Глава 22
Городское рандеву

Рядовой Бильбахен, рыжий кудрявый солдат вермахта, улыбался во всю ширь своего конопатого лица, вспоминая позавчерашние кокетливые заигрывания местной девчонки по имени Элизабет. Облокотившись на брус шлагбаума, он унесся в сладкие грезы и не сразу заметил подводу с двумя людьми. Лошадь понуро брела по грунтовке, копыта цокали по редким камушкам, телега скрипела старыми колесами и спицами. Сонные седоки – усатый пожилой мужчина в форме прусского железнодорожника и молодая веснушчатая девушка, лежащая на ворохе сена – по всей видимости, устали изрядно, потому что сами чуть не прозевали пост охраны города и не врезались в полосатый шлагбаум. Благо спас окрик очнувшегося из нирваны солдата.

– Стоять! Куда прешь, деревенщина? – заорал Бильбахен, встрепенувшись и грозно потрясая винтовкой.

– Простите, простите, заснул! – сказал на литовском языке очнувшийся Сергачев, сделав извиняющееся лицо.

– Чего? Что ты там лепечешь? Кто такие? Откуда, куда? – солдат держал винтовку наперевес, чувствуя поддержку товарищей – в стороне у будки находились еще двое часовых, мающихся от жажды.

– Эй, красавчик, ты что, не видишь, сельские мы, из Радшена едем, мне срочно в больницу надо, рожу с минуты на минуту, – затараторила по-немецки Лиза, держась за круглый живот и кривя личико от неудобства, – или ты хочешь сам у меня роды принять прямо здесь?

– Доктор… Инстербург… Дочери нужен доктор! – по-литовски сказал Семен Степанович, перебирая вожжи в руках и смущенно поглядывая на лежащую Пешкову.

– Что он сказал? – солдат нахмурился, переводя взгляд с миловидной, но каким-то уже счастливчиком обрюхаченной девахи, на пенсионера-железнодорожника.

– Он с Вильнюса родом. Я пруссачка по маме. Солдатик, ты же тут главный, видать. Уже нет мочи терпеть! Пропусти скорее. Сейчас рожу прямо на дороге. Вон как растрясло в телеге! – запричитала Лиза, держась за бутафорный живот и строя страдальческие гримасы.

– Вино. Еда. Кушать… Кушать, пить… Гут! – Сергачев, ощущая слабость в животе и ногах, выудил из-за спины корзину с провиантом и протянул солдату.

– О-о, Карл, нам ужин подвалил прямо с небес! Бери скорее, пока эта деревенщина не передумала, – воодушевленно отозвался от будки другой солдат.

– Я им передумаю! – пробурчал Бильбахен, принимая корзину и довольно улыбнувшись. – Спасибо, старик! Вот это другое дело, вот это ты угодил бравым солдатам Великой Империи…

Он услышал тарахтение мотоцикла и тут же заметил транспорт, пылящий по дороге к КПП. И даже блеснувшие погоны на форме сидящего в коляске военного.

– А ну, живо отсюда дергайте! Вильгельм, быстрее поднимай палку, пропусти их… не ровен час, рожать тут начнут. Быстрее с глаз их долой… кажется, офицер едет.

– Прячь корзину, Карл.

– По местам всем. Скорее… Скорее!

Подводу с парочкой местных пропустили и тотчас опустили шлагбаум обратно. Вытянулись по стойке «смирно». Телега, скрипя и набирая скорость, двинулась дальше, к первым постройкам города. А к посту охраны подкатил запыленный мотоцикл с двумя военными.

– Обершарфюрер Брик, – представился сидящий в люльке офицер, бледный, почти белый от страданий и какого-то внутреннего напряжения, – мне нужна срочная медицинская помощь. Я ранен. Партизаны! За лесом на нас напали партизаны. Я истекаю кровью. Что вылупился, солдат? Бегом убирай свою клюшку.

