Выдержка из «Путеводителя по планетам»:

«Бленкинсоп, 17 я планета системы Молдера»

«Оранжевая звезда Молдер верховодит системой из двадцати двух далеко рассеянных планет, из которых единственной пригодной для жизни оказалась семнадцатая — обнаруживший ее разведчик-заявитель, Абель Бленкинсоп, присвоил ей свое собственное имя. Ныне, три тысячи лет спустя, мир этот населен смуглой угрюмой расой бленков, проживающих в пяти огромных городах и работающих в колоссальных промышленных комплексах, поставляющих товары для доброй половины обитаемых планет местного сектора Ойкумены.

Ни климат, ни географические характеристики Бленкинсопа нельзя назвать благоприятными для человеческого существования. Как правило, небо над головой бленка затянуто дымкой, сквозь которую просвечивает тусклый оранжевый диск гигантской звезды. Времена года мало отличаются одно от другого, хотя на протяжении так называемой «зимы» ливневые дожди и обжигающие холодом ветры чаще промывают и продувают узкие городские улицы, загоняя пешеходов в их одноэтажные жилища или в подземную транспортную систему.

Южный и северный полярные континенты — безжизненные просторы ледников, спускающихся по долинам между хребтами черного габбро. Из шести других континентов четыре — дышащие вечной сыростью болота, пересеченные извилистыми застойными протоками. В южных районах двух остающихся континентов преобладают холмистые равнины, и здесь бленки основали свои города. По причинам, забытым в сумраке времен, каждый из этих городов находится с северной стороны гряды холмов, а относящиеся к нему промышленные предприятия рассредоточены по равнине еще дальше от холмов, в том же северном направлении.

По мере того, как проходили века, местное население подразделилось на три гражданские категории, и каждая из них сплотилась в особую, характерную касту. Самой престижной кастой считаются относительно немногочисленные шимераты, живущие вдоль хребтов южных возвышенностей во дворцах, утопающих в зелени экзотических садов. Вторую, не столь высокомерную, но все же элитную касту составляют хуммеры: руководящие работники финансовых и коммерческих организаций, юристы, врачи, технические специалисты и прочая интеллигенция. Их усадьбы, рассыпанные по склонам холмов, заметно более претенциозны, нежели элегантные в своей простоте дворцы шимератов. Третья каста — рабочий класс Бленкинсопа, населяющий крепко сколоченные небольшие бунгало, тянущиеся бесконечными тесными рядами вдоль бесчисленных городских улиц.

Движение на узких городских улицах никогда не бывает плотным, но время от времени по ним перемещаются самоходные подводы и фургоны, доставляющие продукты, тележки с мелочным товаром, подталкиваемые энергичными пожилыми женщинами, и моторизованные коляски на высоких колесах, служащие местным жителям в качестве такси. В основном, однако, бленки пользуются сетью подземных рельсовых путей, дублирующей сеть городских улиц.

Несмотря на неизбежные индивидуальные различия, типичного рабочего-бленка довольно легко определить. Коренастый человек среднего роста, он, как правило, мог бы похудеть на дюжину килограммов, но не обращает на это обстоятельство никакого внимания — тщеславие ему чуждо. В том, что касается одежды, он ценит скорее прочность и долговечность, нежели стиль, и, глядя в зеркало, безразлично воспринимает отражение, не испытывая никакого желания как-либо подчеркнуть свою индивидуальность. Грубоватые бесцеремонные манеры типичного бленка не оставляют места для изящества или такта, но справедливости ради следует отметить, что он с безупречной отвагой защищает интересы своей семьи, проявляя щедрость и заботу по отношению к жене и детям. На работе он постоянно соревнуется с коллегами, так как его первоочередной целью является повышение статуса и ранга.

Типичный бленк часто посещает колоссальный театр «Треванион» — иногда с семьей, иногда в одиночку. В теплом размытом пространстве темного зала, бормочущего неразборчивыми разговорами, разряжаются напряжения повседневной жизни, бленк примиряется с собой и со своим окружением. По окончании представления он неохотно поднимается из кресла и медленно покидает театр, все еще пребывая в почти эйфорическом состоянии, и едет в вагоне подземки домой, где его дети уже спят, а жена приготовила ему миску горячего супа.

Элитные касты также не пренебрегают «Треванионом». Шимераты занимают ложи верхнего яруса — их могут видеть исполнители, находящиеся на сцене, но только как лишенные выражения овалы лиц, озаренных отраженным светом юпитеров. Под ними, на втором ярусе, сидят не столь заметные хуммеры, нарядившиеся в самые роскошные костюмы и строго соблюдающие ритуальный этикет. Дамы водружают на головы монументальные куафюры, искрящиеся огоньками и перевязанные каскадами цветных лент. В театре их поведение становится преувеличенно манерным; они жестикулируют, поигрывая пальцами в воздухе, жеманно улыбаются, капризно гримасничают и с притворным отчаянием возводят глаза к потолку, когда их прихоти непростительно игнорируются. Они подзывают знакомых наклоном головы и щебечут с ними, одновременно вкушая деликатесы и напитки, поданные лакеями в ливреях.

Такое же пристрастие к экстравагантности и преувеличению присуще архитектуре хуммеров — в ней все необычно, причудливо, вычурно, фантастично. Трехэтажные усадьбы хуммеров возвышаются над фундаментами, встроенными в склоны холмов — каждая поражает взор ансамблем куполов, застекленных выступов-фонарей, балконов, интимных веранд и подвесных стеклянных шаров, меблированных внутри для желающих пить чай и пробовать петифуры и мороженое, тихонько покачиваясь в лучах тусклого оранжевого солнца.

Совсем не так выглядят дворцы шимератов — одноэтажные виллы несимметричной планировки, обманчиво простые, сооруженные согласно принципам сдержанной элегантности из порфира, лунного камня и черного агата, изредка оживленных выложенной малахитом колонной между арками».

В иллюминаторе рубки управления «Гликки» Молдер казался поначалу не более чем оранжевой искрой на фоне далеких, малозаметных созвездий. По мере того, как звездолет приближался к гигантской звезде, искра разгорелась и превратилась в пылающий оранжевый диск, окруженный свитой из двадцати двух планет.

Капитан Малуф направил судно к семнадцатой из них, когда-то — давным-давно — зарегистрированной под своим именем разведчиком-заявителем, Абелем Бленкинсопом.

Под звездолетом раскинулся целый мир. Малуф связался с космическим диспетчером в Каксе и получил посадочные инструкции. «Гликка» спустилась сквозь привычную для бленков дымку к только начинавшей просыпаться столице. Определив местонахождение взлетного поля, капитан посадил «Гликку» на отведенную ей площадку.

Как только команда сдвинула в сторону люк входного шлюза и спустила трап, три чиновника в униформах вышли из портового управления и поспешили к звездолету. Посовещавшись несколько секунд, они поднялись по трапу и зашли в салон. Таможенная инспекция грузов и выдача краткосрочных виз команде и пассажирам заняли примерно полчаса.

Когда чиновники удалились, Мирон направился по взлетному полю к длинному низкому зданию космического вокзала, где он ожидал найти управление портового диспетчера.

Поднявшись по наклонной рампе погрузочной эстакады и оказавшись внутри здания, он повернул налево в коридор — туда, куда указывала стрелка с надписью: «ДИСПЕТЧЕР».

Сделав несколько шагов, Мирон оказался перед высокой дверью с табличкой, гласившей:

«РИКО ЙЕЙЛ

ДИСПЕТЧЕР ПОРТА

ЗАХОДИТЕ, НЕ СТЕСНЯЙТЕСЬ!»

Дверь сдвинулась в сторону при первом прикосновении. Мирон зашел в просторное помещение, где не было никакой мебели, кроме стола, нескольких стульев и высокого шкафа. На стене висело единственное украшение: напечатанный черным, серым и багровым цветами плакат, изображавший двадцать пять самых распространенных моделей звездолетов. За столом лениво развалился на стуле дородный субъект неопределенного возраста, довольно приятной наружности. Возникало впечатление, что диспетчер — если это был он — давно уже считал ворон и отчаянно скучал; Мирон не ожидал оказаться в столь непринужденной обстановке. Субъект вежливо сказал: «Я — Рико Йейл. Будьте добры, присаживайтесь и объясните, чем я мог бы вам помочь».

