Глава 14
Изо всех сил

– Штурмбаннфюрер Гринберг, я еще раз повторяю для самых одаренных… – бригадефюрер СС Штоффе взял телефонную трубку в другую руку, а прежней выхватил платок из кармана мундира и промокнул лицо… – Все силы… Вы слышали меня? Все-е силы бросить на прочесывание квадратов 18–05–18–07 и 19–05–19–07. Русские где-то там… Да я откуда знаю, сколько их там осталось?! Что? Что вы вякаете там? Проклятье, Гринберг! Где хотите, там и берите людей. Хоть всю Пруссию мобилизуйте. Нет, это не мой приказ… Нет, это вы отдадите такой приказ, понятно вам, Гринберг? И вы отвечаете за поимку диверсантов в подконтрольных вам секторах. Только вы. Я несу ответственность за исход операции «Улей», за живучесть объекта и его дальнейшую работу. А вы, Карл, будьте любезны обеспечить надежную охрану и скорую поимку парашютистов. Вы слышали? Надежную! Вы до сих пор ловите последнюю группу русских и никак не можете ее отыскать. Они, смотрю, сами вас находят и вылавливают ваши патрули по одному! Всего два диверсанта Советов уничтожили половину роты ваших лучших солдат. Всего два-а! Гринберг, вы что, хотите весь резерв вермахта положить в глубоком тылу? Или чтобы какой-то вшивый засранец-партизан добрался до литерного и, выяснив достоверные реалии танка, сообщил об этом в Москву? Вас рейхсфюрер лично расстреляет. А я ему помогу в этом. Что? Закройте свой рот и слушайте сюда… Что значит – нет рации у русских? Сейчас нет, завтра будет. И доложатся своим. Не об этом нужно думать, Гринберг… Не об этом. Хотя и о средствах связи тоже. Не дай бог, вы умудритесь проворонить хоть одну радиостанцию или еще хоть один почтамт с телефоном, как в Винтерхаузе!.. Собирайте всех жандармов, охотников, молодежь, ополчение. Свой штат весь по машинам и вперед, в указанные квадраты. Что-о? Какие, к черту, допуски и пропуски?! В цепь, все в цепь, и чтобы до темноты прочесали сектора вдоль магистрали. Мне не важно, один там бродит парашютист или отряд… Наплевать! Чувствую, скоро русские окупят свои потуги по поиску литерного вашими потерями. Хотя должно быть все наоборот, Гринберг. Сам фюрер следит за положением дел вокруг «Улья». Зачистите мне эту территорию от нежелательных элементов. Дождетесь, что они еще и концлагеря освободят и выпустят тысячи свидетелей. Все, выполнять. Мне доложитесь в обед об организации отрядов зачистки. Хайль Гитлер!

Штоффе бросил трубку, ненавистно посмотрел на нее, будто на врага. Затем взглянул в окно, пробежав глазами по ряду мотоциклов с солдатами.

– Гюстав!

– Я, мой генерал! – призраком появился в дверном проеме адъютант бригадефюрера со свернутым полевым серым плащом через предплечье.

– Я выезжаю в Гумбиннен, держи меня в курсе всех событий. Если будет звонить штурмбаннфюрер Залиш, скажи, я выехал к объекту «R», чтобы самому на месте принять участие в решении проблем. Гринберг там ни черта не справляется, а мне совсем не резон соваться в район уже начавшихся боевых действий. Ты связался с начальником охраны Мюллером?

– Так точно, мой генерал! На улице вас ждет внушительный эскорт плюс на протяжении всего маршрута по периметру движения колонны будут следовать волкодавы Линкса. Безопасность кортежа на высшем уровне, мой генерал.

– Хорошо, Гюстав. Это хорошо. Я не хочу пасть от руки какого-нибудь залетного диверсанта. Пожелай мне удачи, Гюстав.

– Храни вас бог, бригадефюрер! Удачи на месте.

Штоффе вытер пот со лба, убрал платок и надел плащ, любезно поданный ему адъютантом. Он твердой армейской походкой вышел из кабинета и отправился вниз по лестнице. Руководитель операцией «Улей» выезжал в район действия советской РДГ и местонахождения литерного.

