Переговоры Святослава с Иоанном Цимисхием
Через несколько недель после вторжения вся Восточная Болгария оказалась в руках Святослава. Союзное войско остановилось у самой границы Византии. Цимисхий, занятый мятежом Варды Фоки и войной с арабами, почел за лучшее вступить в переговоры со Святославом.
«И вот [Иоанн] отрядил к нему послов, – пишет Лев Диакон, – с требованием, чтобы он, получив обещанную императором Никифором за набег на мисян награду, удалился в свои области и к Киммерийскому Боспору, покинув Мисию [Болгарию], которая принадлежит ромеям…» Но «Сфендослав очень гордился своими победами над мисянами; он уже прочно овладел их страной и весь проникся варварской наглостью и спесью… Ромейским послам Сфендослав ответил надменно и дерзко: „Я уйду из этой богатой страны не раньше, чем получу большую денежную дань и выкуп за все захваченные мною в ходе войны города и за всех пленных. Если же ромеи не захотят заплатить то, что я требую, пусть тотчас же покинут Европу, на которую они не имеют права, и убираются в Азию, а иначе пусть и не надеются на заключение мира с тавроскифами“».
Слова Святослава, заставляющие вспомнить аналогичную угрозу болгарского царя Симеона, который в свое время намеревался полностью очистить от византийцев Балканский полуостров, позволяют предположить, что русский князь чувствовал за спиной поддержку значительной части болгарского общества, настроенной на то, чтобы при помощи русов вернуть Болгарии былую славу. Армянский историк XI в. Степанос Таронский в своей «Всеобщей истории» даже представил дело так, что именно болгары «при помощи рузов вышли против Кир-Жана [Цимисхия]». И византийские писатели волей-неволей свидетельствуют, что, несмотря ни на какие репрессии, болгары видели в Святославе своего вождя. Лев Диакон в одном месте своей «Истории» заметил, что множество болгар помогало русам из ненависти к ромеям, считая последних виновниками нашествия русов на их землю. А Скилица прямо говорит, что болгары объединились с русами «для общего дела». Наиболее яростные противники Византии из числа болгар оставались со Святославом до самого конца.
Получив «надменный» ответ Святослава, Цимисхий вновь направил к нему послов. На этот раз император указал, что Византия и Русь связаны договором дружбы 944 г., и напомнил сыну Игоря печальные последствия забвения клятвенных обещаний: «Полагаю, что ты не забыл поражения отца твоего Ингоря, который, презрев клятвенный договор, приплыл к столице нашей с огромным войском на 10 тысячах судов, а к Киммерийскому Боспору прибыл едва лишь с десятком лодок, сам став вестником своей беды». В конце послания Иоанн предложил Святославу добром покинуть Болгарию, грозя в противном случае выгнать его силой.
«Это послание, – говорит Лев Диакон, – рассердило Сфендослава, и он, охваченный варварским бешенством и безумием, послал такой ответ: „Я не вижу никакой необходимости для императора ромеев спешить к нам; пусть он не изнуряет свои силы на путешествие в сию страну – мы сами разобьем вскоре свои шатры у ворот Византия [Константинополя] и возведем вокруг города крепкие заслоны, а если он выйдет к нам, если решится противостоять такой беде, мы храбро встретим его и покажем ему на деле, что мы не какие-нибудь поденщики, добывающие средства к жизни трудами рук своих, а мужи крови, которые оружием побеждают врага. Зря он по неразумию своему принимает росов за изнеженных баб и тщится запугать нас подобными угрозами, как грудных младенцев, которых стращают всякими пугалами“».
Скилица сообщает о ходе русско-византийских переговоров 970 г. гораздо сдержаннее, без сочинения драматических монологов: «…росы рассматривали Болгарию как свою военную добычу и дали послам Цимисхия, который обещал заплатить все, обещанное им Никифором, ответ, преисполненный варварской хвастливостью; ввиду этого стало необходимо решить дело войной». Еще более лаконична Повесть временных лет: «И посла [Святослав] к греком глаголя: „хочю на вы ити и взяти град ваш“».
Вторжение Святослава во Фракию и битва под Аркадиополем
Основные силы византийской армии были задействованы в Малой Азии против Варды Фоки и арабов. Поэтому весть о неминуемой войне с русами вызвала в Константинополе панику. По известию анонимного трактата «Древности Константинополя» (около 995 г.), жители столицы решили, что сбывается древнее пророчество «о последних днях города, когда росы будут готовы разрушить этот город», начертанное на цоколе конной статуи, стоявшей на площади Тавра. На Цимисхия, еще ничем не проявившего себя, надеялись мало. Митрополит Иоанн Мелитенский (или некто, скрывшийся под его именем) написал эпитафию для надгробия Никифора Фоки с просьбой восстать из праха и защитить город,
ибо Армия русов грозит нам,
Племя скифское жаждет убийства,
Чужеземцы грабят твой город,
Чужеземцы, которых раньше
Лишь одна твоя статуя только
Пред вратами града Византия
Трепетать заставляла от страха.
Стремясь выиграть время, Цимисхий поручил Варде Склиру, родному брату своей покойной жены и опытному военачальнику, задержать продвижение врага к столице. В его распоряжение император предоставил спешно набранное во Фракии 12-тысячное войско.