Мирон сел и выложил на стол пачку бумаг: «Меня зовут Мирон Тэйни, я — суперкарго только что прибывшего судна «Гликка». Мы привезли несколько различных грузов, в том числе десять кип выделанных кож с планеты Терц, кое-какие товары с Флютера и других планет, а также партию ковров со Звездной Обители, предназначенных для «Мономарха» — насколько я понимаю, это местный торговый дом?»

«В каком-то смысле это так, — ответил Йейл. — В каждом городе Бленкинсопа открыты магазины «Мономарха» и других посреднических фирм, хотя не все они располагают такой разветвленной сетью поставщиков, как «Мономарх». Они предлагают — как рядовым бленкам, так и представителям элит — всевозможные товары инопланетного и местного производства. «Мономарх» — самая престижная торговая фирма, пользующаяся существенным влиянием в коммерческих кругах Бленкинсопа. Они пришлют за коврами своего представителя, об этом можете не беспокоиться. Кроме того, я поручу бригаде грузчиков освободить ваши трюмы от товаров, предназначенных для Какса. И вам больше ничего не нужно делать!»

Озадаченный, Мирон указал на пачку бумаг, лежавшую на столе: «Здесь все соответствующие декларации, счета-фактуры и свидетельства, а также несколько форм, которые требуется заполнить безотлагательно».

Он начал было передвигать бумаги по столу, чтобы диспетчер мог их просмотреть, но тот остановил его, предупреждающе подняв руку: «Обычно у нас такими делами занимается секретарь, но сегодня его нет — так что положите бумаги вот сюда, в урну, здесь они никому не помешают».

У Мирона челюсть отвисла: «Вы не шутите?»

«Ни в коем случае! Завтра придет секретарь. Если ему захочется, он может отсортировать мусор — это его прерогатива. Но у нас есть дела поважнее».

Мирон решил подчиниться местным обычаям без дальнейших возражений.

«Прекрасно! — Йейл снова откинулся на спинку стула. — А теперь: куда вы направитесь из Какса?»

«Насколько мне известно, наш дальнейший маршрут еще не определен окончательно, — осторожно сказал Мирон. — В данный момент у нас нет никаких невыполненных обязательств; мы можем принять любые грузы, которые вы хотели бы отправить».

«Превосходно! Мы можем предложить грузы, ожидающие доставки в самые различные пункты — главным образом, однако, на планеты, находящиеся в стороне от основных торговых путей, что не обязательно следует рассматривать как затруднение, ибо доставка товаров по необычным маршрутам нередко прибыльна! В качестве возмещения за потери времени, связанные с перевозкой грузов в исключительно удаленные космические порты, может предлагаться надбавка в размере до двадцати процентов стандартной стоимости фрахта».

«Это может заинтересовать нашего капитана, — согласился Мирон. — Если вы предоставите мне перечень таких грузов и пунктов их назначения, а также прогнозируемых затрат на их перевозку, я попрошу капитана Малуфа просмотреть этот список, и сегодня же вечером мы могли бы рассчитать несколько возможных маршрутов».

Йейл повернулся к экрану компьютера и нажал несколько клавиш; экран загорелся розовым сиянием, на нем появились яркие сине-зеленые строки. Просмотрев записи, диспетчер внес несколько изменений и нажал кнопку; из прорези компьютера выполз распечатанный перечень. Йейл передал бумагу Мирону, а тот засунул ее в карман.

«Мы сегодня же рассмотрим этот список, — пообещал Мирон. — И, если нам удастся найти какие-то возможности, я вам сразу об этом сообщу».

Мирон приготовился уйти, но задержался, пребывая в нерешительности. Йейл вопросительно взглянул на него.

«Если у вас найдется пара свободных минут, — почти извиняющимся тоном сказал Мирон, — я с благодарностью выслушал бы ваши рекомендации».

«У меня нет неотложных дел, — отозвался диспетчер. — Расскажите, в чем состоит проблема, и я постараюсь, по возможности, дать полезный совет».

Мирон собрался с мыслями: «Ситуация такова. На Звездной Обители «Гликка» перелетела из Палактуса к складу ковров в Торквальских Низинах, где мы загрузили ковры для «Мономарха». На том же складе мы заметили сотни других ковров, причем самых лучших. За несколько дней до этого разбойники украли тридцать два баллона с кейзиком с портового склада в Палактусе. Мы догнали воров и конфисковали похищенные баллоны. Начальник космопорта настаивал на возвращении ему этих баллонов, в связи с чем мы обменяли кейзик на сорок шесть ковров, залежавшихся на торквальском складе. Теперь эти ковры находятся в кормовом отсеке нашего трюма, и мы хотели бы продать их по самой выгодной цене. Но мы не знаем, как это можно было бы сделать».

Йейл задумчиво кивнул: «Ваше беспокойство вполне оправданно. Как только вы предложили бы эти ковры в продажу, вас опутали бы бесконечными бюрократическими препонами. Но пусть это вас не обескураживает: надлежащая тактика позволяет преодолеть любые ухищрения крючкотворов. В конце концов, власти не могут облагать налогами и ограничениями то, о чем они ничего не знают, не правда ли? Такова логика вещей!

«Мономарх» практически обеспечил себе монополию в том, что касается торговли коврами со Звездной Обители. Они продают ковры шимератам — и при этом, разумеется, неплохо наживаются. Другие торговые фирмы вовсе не прочь были бы лишить монополистов их преимущества. Думаю, что с ними можно было бы договориться, не привлекая лишнего внимания». Диспетчер наклонился к столу: «Какую цену вы хотели бы получить? Например, вы согласились бы продать ковры по триста сольдо за штуку?»

«Гм! — почесал в затылке Мирон. — Сорок шесть ковров по три сотни каждый? Получится тринадцать тысяч восемьсот сольдо — впечатляющая сумма. Но прежде, чем я смогу взять на себя какие-нибудь обязательства, мне нужно посоветоваться с коллегами».

Йейл взглянул в окно, напряженно нахмурившись — он что-то подсчитывал и взвешивал в уме. Наконец он снова повернулся к Мирону: «Я назвал, конечно, лишь предварительную, ориентировочную цену. Если вы попытаетесь торговать напрямую со скупщиками, скорее всего, вам удастся выговорить не больше двухсот сольдо за ковер, да и то после длительных переговоров. С моей помощью вы могли бы извлечь дополнительную прибыль. Тем не менее, я хотел бы получить комиссионные, в разумном размере. Скажем, вы могли бы заплатить мне двадцать процентов любой суммы, полученной сверх трехсот сольдо за ковер. То есть, например, если мне удастся продать ковер за четыреста сольдо, мои комиссионные составят двадцать сольдо, то есть пятую долю разницы между окончательной и отправной ценой. Таким образом, вы получите за этот ковер триста восемьдесят сольдо. Вас устроила бы такая сделка?»

«Триста восемьдесят сольдо лучше двухсот, — кивнул Мирон. — И все же, в данный момент я не могу обещать ничего определенного».

Мирон поднялся по трапу «Гликки» и нашел капитана Малуфа в камбузе, в компании Винго и Шватцендейла. Изложив содержание своей беседы с диспетчером, Мирон заметил: «Признаться, он меня удивил — Йейл вовсе не такой бленк, какого я ожидал увидеть. Он ведет себе спокойно и просто, я не заметил в нем никаких признаков нервного напряжения».

«У него найдется для нас какой-нибудь груз?» — спросил Малуф.

Мирон вынул из кармана перечень, полученный от диспетчера: «Судя по всему, несколько партий товара давно ожидают отправки в порты, находящиеся в стороне от основных торговых путей — я сказал Йейлу, что мы просмотрим список и попробуем рассчитать практически целесообразный маршрут».