– У… у нас режим чрезвычайной… – заикаясь, начал было Бильбахен, неуверенно тыча пальцем в сторону плаката с надписью «Угроза партизан. Единичный транспорт СТОП!» – господин офицер, нужен пропуск…

– Какой, к черту, пропуск?! Мы из Радшена, из оцепления. Вырвались с трудом… – Машков, переодетый в форму немецкого офицера с кровавым пятном на правом боку, еле находил простые слова, которые знал на чужом языке, и кривился от боли. – Срочно к врачу меня. Бегом! Или я спущу на вас коменданта Инстербурга и барона Кюхеля, куратора зоны особого внимания. Проклятье! Чего ты стоишь как столб? Пропускай, рыжая скотина! И обеспечьте нам безопасный тыл. Партизаны там. Ты слышал, солдат?

– Так точно! – выпалил Бильбахен, вытянувшись.

Шлагбаум поднялся, вытянутые лошадиными мордами физиономии солдат проводили урчащий мотоцикл.

– Теперь проблем будет не счесть! – сказал один из часовых.

– Да помолчи ты… И без тебя тошно! – выдавил Бильбахен, мрачнее тучи, и, словно вспомнив что-то ужасное, визгливо прокричал: – Чего стоите, обормоты, слышали, что обершарфюрер сообщил? Партизаны по тылу. Нам по фронту. Живо занять позиции согласно регламенту!

Солдаты стали торопливо занимать огневые позиции, направляя оружие в поле, в сторону пыльной проселочной дороги.

– Это самый крупный населенный пункт нашего турпохода, – прошептала Лиза, придерживая рукой шар живота и артистично кривясь на ухабах и трясучей мостовой, – Степаныч, не торопись, трясет эвон как. Чай, не дрова везешь, а беременную дочку!

Сергачев поймал улыбку Пешковой, вполоборота взглянув назад. Плечом утер потное лицо. Шутки шутками, а напряжение обоих разведчиков достигло апогея – смешки стали нервными, движения – дергаными, взгляды – бегающими. Да еще оружие лежало далеко – в случае чего хватать его было неудобно и долго.

– Куда сейчас, доченька? – ехидно прошипел извозчик-диверсант.

– Вон у той парочки притормози, я спрошу кое-что.

Лиза сильнее сжала рукоять пистолета, зарытого в сене, когда мимо, громко цокая подковами по булыжнику улицы, прошествовал конный патруль гитлеровцев. Она мило улыбнулась им, вызвав довольные гримасы немцев и плоские шутки в адрес деревенских жителей, катающихся на скрипучей подводе по современным ухоженным улицам города. Сергачев остановил телегу у тротуара рядом с домом, на котором ютилась мемориальная доска Наполеону I Бонапарту. Слева раскинулась площадь с торговыми лотками и снующими туда-сюда горожанами. Впереди из улицы, громко лязгая и скрипя, показался транспорт, чем-то похожий на вагон поезда московского метро, только иной формы и расцветки.

– Это еще что за чудо? У них тут надземное метро ходит? – удивилась Пешкова, прищурившись.

– Местный троллейбус. Немцы несколько лет назад впервые в мире придумали такой транспорт, работающий от электрического тока и передвигающийся по специальным линиям, – пояснил шепотом ветеран, разглядывающий чудо-технику с явным удовольствием, – м-м, умеют же, черти, придумывать всякие новшества! Молодцы! Нам бы поезда такими сделать… Чтоб от току робили. И скорость имели приличную.

– Может, еще и в нашей стране придумают такое… ну, или что-то лучшее? – мечтательно кивнула девушка, но, заметив приближающуюся парочку горожан, шикнула на ветерана. – Тише, Степаныч. Молчи.

Семейная пара пожилого возраста, заметив жест незнакомки в телеге, приостановилась, вежливо поприветствовала беременную девушку и извозчика. Лиза, наглаживая живот, сглотнула слюну и обратилась к горожанам:

– Добрый день! Не подскажете своим сельским соседям, где поблизости имеется медицинское учреждение? Мне рожать, а отец поздно спохватился… Колесо все чинил. Никак не торопится увидеть внука!

– О-о, как это мило! – улыбнулась женщина в сером платье, с сумочкой на предплечье. – Поздравляю! Первенец? У нас с Франком тоже дочь этой весной подарила нам внучку. Что же вы трясете безбожно дочь беременную по камням? – обратилась она к Сергачеву, который пожал плечами и густо покраснел, но его спасла Пешкова.

