III

В форт Таксон я прибыл, почти издержав золото священника. К вечному моему стыду, нужда подтолкнула меня к попытке продать Библию странствующему проповеднику по имени Бэнкс. Но его оттолкнул размер книги. Бэнкс заявил, что если бы Господь хотел отдать Бэнксу эту книгу, то, несомненно, ниспослал бы ее в меньшем виде. Но зато проповедник рассказал мне об иезуитской миссии к югу от Таксона, где хорошая старая Библия может найти постоянное пристанище на добротном деревянном пюпитре, и никакому бедолаге либо мулу не придется более таскать ее на себе.

Я посчитал решение избавиться от книги плодом моей нищеты, но в действительности мною двигал страх. Я уже ощущал, насколько эта Библия завладела мной. Видения белой церкви и бледного Христа на кресте приходили ко мне уже и наяву. Я боялся обезуметь, как обезумел священник. Но я вижу сейчас, что все это было промыслом Божьим: и явившийся из Ирландии священник, оказавшийся на соседней койке, и переданная мне Библия, и золото, приведшее на запад, и нечаянный разговор с проповедником, указавшим путь, которым я пришел к иезуитской миссии и бледному Христу на сожженном кресте.

Спустя два часа после рассвета второго дня мы увидели, что в утреннее небо поднимается дым. Я присоединился к обозу, везущему на юг, в форт Хуачука, припасы для кавалерии. Дорога вела через торговую факторию, где и находилась иезуитская миссия. Запах ее жителей мы учуяли задолго до того, как увидели их, несчастных, грубо и жестоко препровожденных к Господу остриями стрел и отточенными лезвиями дикарских ножей. Фактория превратилась в ад. Дымящиеся балки крыш торчали из горящих домов, словно ребра. А перед грудой догорающих досок, бывших когда-то зданием миссии, стоял большой пылающий крест. Поначалу я подумал, что крест и распятый на нем слишком велики для скромной церквушки. И, лишь приблизившись, понял: на кресте горел человек.

Он превратился в гротескный факел, утратив все черты. В агонии он запрокинул голову, изо рта вырывалось пламя, словно крики стали огнем.

Старший офицер, капитан Смит, приказал накинуть на крест веревку, свалить его и оттащить подальше. Но никакая веревка никогда не вытащит образ того пылающего человека из моей памяти. Я пробормотал молитву, препоручая бессмертную душу несчастного Богу, в чьем лоне она вовеки пребудет в мире, спасенная от демонов, устроивших нечистую забаву. А когда я дочитал молитву, то услышал произнесенное шепотом «аминь» от всех вокруг. Я понял: мои неприкаянные спутники, обычно столь дерзкие и презирающие Господа, когда от жестокости мира их заслоняет тепло костра либо жидкости в бутылке, осознали, насколько же ценны Его любовь и благость, когда узрели жуткое обличье Его гнева.

Мы взялись забрасывать землей руины церкви, а я, работая, размышлял над тем, отчего же всемогущий милостивый Бог позволил столь чудовищному произволу случиться с Его верными слугами и домом моления Ему. Я не мог понять смысл произошедшего зла. А вдруг оно значило, что в битве между Богом и дьяволом победил дьявол? И лишь тогда, в бездонных глубинах моего сомнения, Христос явился ко мне, восстав из руин церкви своего Отца, дабы указать мне истину и путь.

Сначала я увидел Его лицо, сияющее белизной среди серого пепла. Он глядел на меня с таким отчаянием и болью, что я отшатнулся, отступил назад, и мой сапог захрустел обугленными остатками потолочной балки. Та приподнялась, и я увидел Его целиком – фигуру из чистого белого мрамора, закрепленную на кресте из твердого дерева, обожженного, но не уничтоженного пламенем.

Судя по месту распятия среди руин, оно висело над алтарем. Я представил, как Христос глядел со скорбью на то, как огонь пожирает дом Его Отца. Спасение креста из пожара было чудом, чудом же я отыскал его среди пепла, и я вспомнил слова обезумевшего священника, сунувшего Библию в мои руки и передавшего миссию мне:

И вот я узрел Его.

Я шагнул в дымящиеся руины и взял бледного Христа в руки. Его крест стал моим, и моя ноша разделилась с Ним. Я ощущал жар, который еще держало твердое дерево, и это было словно Его любовь, проникающая в мое существо, и я понял, зачем Бог позволил язычникам умертвить добрых христиан и сжечь Его дом.

Это было ради меня.

Он показывал мне простым и ясным образом, чтобы могла понять простая душа вроде моей: моя церковь должна быть крепче этой. Чтобы выстоять среди зла, царившего в дикой пустой глуши, церковь должна быть как бледный Христос, не затронутый свирепыми орудиями зла, уничтожившего все вокруг.

Моя церковь должна быть каменной.