Безумный, безумный мир
…жажда ненависти и разрушения находится в самом человеке.Альберт Эйнштейн
«Недавно, однако, я имел возможность слышать о нескольких случаях, которые сами по себе не слишком важны, но, по моему суждению, исключают любую другую интерпретацию, кроме той, что дает ваша теория… Я был восхищен, <…> поскольку всегда испытываешь восторг, когда красивая концепция оказывается совместимой с реальностью». Эти слова Альберта Эйнштейна, адресованные Зигмунду Фрейду (они познакомились зимой 1926 года), дают нам повод поговорить о непростом морально-психологическом и психическом состоянии, в котором оказался ученый на рубеже 1920–1930-х годов.
Общение двух первооткрывателей (каждый в своей области) не было простым. Теория психоанализа поразила Эйнштейна своей новизной и прикладным характером, хотя ряд моментов вызывал у ученого неприятие и непонимание.
В свою очередь Фрейд оставил о своем именитом собеседнике следующую запись: «Он весел, уверен, приятен, понимает в психологии столько же, сколько я в физике, так что мы очень мило побеседовали… Этому счастливцу не так тяжело, как мне, он может опереться на длинный ряд великих предшественников, начиная с Ньютона, в то время как я вынужден был пролагать тропу через дикую чащу. Ничего удивительного, что дорожка вышла узкой и не позволила мне уйти далеко».
Зигмунд Фрейд немножко поскромничал. И тот факт, что за советом к нему обратился сам Альберт Эйнштейн, тому бесспорное подтверждение.
Около 1930 года младший сын Эйнштейна Эдуард заболел тяжелой формой шизофрении.
Для получения более полной картины недуга Эдуарда Фрейд предложил Эйнштейну тоже посетить его, чтобы проанализировать ситуацию всесторонне. Альберт Эйнштейн категорически отказался со словами: «Предпочитаю оставаться непроанализированным и темным».
Фрейд был искренне удивлен.
«Разумеется, я всегда понимал, что Вы восхищаетесь мной лишь из вежливости, однако очень мало доверяете всем моим утверждениям. Но я всегда задавался вопросом, чем же тут можно восхищаться, если это неверно, то есть если это не обладает высоким содержанием истины. Кстати, не думаете ли Вы, что со мной могли бы обойтись куда лучше, если бы мое учение включало в себя более высокую пропорцию нелепостей и заблуждений?Вы настолько моложе меня, что, когда Вы достигнете моего возраста, Вы, смею надеяться, станете моим последователем. Поскольку этого я уже узнать не смогу, я утешусь заранее».Из письма Зигмунда Фрейда Альберту Эйнштейну
Эйнштейн так и не нашел общего языка с Фрейдом. Находясь на вершине славы, ученый самым тщательным образом скрывал от окружающих (Зигмунд Фрейд не стал исключением) свое второе «я», как мы уже говорили, никого не подпускал к тому самому «господину Зануде» (как его называла сестра Майя Эйнштейн). И вполне естественно, что подобное раздвоение давало о себе знать, вырывалось наружу порой в самой неожиданной и жесткой форме. Альберт Эйнштейн страдал от этого, но ничего не мог (или не хотел) с собой поделать.
Непростые взаимоотношения со старшим сыном Гансом Альбертом, стали проекцией этого внутреннего конфликта Эйнштейна-гуманиста, поборника свободы и гармонии с Эйнштейном-ортодоксом, абсолютно не считающимся с инакомыслием и противоположной жизненной позицией.
Ганс Альберт Эйнштейн, ему в ту пору был двадцать один год, решил жениться на Фриде Кнехт, которая была старше своего избранника на девять лет и не была еврейкой. Интересно, что и Эйнштейн, и Милева Марич отнеслись к этому решению сына крайне негативно и, кажется, даже на какое-то время забыли о взаимных обидах и претензиях, объединившись против Фриды.
Наибольшую активность в этом «воспитательном» процессе проявлял Эйнштейн. В своих посланиях сыну, порой написанных очень резко и даже оскорбительно по отношению к уже не мальчику, но вполне сформировавшемуся юноше, великий физик восклицал: «Она [Фрида Кнехт] хищница, соблазнила тебя, а ты считаешь ее воплощением женственности. Это типичный способ для женщин определенного сорта привязать к себе мужчину, который не от мира сего… И когда ты с ней разойдешься, не прибегай ко мне жаловаться!»