Капитан внимательно изучил список и поднял брови: «Никогда даже не слышал о большинстве перечисленных портов! Подозреваю, что эти так называемые «партии товаров» — остаточный хлам, который отказались принять другие перевозчики. Какие-нибудь пыльные ящики и тюки, прятавшиеся по темным углам складов Йейла, как заключенные-призраки, почти потерявшие надежду на чудесное освобождение». Малуф положил список на стол: «И все же, это какой-никакой груз, и мы могли бы даже извлечь небольшую прибыль, если получим двадцатипроцентную надбавку за доставку в самые непосещаемые места».

«Кроме того, мы могли бы подхватить какие-нибудь грузы по пути», — предположил Мирон.

«Такой возможностью никогда нельзя пренебрегать, — Малуф снова просмотрел перечень диспетчера. — Хмф! Многие из этих наименований поистине неизвестны, хотя, надо полагать, указанные пункты существуют, так как у Йейла залежался предназначенный для них товар! Сегодня вечером мы найдем их в астронавигационной базе данных и рассчитаем возможный маршрут».

«Скорее всего, это будет непросто», — осторожно заметил Мирон.

«Так-то оно так, но можно надеяться. что наша недюжинная изобретательность, в сочетании с готовностью сделать лишний крюк, если это потребуется, позволит выработать осуществимый план полета». Капитан немного помолчал, после чего возразил самому себе: «Тем не менее, я не стану делать крюк в сотню световых лет, чтобы доставить мешок птичьего корма».

Снова наступило молчание. Мирон его нарушил: «В разговоре с диспетчером я упомянул также о наших дополнительных коврах и спросил, каким образом их можно было бы продать по самой выгодной цене. Он предупредил меня о том, что договариваться со скупщиками напрямую было бы ошибкой, так как нарушению монополии «Мономарха» препятствует множество бюрократических ловушек. Он спросил, сколько мы хотели бы получить за ковры. Я сказал, что мы еще об этом не думали. Диспетчер поинтересовался, не согласились бы мы получить по триста сольдо за штуку — то есть тринадцать тысяч восемьсот сольдо за всю партию ковров. Я сказал, что посоветуюсь с командой «Гликки» и сообщу ему о нашем решении в кратчайшие возможные сроки.

Йейл предложил использовать его в качестве посредника — его комиссионные составили бы двадцать процентов разницы между окончательной и отправной ценами, равной тремстам сольдо. Например, если он продаст ковер за четыреста сольдо, то заработает двадцать, а нам достанутся триста восемьдесят».

Шватцендейл записал цифры на листе бумаги: «На таких условиях мы могли бы продать сорок шесть ковров за семнадцать тысяч четыреста сольдо, а Йейл заработал бы девятьсот двадцать».

«Что было бы вполне справедливо, — отозвался капитан Малуф, — если нам сразу заплатят наличными в момент доставки ковров».

Мирон вернулся в управление диспетчера. Как прежде, тот сидел за столом и, по всей видимости, наслаждался безмятежным покоем.

Пригласив Мирона сесть, Йейл спросил: «Вы получили относящиеся ко мне инструкции?»

«Получил. Ваше предложение принято — с условием, что оплата будет произведена наличными в момент доставки ковров».

«Меня вполне устраивает такое условие, — сказал Йейл. — Итак, за работу! Считая «Мономарх», на Бленкинсопе — одиннадцать торговых фирм, располагающих достаточными средствами для заключения подобной сделки. Они будут рассматривать такую покупку как прибыльную, так как шимераты утопают в деньгах, никогда не торгуются и платят за приглянувшийся товар столько, сколько за него просят. Но у «Мономарха» нет причин назначать чрезмерно спекулятивные цены. Думаю, что розничная рыночная цена каждого ковра колеблется примерно на уровне пятисот сольдо. Я проверю ситуацию на рынке. Приходите попозже — вполне может быть, что у меня будут для вас хорошие новости».

После полудня утренний проливной дождь превратился в мелкую морось, а через некоторое время вообще прекратился, и в туманной пелене неба появился оранжевый диск Молдера.

Примерно за два часа до этого амазонки-клуты решили побродить по городу, чтобы самостоятельно оценить обстановку. Обстановка их не порадовала: шел непрерывный дождь, от влажных мостовых исходили гниловатые испарения. Тем не менее, они упорно маршировали по узким улицам, напялив на головы непромокаемые капюшоны. Время от времени им встречались темные витрины небольших лавок; приглядевшись, за грязноватым забрызганным стеклом иногда можно было увидеть бледную физиономию владельца заведения. Клуты на заметили больше ничего любопытного.

В конце концов они вернулись в космический порт, мрачные и разочарованные, и прошлепали по лужам под дождем к трапу звездолета.

Сменив промокшую одежду на сухую, амазонки направились в камбуз, где Винго подал им горячего чаю с булочками.

«Как вам понравился город?» — весело спросил стюард.

«Их улицы походят на темные крепостные коридоры и воняют дохлятиной. Холодный дождь идет непрерывно и струями затекает за шиворот. Мы хотели зайти в чайхану или кофейню, где можно было бы согреться и подсохнуть, но ничего подобного не нашли».

«Несмотря на все их пошлые глупости, я предпочитаю планету фляутов», — прибавила Сиглаф.

Помолчав, Винго осторожно спросил: «Таким образом, вы решили остаться в труппе Монкрифа?»

Хунцель поколебалась, после чего неопределенно хмыкнула: «Мы еще ничего не решили. Но никаких привлекательных возможностей пока что не видно».

Сиглаф упростила замечание подруги: «По сути дела, мы готовы рассмотреть любые подходящие предложения».

Тем временем Монкриф отважно направился в город по своим собственным делам. Приодевшись, он занялся поисками «Треваниона» — антрепренер надеялся, что руководство театра ангажирует его труппу на благоприятных условиях.

Он нанял стоявшую перед входом в космический вокзал моторизованную коляску, управляемую тощим молодым человеком со впалыми щеками и длинными лощеными усами. Не включая мотор, усатый юноша смерил Монкрифа взглядом с головы до ног и спросил: «Тебе куда?»

«Вы можете отвезти меня в «Треванион»! — величественно ответствовал шарлатан. — И побыстрее, будьте любезны».

Водитель соблаговолил кивнуть: «Залезай! Это обойдется в десять грошей. Не стану возить такую тушу за меньшие деньги».

Монкрифу не нравились манеры водителя, по мнению антрепренера граничившие с отсутствием всякого представления о вежливости — тем более, что усатый юнец позволил себе критические замечания по поводу недостаточной ловкости пассажира, залезавшего в коляску: «Пошевеливайся, дедуля! Нынче погода располагает к прыткости! А если ты так устал, что едва волочишь ноги, тебе лучше было бы где-нибудь прилечь и выспаться как следует».

Стараясь сохранять все возможное достоинство, Монкриф взобрался на узкое сиденье коляски. Водитель включил двигатель, и такси понеслось по взлетному полю, лихо объезжая самые глубокие лужи — Монкрифу приходилось судорожно хвататься за поручни, чтобы не выпасть из коляски.

Такси свернуло на улицу, загромыхало по мостовой и довольно скоро подъехало к «Треваниону». Неуклюже спустившись на тротуар, Монкриф почтительно замер, глядя на внушительный фасад главного развлекательного учреждения бленков.

Усатый водитель нетерпеливо шлепнул по кнопке гудка: «Долго ты будешь торчать столбом, старый чурбан? Выкладывай десять грошей, или я возьму с тебя еще за простой!»

Монкриф поспешно заплатил грубияну условленную сумму, каковую тот принял без дальнейших замечаний. Описывая прощальный вираж вокруг лужи, растекшейся у обочины, коляска скрылась в туннеле боковой улицы.

Монкриф поднялся по ступеням парадного крыльца «Треваниона». Массивная стеклянная дверь с ажурной чугунной решеткой сдвинулась в сторону, как только он к ней приблизился. Короткий широкий коридор открывался в просторное восьмиугольное фойе, откуда радиально расходились еще семь коридоров.

Здесь видавший виды импресарио остановился. Он не понимал, куда идти. Какой из коридоров вел к кабинету главного режиссера? На противоположной стене он заметил длинное белое табло, испещренное текстом — по всей видимости, справочный указатель. Монкриф подошел к этому табло.

