Глава 23

Кристина и Лорен сидели в знакомом уже белом душном боксе, ожидая Закари. В помещении было все так же жарко, но Кристина уже была к этому готова: она приняла с утра душ и переоделась в легкое, короткое розовое платье, которое надевала на первые встречи с доктором Давидоу. Она взяла его с собой, потому что оно было одним из ее любимых повседневных платьев, она не носила его в школу, а значит, на нем не было пятен от клея и следов маркера. Ей показалось, что оно будет уместно сегодня, когда ей предстоит узнать, является ли Джефкот их донором 3319.

– Ты уже знаешь, как будешь его спрашивать? Как ты собираешься к этому подойти? – спросила Лорен, нахмурившись. Она уже вся вспотела, лицо у нее блестело от пота. Она тоже принимала с утра душ, но переодеться ей было не во что – потому что у нее времени не было собраться, ведь ей надо было собрать на бейсбольные выходные троих мужчин, их спортивную форму, двух собак, а еще не забыть про успокоительное для собак.

– Думаю, я попытаюсь его увлечь. Как обычно делаю со своими учениками.

– Вот как? И как же это?

– Ну ты же знаешь мою теорию: я разрешаю им читать то, что они хотят – и они поэтому начинают читать. Я стараюсь не давить, не оценивать. Выстраиваю с ними доверительные и уважительные отношения, создаю благоприятную атмосферу – и вот мы уже можем общаться, а они могут читать. – Кристина думала об этом вчера вечером. – Ну вот, и с ним я собираюсь действовать примерно так же. Я начну говорить с ним о том, что он действительно любит, он расслабится, будет чувствовать себя комфортно – и тогда я подведу разговор к нужной мне теме.

– Звучит неплохо, – улыбнулась Лорен, но довольно неуверенно, – а порепетировать не хочешь?

– Нет, спасибо, – Кристина понимала, что репетиция только усложнит все, заставит ее нервничать еще сильнее, особенно потому, что она знала – это ее последний шанс, она увидит его сейчас в последний раз. Не то чтобы она хотела видеть его снова – но ей не нравилась мысль, что больше она его не сможет увидеть, а ее эмоции постоянно менялись, причем их спектр был довольно широк – от сочувствия и симпатии до отвращения. Ночью она вертелась и крутилась с боку на бок, пытаясь представить себе, как пройдет эта их последняя встреча. И ничего не могла с собой поделать – все время думала о том, что он может быть невиновен, особенно когда вспоминала о словах Линды Кент – что он был отнюдь не единственным мужчиной, с которым у покойной Гейл были чисто сексуальные отношения.

– Слушай, ты заметно нервничаешь, – Лорен закусила нижнюю губу, – почему бы тебе не спросить его напрямую? Рассказать ему правду. Рассказать ему, что никакие мы не репортеры, что мы приехали сюда только для того, чтобы выяснить, не донор ли он.

– Нет, мне это не нравится.

– Но почему? Будет же гораздо проще, чем пытаться вытянуть из него это силой. А если он поймет, что ты обманываешь? Ты ведь никогда больше не увидишься с ним.

Кристине не нравилось это «ты с ним никогда больше не увидишься».

– Но то, что мы использовали донора – секрет. Об этом знаешь только ты и мои родители! Даже родители Маркуса не в курсе. И я не хочу никому об этом говорить.

– Ох, ладно.

– Маркус даже не знает, что я сказала своим родителям. Он хотел подождать, сказать об этом остальным только тогда, когда ребенок родится. Так что ты единственная, кому он позволил сказать.

– Я такая особенная, – улыбнулась Лорен.

– Именно. – Кристина понимала, что Лорен пытается разрядить обстановку. – И мне дико даже думать о том, что Закари узнает об этом раньше моего свекра. Мне бы хотелось, чтобы об этом вообще знало как можно меньше людей.

– Это понятно, – кивнула Лорен, – строжайшая секретность, прямо как в ЦРУ. Но ты еще не устала от семейных тайн? У нас в семье их тоже навалом. Мы с тетей знаем то, чего не знает мама, а мама знает то, чего не знает моя сестра. Иногда довольно трудно не запутаться во всех этих хитросплетениях.

– Иногда они все-таки необходимы, эти тайны.

Кристина увидела, как с другой стороны открылась дверь и за широкой спиной охранника показалась светлая голова Закари, и выпрямилась на своем стуле:

– Он здесь!

– Только не волнуйся. У тебя все получится.