Конечно, выслушивать такое от собственного отца, который при этом имел другую семью и был слишком занят наукой, чтобы заниматься воспитанием собственных детей, было обидно.
Удивляют доводы Эйнштейна, особенно если учитывать его гуманистическую позицию в национальном вопросе и отношение к шовинистическим настроениям в Германии в это время: «Смешение рас серьезная проблема. Поэтому я не могу простить ему [сыну] его грех. Я инстинктивно избегаю встреч с ним…»
Спустя годы Ганс Альберт скажет: «Возможно, единственный проект, от которого он отказался, был я. Он пытался давать мне советы, но скоро понял, что я слишком упрям и что это лишь пустая трата времени».
Произошло то, что, вероятно, Зигмунд Фрейд смог бы объяснить своему гипотетическому пациенту: будучи сам унижаем своей матерью в детстве и юности, Альберт Эйнштейн вольно или невольно перенес свои рефлексии и комплексы на собственного сына. Однако удивительно другое – будучи человеком демократических взглядов, противником всякой несвободы, Эйнштейн превращался в деспота в семейных вопросах, и это каким-то немыслимым образом вписывалось в его общую гуманитарную систему координат.
Эвелин, внучка Альберта Эйнштейна, дочь его сына Ганса Альберта, вспоминала: «Когда Эйнштейн хотел жениться, ему пришлось столько вытерпеть от своих родителей, что, казалось бы, у него должно было хватить ума не вмешиваться в личную жизнь сыновей. Ничего подобного. Когда мой отец собрался жениться на моей матери, Эйнштейн был в ярости, и Гансу Альберту пришлось выдержать не одну бурю».
В 1951 году, рассуждая о взаимоотношениях отцов и детей, Альберт Эйнштейн неожиданно сформулировал свое отношение к этой проблеме: «Я не одобряю родителей, оказывающих давление в принятии решений, которые повлияют на будущую жизнь детей. Такие проблемы каждый должен решать сам».
Едва ли этот пассаж можно считать выражением искреннего чувства.
«Трудно иметь такого знаменитого отца, потому что чувствуешь себя таким ничтожным. Люди интеллектуального труда часто производят на свет больных, нервных и порой даже полных идиотов (как я)… Я часто посылал ему восторженные письма и потом переживал, потому что он настроен холодно. Я лишь много позднее узнал, как они его трогали».Из воспоминаний Эдуарда Эйнштейна об отце
Трагические строки…
Видимо, Альберт Эйнштейн показной суровостью и холодностью хотел сделать из своего, увы, больного сына настоящего мужчину, так, как он это понимал.
«Он пользовался бешеным успехом у женщин и умел обращаться с ними, как заправский Казанова. За женщинами ухаживал очень наивно и походил на ребенка, увидевшего красивую игрушку. Его не смущало даже присутствие мужа».Из книги Карла Зелига «Альберт Эйнштейн»
Не менее напряженными были взаимоотношения и в новой семье Эйнштейна. По воспоминаниям современников, взаимные чувства давно угасли (если они были вообще). Но если с Милевой Эйнштейн все свое свободное время отдавал науке, то теперь Альберт посвящал всего себя общественной деятельности, борьбе за мир и борьбе с нацизмом, а также бесконечным поездкам, форумам и конференциям.
Эльза Эйнштейн тяжело переживала подобное положение вещей, а в результате страдали девочки – дочки Эльзы, Илза и Марго. Печальная история Ганса Альберта и Эдуарда Эйнштейнов повторялась, но уже в другой семье и при других обстоятельствах.
Однако Альберт продолжал свое победное мировое турне, невзирая на то, что его семьи уже давно не были его тылом.
А тем временем в Германии Адольф Гитлер лишь готовился к своим, как ему казалось, мировым гастролям. Причем в прямом смысле этого слова.
Ежедневные выступления перед соратниками по партии, а также рабочими, солдатами, творческой интеллигенцией не только истощили психическое состояние фюрера, но и деформировали его голосовые связки и носовые пазухи. Карьера вождя немецкого народа оказалась под угрозой.
