Часть четвертая. Русская земля в X в.

Глава 1. Земля и люди

Понятие «Русская земля»

Обретение Киевом в конце 30-х – начале 40-х гг. X в. политической самостоятельности немедленно отразилось на содержании термина Русская земля. Теперь наряду с узким значением племенной области среднеднепровской руси она получила более широкое значение государственной территории. В последнем значении термин Русская земля охватывал всю Игореву державу, то есть значительную область Восточной Европы, населенную славяно-финно-балтскими племенами и подвластную киевским русам.

В середине X в. это широкое толкование использовалось главным образом на уровне межгосударственных отношений, обозначая суверенную территорию, на которую распространялась власть великого киевского князя. Для византийских дипломатов Русская земля в этом смысле была «Росией», «страной Росией», «Росийской землей» или, по терминологии Константина Багрянородного, «внешней Росией», в отличие от «внутренней Росии», таврической Руси. Схожее значение имеет Русь в сообщении Ибрагима ибн Якуба (около 966 г.): «С Мешко [страной князя Мешко – Польшей] соседствует на востоке Русь», в латиноязычном документе Dagome iudex (около 991 г.): «Область Пруссов, как говорят, простирается вплоть до места, которое называется Руссией, а область Руссов простирается вплоть до Кракова», в известии Кведлинбургских анналов о смерти святого Бруно в 1009 г. от рук язычников «на пограничье Руссии и Литвы» и во многих других источниках того времени.

Но внутри страны под Русской землей все еще понимали собственно Среднее Поднепровье с неширокой полосой по правому берегу Днепра на юг от Киева, протянувшейся почти до самого черноморского побережья. Эти древнейшие географические границы Русской земли в ее узком значении засвидетельствованы несколькими летописными статьями. В 1170 г. две половецких орды вторглись в пределы Киевского и Переяславского княжеств. Орду, которая шла к Киеву вдоль правого берега Днепра, по Русской земле, летописец называет русскими половцами, тогда как другая орда, двигавшаяся к Переяславлю по днепровскому левобережью, именуется у него половцами переяславскими. В 1193 г. в поход против половцев отправился сын киевского князя Рюрика Ростислав. Он перешел южную границу Киевского княжества – реку Рось – и углубился далеко в степь по правобережью Днепра. Все пройденное им степное пространство в летописи названо Русской землей. В то же время ступить из Киевской земли чуть дальше на север, на территорию Припятского бассейна, уже означало выйти из пределов Руси. В том же 1193 г. один князь, встревоженный тем, что киевский князь Рюрик Ростиславич чересчур долго задержался в городе Овруче (на реке Уже, притоке Припяти), укорил его: «Зачем ты покинул свою землю? Ступай в Русь и стереги ее». «Иде в Русь», – говорит Новгородская I летопись о новгородском архиепископе, когда тому случалось поехать в Киев. В таком узком смысле Русская земля соответствовала племенной территории «полянской руси», которая со второй трети IX в. совершала по Днепру военные походы и торговые поездки на Черное море.

Древнерусские люди зачастую вкладывали в понятие Русская земля, наряду с географическим и политическим, еще и этнографический смысл, подразумевая под ней саму русь, вооруженное скопище русских дружинников под началом русского князя. Именно такое значение придал Русской земле князь Святослав, когда перед битвой с греками обратился к своим воинам со словами: «Да не посрамим земле Руские, но ляжемы костью ту, мертвы бо сорома не имаеть; аще ли побегнем, то срам нам». Здесь Русская земля оказывается равнозначной «нам», то есть всему русскому войску, а отнюдь не территории Среднего Поднепровья, которую, кстати, и невозможно было посрамить, сражаясь с греками на Балканах. Точно так же, согласно тонкому наблюдению В. О. Ключевского, «певец „Слова о полку Игореве“, памятника конца XII или самого начала XIII в., замечает: „О Русская земля! уже за шеломянем еси“; это выражение значит, что Русская земля зашла уже за ряды степных окопов, которые простирались по южным границам княжеств Черниговского и Переяславского. Под Русской землею певец „Слова“ разумеет дружину, отправившуюся в поход на половцев с его героем, князем Игорем, следовательно, термин географический он понимал в смысле этнографическом». Система ориентации Средневековья строилась по принципу «от ближнего – к дальнему», «от своего – к чужому». На движение дружины Игоря к Дону автор Слова смотрел со стороны Руси, а не глазами самих русичей, углубившихся в степь. Поэтому и его горестное восклицание «О Русская земля! ты уже за холмом» относится к удаляющемуся русскому войску.