– Скрести пальцы. – Кристина поймала взгляд Закари, и он улыбнулся. Он как будто был по-настоящему рад видеть ее – и она была уверена, что так и есть, что ей это не кажется.

Они с Лорен наблюдали, как охранник снимает его наручники и обыскивает с ног до головы, потом он сел и снова улыбнулся:

– Доброе утро, Кристина. Привет, Лорен. Вы обе чудесно выглядите.

– Благодарю, – Кристина положила перед собой свой блокнот и карандаш, как настоящий репортер, готовый к работе, – у меня для вас отличные новости. Мы нашли вам очень хорошего адвоката.

– Это потрясающе! – Глаза Закари распахнулись и загорелись, на лице выразилось облегчение, и он почти кричал от радости. – Но как вам это удалось?! Так быстро?

– Мы постарались. Он из Вест-Честера, очень опытный адвокат по уголовным делам. Его зовут Фрэнсис Гриффит, но лучше называть его Гриф. Он знает о вашем деле и хочет за него взяться. Он дал мне свою визитную карточку, но мне не разрешили ее вам передать, поэтому о встрече с ним вы будете договариваться через меня, не возражаете?

– Конечно нет, отлично. Вы говорите о нем так, будто хорошо его знаете.

– Нет, но мы с ним встречались, и он нам понравился. Мы говорили о вашем деле…

– Вы сказали ему, что я не виновен? – торопливо и взволнованно перебил Закари. – Потому что я не хочу иметь дело с таким адвокатом, которому все равно, кого защищать – преступника или честного человека. Я не виновен.

Кристина снова подумала о том, что сказала Линда Кент, и быстренько постаралась перевести разговор в другое русло.

– Закари, могу я вас спросить – как хорошо вы знали Гейл Робинбрайт?

– Да честно говоря, я же вам уже объяснял, я ее вообще не знал!

– То есть вы познакомились с ней в тот день, когда ее убили? – Кристина понимала, что вступает на запретную территорию, она помнила предупреждение Грифа, но остановиться не могла.

– Да.

– Но у вас хотя бы есть какие-то письма от нее или, может быть, смски?

– Нет. Я познакомился с ней в кафетерии, мы поболтали, и она сказала, что свободна этой ночью, так что мы можем провести ее вместе. У меня даже номера телефона ее нет.

– Но откуда же вы узнали, где она живет? – Кристина видела, как Лорен пытается остановить ее взглядом.

– Она сама сказала мне адрес.

– А вы не знаете, может быть, у нее был бойфренд? Или, может быть, она встречалась с кем-нибудь еще?

– Понятия не имею. Я знаю только, что она не была замужем, вот и все. А что?

– Просто любопытно, – ответила Кристина, избегая сердитого взгляда Лорен. – Итак, вернемся к адвокату. Я рассказала ему все то, что вы рассказали нам, и он все правильно понял. Теперь, я думаю, он придет вас навестить или вы как-то с ним свяжетесь, он, наверное, знает, как это сделать.

– Он – наверное. А я нет. То есть я знаю, что получаю какую-то почту – но своего адреса до сих пор не знаю. Все письма, которые приходят мне, просматриваются. И они делают скрины, прежде чем показать их мне.

– О, но вряд ли это касается адвоката? Он говорит, ваши с ним беседы защищены.

– Не знаю. Они говорят мне, что большинство писем приходит от чокнутых телезрителей и от женщин, которым все равно кому писать – лишь бы он был в камере смертников. – Закари закатил глаза, как глупый подросток.

– Еще одна вещь. Гриф сказал, что вы должны заплатить ему задаток – пять тысяч долларов.

– О нет, – лицо Закари вытянулось.

– Надеюсь, это не проблема. Я ему сказала, что у вас есть деньги, чтобы заплатить ему.

– Но пять кусков?! Я не думал, что будет так дорого. Не знаю, где я сейчас раздобуду такую кучу денег. У меня есть около двух триста. Было бы больше – но я же плачу по кредиту на образование. А вы не можете найти кого-нибудь подешевле?

– Насколько я знаю – нет, тем более что сейчас выходные. А потом он сказал, что это и так мало, и я ему верю.

– А может быть, он снизит цену? – брови Закари взлетели на лоб, в глазах загорелась надежда. – Ведь он же может взять деньги потом, как те юристы по телевизору. Которые говорят – «заплатишь потом, если нужно будет платить».

– Это другое дело, там речь идет о гражданских делах и имущественных вопросах, – ответила Кристина, тронутая его наивностью.