Святослав направил против ромеев только часть своего войска, присоединив к нему болгар, венгров и печенегов. По сведениям Льва Диакона, «тавроскифов» было около 30 000 (Скилица называет невозможную цифру – 308 000 человек). Похоже, сам князь не участвовал в этом походе. Ни Лев Диакон, ни Скилица, рассказывая об окончании кампании 970 г., не упоминают его имени и в то же время пишут, что венгры и печенеги «выступали отдельно», то есть действовали самостоятельно, чего наверняка не могло случиться, если бы Святослав лично предводительствовал войсками.
Союзники вторглись во Фракию и расположились лагерем под Аркадиополем, занятым войском Варды Склира.
Осаждавшие несколько раз пытались вызвать ромеев на битву под стенами города. Однако Вар да, видя численное превосходство врага, терпеливо отсиживался за укреплениями. Он рассчитывал, что союзники, сочтя его поведение за трусость, в конце концов утратят бдительность. Так оно и случилось. Ограбив окрестности города, осаждавшие в презрении «разбрелись кто куда, стали разбивать лагерь как попало и, проводя ночи в возлияниях и пьянстве, в игре на флейтах и кимвалах, в варварских плясках, перестали выставлять надлежащую стражу и не заботились ни о чем необходимом» (Скилица).
Тем временем Варда внимательно наблюдал за противником. Улучив удобный момент, он вывел свое войско из города и выслал вперед конный отряд под началом Иоанна Алакаса. Его задачей, как пишет Скилица, было выведать расположение врага, напасть на него и, «сражаясь, обратиться в притворное бегство, но не бежать во весь опор, отпустив поводья и сломя голову, а отступать в строю, медленно и где только возможно поворачиваться к противнику, биться с ним и поступать так до тех пор, пока он не будет завлечен к скрытым в засадах отрядам, а тогда расстроить ряды и бежать без всякого порядка».
Остальное войско Варда разделил на три части: одну поставил в центре, а двум другим приказал скрыться по обеим сторонам фаланги в ближайших лесах и атаковать, когда раздастся трубный сигнал.
Продвигаясь наудачу в расположение осаждавших, Алакас наткнулся на лагерь печенегов. Как и было задумано, ромеи стали медленно отступать, а печенеги, высыпав из лагеря, понеслись им вослед. Отбиваясь от степняков, Алакас подвел свой отряд к условленному месту, где по его сигналу ромеи бросились врассыпную. Печенеги принялись гоняться за ними. Внезапно на поле боя появилась фаланга Варды, а в тылу у печенегов показались засадные отряды ромеев. Окруженные со всех сторон, печенеги были почти полностью истреблены.
Византийские воины X в. (рисунок на эмали в ризнице дворцовой капеллы в Мюнхене)
Пока печенежская орда гибла под ударами ромейских мечей и копий, оставшиеся союзники успели построиться в боевой порядок. Переднюю линию образовала болгаро-венгерская конница, позади которой сомкнула щиты пешая русская «стена» (фаланга). Как только с печенегами было покончено, Варда без промедления напал на болгар и венгров. Во время отчаянной схватки он едва не погиб. «Уже шло сражение, и с обеих сторон гибли храбрейшие воины, – рассказывает Лев Диакон. – И тут, говорят, какой-то скиф, кичась своей силой и могучестью тела, вырвался вперед из окружавшей его фаланги всадников, подскакал к Варде и ударил его мечом по шлему. Но удар был неудачным: лезвие меча, ударившись о твердь шлема, согнулось и соскользнуло в сторону. Тогда патрикий Константин, брат Варды, юноша, у которого едва пробивался пушок на подбородке, но который был огромного роста и непобедимой, непреодолимой силы, извлек меч и набросился на скифа. Тот устрашился натиска Константина и уклонился от удара, откинувшись на круп лошади. Удар пришелся по шее коня, и голова его отлетела в сторону; скиф же рухнул с конем на землю и был заколот Константином». Несколько иначе передает этот случай Скилица: по его словам, Варда сам разрубил напавшего на него «скифа» пополам, а Константин прикончил другого вражеского всадника, находившегося рядом.
Через какое-то время союзная конница дрогнула и оставила поле битвы, укрывшись позади пешей «стены». Ромеи набросились на русов, и сражение разгорелось с новой силой. Победа несколько раз клонилась то на одну, то на другую сторону. Наконец, русы «завопили, сломали свой строй и обратились в бегство». Ромеи преследовали разбежавшихся союзников до позднего вечера, покрыв равнину их мертвыми телами. Лев Диакон, как обычно преувеличивая, пишет об истреблении «более двадцати тысяч скифов». По сведениям Скилицы, «число пленных превысило количество убитых, и все захваченные, за немногими исключениями, были изранены». Потери Варды оба византийских историка, напротив, сильно занизили: ромеи будто бы потеряли не то 25, не то 55 человек. Вместе с тем они косвенным образом дали понять, что победа досталась ромеям недешево. По словам Льва Диакона, в войске Варды «много [человек] было ранено и еще больше пало коней». Скилица пишет, что почти все ромейские воины получили ранения.
После битвы под Аркадиополем войско Варды Склира было сразу же переброшено в Малую Азию для подавления восстания Варды Фоки. Воспользовавшись этим, русы осенью совершили «внезапные набеги, беспощадно разоряли и опустошали Македонию, причиняя тем самым ромеям огромный вред» (Лев Диакон). Тамошний магистр Иоанн Куркуас с войском «предавался сверх меры безделию и пьянству, проявляя неопытность и неумелость в управлении делами».
С наступлением холодов Святослав покинул Восточную Болгарию и ушел зимовать в Добруджу.