– Фрау, простите робость и нерасторопность моего дорогого папеньки, и так всю дорогу его корю по этому поводу. Скажите, как быстрее добраться до больницы? Здесь есть хороший хирург?

– Конечно-конечно! – женщина оторвалась от молчаливого, с козлиной бородкой мужа в пенсне, подошла ближе к подводе и стала показывать рукой нужное направление. – Видите троллейбус? Езжайте вдоль линии до Старого рынка, держите на водонапорную башню. Там на Цигельштрассе сверните налево и до парка. Казерненштрассе. В конце ее и будет возле лютеранской приходской церкви больница доктора Юргена. Хороший врач. Пользуется успехом у горожан и не берет дорого.

– А поближе и более простого врача, чем известный на весь город хирург, нет?

– Девочка моя, вам нужна квалифицированная помощь, не стоит пренебрегать такими мелочами. Езжайте. Только аккуратно! И дай вам бог здоровья и терпения. Говорят, вы, сельские, это делаете легче, чем мы, городские?!

Женщина смущенно хихикнула и помахала ручкой с яркой бижутерией на пальце.

– Спасибо, фрау… гм…

– … Фрида. Удачи тебе, девочка!

Лошадь всхрапнула и подалась вперед, телега заскрипела ступицами, Сергачев открыл рот, чтобы подогнать кобылу отборным словечком, но вовремя спохватился. Чуть не выдал себя этим немцам. Он представил, какую реакцию вызвал бы у них матерной руганью на животное, какими физиономиями бы провожала эта парочка подводу. Так и поехал с открытым ртом, наигранно зевая и потирая густую бровь.

– Уф-ф, пронесло! – выдохнула Лиза, расслабившись на куске брезента, разостланном на соломе. – Степаныч, слышал? Держи вдоль линии этих… как его… трали… тролей…

– Троллейбусов.

– Да. Там покажу, куда дальше.

Пешкова откинулась на импровизированном ложе, расслабилась. И обратила внимание на проплывающие мимо них достопримечательности одного из крупных городов Восточной Пруссии. Архитектуру Германии она раньше видела только в иллюстрациях учебников немецкого языка и многочисленных книжек, штудируемых в библиотеке. Теперь же ей представилась возможность воочию ознакомиться с ней в таких вот необычных условиях и обстоятельствах.

Постройки Инстербурга от обилия специфического строительного материала в виде красного кирпича выглядели частью огромной раскаленной печки. Алые башни и заводики, фабрики и ведомства, красные дома с оранжевыми черепицами, ярко-коричневые кладки стен парков, улиц и даже кладбища. И при этом резкий контраст серого булыжника тротуаров и зелени, растущей в обилии среди каменных строений.

Миновали башню Бисмарка, которую Лиза запомнила из учебника, недалеко возвышался знаменитый замок, называемый в народе крепостью. Переехали троллейбусную линию, свернули и покатили по Хинденбургштрассе, сторонясь табуна отличных скакунов местного конезавода, который гнали прямо по улице пастухи в одинаковых коричневых кепи. Горожане сторонились дружного столпотворения животных, пара машин, бричка и телега с разведчиками приняли в сторону, вежливо пропуская их.

По улицам шныряли редкие патрули жандармов и полицейских, военных не наблюдалось. Оставили позади здание ратуши, подвода, трясясь по мостовым, въехала в городской парк на Казерненштрассе, за кронами деревьев которого стал заметен больничный комплекс с большим красным крестом.

– Кажется, здесь, – сообщила Пешкова и обернулась.

Мотоцикл с Машковым и Селезнем, видневшийся ранее, сейчас исчез. Может, сержанту стало крайне плохо и они остановились? Или их притормозил патруль?

Лиза попросила Сергачева остановить телегу рядом с полоской ровно выстриженных кустов цветущего шиповника, который уже облюбовали пчелы. Напротив возвышалось крыльцо больницы, возле ступенек которого сидел старик с корзиной и что-то продавал проходящим людям.

Взгляды обоих диверсантов устремились вдаль, через парк, в надежде рассмотреть знакомые до боли силуэты товарищей. Но их все не было.

– Давай я туда схожу? – предложил Сергачев, разгибая спину и хмуря лоб. – Может, им помощь нужна?