Для опытных разведчиков, да еще диверсантов, привыкших топтать горы и леса по 30–40 километров в сутки в полной боевой выкладке, каких-то три-пять кэмэ по пересеченной местности Восточной Пруссии могли показаться пустяшной прогулкой. Но не сейчас!

С двумя почти неликвидными пленными, пожилым ветераном-железнодорожником, в абсолютно развитой и обжитой инфраструктуре врага и при его изрядном наличии пешая прогулка превратилась в сплошные мытарства и долгое нудное лазание по «зеленке». Вездесущие патрули и конные разъезды жандармов, работающие в полях крестьяне и снующие там и сям дети, часто пролетающие самолеты фашистов – все это до крайности тормозило и волновало разведчиков. Пленные не переставали тешить себя мыслью о скором спасении, хотя и задумывались о трагическом конце рейда.

В полдень группа еще раз вышла на связь, попытавшись сообщить в Центр сведения о важных пленных, передвижениях литерного взад-вперед, а не только на восток, а также о гибели командира и бесполезном налете на мельницу вместо секретного объекта. Также предполагалось сообщить о «кроте» в структуре НКГБ, назвать его кличку и фамилию. Но Пешкова не успела сообщить всю информацию…

Передала все, кроме сведений о предателе, как стоявший в охранении Шишкин открыл внезапный огонь из пулемета. Лизе пришлось прервать сеанс связи, быстро свернуть радиопост и принять участие в схватке с противником. Сдергивая впопыхах провод антенны с дерева, Пешкова схлопотала пулю в плечо и со стоном упала в траву. Ей на помощь кинулся Сергачев, все равно не умевший вести перекрестный огонь и мобильно действовать в горячности боя. Все остальные заняли оборону от взвода вооруженных велосипедистов, бесшумно выруливших из-за березового колка на лесную дорожку, где приютились разведчики.

Шишкин, потратив последние пол-ленты «МГ-42», скосил трех фрицев, ехавших в авангарде, бросил разряженное оружие и схватился за «МП-43». Селезень, дежуривший с другой стороны опушки, спешил на помощь товарищам, уже издалека нанося врагу урон из снайперки. Машков крикнул Сергачеву, чтобы тот присматривал за пленными, и сам вклинился в бой.

Перебить велоотряд противника не составляло труда, а вот светить себя и стягивать в данный квадрат остальные силы фашистов диверсантам было чревато трагическими последствиями.

– Шишка, прикрываешь наш отход, – крикнул сержант, меняя магазин «МП-38/40», – встретимся под мостиком в километре отсюда, на восток. Уводи их на север, можешь через железку. Мы пошли, Леха. Удачи тебе!

– Есть, сержант! Валяйте.

– Вот тебе ствол еще и подсумок. Береги себя, малыш!

– Иди в зад, мамочка!.. Уходите-е…

В разгар перестрелки сержант не сразу понял, что произошло у него позади. Рыжий агент, развязанный по ногам, вскочил и побежал в глубь леса. Разведчики не сразу заметили, но, увидев, быстро организовали погоню. Так как носиться по простреливаемой и, возможно, уже окружаемой местности стало опасно, в маячившего среди кустов беглеца Пешкова пустила очередь из автомата. Еще. Немец упал, не подавая признаков жизни.

– Надо бы проверить, а то много знает, ржавчина! – бросил Машков, выхватывая дымовую шашку.

– Попала, – твердо констатировала Лиза, морщась от боли в ране.

Степаныч, быстро обмотавший девушке плечо, взвалил оставшегося пленного на лошадь. Задымив опушку, бойцы схватили пожитки и рванули вдоль дорожки, бросив прощальный взгляд на Шишкина. Товарищ усердно колотил из автомата, перекатывался в хвое и снова стрелял по немцам.

Ушли ловко, быстро, миновали болотце в ложбинке между магистралью и холмами, поросшими ольхой. По железке прокатила дрезина с пулеметом, гитлеровцы пристально всматривались в подозрительные места леса и иногда постреливали в них. Звуки боя со стороны Шишкина долго еще доносились до слуха разведчиков, постепенно уходя на север. И это не могло не радовать! Значит, их товарищ был жив и пока удачно уводил врага прочь.