Природа

Живописных изображений древнерусского пейзажа, увы, не существует, так что представить его наглядно довольно затруднительно. Во всяком случае, он сильно отличался от того образа России, к которому привыкло наше художественное воображение – равнины и косогоры, перемежаемые перелесками, или безбрежная ширь, окаймленная на горизонте синей полосой леса. Природное деление на лесную, лесостепную и степную полосы сохранялось и тогда, однако лес преобладал на большей части Среднерусской возвышенности. Византийский историк середины VI в. Иордан описывал пространство к востоку от Днестра, по Днепру и Дону, как «обширный край, покрытый лесами, опасный болотами». По сведениям Ибн Русте, «страна славян» представляла «равнинную и лесистую» местность, к которой нужно добираться «через источники вод и густые леса». Еще и в XVII в. Московия казалась западноевропейским путешественникам сплошным океаном леса, среди которого, на небольших прогалинах, были разбросаны острова и островки цивилизации – города, села, деревни. Повесть временных лет особо выделяет Оковский лес – один из крупнейших лесных массивов, где берут начало Волга, Днепр, Западная Двина. Невозможно установить точную границу леса и степи на древнерусском пространстве, однако даже во времена Нестора вокруг Киева высился «лес и бор велик». Вероятно, южная граница славянского расселения и определялась линией лесов, за которой начиналась враждебная степь.

Соседство леса и степи – эта антиномия восточноевропейского пространства – наложило глубокий отпечаток на русскую историю и на ментальность русского народа. Культура большей части восточнославянского населения развивалась, так сказать, в тени лесов. В языческую пору это выразилось, например, в религиозно-обрядовой практике – культе дерева и долгом бытовании среди восточных славян пережитков охотничьей магии. Благодаря лесостепному соседству возникли также два противоположных уклада народной жизни: лесной – общинно-крестьянский, земледельческо-промышленный, ставший основой русской государственности, и степной – анархо-казацкий, с его стремлением «погулять» и «продуванить» попавшее в руки добро, свое и чужое. Наконец, соседство леса и степи, с их сложными, большей частью враждебными отношениями, стало тем важнейшим природным фактором, который естественным образом определил ход русской истории на протяжении почти целого тысячелетия. Лесная часть России стала вместилищем той животной, социальной и тем самым политической силы, которая создала и укрепила государство. Борьба леса со степью длилась веками с переменным успехом, она знала кратковременные победы, затяжное пограничное кровопускание и тяжелые поражения. Но в конечном счете лес, то есть население более скудных в природном отношении лесных областей, завоевал тучную степь. Разумеется, лес и степь в данном случае лишь символы, действительность была гораздо сложнее.

Еще одной особенностью русского ландшафта является чрезвычайно разветвленная речная система, оказавшая существенное влияние на самые разные стороны жизни русских людей. Вдоль речных русел наши предки селились наиболее густыми «гнездами», плотность которых возрастала по направлению к лесостепи с ее плодородными землями. Большое значение имела одна топографическая особенность восточноевропейских рек, текущих на юг: как известно, их правые берега выше левых, поэтому славяне и русы возводили свои укрепленные поселения именно на правых, что облегчало им оборону от кочевников Великой степи. На реках и возле них развивались отдельные виды хозяйственной деятельности, ремесла и промыслы. Русские реки, всегда спокойные и извилистые настолько, что на протяжении своего русла иногда текут в противоположных направлениях и на отдельных участках нередко почти соприкасаются друг с другом, представляли собой естественные всесезонные средства сообщения и торговые пути в глухих лесных массивах. Неширокие сухопутные перешейки между руслами – волоки – облегчали судоходам переброску ладей и стругов из одного речного бассейна в другой. Надо, однако, заметить, что этот способ сообщения имел большое значение для международной торговли по Балтийско-Волжскому пути и, напротив, был совершенно нехарактерен для внутренних контактов между Киевским Югом и Новгородским Севером, торговые и политические связи которых непомерно (и неправомерно) преувеличены. В действительности внутри страны Днепровский и Ильменский бассейны представляли замкнутые системы, закреплявшие обособленность древнерусского Севера и Юга. Днепр, кроме того, разделял и обосабливал Полоцкую землю от верхневолжской, Ростово-Суздальской. Так что тезис о первостепенной роли системы водных путей для государственного объединения Древней Руси представляется весьма спорным. Но во всех остальных отношениях реки для России безусловно были подлинным даром природы.