– А вы не можете одолжить мне денег? Я вложу свои две триста, а вы, может быть, остальное добавите?

– Ну… не знаю… – промямлила, растерявшись, Кристина.

– Я вам потом верну. Когда вы закончите книгу и продадите ее – тогда можно просто вычесть эти деньги из того, что мне причитается. Ведь вы же собирались сколько-то мне выдать, ну как консультанту, что ли?

– Мне… надо подумать.

Закари повернулся к Лорен.

– А вы можете добавить немного? Я вам потом отдам, когда книга выйдет, клянусь! Просто сейчас я ничего не могу сделать, у меня нет возможности достать деньги и заплатить за свою защиту.

– Э… не думаю, что могу помочь вам, Закари, – Лорен заерзала на своем стуле.

Кристина почувствовала себя виноватой в том, что подруге приходится оправдываться.

– Закари, Лорен мне только помогает как ассистент, она ничего с этого не получает. Если кто-то и сможет заплатить – то это я.

– И вы заплатите?

– Как я уже сказала, мне нужно подумать. Я подумаю об этом, когда буду дома.

– И скажете мне, да?

– Да, я вам скажу. – Кристине нельзя было терять время. – Давайте пока оставим денежные вопросы в стороне, потому что есть еще кое-что, очень важное, что вы должны знать. Это информация от Грифа. Он сказал, что сегодняшняя наша с вами встреча должна стать последней. Он не хочет, чтобы вы обсуждали свое дело с кем-либо, кроме него.

– Почему? – спросил Закари, брови у него встали несчастным домиком.

– Он сказал, что все эти беседы могут быть преданы огласке, и мои записи тоже, – Кристина показала на свой блокнот для наглядности. Эту часть разговора она мысленно уже отрепетировала.

– То есть, вы больше не придете? – Уголки губ Закари печально опустились.

– Нет, не приду, – Кристина понимала, что он расстроен, но не подавала виду.

– А как же ваша книга?

– Он сказал, что с этим придется подождать, и я понимаю почему. Я хочу как лучше для вас. – Тут Кристина не врала.

– Но мне нравится с вами разговаривать. Вы мне нравитесь! – Закари перевел взгляд с Кристины на Лорен и обратно. – И вы мне нравитесь тоже. Так приятно с кем-то поговорить. С кем-то… нормальным.

– Мне тоже нравится с вами разговаривать. – Кристина постаралась спрятать свои эмоции. У нее была цель – и ей нужно было выполнить свою миссию. – Вчера было очень интересно слушать вас, про вашу жизнь, интересно было узнать вас поближе. Но я не смогу жить дальше, если ваше освобождение окажется под угрозой только из-за моего эгоистичного желания написать о вас книгу. Это было бы неправильно. Я не смогла бы тогда спать по ночам.

– Очень это ценю, – сказал Закари, моргнув, – с вашей стороны это весьма великодушно.

– Спасибо. – Кристину захлестнуло чувство вины, но она сдерживалась изо всех сил. – Еще он сказал, что вам не стоит ни с кем встречаться, ни с прессой, ни с репортерами, ни с писателями – ни с кем.

– Даже с киношниками? – Закари нахмурился. – Они же из Лос-Анджелеса. И они сказали, что еще приедут.

– Даже с ними.

– Но один из них знаком с Дж. Дж. Абрамсом. Они знакомы с настоящими знаменитостями!

– Я понимаю, что Гриф сказал «нет».

– Вот у них точно есть деньги на адвоката. Они хотели снять кино о моей истории, сказали, что дадут мне агента и все такое.

– Спросите у Грифа, когда встретитесь с ним, – заколебалась Кристина. – Как бы ни было, Гриф сказал, что я больше не должна с вами встречаться, и разрешил мне сегодня поговорить с вами только о вашем прошлом, но не касаться обстоятельств вашего дела. И поскольку мне это по-настоящему интересно – я бы хотела узнать побольше о вас.

– Клево, – просиял Закари.

– Давайте приступим. – Кристина взяла в руку свой карандаш. – Итак, прежде всего, признаюсь, что мы обе были потрясены до глубины души тем, что случилось с вашей сестренкой. Больше мы об этом говорить не станем, потому что я не хочу заставлять вас вновь проходить через эту боль.

– Ладно. Спасибо. Я это ценю.

– И мы обе были восхищены тем, что вы, невзирая на обстоятельства и сложности, все же поступили в колледж и достойно его окончили.