– Немного переждем… Нужно понаблюдать за железкой… Гудит вроде как, – промолвил Сергачев, плюхнувшись за травяной кочкой и тяжело дыша.

– Что, уже устал, пенсия?! Эдак мы с тобой, Степаныч, долго будем ходить по лесам, на радость фрицам.

– Вася! – Пешкова строго взглянула на товарища.

– Башка гудит, что ли?

– Паровоз. Бээрка.

– Чего?

– «BR-41» пыхтит. Двойным пыхом. Видать, ваш литерный на подходе…

– … Что-о?! Как литерный?! Ты в натуре, дед? Почему? Еще же день… светло, – Машков аж встрепенулся от такого известия, сам прислушался и действительно уловил шум поезда.

И тотчас справа из «зеленки» раздался свист засевшего там Селезня. Предостерегающий свист.

– Живо назад! Шу-у-хер-р, – зашипел сержант, хватая снаряжение и отползая в глубь леса. – Пешкова, бегом к пленному и лошади… Сергачев, ты дуй вон за тот куст и оттуда будешь зырить.

– Есть!

Проехавшая недавно дрезина была авангардом того, что вскоре явилось взору разведчиков. Из-за поворота железнодорожной магистрали, разрезающей лесной массив и большой холм, показался спецсостав. Вначале платформа с пулеметными и орудийным гнездами и отделением солдат, потом спарка из двух черных дымящих паровозов, а уже потом и вся остальная часть секретного эшелона.

У видавшего составы-тяжеловозы профессионала рот открылся от свесившейся нижней челюсти, а что было говорить про разведчиков, охотившихся за литерным, но никогда не видавших подобные громадины! Машков сильнее сжал автомат, будто оружие могло помочь ему сейчас или придать сил и уверенности. Лиза быстро проверила офицера, туже затянула узел на его ногах и вновь побежала обратно к товарищам. Остановилась, чуть не потеряв сознание от боли в руке. Нужно было бежать ровнее и аккуратнее, чтобы не волновать рану, но коряги и валежник густого леса не позволяли ходить по ним спокойно.

Селезень крякнул два раза и ушел в аут, окопавшись в лесной маскировке так, что с трех метров его невозможно было заметить.

Дым сносило в противоположную от разведчиков сторону, поэтому все видно было как на ладони. За вагоном-теплушкой и платформой с зенитками тянулись три огромные платформы с невероятных размеров сооружением. Понять, что спрятано под гигантским покрывалом брезента и маскировочной сеткой поверх, можно было с трудом для несведущего в военном деле человека. Два корабельных орудия, поблескивая на солнце металлом, смотрели в противоположную сторону от направления движения. Примерно с середины длины их стволов все остальное покоилось под чехлом, что не позволяло рассмотреть материал и принадлежность изделия к тому или иному виду техники. Складывалось ощущение, что немцы везли корабль средних размеров, но очертания силуэта и некоторые детали развеивали эту мысль, больше относя объект к бронепоезду или осадному орудию. Многочисленные ремни и тросы, стягивающие маскировку и ее начинку, не позволяли ветру отгибать края брезента. Спецсостав с восьмиосными платформами вез этакий монолит метров тридцать с лишним в длину, до пятнадцати в ширину и с десяток в высоту. Водяной пар, скапливающийся в рабочих цилиндрах, от продувки открываемых клапанов с диким шипением периодически вырывался наружу. Кроме этих звуков иногда лаяли собаки да скрежетали колеса о рельсы.

– Звиздец подкрался незаметно! – прошептал Машков, сжимая в кулаке лямку вещмешка. – А ну как жахнуть по нему всеми силами?!

– Отставить, сержант! – зашипела рядом Пешкова, будто имела влияние на бойца или командовала им. – Не время и не место! Вмиг тут зазря ляжем. Дыши ровнее, Вася! Тс-с.

Она поняла, что Машков напружинился, словно перед броском, а в руке держит один из двух рюкзаков, наполненных взрывчаткой.