Мелко напечатанный текст трудно было разобрать с первого взгляда. Ага! Один из параграфов был снабжен заголовком «Распорядитель Муриус Занк, главный режиссер-постановщик». Ниже, после описания обязанностей и полномочий режиссера, значилась следующая фраза: «Желающих пройти в управление главного режиссера просят пользоваться оранжевым индикатором». Монкриф нахмурился — от него полностью ускользало таинственное значение этого указания. Что такое «оранжевый индикатор», и где его найти? Отступив на шаг от белого табло, Монкриф посмотрел по сторонам в поисках каких-либо цветных индикаторов — и его осенило прозрение.

Посередине каждого коридора на полу тянулась полоса того или иного цвета. Один из коридоров был отмечен оранжевой полосой. Казавшийся бесконечным узким туннелем коридор и полоса сходились в сумрачной перспективе. Монкриф без дальнейших колебаний направился в недра «Треваниона» по этому коридору.

Справа и слева попадались разделенные неравными промежутками пронумерованные двери. В конце концов Монкриф оказался перед двойной дверью с табличкой, гласившей:

«РАСПОРЯДИТЕЛЬ МУРИУС ЗАНК,

ГЛАВНЫЙ РЕЖИССЕР-ПОСТАНОВЩИК»

Монкриф прикоснулся к затвору, и дверь сдвинулась в сторону. Антрепренер вошел в крупное помещение с высоким потолком; длинный прилавок отделял приемную от конторы, где дюжина служащих корпела над столами в позах, свидетельствовавших о напряженном прилежании. Монкриф приблизился к прилавку и надменно выпрямился, ожидая, что кто-нибудь подойдет и поинтересуется причиной его прибытия.

Пока он ждал, старый шарлатан успел оценить интерьер и планировку помещения. В конце той части приемной, где он стоял, деревянная балюстрада отгораживала нечто вроде небольшого зала ожидания, в настоящее время пустовавшего. Оттуда еще одна дверь вела во внутренний кабинет. На этой двери тоже висела табличка:

«РАСПОРЯДИТЕЛЬ МУРИУС ЗАНК,

ГЛАВНЫЙ РЕЖИССЕР-ПОСТАНОВЩИК

ВХОДИТЕ, КОГДА ЗАГОРИТСЯ ЗЕЛЕНЫЙ СВЕТ!»

В данный момент над дверью горела темно-красная лампа.

Монкриф снова обратил внимание на контору. Потеряв терпение, он постучал костяшками пальцев по прилавку. Никто не обратил на стук никакого внимания.

Ближайшим к прилавку был стол, за которым сидел розовощекий молодой человек, слегка полноватый и щеголевато одетый. На табличке, обращенной ко входу, значилось его имя: «БАЙЯРД ДЕЗОССО». Подобно коллегам, Байярд работал так прилежно, что, казалось, не замечал ничего вокруг. Монкриф уставился на него, пытаясь одним усилием воли заставить молодого человека взглянуть на посетителя, но не преуспел в этом начинании: Байярд принялся еще энергичнее перелистывать какие-то ведомости и вносить какие-то записи.

В этот момент из внутреннего кабинета донесся внезапный шум: оживленная перепалка голосов, топот и грохот мебели, язвительные восклицания и возмущенные выкрики. Байярд испуганно поднял голову и в результате встретился глазами с настойчивым взором Монкрифа.

Монкриф тут же указал на него пальцем: «Байярд Дезоссо! Да-да, именно вы! Немедленно подойдите сюда!»

На лице молодого человека отразилось скорбное сожаление, мгновенно сменившееся выражением решительной вежливости: «Разумеется, сударь! Сию минуту!» Байярд подошел к прилавку: «Чем я могу быть полезен?»

«Я — маэстро Монкриф, руководитель труппы Чародея Монкрифа, знаменитой по всей Ойкумене. Я желаю видеть режиссера-постановщика Занка, чтобы он мог включить нашу программу в расписание представлений. Время не ждет!»

Байярд оглянулся через плечо — над внутренней дверью все еще горела красная лампа. Молодой человек произнес извиняющимся тоном: «В данный момент главного режиссера нельзя беспокоить».

Монкриф наклонил голову и прислушался: «Возникает впечатление, что он репетирует какую-ту исключительно скандальную постановку — или что ему устраивают основательную взбучку».

«Подобные вольности немыслимы!» — воскликнул Байярд, но в то же время тревожно обернулся в сторону режиссерского кабинета.

«Предлагаю, — решительно заявил Монкриф, — по меньшей мере известить главного режиссера о прибытии маэстро Монкрифа, импресарио знаменитой труппы. Совершенно необходимо, чтобы он встретился со мной безотлагательно».

Байярд покачал головой: «Ваше предложение неосуществимо». Он помолчал, прислушиваясь к топоту ног, доносившемуся из кабинета: «Он все еще старается умиротворить «плюхошлепов» — но, как вы могли заметить, они продолжают настаивать на своем».

«Шлюхоплетов? — не понял Монкриф. — Это еще кто такие?»

«Труппа акробатов из Темного Леса, — пояснил Байярд. — Их наглые выходки вызывают у распорядителя отвращение. Тем не менее, они популярны среди определенной части публики, и режиссер считает себя вынужденным предоставлять им возможность выступать в «Треванионе»».

Выкрики в кабинете Занка затихли, превратившись в тихое бормотание голосов, после чего послышался новый взрыв гневных восклицаний, сменившийся тишиной.

Монкриф стучал пальцами по прилавку. Внезапно дверь режиссерского кабинета распахнулась, и оттуда в отгороженный зал ожидания вывалились десять длинноволосых бородачей, тут же принявшихся толкаться, оттесняя друг друга, чтобы занять места получше на скамьях с мягкой обивкой.

Когда им надоело ерзать, пихаться локтями, ворчать и ругаться, «плюхошлепы» принялись глазеть из-за балюстрады на конторских служащих так, словно разглядывали невиданных зверей в зоопарке.

Монкриф с неодобрением посматривал на эту банду — по его мнению, самую неотесанную из всех, какие ему приходилось встречать в театральных кругах. Будучи среднего роста, акробаты бугрились мышцами настолько, что казались приземистыми; их гладкие черные волосы свисали ниже подстриженных «лопатами» бород. Акробаты носили кожаные куртки-безрукавки и кожаные шорты — маслянистые, потертые и грязные.

«Непривлекательные субъекты!» — Монкриф фыркнул и отвернулся.

«Тише! Не выражайте неодобрение так откровенно! — предупредил Байярд Дезоссо. — Если они решат, что их оскорбили, вам жестоко отомстят. На сцене они выделывают невероятные номера, но если кто-нибудь из них ошибется, они бьют провинившегося, пока тот не свалится, а потом пинками выгоняют его за кулисы — бедняга едва уползает на четвереньках».

«На глазах у зрителей?» — Монкриф не верил своим ушам.

«Вот именно! И зрители их только подзуживают!»

Знаменитому импресарио не понравился энтузиазм конторского служащего: «Когда я вошел в контору и встал у прилавка, вы старательно меня не замечали, словно я сделан из воздуха. Не могли бы вы объяснить, чем вызвано такое поведение?»

«Нам приходится действовать в соответствии с новыми инструкциями», — упрямо выпятив подбородок, ответствовал Байярд.

«Значит, инструкции предписывают вам игнорировать посетителей? — съязвил Монкриф. — Я правильно вас понимаю? В это трудно поверить!»

«Не мы устанавливаем правила. Кроме того, по большей части заведенный порядок вещей вполне целесообразен».

Монкриф взглянул на дверь, ведущую в кабинет режиссера, но зеленая лампа еще не зажглась. Снова повернувшись к Байярду, он спросил: «Расскажите мне о ваших новых инструкциях».