– Не забывайте – с отличием!

Лорен вмешалась:

– Я тоже закончила колледж с отличием, но мой отец всегда говорил, что я закончила его с «манией величия».

Все рассмеялись, и Кристина заметила, что Закари там, на своем стуле за пластиковой перегородкой, расслабился и слегка откинулся на спинку стула.

– Теперь, Закари, – вы говорили, что всегда хотели пойти в медицинский колледж. Почему?

Кристина ткнула карандашом в блокнот, как будто собираясь записывать.

– Я хотел помогать людям, помогать обществу. Я думал, что было бы очень здорово найти средство от какой-нибудь болезни.

– То есть, получается, что вы тоже очень великодушный и неэгоистичный человек.

– Точно. – Ярко-голубые глаза Закари смотрели на Кристину тепло, и она снова чувствовала, что между ними существует какая-то особенная связь, независимо от ее собственного желания.

– А какой у вас был любимый предмет в школе?

– Хммм… – Закари улыбнулся, задумчиво наморщив лоб. – Знаете, я всегда любил анатомию. Моя подруга изучала ее на первом курсе, а я помогал ей. Там надо много запоминать, и я ее гонял. Она даже брала меня с собой в лабораторию, хотя и нельзя было.

– Куда? – Разговор принимал какой-то неожиданный для Кристины оборот.

– В анатомичку. Мне это нравилось, хотя это самое трудное, потому что приходится очень много времени проводить в анатомичке, делая вскрытие и изучая то, что вы вскрыли. Моя девушка показала мне, как они это делают: начинают со спины, а потом переворачивают тело и уже видно лицо. От этого все становится еще более реальным, – Закари помолчал, но выражение лица его не изменилось, оставалось все таким же мечтательным и довольным, – она рассказала мне, что сначала вскрывается грудная клетка, потом верхние конечности, потом нижние, потом брюшина, потом отрезается нога…

Лорен не выдержала:

– Она отрезала кому-то ногу?

Кристину крайне беспокоило это его блаженное спокойствие, но она изо всех сил старалась не выдать своего беспокойства, чтобы не привлекать внимания охранника.

– Так надо, чтобы исследовать таз. Потом исследуют лицо, и тут необходимо быть очень осторожным, потому что надо сделать много маленьких надрезов. Глаза, носовая пазуха, глазницы, все эти нервные пучки, особенно лицевой нерв… – Закари сделал паузу, задумавшись. – Она всегда меня просила это делать. Потом она пилила череп, вскрывала голову и вынимала мозг – она в весеннем семестре изучала нейроанатомию мозга и его нейронов.

Кристина почувствовала, как ее желудок сделал головокружительный кульбит – и не только потому, что очень уж красочно он все описывал. Закари, казалось, действительно наслаждается всеми этим деталями, связанными с человеческой анатомией.

– Думаю, о таком и думать-то трудно, особенно во время еды, не говоря уже о том, чтобы на это смотреть.

– Да нет, у меня никакого отвращения не было. Когда она мне показала трупы – они мирно лежали себе в ряд в своих железных ящиках, и у каждого была карточка с указанием его профессии, причины смерти и возраста. Она даже не знала, как правильно делать надрез скальпелем, это я ее научил.

– А вы где научились?

– Так это моя работа. Я о скальпелях знаю все – Бриэм выпускают около тридцати семи видов скальпелей, трех разных линий и разных ценовых категорий. – Закари кивнул. – Нужны разные скальпели для разных частей тела – в зависимости от того, где вы делаете надрез и какой он должен быть толщины, и выбирается скальпель. Я не буду вас грузить деталями – мы же не продаем и не покупаем. Суть в том, что скальпель должен входить в плоть мягко, как нож в масло, и скользить там легко и плавно, пока не встретит на пути мышцы или кость – ну, за исключением лица, конечно. Вы обязательно почувствуете это. А жир желтый и очень скользкий – похож на очень спелое манго.

– Фу, – вырвалось у Кристины. Она понимала, что для потенциального студента-медика вполне типичен подобный интерес к анатомическим подробностям, но у нее все равно от Закари мурашки по всему телу бегали. Лорен, должно быть, испытывала то же самое, потому что она невольно отшатнулась от него подальше.

– Жалеете, что спросили? – Закари улыбнулся, возвращаясь к теме беседы. – Моя девушка показывала мне свои лекции – их профессор говорил, что самое сложное и самое главное в анатомии – найти правильную фасциальную полость, то место, где можно свободно отделить мышцы одну от другой или от органа. Моя девушка говорила, что поскольку на поиски этой самой полости нужно потратить часа два, а то и четыре, то она всегда носит с собой суперклей.

