Глава 7. Берсерки возвращаются
Сияющий от предвкушения новой забавы за пиром Гуннар выпустил их из зловонной тюрьмы как только сгустились сумерки.
– Чем это здесь пахнет? – притворно удивился он, зазвенев ключами в замке тяжелой двери-крышки.
– Пока ты не пришел, не воняло, – ответил Однорукий.
Ратмир с ронином покатились со смеху, глядя на вытянувшееся лицо охранника.
– Давай быстрее, умник, – так и не нашел ничего достойнее ответить тот.
– Так мне твоя мамаша говорила, когда твой папаша отлучался в хлев свою родню кормить, – не унимался Эйнар.
Стражник побагровел и взялся за меч.
– Ты не забыл, что нас ждут в Медовом зале? – с усмешкой уточнил Однорукий.
Тот что-то пробормотал, больше не смея поднять глаза на Пересмешника.
– Тролль бы подрал этого Медведя, – вполголоса сказал Эйнар по дороге. – Он играет с нами, как с добычей.
– Плевать, – ответил Ратмир. Он шел, о чем-то глубоко задумавшись, и, казалось, совсем не слушал товарища.
– Берсерки не любят новых людей, – говорил Однорукий. – У них есть такой обычай: на пиру они подходят к каждому и спрашивают, не считает ли тот себя равным им по храбрости. И все должны жидко гадить под себя, целуя их в задницы. Медведь знает, что ты так не сделаешь. Они убьют тебя.
Он оглянулся на надувшегося стражника, глядевшего себе под ноги, и прошептал:
– Беги прямо сейчас. Я беру на себя этого олуха, а ты рванешь отсюда прочь.
Ратмир поморщился.
– Плевать, – повторил он и вдруг улыбнулся, будто наконец что-то решив про себя.
Ронин важно кивнул в поддержку господина и с хрустом размял пальцы. О смерти красивее, чем гибель при безоружном противостоянии лучшим воинам севера, можно было только мечтать.
Места за столами в дальнем конце Медового зала оказались забиты людьми. Ближе ко входу было пусто. Похоже, что прибытия берсерков опасались все, кто собрался под украшенными щитами стенами. На этот раз потное море из бородатых лиц, широких плеч и крепких кулаков с рогами и кружками не шумело привычными шутками и похвальбой.
Ели и пили дренги, как всегда, обильно и с удовольствием, но не было в пиршественном зале человека, который бы хоть раз нет-нет да и не взглянул на широкие двери, откуда должны были показаться важные гости.
Второе почетное сиденье и места рядом с конунгом Медведем пустовали. Здесь, видно, и пировали любимцы конунга.
Ратмир, Эйнар и Рю не стали тесниться в дальние углы. Выбрав свободное местечко поближе к очагу, каждый из них не спеша принялся за трапезу. Ратмир старательно обгрыз большую свиную кость так, чтобы остался заостренный конец и удобная для хвата «рукоять». По левую руку он поставил в ряд несколько кружек с крепкой брагой. Однорукий и ронин поняли план и неторопливо последовали его примеру.
Сдержанный гул Медового зала затих. Десятки глаз уставились на распахнувшиеся двери, откуда дохнуло ночной прохладой. На порог вместе с холодом шагнули двенадцать лучших убийц морского конунга.
– Как было сказано, зовут волчьешкурыми тех, что кровавый щит в сечу несет, в сражении окрашенный. Только таким отважным доверяет конунг, их видевший в битве, щиты врагов разрубающих! – Улл Медведь поднялся с почетного места и поднял позолоченный кубок.
Кольчуги с ног до головы одетых в железо берсерков тускло отливали красным отблеском от развешанных на стенах факелов. Они шли без щитов, ступая бесшумно и мягко, будто гигантские волки из багрового льда. Косматые гривы были связаны в хвосты на затылках, с жестких лиц смотрели холодные голубые глаза. Воины молча заняли места напротив и подняли кубки, красотой и отделкой не отличавшиеся от чаши конунга.