Байярд очевидно знал правила наизусть — он принялся их излагать монотонно, как автомат: «Статья первая определяет необходимость пунктуальности и устанавливает размеры наказаний, пропорциональные степени опоздания. Статья вторая запрещает разговоры, пение, шутки, сплетни и тому подобное. Статья третья нормирует объем работы, подлежащей выполнению каждым из конторских служащих, причем требуется неукоснительное соблюдение этих норм! Статья четвертая запрещает традиционный порядок приема посетителей — в прошлом, как только клиент подходил к прилавку, его могли приветствовать четверо или пятеро служащих, интересовавшихся состоянием здоровья родных и близких посетителя, обсуждавших погодные условия и лишь в последнюю очередь выяснявших причины, по которым посетитель к ним обратился. После этого клиента могли направить в другой отдел, или ему могли подробно рекомендовать, как ему следовало вести себя с распорядителем Занком. Согласно новым инструкциям, такая потеря времени недопустима. Как только клиент заходит, первый заметивший его служащий обязан поспешить к прилавку и самостоятельно, быстро и эффективно оказывать помощь посетителю. К сожалению, служащий, сразу замечающий посетителей, никогда не успевает выполнить норму! Но мы нашли решение этой проблемы. Ни одно из положений не предусматривает необходимость бдительного слежения за наличием посетителей за прилавком. Таким образом, если служащий целиком и полностью сосредоточен на выполнении конторской работы, его невозможно упрекнуть за то, что он не заметил клиента».

«Изобретательно!» — заявил импресарио.

Монкрифа избавил от необходимости делать дальнейшие замечания тот факт, что над дверью режиссерского кабинета зажглась зеленая лампа.

«Дали зеленый свет! — отреагировал Байярд. — Если вы хотите видеть Занка, следуйте за мной!»

Передвигаясь самой величавой походкой, Монкриф миновал услужливо открывшуюся калитку в прилавке и проследовал за Байярдом к еще одной двери, ведущей в кабинет Занка из служебного помещения — это позволило ему и Байярду не встречаться лицом к лицу с «плюхошлепами».

«Плюхошлепы» тут же перестали толкаться и ругаться друг с другом, собрались гурьбой у балюстрады и принялись улюлюкать, осыпая Монкрифа насмешками, как шайка уличных сорванцов:

«Эй, старая развалина! Куда торопишься, будто тебя псы кусают за пятки?»

«Скажи скотине Занку, что ему еще достанется — мы ничего не забываем!»

«А если не скажешь, мы тебе нос свернем на сторону — или оторвем то, что болтается у тебя между ногами!»

Игнорируя хамство, Монкриф пересек конторское помещение вслед за Байярдом Дезоссо. Перед дверью, ведущей в кабинет, Байярд остановился: «Я зайду первый и объявлю о вашем прибытии. После собеседования с «плюхошлепами» режиссер Занк мог не сохранить обычное хладнокровие».

«Плюхошлепы» продолжали выкрикивать издевательские рекомендации. Монкриф ждал, заставляя себя не реагировать на провокации.

Еще через несколько секунд дверь открылась, и к Монкрифу вышел Байярд. Розовощекий служащий произнес несколько напыщенным тоном: «Я упомянул распорядителю Занку о труппе Чародея Монкрифа и, на мой взгляд, это произвело благоприятное впечатление. Теперь вы можете зайти. Будьте вежливы, но не проявляйте чрезмерный энтузиазм. Будьте добры, проходите».

Монкриф прошел за Байярдом в просторное помещение, не содержавшее почти никакой мебели — в кабинете никого не было, кроме тощего старика, неподвижно сидевшего за тяжеловесным полукруглым столом.

Вытянув руки по швам, Байярд представил присутствующих. Слегка поклонившись Монкрифу, он сказал: «Вы находитесь в присутствии распорядителя Муриуса Занка, главного режиссера-постановщика». Отвесив такой же поклон Занку, он произнес: «Перед вами — профессор Монкриф, руководитель труппы Чародея Монкрифа. Если имеется такая возможность, он надеется предложить вниманию зрителей «Треваниона» одну или несколько программ».

Занк бросил на Монкрифа мимолетный, но пристальный взгляд, после чего отпустил Байярда небрежным движением пальцев. Байярд снова церемонно поклонился и вышел из кабинета.

Два театрала изучали друг друга. Физиономии Занка — щуплого коротышки с шишковатой лысой головой и круглыми глазами — придавал хищное выражение маленький крючковатый нос. Его тонкие бесцветные губы были постоянно поджаты. Если режиссер когда-либо испытывал какие-либо чувства, его внешность не позволяла об этом судить.

Немного помолчав, Занк пригласил: «Если вы желаете присесть, присаживайтесь».

Монкриф осторожно опустился на производивший хрупкое впечатление стул с прямой спинкой, скрипнувший под его весом.

«В том, что касается наших программ, вы прибыли в неподходящее время, — сказал Занк. — Расписание полностью зарезервировано на неделю, за исключением нескольких перерывов в «кладбищенскую смену», после полуночи. Послезавтра открывается одна вакансия, но на нее претендуют «плюхошлепы», причем самым бесцеремонным образом. Я не уступил их требованиям, что вызвало некоторые возражения. Предпочел бы, чтобы они убрались восвояси в Темный Лес и не возвращались. Тем не менее, приходится учитывать их популярность среди зрителей, представляющих определенные слои населения, игнорировать пожелания которых непрактично».

«Гм! — отозвался Монкриф. — Эти акробаты производят впечатление исключительно невоздержанных нахалов».

Губы главного режиссера покривились намеком на улыбку: «Они надеются меня запугать, но их надежды не оправдаются».

«Плюхошлепы» недостаточно плотно закрыли за собой дверь, ведущую в зал ожидания. В оставшейся щели сверкали несколько глаз.

Монкриф и Занк продолжали беседу, не подозревая о том, что за ними подглядывают. Монкриф произнес слегка нравоучительным тоном: «Так как я недостаточно знаком с обычаями, принятыми в Каксе, мне следовало бы, наверное, держать свои мнения при себе. Тем не менее, эти «шлюхоплеты» производят впечатление шайки хулиганов-садистов, лишенных всякой привлекательности».

«Вполне разделяю ваше мнение, — отозвался Занк. — А теперь расскажите мне о своей труппе».

«С готовностью! Излишне было бы упоминать о том, что наши программы ничем не напоминают вульгарные сальто-мортале. Труппа Чародея Монкрифа вдохновляется другими представлениями; в наших номерах сочетаются галантные приключенческие сюжеты и романтическая таинственность. Мы знамениты творческой изобретательностью постановок, наш каждый номер привлекает слух музыкой, взор — красотой, воображение — захватывающей экзотикой далеких миров. Я подготовил три номера, соединенных различными средствами в неразрывную последовательность. Осмелюсь заметить, что вакансия, открывающаяся послезавтра, устроила бы нас наилучшим образом, так как мы не можем долго оставаться в Каксе».

«Меня это тоже устроило бы, — Занк помолчал, взвешивая какие-то соображения. — Тем более потому, что ваша программа согласуется с моими собственными вкусами. «Плюхошлепам» придется удовольствоваться «кладбищенской сменой». А если они вздумают снова протестовать, им предстоит бежать наперегонки по дороге к Темному Лесу».

Дверь, ведущая в зал ожидания, с треском распахнулась, и обросшие акробаты ввалились, отталкивая друг друга, в кабинет режиссера.

Занк пробормотал Монкрифу: «Встаньте за мной и ничего не говорите».

Монкриф поспешно выполнил это указание.

Занк резко произнес: «Что еще вы придумали? Немедленно покиньте мой кабинет — вас никто не приглашал заходить сюда снова!»

Главарь циркачей протиснулся на шаг вперед: «Сам виноват! Ты обозвал нас «вонючими скотами» и насмеялся над нашим мастерством. Снюхался с этим жирным фокусником и отдал ему лучшую вакансию. А нам оставил только ночные представления — кто будет на нас смотреть? Пара храпящих пьяных забулдыг? Ты нас предал, и кому-то придется дорого за это заплатить!»

Занк поднял руку — его указательный палец, направленный на «плюхошлепов» подобно дулу лучемета, заставил акробатов попятиться и неуверенно переминаться с ноги на ногу.

«Не закатывайте истерику! — тихо предупредил режиссер. — Будьте осторожны — или ваши дела пойдут еще хуже».

«Плюхошлепы» слегка присмирели — набычившись и поблескивая глазами, бородатые силачи стояли в трех метрах от полукруглого стола.