После выдвижения своей кандидатуры от НСДАП на выборах рейсхпрезидента Германии в феврале 1932 года Гитлер принял решение брать уроки ораторского мастерства у немецкого оперного певца Пауля Девриента.
После прослушивания своего нового ученика маэстро Девриент сказал: «Ваших врожденных вокальных данных недостаточно для изнурительного труда оратора, во всяком случае, для длительных выступлений. Лишь посредством упражнений и методичных занятий вы сможете выдерживать продолжительные выступления на публике… Хотя ваш голос от природы силен, сейчас в нем не слышно ни здоровья, ни силы. Он производит слабое и болезненное впечатление. Слушатели понимают, что вам не хватает воздуха, и ваш голос совершенно зажат».
Ученик у Пауля Девриента оказался старательным и не без дарований. Перемещаясь по Германии на пассажирском самолете юнкерс-52 «иммельман», Гитлер всколыхнул страну своими выступлениями на грани аффекта о величии арийского духа, об освобождении человека труда от пут американо-еврейского капитала, о великой большевистской угрозе с востока.
20–30-е годы ХХ столетия, безусловно, были эпохой публичных выступлений, временем ораторов, которые, оказываясь наедине с многотысячной аудиторией, должны были воодушевить ее, входя при этом порой в состояние транса и экстаза. А если учесть, что это происходило (как правило) без микрофонов, динамиков и усилителей, то можно было лишь предполагать, какие физические и моральные усилия затрачивались на подобные политические представления.
Обитатели Берлина и Парижа, Москвы и Петрограда (Ленинграда), Рима и Мюнхена, где бурлила общественно-политическая жизнь, уже не мыслили себя без митингов и демонстраций, конференций и съездов. У публики были свои кумиры, которые как бы парили над толпой, всегда находясь на трибуне или в президиуме.
Эйнштейн не мог не чувствовать, что роль психопатического вождя национал-социалистов, о котором еще совсем недавно никто не знал, возрастала с каждым днем. Ученый с ужасом приходил к убеждению, что голос науки, здравомыслия и добра не просто никто не слышит, он практически не звучит в Германии.
«Пока у меня есть возможность, я буду находиться только в такой стране, в которой господствуют политическая свобода, толерантность и равенство всех граждан перед законом. Политическая свобода означает возможность устного и письменного изложения своих убеждений, толерантность – внимание к убеждениям каждого индивидуума. В настоящее время эти условия в Германии не выполняются. Там как раз преследуются те, кто в международном понимании имеет самые высокие заслуги, в том числе ведущие деятели искусств. Как любой индивидуум, психически заболеть может каждая общественная организация, особенно когда жизнь в стране становится тяжелой. Другие народы должны помогать выстоять в такой болезни. Я надеюсь, что и в Германии скоро наступят здоровые отношения и великих немцев, таких как Кант и Гёте, люди будут не только чествовать в дни редких праздников и юбилеев, но в общественную жизнь и сознание каждого гражданина проникнут основополагающие идеи этих гениев».Альберт Эйнштейн о предпосылках своей эмиграции в Америку
В 1930 году Альберту Эйнштейну поступило предложение из Калифорнийского технологического университета в Пасадине прочесть курс лекций по теоретической физике в качестве «приглашенного профессора». Ученый, разумеется, согласился.
Наверное, он с улыбкой вспомнил эту безумную, на взгляд европейца, страну, которую он уже посещал в 1921 году.
Альберт и Эльза Эйнштейн позируют фотографам на пресс-конференции в Пасадине во время второго визита в США. 1931 г.
Тогда, не успел он сойти с борта парохода в нью-йоркской гавани, на него набросились десятки журналистов с одной просьбой – в двух словах изложить теорию относительности. Сначала Эйнштейн оторопел от такой почти детской непосредственности, граничащей с непроходимой глупостью, но потом все же нашелся: «Если вы согласитесь не слишком серьезно отнестись к ответу и принять его как своего рода шутку, я могу дать следующее объяснение. Прежде считали, что, если все материальные тела исчезнут из Вселенной, время и пространство сохранятся. Согласно же теории относительности, время и пространство исчезнут вместе с телами».
Журналисты тогда были в восторге – коротко и ясно, – что еще нужно для передовицы?!