– Опять уйдет из-под носа… Лизок, а давай…

– Отставить! Лежи смирно-о! Собаки учуят… – перебила сержанта Пешкова. – Надеюсь, наш ветеран следит за литерным и поймет, что и как.

Вдоль насыпи рядом с поездом быстрым шагом шествовали гитлеровцы с собакой. Один патруль, затем второй, третий. Через каждые пятьдесят метров параллельно курсу спецсостава шла охрана ближней защиты. Видимо, на той стороне железнодорожного полотна двигался точно такой же эскорт. На отдалении пятидесяти метров от рельсов по бокам магистрали топали эсэсовцы в маскхалатах. Они осматривали границу леса, живой вереницей создав подобие забора, иногда с трудом пробирались по опушке и меже через пни, корни и кусты. С самого литерного в разные стороны торчали пулеметные и зенитные стволы, сотня глаз вглядывалась в зеленую стену леса.

– Не могу-у! Отходите назад, прикроете огнем, я подбегу и ка-ак шандарахну по «Крысе», – не унимался возбужденный азартом сержант, елозя носками сапог по хвое.

Радистка цыкнула на него и показала кулак. Ее мотание головой и бледное лицо с ярко выраженным протестом отчетливо поясняли слова:

– Не-е сме-ей! Убью сама-а… Слышишь, Машков?! Лежи-и…

Скорость литерного из-за огромного веса и легкого пригорка оставляла желать лучшего, неплохо являя собой отличную мишень для авиации. Да еще светлое время суток способствовало успешному обнаружению и бомбометанию, но… Ни один самолет не находился в этом районе днем, а немцы, воспользовавшись молитвами на удачу и нетерпящими отлагательства обстоятельствами, в спешке перегоняли секретный мобильный объект в другое место.

– Видимо, сильно приспичило гадам, что днем перегоняют?! – вслух подумал Машков, неотрывно следя за литерным. – Поди о нас слухи дошли или угрозу грызуну фрицы почуяли, вылавливая нас в запретной зоне.

– Бли-ин-н! Фотоаппарат забыли в вещмешке возле лошади… – Пешкова чуть не вскрикнула от негодования. А ведь одной из задач диверсантов стояло фотодокументальное подтверждение объекта.

– Е… твою мать, Лизка! Стой… куда? – Машков еле удержал радистку, схватив ее за рукав. – Замри… Собаки!

Один из псов зарычал, уставившись на кустарник под соснами. Его одернул солдат, и патруль пошел дальше. Охрана поезда, видимо, давно устала, и ей осточертело бродить взад-вперед за пыхтящим составом, постоянно напрягаясь и реагируя на каждый шорох и звук вокруг.

Один из гитлеровцев дальнего круга охранения, громко хрустя сучьями и шурша хвоей, прошел в пяти метрах от разведчиков. За ним вскоре появился следующий, а за тем еще один. Так и тянулись солдаты вдоль опушки, будто связанные невидимой веревочкой, кто нервно, а кто равнодушно поглядывая на заросли или в небо.

– Эх-х, всего бы пару ПТАБов на эту хрень! – сержант уткнулся лицом в дерн и сжал кулаки. – Лиз, неужели он не настоящий?!

– Не знаю… Возить макет с такой охраной?.. Сомневаюсь.

– А что, нужно без конвоя? Чтобы каждая собака тыкалась мордой и узнавала, что там и как? Не-е, тут только Степаныч прояснит все. Его стихия. Крысолов, едрить его в печень!

– Тише.

Литерный проехал мимо, завершив свое шествие платформой с зенитным орудием, за ним, пыхтя бензиновым двигателем, проплыла дрезина с тройкой стрелков-пулеметчиков.

– Вот же… конь в пальто! Ядрена кочерыжка! И чего теперь?

Лиза повернулась на спину, но мешал сидор, сморщилась и посмотрела на товарища:

– Какой же ты, Машков, грубиян и злюка! Аж уши вянут.

– Я ночью на койке ласковый.

– Бедная койка! Жаль ее.

– Че-е?!