Занк заговорил снова — на этот раз в его голосе звенела металлическая нотка: «Я — главный режиссер, и я устанавливаю расписание по своему усмотрению! Скажите спасибо за то, что я вообще позволяю вам выступать — или убирайтесь в Темный Лес! Вон!»

«Нет уж, так дело не пойдет!» — прорычал главарь. «Плюхошлепы» стали угрожающе продвигаться вперед — похмыкивая, постанывая, похрипывая, посвистывая сквозь зубы.

Монкриф прижался спиной к стене. Дикие циркачи сошли с ума! Странно и печально было бы кончить свои дни здесь, в кабинете главного режиссера «Треваниона»!

Занка, по-видимому, происходящее нисколько не беспокоило. «Так вы уйдете, наконец, или нет?» — спросил он.

«Уйдем, когда каждый получит по заслугам! — заносчиво заявил главарь шайки. — Сперва мы покажем этому «чародею», где раки зимуют, а потом и тебя поставим на место!»

Занк прикоснулся к кнопке на столе. Дверь кабинета сдвинулась в сторону, в проеме появился Байярд Дезоссо: «Слушаю вас, распорядитель!»

«Удалите нарушителей из моего кабинета! — приказал ему Занк. — Я их не приглашал».

Байярд повернулся к «плюхошлепам»: «Освободите кабинет! Вы слышали, что сказал режиссер? Вас сюда не приглашали! Пошевеливайтесь! Выходите по одному — будьте добры, соблюдайте очередь, не толкайтесь!»

Бородатые акробаты схватили Байярда и принялись перебрасывать его туда-сюда, как большую, болтающую руками и ногами тряпичную куклу, невзирая на протесты и угрозы возмущенного клерка. Наконец, когда им надоела эта забава, «плюхошлепы» выбросили Байярда за дверь и снова повернулись к распорядителю Занку. Шаг за шагом все они приближались к полукруглому столу.

Не торопясь, Занк слегка наклонился и нажал еще одну кнопку. В полу кабинета раздвинулась дугообразная прорезь; из нее быстро и тихо поднялась полукруглая панель из толстого стекла — защищавшая стол прозрачная преграда высотой полтора метра.

Озадаченные, «плюхошлепы» снова остановились. Их главарь презрительно расхохотался: «Детские шалости! Чего ты хочешь этим добиться? Я могу перепрыгнуть это стекло без разбега!»

Вся его труппа разразилась издевательским ржанием.

Откинувшись на спинку стула, режиссер беззаботно обронил: «Делайте, что хотите. Рекомендую вам, однако, сейчас же покинуть это помещение, не производя лишний шум и без хулиганских выходок».

«Справедливость должна восторжествовать!» — заявил главарь бородачей.

«Справедливость не замедлит восторжествовать», — кивнул режиссер.

Главный «плюхошлеп» сгорбился, присел и легко вспрыгнул на верхний край стеклянной преграды.

Руки и ноги акробата заискрились голубым огнем. его шевелюра и борода распушились торчком, образуя нечто вроде огромного черного одуванчика, переливающегося трескучими маленькими молниями. Циркач сдавленно вскрикнул и спрыгнул назад, перекувыркнувшись в воздухе. Как только его ступни прикоснулись к полу, от них разбежались ручейки голубых искр, постепенно гаснувшие по мере того, как предводитель «плюхошлепов» вертелся, подпрыгивал и ругался, как одержимый. Его товарищи с изумлением наблюдали за этой пляской.

К тому времени в кабинет режиссера почти незаметно зашли шестеро надзирателей в черных униформах с желтыми нашивками. Без лишних слов они занялись выдворением «плюхошлепов». Последовала непродолжительная суматоха — несколько прикосновений электрическими разрядными дубинками быстро подавили сопротивление. На акробатов надели наручники, их соединили цепями, надетыми на шею, после чего, по сигналу, бесцеремонно вытолкали из кабинета.

Монкриф робко выступил из-за стола и снова занял место на стуле, пытаясь вести себя так, словно не случилось ничего особенного. Немного успокоившись, он спросил: «Что с ними сделают?»

«Практически ничего, — ответил Занк. — Они не обращают внимания на побои, так что надзиратели не станут тратить на них время и силы. Их заключение в карцере тоже доставляет надзирателям одни неприятности, поскольку «плюхошлепы» только и делают, что спят, а когда просыпаются, гадят по углам камеры. Мы могли бы выслать их на Ветреный остров, но уже через несколько месяцев публика начнет устраивать дебоши и требовать, чтобы акробатов вернули. Но если я заставлю их выступать по ночам три или четыре месяца, они, возможно, поймут, что им следует вести себя приличнее».

«Гм! — Монкриф нахмурился. — Следует ли принимать всерьез их угрозы?»

Занк ответил не сразу: «Лучше всего было бы сказать, что их поступки непредсказуемы. Они злопамятны и мстительны, в этом нет никакого сомнения, но трудно сказать, воспользуются ли они какой-нибудь возможностью отомстить или будут отвлечены каким-нибудь другим предприятием. Рекомендую вам не ходить в одиночку по ночам по темным улицам». Режиссер выпрямился на стуле с высокой спинкой: «В данный момент, однако, вам следует проконсультироваться с распорядителем Скеймом по вопросу о подготовке ваших декораций и реквизитов». Занк прикоснулся к одной из кнопок на столе.

В кабинет, прихрамывая, зашел Байярд: «Слушаю вас, распорядитель!»

Подняв брови, режиссер критически взглянул на клерка: «Байярд, будьте любезны проводить маэстро Монкрифа в управление помощника режиссера».

«Будет сделано, сию минуту!» — отчеканил Байярд.

Занк сверлил клерка ледяным взором: «Затем, до того, как вы снова приступите к выполнению своих обязанностей, будьте любезны, зайдите в гардеробную и приведите себя в порядок. Вы представляете собой жалкое зрелище. Не могу допустить, чтобы мой персонал выглядел, как огородные пугала».

«Как прикажете, распорядитель!» — Байярд с трудом поклонился, после чего повернулся к Монкрифу: «Если не возражаете, сударь, я отведу вас к распорядителю Скейму».

Выразив должную благодарность распорядителю Занку, антрепренер вышел из кабинета вслед за Байярдом.

Пользуясь поперечным переходом, Байярд Дезоссо провел Монкрифа в коридор, отмеченный голубой полосой; полоса заканчивалась у массивной чугунной двери, украшенной сотней серебряных розеток. Табличка на двери оповещала золотистыми буквами:

«РАСПОРЯДИТЕЛЬ ЛУКАН СКЕЙМ,

ПОМОЩНИК ГЛАВНОГО РЕЖИССЕРА, ЗАВЕДУЮЩИЙ ДЕКОРАЦИЯМИ И РЕКВИЗИТАМИ»

Байярд решил подбодрить Монкрифа: «Распорядитель Скейм — доброжелательный знаток своего дела, он всегда прислушивается к пожеланиям исполнителей. С первого взгляда он может показаться человеком странным, даже слегка не в своем уме, но не придавайте этому никакого значения». Клерк прикоснулся к затвору, и чугунная дверь сдвинулась в сторону. «Желаю удачи!» — Байярд откланялся и ушел, прихрамывая, обратно по голубой полосе.

Монкриф сделал шаг вперед и тут же остановился, пораженный открывшейся перед ним картиной. Весь объем ярко освещенного внушительного помещения был хаотически загроможден, от пола до потолка, всевозможными сценическими реквизитами — за исключением дальнего конца, где распорядитель Скейм восседал за причудливым столом между двумя работниками, корпевшими над верстаками.

Монкрифа никто не приветствовал. Моргнув, импресарио посмотрел по сторонам, вверх и вниз. Практически весь зал управления был заставлен столами, заваленными, помимо знакомых Монкрифу устройств, аппаратурой неизвестного назначения.