– Степаныч, тише ты… Твой язык могут услышать… Хотя бы вон тот старик. Ждем еще пять минут. Мои роды пока терпят, а вот раны Василия никак. Его первым нужно. Как появятся, даем знак и заходим в больницу. Ищем хирурга, осматриваем внутренности, сообщаем нашим.

– Так давай, Лиза, сейчас это сделаем. Время не будем терять, а?

– А если нашим прикрытие понадобится? А ну как не услышим их, не заметим?

– Тоже верно. Тогда сидим, ждем, терпим.

Сидеть пришлось недолго – со стороны Казерненштрассе показался знакомый мотоцикл. И без стрельбы и преследования. Девушка выпустила пар, ветеран промокнул лицо рукавом.

– А теперь пошли внутрь, папаня! – Лиза слегка улыбнулась и осторожно полезла с подводы вниз, будто бы в самом деле была беременна. – Пистолет сунь в корзину с продуктами и тряпьем, свой я припрячу в животике, – распорядилась Пешкова.

– Слушаюсь, доченька! – парировал Семен Степанович, кряхтя и слезая с насиженного места.

Доктор Юрген, пожилой лысоватый мужчина в очках с золотой оправой, встретил пациентов в просторном светлом коридоре второго этажа, куда их проводила медсестра. Он мило улыбнулся им, развел руки в добродушном приветствии и сразу определил визуально проблему сельской жительницы и даже срок, о чем тут же поведал вслух.

– Проходите, милая девушка, медсестра покажет вам кабинет первичного приема. Ваш отец может подождать вон на той кушетке, пока я осмотрю вас. Все будет хорошо! Правда, у меня немного времени, но сделать медицинское заключение я смогу, а пока вы оформляетесь и устраиваетесь в стационар, я завершу свои насущные дела и перед сном вернусь к вам. Хорошо?

Пешкова переглянулась с «отцом», кивнула разговорчивому доктору, бросила кокетливое «спасибо» и зашоркала в указанном направлении. Сергачев засеменил следом.

– Степаныч, пока я там с ним веду беседу, – Лиза жестом показала на руку с пистолетом под подолом, – ты охраняй тут. Веди себя спокойно, не дергайся, изучай обстановку, читай плакаты и анонсы. Появится сержант, покажи ему кабинет. Все будет хорошо, дорогой мой папенька!

– Понял. Уф-ф, – Сергачев после легкого поцелуя в щеку от «доченьки» плюхнулся на кушетку, вытянул ноги, заметил грязь на сапогах, спохватился и подобрал их под себя, смущаясь сельского вида.

Пешкова исчезла за дверью смотрового кабинета, в дальней части коридора маячила больная старушка, изредка мимо шастала медсестра с лекарствами и полотенцами. Но тишина и белоснежность помещения успокаивали и умиротворяли. Словно не было вокруг врагов, угрозы, войны. Появилось дикое желание спать, веки отяжелели, во рту высохло, ноги стали ватными. Сергачев проводил взглядом парнишку с загипсованной рукой, лениво шагающего по коридору, и впялился взглядом в баннер, где в разрезе в крупном масштабе красовалась мочеполовая система женщины. Ветеран тут же вспомнил, что хирург Юрген еще и гинеколог, сморщился, покраснел и отвернулся. Но мужской мозг уже заработал в присущем ему режиме – Сергачева нет-нет да подмывало посмотреть еще раз на плакат. Долго ли продолжались бы его смущенные переглядки с интересными картинками, неизвестно, но послышался голос доктора. Он появился с лестничного марша и в сопровождении медсестры прошествовал в кабинет с Пешковой мимо ветерана, дежурно улыбнувшись ему.

Вскоре оттуда послышался непринужденный разговор пациентки с лечащим доктором. Семен Степанович не успел выдохнуть, как вновь ощутил тревогу, завидев раненого Машкова, опирающегося на плечо Селезня. Только теперь это были не грязные потные диверсанты, облепленные паутиной, травой и невзгодами, а два гитлеровца, переодетые в трофейную форму. За ними суетливо семенила медсестра, но сержант короткими фразами успокаивал ее, пытаясь отделаться от навязчивой женщины.

