках. – Буду всем настойчиво демонстрировать и требовать за это плату, потому что на такое можно смотреть только за деньги.

– Да сохранит вас Творец, госпожа Амариллис, – печально попрощался Саид и ушел, огорченный.

Стража трогательно попрощалась с ним, послала гонца к сменщикам, извещая, что останется перерабатывать, чтобы не упускать из виду такой ценный объект. После чего симпатичный черноглазенький, назвавшийся Мурадом, подставил мне свою плечо. Кстати, не такое удобное, как у Саида, но жаловаться я не стала.

Спустя какое-то время Мурада сменил Инсар, Инсара – Сабир, а потом к нам опять кто-то наведался.

Меня тут же повесили как полагается, все тщательно поправили и велели соответствовать наказанию. Я вывалила язык, закатила глаза и скорчила гримасу, испугав всех нукеров реалистичностью образа.

– Прям как живая, – подвел черту усатый Инсар, выстраивая своих подчиненных по ранжиру.

Все косились на меня и безоговорочно соглашались.

К нам на ночь глядя пожаловал Ясир. Главный палач прямиком прошествовал ко мне, не удостоив взглядом стражу. Обошел пару раз вокруг, оттянул веки, пощупал пульс и заявил:

– Прекращайте придуриваться, госпожа. Ваше состояние более чем удовлетворительное. И жажды вы не испытываете.

Я сначала хотела стукнуть его мешком за непризнание моих талантов, но потом передумала и, приняв нормальный вид, широко улыбнулась:

– Хотелось сделать вам приятное, Ясир.

– Вы помните мое имя, госпожа? – удивился главный палач, ослабляя веревку и чуть спуская меня вниз. – Это удивительно приятно.

– Ну, мы с вами провели достаточно приятное время вместе, – призналась я, касаясь кончиками пальцев ног земли. – Так что это было несложно запомнить.

– И вы меня не проклинаете? – еще больше изумился Ясир, вытаскивая из-за пазухи нечто, завернутое в тряпицу. – Даже чуть-чуть?

– С чего бы? – удивилась я ответ. – Вы же делали свою работу.

– Вы удивительная женщина, госпожа, – признался главный палач, доставая из тряпицы кусок лепешки с сыром и начиная меня кормить, отщипывая маленькие кусочки и вкладывая между губ.

Стражники для такого дела притащили нам кувшин воды и удостоились косого взгляда от Ясира и благодарного – от меня.

После небольшого перекуса палач достал из-за пазухи склянку с мазью и смазал мне вывернутые суставы рук, облегчая боль. Которой я, кстати, в силу своей природы и не испытывала, но благодарность все равно изъявила, чмокнув Ясира в щеку.

Тот запунцовел и накапал мне из другого флакона десять капель прямо в рот, вызвав легкое онемение и эйфорию.

– Это поможет вам пережить ночь, госпожа, – тихо пояснил палач, подтягивая веревку в прежнее положение. – Я не могу отменить наказание, но могу попробовать облегчить его.

– Зачем? – поинтересовалась я заплетающимся языком.

– Вы под покровительством Веселого Дервиша, – ответил Ясир, – которому я приношу дары каждую неделю. И моя обязанность беречь все, что оберегает он.

И ушел, не сказав больше ни слова, не кинув взгляда.

Стража обалдела окончательно, и теперь я сидела на плечах сразу у двоих, с относительным комфортом.

Все же странная тут жизнь! Стоит тебя полюбить шкодливому старику с ослом, как все тут же превращаются в таких же ослов и любят еще больше. И никакого намека, что им нравится мое обаяние!

Упала на землю душная ночь, укутывая всех теплым покрывалом сна. Не обошла и меня стороной. То ли от усталости, то ли от зелья Ясира мои веки сомкнулись, погружая меня в беспокойную дрему, наполненную непонятными образами и томными желаниями.

Задыхались от вожделения нукеры, ощущая на своих плечах податливое женское тело. Метались в своих одиноких постелях наложницы, алкая мужского внимания. Страдали несчастные евнухи, не в силах удовлетворить жестокое и мучительное влечение…

Все эти струйки и ручейки людских потребностей стекались ко мне, подпитывая измученное тело и наполняя сущность удовлетворением и сытостью…