Монкриф медленно двинулся вперед, ошеломленный окружившей его сумятицей форм, цветов и хитроумных механизмов. В застекленных шкафах хранились сотни чучел диковинных зверей, привезенных с далеких планет; манекены в характерных костюмах всевозможных рас Ойкумены стояли группами или имитировали выполнение работ, типичных для их культур. Повсюду — насколько можно было судить, в полном беспорядке — возвышались макеты сооружений различных эпох и народов. Здесь можно было заметить миниатюрные реплики скромных жилищ, павильонов и дворцов, небольших причудливых хижин и крепостей, сторожевых башен и горнолыжных баз. Под потолком на бронзовых цепях висели люстры, лампы и фонари сотен различных стилей, в том числе старинные, архаические и примитивные — все они горели, будучи оснащены надлежащими источниками света. В промежутках между манекенами, макетами и столами поблескивали металлом загадочные механизмы и электрические устройства. Под потолком вдоль стен тянулись полностью окружавшие помещение полки с рельсами — по ним двигались поразительно детальные модели автомобилей и локомотивов, причем некоторые из них время от времени издавали тихие гудки, звонки и свистки.

Монкриф отказался от дальнейших попыток объять и усвоить все многообразие этого хранилища театральных сокровищ. Он направился прямо к столу Скейма — объекту экстравагантной формы: поверхность шириной метра полтора почти полностью окружала сидевшего в центре распорядителя, словно стиснутого выпрямляющимися по бокам концами подковы.

Внимание Скейма сосредоточилось на страницах огромного тома, пестрящих изображениями модно одетых молодых женщин, внешность каковых не обязательно соответствовала расовым характеристикам бленков; торсы и конечности этих женщин были вычурно изогнуты в самых неестественных позах, а их наряды отличались чрезмерной стилизацией. Заведующий реквизитами был настолько поглощен изучением этих иллюстраций, что, казалось, не замечал Монкрифа, остановившегося прямо перед его столом.

Антрепренер изучал внешность распорядителя Скейма. Перед ним был человек характерной и необычной внешности. Так же, как Занк — и, по сути дела, так же, как Байярд — он мало напоминал типичного бленка; скорее всего, во всех этих людях присутствовала какая-то генетическая примесь. «Шимераты?» — спросил себя Монкриф, но не мог ответить на этот вопрос. У Скейма, высокого, худощавого и узкоплечего, с тонкими костлявыми руками и пальцами, было продолговатое, узкое и бледное лицо с тонким носом, широким, вечно кривящимся ртом и бледно-зелеными глазами под почти неподвижными бровями. На нем был свободный халат в темно-синюю и зеленую полоску, на шее распорядителя висела тонкая чугунная цепочка с большим сферическим опалом не меньше пяти сантиметров в диаметре, голову его покрывала лихо сдвинутая набекрень темно-бежевая шляпа с плоской тульей и чрезвычайно широкими полями.

Наконец Скейм осознал присутствие Монкрифа. Захлопнув огромный том, он повернулся на шарнирном стуле: «Прошу прощения, сударь! Я погрузился в размышления. Могло возникнуть впечатление, что я не замечал ничего вокруг. Так или иначе, теперь я могу посвятить свое внимание вам, целиком и полностью. Чем я могу вам помочь? Но прежде всего — садитесь! Снимите со стула ажурный плащ из ангельских перьев — да-да, тот самый! — и воспользуйтесь сиденьем по назначению, после чего мы сможем перейти к обсуждению интересующего вас вопроса».

Монкриф выполнил полученные указания и представился: «Меня зовут Марсель Монкриф, я руковожу известной труппой Чародея Монкрифа. Нам выделили время для представления — мы будем выступать уже послезавтра. Распорядитель Занк посоветовал мне сразу проконсультироваться с вами по поводу сценических реквизитов, которые могли бы нам потребоваться».

«Да-да, разумеется. Какого рода программу вы имеете в виду?»

«Мы представим сюиту из трех номеров, различных по характеру. Надеюсь, это не слишком обременит ваши ресурсы».

Скейм улыбнулся, покачал головой и прикосновением пальца заставил волноваться широкие поля своей шляпы: «Маловероятно! Здесь, в «Треванионе», мы можем воспроизвести практически любые сценические эффекты — морские бои, разрушения великих городов, схватки фантастических чудовищ невероятных размеров, а также астрономические зрелища, такие, как столкновения черных дыр, взрывы сверхновых и прочие галактические катаклизмы — с помощью голографических проекторов, как вы понимаете. Короче говоря, мы можем подготовить любые требуемые декорации в кратчайшие сроки».

«У вас поистине впечатляющие возможности!» — с почтением заметил Монкриф.

Скейм рассмеялся — почти как шаловливый ребенок: «Так может показаться, хотя наша основная система предельно проста. Если хотите, я могу ее объяснить».

«Было бы очень любопытно узнать!»

Скейм выпрямился на стуле: «Овальную в плане сцену «Треваниона» пересекает, вдоль продольного эллиптического диаметра, высокий экран — стена, если хотите. Пока используется половина овала, обращенная к зрителям, рабочие сцены устанавливают на другой половине декорации, предусмотренные либретто следующего номера, используя любые из тысяч реквизитов, хранящихся у нас на складах. По окончании каждого номера занавес опускается и сцена поворачивается — когда занавес снова поднимают, зрители видят новые декорации. Вот и все. А теперь, если вы предоставите мне сведения, относящиеся к вашей труппе и к вашему представлению, а также описание декораций, которые потребуются при исполнении каждого номера, я приступлю к составлению инструкций».

Монкриф изложил сущность своего сценария. Когда он закончил, Скейм поразмышлял несколько минут, после чего сказал: «Последовательность ваших номеров, насколько я ее понимаю, весьма изобретательна. Контраст настроений между первым и вторым номерами произведет желаемый эффект. Первый эпизод может произвести странное, гипнотическое впечатление; события разворачиваются с неизбежностью судьбы».

«Рад слышать, что вы одобряете мой замысел», — скромно отозвался Монкриф.

Скейм кивнул, что снова заставило волноваться поля его шляпы: «Во втором номере создается новая атмосфера: веселая и радостная, как забавы детей на поляне. усеянной желтыми и белыми цветами! Идея трех девушек, пытающихся оживить мраморную статую — со всеми ее эротическими обертонами — завораживает. Завершающий эпизод, в котором девушки, танцуя, убегают по цветущему лугу, а статуя — теперь уже ожившая и возбужденная страстью — стремится их догнать, но шатается, спотыкается и падает в тростниковые заросли, протягивая руку к недостижимым девичьим силуэтам, скрывающимся за горизонтом… да, это заставит дрогнуть струны многих сердец».

Монкриф пожал плечами, притворно возражая против излишней похвалы: «Мне повезло — у меня исключительно талантливая труппа».

Скейм скептически поджал губы: «Не сомневаюсь! Но в том, что касается эпилога — должен признаться, я в некотором замешательстве. При всех его изящных и красочных атрибутах этот номер может выглядеть слегка авангардистским, то есть непонятным с точки зрения зрителя-бленка».

Монкриф благодушно рассмеялся: «Что вы, в самом деле! Третий номер задуман в качестве коды, объединяющей всю программу».

Скейм продолжал сомневаться: «Кода? Мало кто из бленков понимает значение этого слова. Еще меньше надежды на то, что они разгадают символизм вашей постановки — допуская, что, будучи изумлены и потрясены, они вообще сохранят способность мыслить».

«Все это не так уж важно, — возразил Монкриф. — Сцена произведет желаемый эффект; публика помолчит пару секунд, очнется, рассмеется и разразится выкриками «Браво!» и аплодисментами».

Скейм задумался, после чего едва заметно пожал плечами: «Возможно. Подозреваю, что в любом случае ничего страшного не случится — не считая одной или двух истерик, чреватых преждевременными родами в зрительном зале. Но бленки, несомненно, предпочли бы выступление дрессировщика каких-нибудь жутких бестий — или легкомысленный эротический фарс».

«Никак не могу оправдать такие ожидания! И мои «бестии», и мои девушки исключительно целомудренны. Они даже обнажить ягодицы осмелятся разве что в том случае, если им придется прыгать из окна горящего здания. Надеюсь, ваша компетенция более чем достаточна в том. что касается остальных аспектов нашей программы?»

«В отношении первых двух эпизодов не предвижу никаких существенных проблем. Каждый из них, конечно, отличается определенными сложностями, но наши бутафоры и декораторы умеют преодолевать такие препятствия. По поводу заключительной сцены возникают проблемы другого рода — но, опять же, они разрешимы. Мы воспользуемся реквизитами из нашей коллекции средневековых осадных сооружений. Это массивное, впечатляющее оборудование».