– Суперклей?! – Кристина подумала, что ослышалась.

– Да. В медицинском колледже все носят с собой суперклей, – Закари хмыкнул многозначительно. – Он поможет заклеить порванный нерв, когда вы вдруг взрежете плоть не там или слишком быстро и резко будете орудовать скальпелем. Чуть-чуть клея – и вот нерв опять целехонек и хорошо крепится к мускулу. – Закари расслабленно откинулся назад. – А знаете, что я больше всего любил? Вскрытие сердца. Это, наверно, самое клевое. Я бы хотел заниматься исследованиями в области кардиологии.

– Почему? – спросила Кристина, холодея. Она вспомнила, как читала о смерти Гейл Робинбрайт и других медсестер, их убили одним-единственным ударом в левый желудочек сердца. И она не могла понять – зачем Закари вдруг заговорил об этом, учитывая, что он наверняка тоже читал все эти репортажи. Но она не стала его останавливать. В своем блокноте она написала: «кардиология» – просто чтобы не выдать обуревающие ее эмоции.

– Разрезаете грудную клетку, чтобы открыть ее, потом проходите через сердечную сумку – такой мешочек, в котором находится сердце. – Закари продемонстрировал, как надо делать надрез воображаемым скальпелем: – Потом вы по одному аккуратно перерезаете все главные сосуды – коронары, аорту, легочную артерию, и когда вы это сделаете – можно вынимать сердце из сердечной сумки. – Закари помолчал, улыбка его стала шире. – И вот вы уже держите человеческое сердце в своих ладонях.

– Но откуда вы это знаете?! – в ужасе спросила Кристина. – Это вам тоже ваша девушка рассказывала?

– Да. Но еще я присутствовал на операциях на сердце в больнице – хирурги нас пускали, меня и моего босса. Мы же должны видеть, как наш инструмент ведет себя в деле. А знаете, что самое удивительное? Сердце совсем маленькое. Оно кажется очень маленьким – а ведь ему отведена такая важная и большая роль в нашей жизни. Оно меньше печени и намного меньше легких, – голубые глаза Закари вспыхнули, – вот вы смотрите на него и видите все его четыре камеры, как кровь отправляется в правое предсердие, а потом – в правый желудочек, через трискупидальный клапан. – Закари изобразил рукой петлю в воздухе. – Потом – в легочную артерию и легкие, потом обратно по легочной вене к левому предсердию и в левый желудочек, по митральному или бискупидальному клапану. Левый желудочек – это генератор. Он качает кровь по всему организму, через аорту.

Кристина не выдержала:

– Вы же знаете, что Гейл Робинбрайт была убита именно так – что ей нанесли рану именно в левый желудочек!

– Знаю, и в газетах по этому поводу писали, что, мол, это свидетельствует о том, что убийца имеет отношение к медицине – что он врач или студент-медик. Но если и так – то не так уж он хорош. – В голосе Закари звучало высокомерие. – На самом деле, конечно, можно убить кого-то ударом в левый желочек, но это требует большой силы. Сердце же прикрыто легкими, левый желудочек находится справа снизу – в так называемой «верхушке сердца», – Закари показал на свою грудь. – Убийце надо целиться между вторым и пятым межреберьем, он должен попасть в межреберное пространство с левой стороны, затем повернуть свое оружие кверху и добраться до верхушки сердца.

Кристина с трудом сохраняла самообладание, но Закари, словно не замечая ничего вокруг, увлеченно продолжал:

– Расстояние между ребрами – всего около дюйма, максимум – двух, вот почему очень трудно попасть туда с первого раза, скорей всего, попадешь в ребро. Ребра здесь для этого и существуют, кстати – они защищают наши торакс и средостение. – Его глаза восторженно горели. – Человеческое тело – очень красивая вещь, очень продуманная, здесь все предусмотрено, чтобы защитить сердце, чтобы сохранить человеку жизнь. Поэтому очевидно, что, конечно, можно убить человека и так – но это совершенно не имеет смысла, – Закари пожал плечами. – Так что можете убедиться – я невиновен. Я знаю больше, чем этот серийный убийца. И если бы я хотел кого-то убить одним ударом – я бил бы в сонную артерию или, на крайний случай, в правую почку. Она находится справа, чуть ниже, чем левая. И если ударить кого-нибудь туда – он тут же потеряет сознание, а потом истечет кровью и умрет.

