Вместе с выстрелом для него взорвался весь мир вокруг. Мучения после хлопка были невыносимы, но ощущались не там, где он ожидал. Штерн потерял равновесие и упал головой вперед прямо на цветочную вазу. Он был уверен, что перед смертью увидел в животе выходное отверстие от сквозного огнестрельного ранения. Вместо этого оглох, зашелся сильным кашлем, а каждый глоток воздуха обжигал его изнутри. Казалось, что прошла целая вечность. Он уже почти поверил, что ослеп, когда понял, что произошло.

Слезоточивый газ.

Пистолет был заряжен не смертоносными патронами. Эти извращенцы, может, и педофилы, но на убийство не способны. Или же сумасшедшие убивали по-другому. Возможно, обыкновенная пуля не доставляла им удовольствия.

Штерн понял, что его догадки ошибочны, когда женщина у него за спиной вдруг тоже закашляла.

– Черт, – выругалась она, но даже одно это слово было сложно разобрать, потому что слизистые оболочки ее носа работали как два Ниагарских водопада.

Штерн перевернулся на живот и посмотрел вниз на лестницу. Его глаза слезились, как будто в них попало моющее средство для туалета, но сквозь пелену он увидел, что женщина стоит всего несколькими ступенями ниже. Она согнулась и терла глаза, потому что у нее тоже не было защитной маски.

«Значит, она не знала, чем заряжен пистолет», – догадался Штерн. Сумасшедшая парочка просто блефовала. Оба попросту неопытные. Вероятно, ни разу не проверяли пистолет. И премьера только что провалилась.

Штерн попытался встать. То, что произошло затем, было так же неожиданно, как и хлорное облако. Он зашатался, пол начал уходить у него из-под ног. Думая, что двигается в сторону коридора, Штерн сделал шаг в пустоту – и покатился по лестнице.

Резкая боль пронзила его спину, когда он, как торпеда, врезался в женщину. Грохот на лестнице был настолько громкий, что Штерн больше не мог понять, чьи именно части тела ударяются с такими глухими звуками. Уже второй раз его голова со всей силы налетела на что-то твердое – скорее всего, на ступеньку. Из носа хлынула кровь. Штерн на животе заскользил вниз, и от боли в левой ноге у него из глаз посыпались искры. Во время падения он ступней зацепился за перила и теперь всем своим весом «повис» на лодыжке.

Разрыв связок. Растяжение. Внутрисуставный перелом. Судя по боли, все сразу, но Штерну было все равно. Осторожно освободившись, сквозь пелену слез он смог разглядеть, что его противнице внизу лестницы досталось сильнее: она не шевелилась, а колено, как, впрочем, и все тело, было вывернуто совершенно неестественно. Штерн подтянулся, опираясь на перила, вздрогнул, как от бормашины дантиста, когда попытался опереться на левую ступню, и попрыгал на одной ноге вверх по лестнице. Казалось, что его слизистые оболочки горят и растворяются сами собой.

Третья дверь направо, сказала она. Указание было ненужным. В его состоянии Штерн мог воспринимать окружающий мир только на слух. Музыка по-прежнему раздавалась из-за массивной дубовой двери, ручку которой Штерн дергал.

Заперто.

Роберт принял решение за доли секунды. Он побежал назад, не обращая внимания на ужасную боль, которая словно гвоздями пронизывала его левую ногу при каждом шаге. Схватился за горшок, который едва смог приподнять, потому что вместо земли тот был наполнен тяжелыми белыми камешками. Тогда он протащил горшок за собой по полу несколько метров, поднял его обеими руками, игнорируя хруст позвоночника, и с размаху ударил по двери – там, где ее легче всего было повредить. Ручка оторвалась, а вместе с ней расшатался и примитивный дверной замок. Штерн налег плечом на податливое дверное полотно. Раз. Другой. Пока наконец, уже опьяненный болью, не ввалился в комнату.

То, что его там ожидало, было хуже всего, что Штерн видел в своей жизни. Внутри его все кричало: «Слишком поздно!»