Рядом зашуршало, и появился Сергачев, пытающийся ползти по-пластунски, но возраст, животик и отсутствие навыков позволяли передвигаться разве что на четвереньках. С другой стороны профессионально, а потому бесшумно обозначился Селезень.

– Вы видели?! Нет, вы видели это чудо? Я даже сфотографировал этот цирк на всю обойму. Теперь будем вместо пуль стрелять во фрицев снимками их литерного… Их якобы настоящего «чудо-оружия»!

Разведчики недоуменно переглянулись, оторопевший сержант первым открыл рот:

– А… это… он что… серьезно не настоящий?!

– Естественно! Полная лажа. Бутафория, – ветеран прямо искрился от удовольствия, что живьем увидел легенду Третьего рейха, мечту Гитлера, воплощенную только лишь в дереве, – уверен, что макет деревянный. Отдельные части, вероятно, металлические… ну, там балки, швеллера, арматура кое-какая.

– А пушки?

– Пушки, скорее всего, настоящие, но неликвид, списанные или бракованные, – Сергачев убрал фотоаппарат в вещмешок, порядком повозившись с затянутым узлом, – чтобы придать натуральности объекту.

– Ты уверен, Степаныч?

– Более чем. Объясню позже, нужно уходить, я так понимаю?! И срочно доложить нашим.

– Нужно.

Бойцы торопливо углубились в лес, прихватили лошадь с немцем, судя по всему, пытавшимся сбежать, но только упавшим с седла и вывихнувшим кисть руки, и быстрым темпом двинули на возвышенность. Оставаться в особо охраняемом секторе и выходить на связь из глухой чащи становилось опасно и бессмысленно.

Спустя полчаса сбивший дыхание от изнурительного «рваного» бега по пересеченке ветеран свалился без сил и принялся пить прямо из лужи.

– Степаныч… – Машков сам упал на бок и тяжело задышал, утирая красное потное лицо рукавом… – Ты че из лужи-то?.. Козленочком станешь… Фляжка же есть.

Сергачев только отмахивался и жадно швыркал темную воду, стоя на четвереньках. Обессиленная Лиза спиной уперлась в сосну и с закрытыми глазами выравнивала дыхание, рисуя в воздухе одной здоровой рукой плавные пируэты и высоко вздымая грудь. Раненая висела вдоль тела. Офицер СС валялся рядом, Селезень засел в кустах недалеко, сторожа покой друзей.

Место, куда остатки отряда добрались, находилось на высоком склоне оврага. Оно больше походило даже не на овраг, а на ущелье, хотя горы в этой местности отсутствовали, иногда умиляя взор высокими холмами и отдельными валунами, когда-то принесенными сюда ледниками со Скандинавии.

Пешкова открыла глаза, поднялась неохотно и кряхтя, как столетняя бабка с топчана, сделала несколько шагов к краю скалы и стала осматривать округу. С высоты гряды вид открывался чудесный: прусские ландшафты с пасущимися коровами, крестьяне, окучивающие землю, тонкая серебристая ленточка речки, многочисленные лесные колки среди полей и лугов, бескрайние дали желтых рапсовых угодий до самого горизонта. Слева и справа – густые темно-зеленые леса, железная дорога, расчерчивающая сосновые боры с запада на восток. Вдалеке черной змейкой колонна автомашин и прочей военной техники, движущаяся из одного населенного пункта в другой. Девушка внимательно взглянула на одинокую сосну, росшую рядом, прямо на утесе, старое кострище, почти вертикальные стены скал с журчащим на дне лога ручьем.

– Осторожно, дочка, соскользнешь – не соберем потом, – предупредил Сергачев, оторвавшись от питья и усаживаясь на ягодицы, – после дождя камни скользкие… мох тоже. Уф-ф, вот так пробежечка… уморился. Сто лет не бегал так… да еще в гору.

– Волка ноги кормят, дед! – сказал Машков, как-то заинтересованно глядя на фигуру Лизы. – Нам часто приходится носиться по лесу, дабы не быть словленными. Так что привыкай.