– Хоть бы все получилось! – прошептал ветеран и почти незаметно перекрестился, но этот жест не ускользнул от любопытного мальчишки, стоящего недалеко и разглядывающего двух военных. Он округлил глаза, недоуменно стал смотреть на «дядю» в железнодорожной форме. Сергачев смекнул, что чем-то выдал себя или дал повод подозрениям местному юнцу, которому ничего не стоило побежать и нажаловаться первому встречному взрослому. Он улыбнулся, затеребил ус и сказал по-польски:

– Что смотришь, шкодник? У нас в Польше так крестятся, – а про себя подумал: «Черт седой, внимательней нужно быть! Лопух».

– Где?

Сергачев вздрогнул от немецкого диалекта, повернул голову и посмотрел на двух подошедших товарищей. Бледный измученный Машков глядел из-под полуприкрытых век, Селезень с трудом поддерживал его под мышку.

– Здесь.

– Жди на улице, в подводе. Следи за улицей. Селезень поможет, – шепнул сержант на родном языке и сморщился.

Медсестра, нырнувшая в кабинет, побежала сообщать главврачу о новом больном. Обернувшийся в коридоре Сергачев успел заметить выскочившего доктора Юргена, грубые слова Машкова, даже на немецком понятные ветерану, суетящихся медсестер, зеваку-мальчишку. А затем он покинул этаж и ушел на улицу.

– Жить хотите, доктор? – Лиза держала пистолет уверенно, стволом в сторону опешившего Юргена.

Медсестра постанывала в углу кабинета, дико вращая глазами и находясь в шаге от потери сознания. Машков осторожно ложился на кушетку и расстегивал мундир. Селезень ушел вслед за Сергачевым. Только что Лиза ошарашила врача бутафорным животом, а оружие в ее руке и угрозы вконец выбили хирурга из колеи. Он вдруг понял, что перед ним неуловимые русские парашютисты, которых безуспешно разыскивает вся Восточная Пруссия. И от этой мысли Юргену стало не по себе. Он усердно закивал, понимая свое бедственное положение.

– Хорошо. Я обещаю вам и вашим подчиненным жизнь, если вы окажете вот этому человеку квалифицированную медицинскую помощь. Такую, после которой он точно сможет не только жить, но и улыбаться и двигаться. Я понятно излагаю?

– Да-да… Я понимаю.

– Сейчас вы объясните своей помощнице, пусть она принесет все необходимые для операции инструменты и лекарства и ассистирует вам. Для надежности дела я схожу с ней. И будьте благоразумны, доктор Юрген! Если вы причините вред раненому или попытаетесь поднять тревогу, я уничтожу вас, ваших девочек и сожгу к чертям собачьим весь ваш центр. Вам это ясно?

Глаза Пешковой блестели, сжатые губы посинели, вена на виске взбухла. Но рука по-прежнему твердо держала пистолет. Если бы не ее живот, девушка напомнила Валькирию.

Юрген и не помышлял о побеге или вреде русским – благородная натура его была другая. Да и работа такая – помогать всем больным и раненым. Он кивнул и, с трудом приходя в себя, начал отдавать распоряжения медсестре, при этом бегло осматривая загноившуюся рану Машкова. Лиза и без него знала, что пуля сидит в теле, что весь левый бок сержанта представляет ужасное зрелище и не внушает надежды на успешный исход операции и скорое выздоровление. Но помочь командиру группа была обязана.

– Вася, держись, только не отключайся! Нельзя. Сам понимаешь. Я быстро… я сейчас. Ты только держись, командир!

– Иди, Лизок… Иди… Я в порядке. Я нормалек, – Машков выпростал из-под себя руку с пистолетом, положил ее вдоль туловища, чем смутил врача, – доктор, это не для вас, это я для себя. Если что…

Женщины удалились, Юрген стал мельтешить по кабинету, готовить бинты, тампоны, спиртовые бутыльки, зашторивать окна, включил свет. Он часто останавливался, будто размышлял о дальнейших действиях или оценивал положение. Но тут же продолжал суетиться дальше.

Вскоре вернулись медсестра и Пешкова, стали помогать доктору Юргену. Машков принял спирта внутрь, закусил губу и сжал кулаки. Оружие снова оказалось в кобуре, несколько мешая хирургу, молчаливо принимавшему все телодвижения русского. Операция началась.