Первый из них, занявший второе почетное сиденье, поднялся, разгибаясь во весь гигантский рост, и вытянул вперед руку с напитком.
– Конунгу слава, дружине хвала! – негромко сказал вожак берсерков.
Свет факела выхватил из полумрака его лицо, и Ратмир увидел Шлем Ужаса, вытатуированный на задубевшей от морских ветров коже.
– Рад приветствовать, Ульв, тебя и твоих людей! – качнул в ответ кубком Улл Медведь, и остальные воины взревели, приветствуя возвращение удальцов.
– Кто считает себя равным нам по храбрости? – зарычал Ульв, осушив чашу, и одним прыжком оказался у начала длинного стола. – Может быть, ты? – Он навис над вжавшимся спиной в стену дренгом. Тот попытался что-то ответить, но было похоже, что слова застряли в глотке, и он просто помотал головой.
Вожак посмотрел на его соседа, подскочившего на месте, будто ужаленный.
– Никогда и нигде! – выпалил он положенную ритуалом фразу.
Ульв посмотрел на сидевшего рядом Ратмира, хрипло расхохотался, увидев его нехитрый наряд.
– А у тебя, сиволапый, невесть как попавший на этот пир, и спрашивать нечего! – сказал он под хохот остальных.
Он принюхался и снова рассмеялся.
– Да и несет от тебя навозом и соломенной смертью.
– И правильно, что не спрашиваешь, – спокойно сказал Ратмир и неторопливо поднялся. – Потому что я считаю себя не равным тебе по храбрости, а гораздо храбрее, в чем бы нас ни испытали.
Ульв на миг застыл на месте, а потом задрал голову и взвыл от смеха.
– Повтори, я не расслышал! – вытирая с глаз выступившие слезы, сказал вожак берсерков.
– Ты все расслышал. И нет нужды вонючему сыну кобылы расхаживать передо мной взад-вперед, как свинья, – глядя в ледяные глаза, отчетливо проговорил Ратмир.
Теперь берсерк застыл надолго, выпучив глаза от удивления. Замерли и его товарищи, не веря собственным ушам. Потеряв голову от ярости и забыв выхватить меч, Ульв с ревом бросился на наглеца. И с грохотом врезался в стену, отправленный в полет ловко увернувшимся противником.
Ульв вскочил и затрясся, пуская изо рта пузыри и пену. Его грива вздыбилась, будто волчий загривок, глаза налились кровью. Ратмир схватил зазубренную кость и прицелился в надувшуюся на шее толстую вену. Слева и справа от друга встали Эйнар и маленький ронин, готовясь к большой драке. Но Ратмир знал, что ее не будет.
– НЕТ! – выкрикнул Улл Медведь. – НЕ ЗДЕСЬ!
Морской конунг слишком хорошо представлял себе, на что способен доведенный до белой ярости берсерк, который будет крушить на своем пути своих и чужих, пока его не охватит мертвый сон. Именно поэтому все его двенадцать берсерков жили и тренировались на отшибе, у моря, вдали от селений.
Сквозь заволакивающую сознание красную пелену Ульв успел услышать крик морского конунга и последним усилием воли приказал себе остановиться. Он рухнул на колени, сжал кулаки и наклонил взмокшую голову, давя в себе приступ безумия.
Казалось, прошла вечность, когда вожак берсерков поднял татуированное лицо, на котором снова ровно горели два ледяных огня.
– Ты умрешь, сиволапый, – тихо сказал он, – и смерть твоя не будет легкой.
– Если ты не трус, то мы будем биться один на один. По правилам хольмганга. На острове, – сказал Ратмир.
– Будем. И прямо сейчас, – ответил Ульв. – Плевать на ночь. В Хель богов.
Ратмир повернулся к заинтересованно наблюдавшему за происходящим Медведю.
– Верни мой меч.
Улл покачал головой. На толстых губах показалась усмешка.