– Василий, что за «дед»? Что за насмешки? – Пешкова с укором взглянула на сержанта и отрицательно помотала головой. – Он вообще-то старше тебя и по возрасту, и по званию! Имей совесть.

– Слушаюсь, товарищ радист!

– И не юродствуй. Еле оторвались от немцев, а он лежит тут и язвит. Как там наш Алексей? Думаешь, выбрался?

– Ты же знаешь, у нас не принято такие вопросы задавать и вообще… Думать даже об этом. Сглазим. Будем ждать его у моста ночью.

– Слушайте, тут костер жгли. Наверное, местные сюда наведываются?

– Мяско, поди, жарили. Вон и бутылки валяются в кустах. А говорят, немцы культурные! Вижу, какие они, мать их за ногу, культурные! – Машков сплюнул и стал подниматься.

– Я бы от шашлыка не отказалась, – Пешкова вымученно улыбнулась и мечтательно закрыла глаза, – помню, до войны папка так здорово жарил мясо на огне, что пальчики оближешь! Раз в месяц он водил нас с мамой и братиком в лес, километра три за городом, там, на границе еловой чащи и соснового золотого бора, как на картине Шишкина, мы…

Радистка замолчала при упоминании фамилии боевого товарища, задержавшего гитлеровцев и, возможно, погибшего в бою с ними. Ее лицо вмиг стало печальным и немного строгим.

– Лизок, ты бы с утеса отошла, а то тебя видать от самой Литвы, – попросил сержант, поняв, почему девушка сбилась с мысли, – будем на связь выходить да собираться… нужно чапать дальше, в дебри леса уйти. До ночи перекантоваться там, заодно еще раз железку и литерный высмотрим. Вдруг чего нового нароем. Степаныч, расскажи-ка лучше, как тебя вообще сыскали такого. Как начуправ вышел на тебя? Ты же…

– … Товарищ сержант, прошу прощения, что перебиваю вашу беседу, – Пешкова подошла к друзьям, – но мне сначала необходимо выполнить свои обязанности – срочно доложить в Центр о «кроте» в органах НКГБ. Нас в любую минуту могут накрыть фрицы, а мы тут разлеглись и разглагольствуем на темы, не связанные с заданием.

– Может, сначала руку гляну твою?

– Спасибо, Вась, ничего. Позже. Сначала связь.

– Она верно говорит, – кивнул Сергачев, – ночью дело, утром бежать смело. Пусть доложится. Только перво-наперво про литерный подтвердить его фальшивость. Вот три слова, которые нужно передать, дочка. По ним Павел Анатольевич поймет, что я с вами, а заодно воочию убедился в приверженности танка.

– Давай, Лизок! Что от меня надо? Антенну? – Машков сбросил с плеч рюкзак.

– Да, возьми провод, там проволока порвалась, нужно обратно соединить. Я настрою радиостанцию. Семен Степанович, у вас как со зрением?

– Пока не жаловался. А что?

– Бинокль у вас есть же? Пожалуйста, залягте вон там, округу поглазейте на предмет пеленгаторов и немцев. Не хотелось бы в начале сеанса опять прерываться. Ох, чувствую, фрицы сужают круги! Хотя я и не дольше обычного выхожу.

– Работаем, командирша! – Машков лукаво улыбнулся девушке, которая кивнула и, потирая предплечье больной руки, стала вынимать из чехла аппаратуру.

Пленный, все это время прислушивающийся к разговорам русских, но мало что понимавший в них, догадался, что радистка снова будет выходить на связь. Гейнцу нисколько не было жаль погибшего Хельмута, попытавшегося бежать в разгар боя, но вот так просто и бесполезно валяться в грязи и плевках этих бродячих вшивых парашютистов он тоже не мог. При этом ожидая участи агента Абвера и приближая свой страшный конец. Конец труса и предателя Великой Империи! А то, что он им стал, позволив даже разговаривать с русскими диверсантами, это было несомненно, не говоря уже о разглашении некоторых важных сведений и продолжавшемся пленении. Нужно было что-то делать, а не выглядеть вонючим куском падали среди насмешек и издевательств врага. Тем более ноги развязаны. И он решился…

Машков не сразу, но все же забросил антенну типа «наклонный луч» на одинокую сосну, на высоту метров семи, и сморщился от боли в плече. Двойное ранение руки давало о себе знать постоянным жжением, особенно при движении. По уму, нужно было зафиксировать ее ремнем, как это сделали с рукой Лизы, но сержант не мог позволить себе выглядеть беспомощным слабым иждивенцем в боевом звене.