Эйнштейн в Нью-Йорке во время первого визита в США. 1921 г.
Тайно ученый надеялся, что истерия вокруг него несколько поутихла, и его посещение Соединенных Штатов не будет носить характер тотального, граничащего с нарушениями рассудка поклонения перед его персоной. Однако, с другой стороны, Эйнштейн, конечно, ловил себя на мысли о том, что, если внимание к нему будет недостаточным, он, разумеется, расстроится.
Сомнения ученого были мгновенно рассеяны все в той же нью-йоркской гавани – теперь уже сотни журналистов и фотографов набросились на дорогого гостя и, не давая ему опомниться, забрасывали вопросами: «Где ваша скрипка? Чем болен ваш сын? Каково будущее человечества? Ваше отношение к Гитлеру? Вы коммунист? Нужна ли религия?» И, естественно: «Как изложить теорию относительности в одной фразе?»
Мгновенно окунувшись в это поклонение, в котором было все – искренняя любовь и уважение, глупость и безграмотность, суеверие и болезненное любопытство, – Эйнштейн, может быть впервые, понял, что уже давно не принадлежит себе, что он несвободен. И это угнетало его.
«Подавленное состояние было, по-видимому, результатом сложного множества причин. Эйнштейн не мог забыть трагической судьбы сына. К этому присоединялись тяжелые впечатления от Берлина, усиливавшаяся и внушавшая все большие опасения активность черносотенных организаций. Иррациональная стихия давила на сознание апостола научного и общественного рационализма. Эйнштейн уже не мог уйти в сферу чистой физической мысли. Он стал пассивнее, поток внешних условностей, требований этикета уже не встречал былого юмористического, но весьма твердого сопротивления».Из книги Б. Г. Кузнецова «Эйнштейн»
Семинары, коллоквиумы, лекции, проведенные Эйнштейном в Калифорнии и Аризоне, были уже частью какого-то глобального ритуала, когда сотни слушателей внимают своему кумиру, а кумир парит в своих мыслях, лишь незначительная часть которых понятна его благодарным слушателям.
Пожалуй, лишь посещение индейского племени и присвоение ученому имени – «Вождь Великой Относительности» – несколько оживило и развеселило Альберта Эйнштейна.
А в целом все это утомляло, но реалии жизни были таковы, что, видимо, по-другому организовать свою жизнь уже было невозможно.
Через год он вновь приехал в Америку.
Контакты, завязавшиеся в Пасадине, оказались весьма полезными. Ученого хотели видеть и слышать ведущие учебные заведения Соединенных Штатов.
Профессорский состав физического факультета Калифорнийского технологического института, где с лекциями выступал А. Эйнштейн. 1930–1931 гг.
В эти дни Эйнштейн записал в своем дневнике: «Я решил покончить с берлинской оседлостью и стать перелетной птицей на весь остаток жизни. Чайки по-прежнему эскортируют корабль в своем непрестанном полете. Они – мои новые коллеги».
Проведя в Калифорнии всю зиму, весной 1932 года Эйнштейн вернулся в Берлин. И сразу оказался в кипящем котле нацистской политической истерии.
4 июня 1932 года был распущен Рейхстаг. На прошедших через месяц выборах НСДАП одержала уверенную победу, опередив социал-демократов на девяносто семь голосов. Это была уверенная победа, давшая повод Гитлеру говорить о том, что его планы по возрождению великой Германии и созданию Третьего рейха почти реализованы. Дело осталось за малым – окончательно захватить власть.
3 декабря 1932 года рейхсканцлером был назначен генерал рейхсвера Курт фон Шлейхер, изначально имевший влияние на рейхспрезидента Германии Пауля Людвига фон Гинденбурга, но впоследствии вступивший с ним в конфликт, чем подписал себе смертный приговор. В январе 1933 года он был смещен с занимаемой должности, на которую был назначен Гитлер, а 30 июня 1934 года во время так называемой «ночи длинных ножей» был убит по личному распоряжению последнего.