«Превосходно! — откликнулся Монкриф. — А теперь, как насчет гардероба?»

«Костюмы изготовят в соответствии с вашими указаниями. Если хотите, вы можете просмотреть мои альбомы. Думаю, что ассортимент окажется достаточно обширным».

Монкриф приятно провел полчаса, просматривая альбомы Скейма, и выбрал костюмы, показавшиеся ему оптимальными.

«Очень хорошо! — одобрил Скейм. — Заметно, что у вас наметанный глаз. Если завтра утром вы приведете ваших исполнительниц для примерки, костюмы будут готовы сразу после полудня».

«Я высоко ценю вашу помощь, — поклонился Монкриф. — Без вас мы никак не справились бы. «Треванион» — великолепнейший из театров Ойкумены. По меньшей мере, мне еще не приходилось видеть ничего подобного, а я выступал на многих планетах!»

«Благодарю вас, — отозвался Скейм. — Похвала такого опытного постановщика, как вы, имеет большое значение».

«Еще один вопрос, — вспомнил Монкриф. — Перед вечерним представлением моя труппа и команда нашего звездолета хотели бы прибыть в «Треванион» на судовом автолете. Где им лучше всего приземлиться?»

Скейм ответил без колебаний: «У северной стены «Треваниона», на уровне второго яруса, предусмотрена посадочная площадка — ничего не может быть удобнее. Она предназначена для шимератов, желающих прилетать на собственных машинах и сразу подниматься в ложи, но на площадке всегда остаются свободные места. Особый коридор ведет с этой площадки в своего рода гостиную рядом со сценой. Лифты поднимаются на балконы верхнего яруса, но ими редко пользуются. Предусмотрен ряд сидений, позволяющих смотреть на сцену из-за кулис. Рекомендую команде вашего звездолета воспользоваться этой возможностью».

Монкриф снова рассыпался в благодарностях и откланялся.

На следующее утро Мирон вновь отправился в управление диспетчера космического порта. Как прежде, Рико Йейл сидел, лениво развалившись за широким, крепко сколоченным столом.

Йейл дружески кивнул Мирону и указал на стул: «Садитесь и покажите мне бумаги, которые вы несете так бережно, словно они — готовая разбиться вдребезги хрустальная ваза».

Мирон сел и разложил на столе перед диспетчером маршрутные карты. Йейл наклонился и с любопытством просмотрел их. Через некоторое время он поднял голову: «Насколько я могу судить, не пользуясь компьютером, это оптимальный маршрут. Но что означают красные метки — здесь, в Глейме на Подморе, и здесь, в Крое на Новой Надежде?»

«Значение этих символов трудно объяснить в двух словах, — ответил Мирон. — Вылетев из Первого Лагеря на Вельтерсе, мы прибываем в Глейм, а следующая остановка — в Крое. Но если вы взглянете на карту, вы заметите, что Флютер находится неподалеку от траектории, соединяющей Подмор и Новую Надежду. В Коро-Коро группа паломников ожидает первой возможности добраться до Бесовской Высадки на Кириле. Для нас было бы удобно забрать паломников с Флютера перед тем, как направиться в Крой — особенно в том случае, если у вас найдется какой-нибудь груз для фляутов».

«Такой груз нетрудно подыскать».

«Высадив паломников на Кириле, мы продолжим полет в Океанию на Лавандере, то есть в последний порт, указанный в вашем списке. А из Океании мы отправимся к Нахариусу, где мне предстоит закончить одно дело семейного характера».

«Нахариус? — Йейл откинулся на спинку стула. — До меня доходили слухи об этой планете. Не обязательно достоверные, но — скажем так — любопытные».

Мирон печально улыбнулся: «На Нахариусе моя престарелая родственница надеялась найти секрет вечной молодости и красоты. Хотел бы я знать, чтó она там нашла!»

Йейл взглянул в окно с задумчивой полуулыбкой на лице: «Слухи разлетаются по космическим путям, как светлячки в чаще ночного леса. Иногда они поражают воображение. Не сомневаюсь, что на других планетах люди нашептывают друг другу небылицы даже о Бленкинсопе, о пяти городах, о шимератах — даже об изгоях, прозябающих в Темном Лесу…»

Диспетчер облокотился на стол: «А теперь — о коврах. Вы можете рассчитывать на выгодную сделку. Я потихоньку наводил справки, связавшись с представителями пяти крупнейших торговых фирм в четырех периферийных городах. Они немедленно заинтересовались. Я получил предложения, позволяющие выручить от четырехсот до четырехсот двадцати пяти сольдо за ковер — с условием проведения предварительной инспекции товара. Против инспекции я не возражал, хотя еще не брал на себя никаких обязательств. Если вы согласитесь с этим условием, инспектор может прибыть в ближайшее время на самоходной подводе, позволяющей увезти товар без лишнего шума».

«Мы согласны. Расценки, на мой взгляд, удовлетворительны».

«Я тоже так считаю. Сразу после передачи прав собственности на ковры складские рабочие займутся перегрузкой товара. Дело будет в шляпе еще до полуночи, и вы сможете вылететь рано утром».

«Мы останемся в Каксе еще на один день, — сказал Мирон. — Монкриф и его труппа выступят в «Треванионе» завтра вечером. Мы вылетим утром следующего дня».

Зазвонил телефон под рукой диспетчера; тот поднял трубку, не включая экран: «Диспетчер Йейл слушает. Чем могу быть полезен?»

Мирон не расслышал слова собеседника Йейла, но манеры диспетчера сразу изменились — он ответил прохладно-официальным тоном: «Нет, сударь, дело обстоит вовсе не таким образом. То, на что вы намекаете, не имеет никакого отношения к нашим намерениям». Выслушав довольно продолжительную тираду, Йейл продолжил так же равнодушно и строго: «В данном случае я выступаю в роли частного консультанта. Владелец товара — молодой астронавт с другой планеты, предъявивший достаточно надежные рекомендации, но незнакомый с методами заключения коммерческих сделок на Бленкинсопе… Нет, он не возражает против возможной сделки с «Мономархом» на не менее выгодных условиях». Еще раз выслушав собеседника, Йейл ответил: «Предлагаются сорок шесть ковров высшего экспортного качества, доставленные непосредственно со Звездной Обители. Мы хотели бы получить по пятьсот сольдо за ковер. Пока что другие стороны предлагают не больше четырехсот двадцати пяти».

Разговор продолжался. Наконец Йейл сказал: «Я сообщу о вашем предложении продавцу, находящемуся в данный момент у меня в управлении. Будьте добры, подождите минутку». Диспетчер повернулся к Мирону: «Представитель «Мономарха» готов заплатить по четыреста семьдесят пять сольдо за ковер. Принять его предложение?»

«Конечно, конечно!» — откликнулся Мирон.

Йейл сообщил скупщику о согласии владельца товара и положил трубку. «Дело сделано, — сказал он Мирону. — Не будет никаких задержек. Инспектор и подвода прибудут в течение часа».

«А наличные они привезут?»

«Разумеется! Торговля — двигатель прогресса, но никакой двигатель не может работать без смазки… — Йейл прикинул в уме. — После вычета моих комиссионных вы получите чистоганом восемнадцать тысяч семьсот шестьдесят восемь сольдо. Это соответствует вашим расчетам?»

«Полностью».

«Сотрудничество с вами оказалось прибыльным, — заметил Йейл. — Хотел бы я, чтобы такое случалось каждый день!»

«Кто этого не хочет?»

«Остается одна деталь, — спохватился диспетчер. — Я должен сообщить распорядителю Гарлоку из торгового дома «Парре» о том, что наша предварительная договоренность отменяется».

Йейл набрал номер и принес распорядителю Гарлоку надлежащие извинения, каковые тот принял в надлежащих выражениях. Диспетчер с облегчением положил трубку.

«Как только за ковры заплатят и мы от них избавимся, — сказал Мирон, — складские рабочие могут начать загрузку трюмов. Я оформлю транспортные накладные, и «Гликка» будет готова к вылету».