– Помоги, – попросила Пешкова, волоча ящик к утесу, – здесь связь точно возьмет и без помех. Высота позволяет. Семен Степанович, что там на горизонте?

– Все спокойно, опасности не видно, техника и люди далеко. Вроде как можно работать.

– У нас, разведчиков, говорят «Чисто!», – поправил пожилого товарища Машков и снова улыбнулся. – Лизок, давай, начинай. Малость отдохнули, передашь шифровку и уходим вниз, теперь на юго-восток. А там к границе. Мы свое дело сделали, доложимся и аут.

Пешкова установила рацию ровно, насколько позволяла каменная поверхность утеса, надела головные телефоны и включила питание. В запасе благодаря прибывшему с неба ветерану-железнодорожнику находились еще два элемента и батареи к «Северу», а также дополнительные лампы. Определив оптимальные частоты дальней связи, девушка взяла из рук Сергачева бумажку с тремя словами, соединила со своими и начала сеанс. Пальцы машинально отстукивали на телеграфном ключе код, а глаза следили за секундной стрелкой часов.

Добить шифровку Пешкова не успела – на нее набросился пленный офицер. Невероятными усилиями со связанными ранеными руками и распутанными затекшими ногами он преодолел расстояние в несколько шагов за три секунды и, вклинившись между занятыми сеансом связи разведчиками, с разбегу пнул радиостанцию и в падении ударил радистку.

Все произошло так быстро, что Сергачев вообще не успел среагировать, а Машков, свалившись на бок, с диким матом выхватил нож и бросился на немца. Но он не успел…

Унтерштурмфюрер СС Гейнц вместе с Пешковой и ее аппаратом покатился по каменной глыбе и соскользнул в ущелье. Его крик эхом разнесся по долине, а тело с хрустом плюхнулось на сырые валуны. Рядом вдребезги разбилась рация. Лиза чудом зацепилась за край утеса, содрав кожу рук, повисла и замерла. Одна нога никак не находила опору, другая чуть уперлась в выбоину камня. Она застонала, заскрежетала зубами от боли и разочарования.

– Щас, Лизок… Щас, – сержант суетился наверху, остервенело потроша сидор и выуживая из него моток веревки, – Степаныч, держи антенну, держи Лизку… Я сейчас!

Сергачев изо всех сил пытался удержать провод с противовесом на его конце, когда как другой, вырванный из передатчика, успела ухватить радистка. Проволока грозила порваться и больно резала пальцы, кровь окрасила ладони, ветеран сморщился, но, упираясь в камень, продолжал тянуть.

– Не тяни, твою мать… просто держи-и… Я уже, – закричал сержант, подбегая к железнодорожнику с мотком, – Лизка, лови веревку.

На крик упавшего пленного прибежал Селезень, вмиг все понял, отбросил оружие и БК (боекомплект. – Прим. автора) и рванул на помощь Машкову. Сержант что-то говорил, давая дельные советы вперемешку с бранными словами, накручивал на плечо веревку, Селезень пыхтел рядом. Вскоре они с трудом, но вытащили Пешкову наверх и бессильно повалились на нагретом солнцем камне. Рядом охал Сергачев, вытирая трясущиеся окровавленные кисти рук носовым платком.

– Это все! Это конец! За что-о?! Почему все так? – начала причитать Лиза, слезы брызнули из ее глаз, царапины и ссадины на некогда милом личике придавали ей жалкий вид. – Проклятый фриц… Проклятые немцы! Чтоб ты сдох, гитлерюга! Ну, почему-у все та-ак?..

– Что… Что ты успела передать? – просипел рядом Машков, доставая фляжку.