«Евангелие силы и угнетения, господствующее сейчас в Германии, угрожает свободе европейского континента. Эту угрозу нельзя устранить лишь моральным оружием, ей нужно противопоставить организованную мощь».Альберт Эйнштейн о сложившейся в Германии политической ситуации
Что подразумевал ученый под «организованной мощью», сказать трудно. Разумеется, отдельные европейские и американские интеллектуалы протестовали против звериного антисемитизма вождя НСДАП, против имперских амбиций рейха и готовности снова воевать с остальным миром.
Но, говоря об одном, европейская да и мировая политическая элита вела себя совсем по-другому. Гигантские финансовые и промышленные корпорации выставляли свои условия, продиктованные в первую очередь законами глобального рынка, где нет и не может быть благородства и милосердия, к которым взывал Эйнштейн.
«Крупп», «Опель», «Дженерал моторс», «Кока-Кола», «Дюпон», «Стандарт ойл», «Форд», «Мерседес-Бенц», «Дуглас», «Пратт энд Уитни», «Кодак», БМВ, «Дженерал электрик», «Хуго Босс» и многие другие мировые бренды сотрудничали с нацистами, извлекая значительную выгоду из этого сотрудничества и полностью закрывая глаза на то, что творили их новые экономические партнеры в своей стране, а впоследствии и в мире.
Разумеется, великий физик понимал всю абсурдность и лицемерие этой ситуации, когда под уверения мирового сообщества в том, что новая Германия идет по пути демократии и миролюбия, Гитлер приступил к выполнению программы «эндлёзунг», более известной как «окончательное решение еврейского вопроса».
«Они обманули нас. Они оставили нас в дураках. Сотни миллионов людей в Европе и Америке, миллиарды людей во всем мире, так же как миллиарды, которым предстоит родиться, подвергались и подвергаются обману и предательству, угрожающим их жизни, здоровью и благополучию».Альберт Эйнштейн о политическом ханжестве своего времени
В конце 1932 года Альберт и Эльза Эйнштейн покинули Берлин и направились в США.
Альберт Эйнштейн прогуливается по улицам Берлина. Ок. 1930 г.
Впрочем, на этот раз и здесь возникли проблемы. Волна национализма докатилась до Америки. За океаном раздались голоса, что, мол, «коммунист», «пацифист», а к тому же еще и еврей бежит из Германии в Штаты в поисках лучшей доли, а следовательно, опасен и нежелателен в стране истинной свободы и демократии. Эйнштейн возмутился, что мгновенно вызвало скандал на уровне посольств Германии и США. Вопрос с въездной визой Альберта Эйнштейна решался в Вашингтоне и, разумеется, был решен положительно. Однако осадок остался, при этом дипломаты и с той, и с другой стороны сделали непонимающие лица.
Уже в Нью-Йорке ученый имел встречу с германским консулом, который заявил, что Эйнштейну ничто не угрожает в Германии, а новое правительство (Гитлер к этому времени уже пришел к власти) действует в духе справедливости и полного соблюдения международного права.
«Если вы не чувствуете себя виновным, с вами в Германии ничего не случится», – с иезуитской улыбкой заверял дипломат. Эйнштейн же ответил, что не вернется в Германию до тех пор, пока там будет нацистский режим.
В конце этой встречи, когда официальная часть была окончена, консул наклонился к уху Эйнштейна и проговорил вполголоса: «Теперь мы можем говорить как человек с человеком, и я могу вам сказать, что вы поступаете именно так, как и следует».
Значит, все всё понимали.
Теория Эйнштейна нашла еще одно свое подтверждение: все относительно и парадоксально. Великий немецкий ученый, великий швейцарский ученый, великий еврейский ученый, великий гражданин мира – каждый видел в нем что-то свое и наполнял это «свое» каким-то своим содержанием, что, по большому счету, было абсолютным безумием.
Может быть, именно по этой причине Эйнштейн, когда ему было предложено обсудить эту проблему, написал письмо Зигмунду Фрейду, подспудно понимая, что найти происходящему внятное рациональное объяснение он не может.