Кристина только хлопала глазами, пытаясь разложить все по полочкам. Закари, конечно, как-то уж очень хорошо разбирался в анатомии – но, возможно, он все-таки был невиновен. Он, видимо, пытался донести до них мысль о том, что человек, который действительно хорошо разбирается в анатомии, не стал бы убивать медсестер так, как они были убиты. И, по его мнению, это свидетельствовало о его невиновности.

– А еще одна проблема, если хочешь убить кого-то ударом в левый желудочек, состоит в том, что сердце ведь очень сильное, оно наверняка попытается закрыть клапан после удара, но чем больше будет отверстие в сердечной стенке – тем больше крови будет вытекать. Будет очень много крови. И грудная клетка будет заполняться кровью все сильнее с каждым новым ударом раненого сердца.

Кристина подпрыгнула.

– А потом сердце начнет биться все сильнее и быстрее, стараясь компенсировать потерю и все же закачать кровь в аорту и в остальные сосуды. Большая часть крови в результате выльется из раны, конечно, но вообще это очень красиво – то, как устроен наш организм, как все предусмотрено, чтобы защитить сердце и тем самым защитить весь организм, защитить жизнь. Один раз увидев всю красоту анатомии – на всю жизнь сохранишь восхищение этой красотой, разве не так? – Вид у Закари был задумчивый и мечтательный. – Я очень хотел учиться в медицинском колледже. Я готов был на все, за любую работу взялся бы, лишь бы заработать на обучение.

Кристина ухватилась за этот шанс вывести, наконец, разговор в правильное русло.

– А что вы делали, чтобы заработать?

– Да все, все, что угодно. Работал на трех работах: билетером в кинотеатре, репетитором по математике, официантом. Я продал свой диван на «е-Вау». И машину продал. Я даже собственную плазму продал.

– Вы продавали свою плазму? – Кристина чувствовала, что стало совсем горячо.

– Конечно, и кровь я продавал. Я даже… – Закари запнулся, а Кристина затаила дыхание.

– Вы даже – что? – спросила она осторожно, хотя сердце у нее готово было выпрыгнуть из груди.

– Я вам скажу, но вы не пишите об этом в книгу. Это не для записи.

Закари оглянулся через плечо на охранника, а потом наклонился прямо к самому отверстию в пластиковой перегородке:

– Я продал сперму. Они называют это донорством, не знаю почему. За это платят.

Сердце Кристины замерло. Она репетировала этот момент ночью – как она будет реагировать, когда он скажет «да» или «нет». Теперь, когда она вплотную приблизилась к ответу на главный вопрос – ей стало очень страшно. Она до смерти хотела знать правду – и в то же время до смерти боялась этой правды. С трудом ей удалось заставить себя сдержаться – останавливаться было нельзя, надо было закончить.

– Вы были донором спермы? Мне всегда было интересно, как это происходит.

– Я думаю, вы знаете, как это происходит, – хмыкнул Закари. – Что ж, это не слишком почетно, но я делал это. За это платят реальные и очень неплохие деньги. Тебя включают в программу, и ты сдаешь сперму в течение года. Я никому об этом не рассказывал. Если честно – я считаю, что это нужно людям, что это им помогает, но главное – мне нужны были деньги. Я знал, что мои родители убили бы меня, если бы узнали – они считали, что если Бог не дает людям детей, то, значит, и нечего пытаться забеременеть альтернативными методами. Что на все Божья воля.

Пока он говорил, Кристина пыталась справиться с головокружением. Все это совпадало с тем, что было написано в профиле донора.

– Закари, сколько вам заплатили?

– За весь год я заработал тысячу долларов, и мне нравились люди в банке.

– В банке? – переспросила Кристина, как будто не понимая.

– Да, в банке спермы. Он называется Хоумстед.

– О? – Кристина сжала свой карандаш в руке, стараясь сдержаться, у нее шумело в ушах от напряжения.

– У них офис был прямо рядом с кампусом. Я был анонимным донором – по-другому я бы не согласился. Дал им две свои фотографии, одну детскую, вторую – взрослую, потому что это одно из условий. Но они не называют твое имя, когда выкладывают твой профиль в сеть. Только пишут твой номер.

– Номер?

– Да, номер донора.

– И какой у вас был номер?

– А что? – Закари нахмурился, не понимая.

– Мне просто любопытно.

– Мой номер был 3319.