– Про «крота» не успела… Фамилию не успела передать. Остальное… остальное все ушло. Чертов эсэсовец! Какого хрена он оказался тут? Как он развязался? Кто упустил, вашу…

Мужики обалдели от услышанных ругательств, коими Лиза начала сыпать, но Сергачев вдруг подполз к девушке и резким движением зажал ее голову чуть не под мышкой. Хлестнул раз, второй по синяку на щеке, шепча ласковые слова и успокаивая ее.

Разведчики переглянулись, сержант хмыкнул, подал фляжку девушке:

– Лиз, на, выпей, успокойся. Успели самое главное, про литерный, а там уже разберутся наши, кто и как у них гадит. Может, мы что придумаем.

– А офицер-то ваш гер-рой оказался… мать его!.. – вдруг сказал Сергачев, вытирая потное лицо. – Израненный весь, связанный, а нашел силы и волю пойти на такой шаг, пожертвовать собою.

– Ты, Степаныч, может, всплакнешь еще по нему?

– Сержант, думаю, ты бы так же поступил на его месте.

– Нужно топать до Белоруссии, – предложил Селезень, – там свяжемся через партизан с Центром, передадим информацию о крысе в стенах Конторы. Нужно быстрее, а то и сейчас влипнем!

– Подъем! – сержант первым стал вставать.

– А рация? Достать бы? – Сергачев посмотрел снизу вверх на Машкова.

– Пойдем низом, глянем, что почем. Встали-встали.

– Нету больше рации, – прошептала Лиза, освобождаясь от объятий ветерана, – не-ету-у! С такой высоты… Конечно, вдребезги.

– Найдем другую. Точно говорю! – Машков помог девушке встать и улыбнулся ей, правда, напряженно и грустно. – Главное, радистка жива, а там трава не расти.

– Лучше бы я разбилась, а не станция!

– Э-э, рядовой Пешкова, а ну, встала, собралась, живо амуницию на себя – и выходим, – грозно распорядился сержант, нахмурив брови.

– Е-есть собраться и выходить.

Бойцы привели себя в порядок, обработали раны и ссадины, собрали пожитки и выдвинулись в путь. В обход утеса, вниз, к подножию скалы, а затем на юго-восток, чтобы быстрее добраться до агента и партизан и передать немаловажные сведения о шпионе в рядах НКВД-НКГБ. Одну лишь фамилию, без которой силовикам никак быстро не вычислить «крота».

Пешкова с ненавистью посмотрела на одинокий утес с сосной, сильнее сжала губы и продолжила движение. Сегодня был насыщенный день для диверсантов! Насыщенный и долгий…

Из радиограммы руководителя операции «Улей» бригадефюрера СС А. Штоффе уполномоченному СД III VI Управления СД-Заграница дивизиона «Восток» штурмбаннфюреру СС К. Залишу, 12 июня 1943 г.:

«…Поиск диверсионной группы русских продолжаем. Операторами радиоперехвата зафиксирован выход в эфир русских в квадрате 18–07. Судя по следам, группа идет по маршруту на Кибартай к границе с Литвой. На данном направлении выставлен заградительный пост. Найден убитым унтерштурмфюрер Гейнц, ранее плененный парашютистами возле Даркемена, и разбитая радиостанция типа «Север», что наводит на предположения о повторной потере связи русских и героическом поступке Гейнца. В квадрате 17–05 окружен и убит в перестрелке один из диверсантов противника. Наши потери от боестолкновения с ним – одиннадцать убитыми и четырнадцать ранеными. Также найден тяжелораненым Хельмут Хофф, агент Абвера. Он без сознания и помещен в госпиталь…»

Шифровка из 8-го отдела 1-го управления ГРУ НКО СССР агенту «Мазуру» восточнопрусского отдела ГРУ, 13 июня 1943 г.:

«Получены сведения от РДГ Пруссака. Грызун выбывает из игры. Задание выполнено. Группа обладает крайне важной информацией насчет «крысы» в Центре. Связи с группой нет. Возможно, потери личного состава или рации. Проверьте по своим каналам вероятность уничтожения РДГ. В случае опровержения оного всеми средствами способствуйте обеспечению группы средствами связи».