«Проблема сформулирована так: существует ли для человечества путь, позволяющий избежать опасности войны? Что касается меня, то привычная объективность моих мыслей не позволяет мне проникнуть в темные пространства человеческой воли и чувств. Поэтому в исследовании предложенного вопроса я могу сделать не более чем попытку постановки задачи, для того чтобы создать почву для применения Ваших обширных знаний о людских инстинктах».Из письма Альберта Эйнштейна Зигмунду Фрейду
Фрейд тогда вежливо уклонился от дискуссии, лишь признав, что пацифизм как способ избежать войны возможен только при высоком культурном уровне индивида. И ни слова о «темных пространствах человеческой воли и чувств». Вполне возможно, что после несостоявшейся встречи с нобелевским лауреатом в 1930 году мастер психоанализа не нашел целесообразным вступать с ним в спор и «применять свои обширные знания о людских инстинктах», имея о своем собеседнике особенное, отличное от общепринятого представление.
Однако, считая это проблему для себя чрезвычайно важной, Эйнштейн предпринял попытку самостоятельно провести психологическое исследование: почему «…человек позволяет довести себя до столь дикого энтузиазма, заставляющего его жертвовать собственной жизнью? Возможен только один ответ: потому, что жажда ненависти и разрушения находится в самом человеке. В спокойные времена это устремление существует в скрытой форме и проявляется только при неординарных обстоятельствах. Однако оказывается сравнительно легко вступить с ним (с устремлением) в игру и раздуть его до мощи коллективного психоза… Возможно ли контролировать ментальную эволюцию рода человеческого таким образом, чтобы сделать его устойчивым против психозов жестокости и разрушения? Здесь я имею в виду не только так называемые необразованные массы. Опыт показывает, что чаще именно так называемая интеллигенция склонна воспринимать это гибельное коллективное внушение, поскольку интеллектуал не имеет прямого контакта с «грубой» действительностью, но встречается с ее искусственной формой на страницах печати».
Едва ли Фрейд согласился бы с этим умозаключением, потому что первопричину он всегда искал внутри человека, а не во внешних раздражителях, будь то пропаганда, СМИ, политические игры или экономический кризис.
Однако Эйнштейн был глубоко уверен в том, что его внутренний мир был абсолютно гармоничен и практически идеален, а безумным и непредсказуемым был мир, его окружающий.
Приход к власти Адольфа Гитлера в январе 1933 года, по мысли ученого, стал тому ярким и бесспорным подтверждением.
25 сентября 1933 года в Амстердаме застрелил своего четырнадцатилетнего сына и застрелился сам австрийский и нидерландский физик-теоретик, член Нидерландской королевской академии наук, член-корреспондент Академии наук СССР, иностранный член Датской академии наук, друг и соратник Эйнштейна Пауль Эренфест.
Это известие потрясло Альберта.
Что послужило причиной? Вопрос, на который Эйнштейн мучительно искал ответ. Разрыв Эренфеста с женой – Татьяной Алексеевной Эренфест-Афанасьевой, неизлечимая болезнь четырнадцатилетнего сына Василия, частые конфликты с коллегами, нацистская угроза, несовпадение живой научной мысли и реальности, тяжелейшая депрессия – список можно было продолжать.
Более же всего ученого пугало и печалило то, что его судьба ничем не отличалась от судьбы его уже покойного друга.
В своем дневнике Эйнштейн запишет: «Отказ прожить жизнь до конца вследствие внутренних конфликтов – редкое событие среди людей с обычной психикой; иное дело среди личностей возвышенных и в высшей степени возбудимых душевно… Те, кто был знаком с ним так же близко, как довелось мне, знают, что этот чистый человек пал жертвой конфликта совести, от которого в той или другой форме не гарантирован ни один ученый, достигший пятидесятилетнего возраста <…> все возрастающая трудность приспосабливаться к новым идеям… Не знаю, сколько читателей этих строк способны понять эту трагедию. Но все-таки именно она была главной причиной бегства от жизни».
По воспоминаниям современников, в то время «как будто что-то умерло в нем… Он сидел в кресле, накручивая на палец белые пряди своих волос, говорил задумчиво о различных предметах… Он больше не смеялся».
А из Германии меж тем приходили самые неутешительные вести.
«Для меня любой дворник гораздо выше всякого академика. Дворник одним взмахом метлы сметает в канаву сотни тысяч бактерий, а какой-нибудь ученый гордится тем, что за вся жизнь он открыл одну-единственную бактерию».Из выступления рейхсляйтера, фюрера Германского трудового фронта Роберта Лея
Во исполнение закона «О восстановлении профессионального чиновничества» и особенно его подпунктов о госслужащих неарийского происхождения в канаву рейха нацистская метла сметала доцентов, профессоров, школьных учителей, не проходивших по идеологическим и этническим показателям.