– Я забрал у тебя оружие на ночь пира. Утро еще не наступило.
– Тогда и я буду драться голыми руками. – Берсерк отстегнул пояс с оружием и с лязгом швырнул на пол. – Ты умрешь еще мучительнее, крестьянин.
– Это нечестно! – крикнул Эйнар. – Медведь, верни оружие! Разве ты не видишь, что Ульв в два раза больше Ратмира?
– Значит, твоему другу придется нелегко, – ответил морской конунг.
* * *
Черная полоса берега, от которой отчалила лодка с молчащими людьми, быстро слилась темнотой. Какое-то время еще видны были крохотные огни факелов в руках провожавших, но и они исчезли, как только лодка свернула за небольшой скалистый мыс.
Умелые викинги Медведя гребли сильно и почти неслышно, размытый сумерками силуэт островка рос на глазах. Ратмир с усилием гнал от себя мысль о том, что это путешествие может стать последним. Решил сосредоточиться на попытке не стучать зубами от холода, пробиравшегося под тонкий лен.
Ульв и Медведь стояли на носу и о чем-то тихо переговаривались. Скорее всего, обсуждали новый поход – вряд ли кто-то верил в возвращение на берег наглеца, посмевшего оскорбить берсерка. Еще трое вооруженных копьями воинов безмолвно возвышались рядом с Ратмиром и не спускали с него глаз. Зачем? Улл боялся, что он нырнет в воду, чтобы спастись бегством?
Ратмир вспомнил лица товарищей, провожавших его на берегу… Нет. В его победу не верили даже друзья. Это было хорошо. Все, что расслабляет врага перед битвой, хорошо…
Лодка мягко ткнулась в каменный берег. Ульв прыгнул вперед и зарычал от нетерпения.
– Добро пожаловать в Хель, слизняк! – Пританцовывая на месте, он развернулся к лодке, и Шлем Ужаса на лице расплылся в жуткой улыбке. – Торопись!
Улл Медведь громко рассмеялся, пропуская пленника вперед.
– Не спеши, – сказал он. – Говорят, ожидание увеличивает аппетит.
– Я не голоден, – сказал Ратмир, быстро и резко отталкивая ногой лодку от берега. На какое-то мгновение никто не понял, что произошло.
– Эй, сиволапый! – опомнившись, заорал берсерк. – Ты куда?
– Ты хотел отправить меня в Хель? – сказал Ратмир, чувствуя, как в ожидании удара сзади похолодела спина. – Так приди и отправь. А не можешь – подыхай там, где остался.
Ульв сжал кулаки, подбежал к кромке воды и, взвизгнув от ярости, отпрыгнул назад.
– Немногие знают о том, что берсерки боятся воды, – тихо сказал стоявший рядом Улл Медведь.
– Трус! Вернись! Трус! – ярился на острове обманутый Ульв, потрясая кулаками над головой.
– Значит, ты все просчитал с самого начала, – будто не слыша воплей, протянул Улл Медведь.
– Просто повезло, – пожал плечами Ратмир.
Морской конунг выхватил копье у стражника и широко размахнулся. Юноша закрыл глаза.
«Я хотя бы пытался».
Щеку охолонул жуткий ветерок, оружие пролетело рядом, и крики с берега сменились хрипом. Открыв глаза, Ратмир увидел, как схватившийся за древко торчавшего из горла копья берсерк тяжело плюхнулся в черную от полуночи воду.
– Я освободил тебе место на втором почетном сиденье, – сказал Ратмиру Улл Медведь и обернулся к одному из охранников: – Дай ему плащ. Холодает. – Он помолчал, сложив огромные руки на широченной груди. – Если ты убьешь Тень до начала зимы, вы все будете жить. Связь со мной через Однорукого держать будешь. Наутро мой человек даст коня и припасы в дорогу. Однорукий останется в лагере, для него тоже есть работа. А женушка его пока будет трудиться на моей кухне. Не беспокойся, на ее честь никто покушаться не будет. По крайней мере пока.
