80

— У меня, между прочим, язык рождён для орального секса. Я могу языком мух ловить. В полёте. Мне хамелеоны завидуют.

Так я сказал ей одними глазами.

— А я тебя всю жизнь ждала — ответила она, тоже одними глазами. И добавила, уже другими глазами:

— Пойдём в парилку?

— Не могу — устоял я. Мне запрещено применять своё страшное искусство против беззащитных секретарш. Тем более в бане.

У шефа новая секретарша. Латышская женщина Иветта. От песен советского кинематографа всё в ней делается горячо и упруго. Я спел «вагончик тронется, вагончик тронется» голосом Барбары Брыльской. Иветта в ответ множественно меня поцеловала, неприцельно. Куда бог пошлёт поцеловала. Стало очевидно: нынче меня ждёт ужасный успех. Ели вы приняли «ужасный успех» за безграмотность и тавтологию, значит вы не видели Иветту.

Она села рядышком, почти на меня, спросила:

— Ничего что я такая некрасивая?

У мужчин принято горячо возражать. Я не был настолько трезв, чтобы врать, но и не настолько был пьян, чтобы обмануться.

И ответил невежливо:

— Ничего, я тоже не Пирс Броснан.

Она сказала, ей нравятся дерзкие. И потрогала меня грудью. И положила руку на плечо. И запела многозначительным басом «ты меня на рассвете разбудишь».

Первый тост говорил шеф. С новогодним пафосом, из положения «стоя».

— Мы, короли дерьма и пара…

Сантехники за столом одобрительно кивнули.

Иванов рассказал историю про Булочкина. Булочкину велели позвонить, успокоить клиента, сказать, что обещанный с утра мастер будет к обеду.

Телефонный Булочкин был учтив.

— Простите — начал он издалека — вы ещё не заебались ждать?

Потом мы пытались создать в бассейне резонансную волну, чтоб выплеснулось и затопило нижний этаж. Для смеху. Ещё сломали душ и оторвали дверь в парилку.

В общем, всё как у людей.