По сути, были опустошены целые отрасли знаний – психология, социология, биохимия, математика.
10 мая 1933 года в Берлине на Опернплац собралось около сорока тысяч студентов, штурмовиков, горожан. В специально разведенные костры было выброшено более двадцати пяти тысяч томов «негерманской» литературы: Карл Маркс и Генрих Манн, Зигмунд Фрейд и Генрих Гейне, Эрих Мария Ремарк и Альберт Эйнштейн.
Студенты сжигают сочинения «негерманских» авторов на площади Опернплац в Берлине. 1933 г.
Тогда же имя ученого было запрещено к употреблению в Германии, и преподавание теории относительности подверглось запрету.
Филипп Ленард – основоположник «арийской нордической физики» (о нем уже шла речь в главе «Затмение») праздновал победу. Он объявил теорию относительности Эйнштейна «мировым еврейским блефом», который стал возможен лишь при «еврейском заговоре в физике».
Копируя истерическую манеру фюрера (она тогда вошла в моду), Ленард восклицал: «Наиболее важный пример опасного влияния еврейских кругов на изучение природы представляет Эйнштейн со своими теориями и математической болтовней, составленной из старых сведений и произвольных добавок. Сейчас его теория разбита вдребезги – такова судьба всех изделий, далеких от природы. Но ученые с солидными в прошлом трудами не могут избежать упрека: они допустили, чтобы теория относительности могла найти место в Германии. Они не видели или не хотели видеть, какая это ложь, выдавать Эйнштейна – в науке и в равной степени вне ее – за доброго немца».
А меж тем «добрые немцы» продолжали беспощадный и бессмысленный погром в науке, получая от Гитлера высокие звания, назначения и награды.
«Появился Гитлер, человек ограниченных умственных способностей, не пригодный для какой-либо полезной работы; он захлебывался от зависти и злобы к тем, кого обстоятельства и природа поставили выше его <…> сильнее всего он ненавидел культуру и образование, навек для него недоступные. В своей неуемной жажде власти он обнаружил, что его путаные и пропитанные ненавистью речи вызывают бурное ликование тех, чье положение и устремления похожи на его собственные. Он подбирал эти человеческие отбросы на улицах и в пивных и сумел сплотить их вокруг себя… Что действительно помогло ему добиться власти – это его безудержное озлобление против всего чужого и, в частности, ненависть к беззащитному меньшинству – немецким евреям. Их интеллектуальная утонченность раздражала его, и он, не без некоторых оснований, считал ее антинемецкой… Беспрерывные тирады против «врагов» привлекли к нему массы, которым он обещал золотой век… Его лишенная цельности психопатическая личность не позволяет выяснить, в какой мере он сам верит своим выдумкам».Из неопубликованной рукописи Альберта Эйнштейна
Но, как мы знаем, вокруг бесноватого фюрера сплотились не только «человеческие отбросы», не только параноики и закоренелые циники. Здесь были весьма одаренные интеллектуалы, известные ученые, банкиры, состоятельные промышленники, опытные и талантливые военачальники, которые искренно верили в великую Германию и чистосердечно служили идеалам национал-социализма. Все было куда более сложно и глубоко, нежели просто погромы нетрезвых штурмовиков из «Хофбройхауса» в Мюнхене.
Фрейд, посвятивший исследованию нацизма последние годы своей многотрудной жизни, взглянул на этот уродливый феномен с психоаналитической точки зрения. Антисемитизм, лежащий в основе расовой теории Третьего рейха, по мысли ученого, представляет собой невроз, одну из злокачественных форм некрофилии, болезненной страсти к разрушению и агрессии. Человек, подверженный этому неврозу, находится в постоянном маниакальном возбуждении, он социально гиперактивен, тяготеет к ритуальным магическим манипуляциям и заклинаниям, его постоянно преследуют страхи вкупе с завистью и слепой беспощадной злобой. Интересно, что «еврей» для него уже не национальность, а топос: антисемиты очень часто причисляют к евреям людей, которые вовсе не принадлежат к этой национальности, но при этом они сами нередко являются этническими евреями.
К сожалению, нам неизвестна реакция Альберта Эйнштейна на эти умозаключения Зигмунда Фрейда.
Глубины подсознания всегда страшили нобелевского лауреата. Казалось, что он знал про себя что-то такое, что было его сокровенной и страшной тайной.
Уже находясь в Соединенных Штатах, в знак протеста против политики нацистов в Германии Эйнштейн отказался от немецкого гражданства, вышел из Прусской и Баварской академий наук, а также прервал общение с рядом ученых, с Максом Планком в том числе.
В октябре 1933 года Альберт Эйнштейн приступил к работе в Институте перспективных исследований в Принстоне, штат Нью-Джерси.
Письменный стол Эйнштейна в Институте прогрессивных исследований в Принстоне.
«Замечательное местечко, забавный и церемонный поселок маленьких полубогов на ходулях… Игнорируя некоторые условности, я смог создать для себя атмосферу, позволяющую работать и избегать того, что отвлекает от работы. Люди, составляющие здесь то, что называется обществом, пользуются меньшей свободой, чем их европейские двойники».Из письма Альберта Эйнштейна королеве Елизавете Баварской
Елизавета Баварская (1876–1965) – королева Бельгии, родилась в семье герцога Баварского Карла Теодора, покровительствовала людям науки и искусства, во время немецкой оккупации Бельгии в 1940–1944 годах спасала от нацистов еврейских детей, награждена израильским орденом «Праведник народов мира».
С Елизаветой Баварской Альберт познакомился еще в 1929 году, она полностью разделяла его политические взгляды и гражданскую позицию. Разумеется, была поклонницей теории относительности. И, наконец, их объединяла любовь к классической музыке. Не без помощи королевы Елизаветы Эйнштейну удалось выехать из Германии, а затем и из Европы. Он всю жизнь помнил эту удивительную женщину и был благодарен ей.
Но вернемся в Принстон.
В Институте перспективных исследований Эйнштейн занимался исследовательским трудом, он не читал лекции, но был научным руководителем группы молодых ученых. Следует признать, что здесь, в Нью-Джерси, ему были созданы все условия и для безбедного существования, и для плодотворной научной работы.
Проблемы единой теории поля вновь захватили ученого, и теперь все свое время он посвящал именно этому вопросу, как в прежние времена, когда, кроме науки, для него ничего не существовало – ни политики, ни общественной жизни, ни семьи.
Каждое утро Эйнштейн приходил на кафедру, где его уже ожидали сотрудники (восемь человек), которые отчитывались о проделанной работе, проверяли математические исчисления (наиболее трудоемкая часть работы), далее все вместе обсуждали, как бы сейчас сказали, перспективные планы. Потом он уходил к себе и продолжал обдумывать проблемы, намечая дальнейшие векторы работы.
«До последних дней своей жизни он не переставал работать над единой теорией поля. Он не страшился смерти. Больше всего его огорчала мысль, что он уйдет из жизни, не доведя своей теории до конца».Из воспоминаний академика, отца «советской физики» А. Ф. Иоффе
Эльза и Альберт Эйнштейн у виллы «Савояр» в Бельгии, где они дожидались разрешения выехать в Америку. 1933 г.
Данная теория ставила своей задачей описать все известные физические феномены на основе единого первичного поля, под которым понималась некая динамическая физическая величина. Таким образом, единая теория поля в рамках общего универсального подхода описывает все многообразие свойств элементарных частиц и их взаимодействий. Построение такой теории является основной задачей фундаментальной физики.
Эйнштейн разговаривает с профессорами из Принстона. Октябрь 1933 г.
Получается, что это «теория всего», то есть она находит и обладает ключом от всех дверей!
Поясняя этот вывод, в своей работе «Наука и Бог» Эйнштейн напишет: «Если говорить о том, что вдохновляет современные научные исследования, то я считаю, что в области науки все наиболее тонкие идеи берут свое начало из глубоко религиозного чувства и что без него эти идеи не были бы столь плодотворными».
В то время, когда мир стоял на пороге самой ужасной и кровопролитной войны за всю историю человечества, эти мысли казались абсолютным безумием, как и тот мир, в котором они были произнесены.
Назад: Затмение
Дальше: Трудно быть богом
