Глава 12
Ближе к вечеру, когда белое солнце Пфитц сияло еще довольно высоко на темно-фиолетовом небе Марии, «Гликка» взмыла над Высадкой Фелькера и заскользила по воздуху в восточном направлении: над равниной, над океаном, к гористой сердцевине Беты. В сумерках судно приземлилось в космопорте Камбрии. К тому времени конторы экспедиторов уже закрылись на ночь; складские рабочие и грузчики тоже разошлись. За дальним краем посадочного поля темной стеной возвышалась чаща Великого Шинарского леса. В противоположном направлении россыпь огней свидетельствовала о местонахождении Камбрии — не очень большого городка. За городскими огнями в сумеречном небе чернела гряда Мистических холмов.
На протяжении миллиардов лет окрестности нынешней Камбрии подвергались бесчисленным тектоническим возмущениям. В районе Мистических холмов столкнулись медленно перемещающиеся континентальные плиты — одна надвигалась на другую, что приводило к катастрофическим оползням и обвалам; местами эти плиты долго «боролись лоб в лоб», пока одна из них, наконец, не подчинялась и не погружалась в нижележащую магму, в то же время выплескивая потоки пылающего газа и раскаленной лавы, устремлявшиеся вверх через параллельные трещины, служившие своего рода фракционирующими колоннами, формировавшими пропластки драгоценных металлов.
За пять тысяч лет, прошедших после прибытия на Марию Абеля Мерклинта, Камбрия пережила множество исторических преобразований. Численность местного населения то сокращалась, то приумножалась пропорционально интенсивности разработки месторождений Материнской залежи — ее рудники позволяли добывать редкоземельные элементы, синтезировать которые было бы слишком трудно и дорого.
Примерно через две с половиной тысячи лет после основания Камбрии местными жителями было сделано сенсационное открытие, повлиявшее на представление людей о себе по всей Ойкумене. Причиной сенсации стало обнаружение в чаще Великого Шинарского леса, всего лишь в нескольких шагах от ведущей в лес прогалины, четырнадцати идолов высотой примерно в полтора человеческих роста каждый. Первоначально допускалось, что идолы были делом рук дикарей-клугашей, и на них не обратили особого внимания. Затем, исключительно из любопытства, группа биохимиков решила изучить эти монументы и объявила их реликтами нечеловеческой цивилизации, обосновывая свое заключение несколькими соображениями. Новости об их открытии, сами по себе не выходившие за рамки возможного, мгновенно вызвали целую бурю разногласий. Камбрию заполонили участники сотен научно-исследовательских экспедиций. Окрестности городка обыскали и раскопали пядь за пядью, а монументы как таковые анализировали всеми известными способами.
Конечный результат исследований, неопределенный и противоречивый, не позволил внести ясность в вопрос о происхождении идолов. Так как материал монументов не плавился и не горел, невозможно было произвести его спектроскопический анализ; кроме того, этот материал ничего не излучал в какой-либо регистрируемой приборами полосе частот, то есть невозможно было измерить даже период полураспада составляющих его элементов. Материал не поддавался воздействию каких-либо известных человеку реагентов. В конце концов ученые заявили, что монолиты состоят из отвержденной неизвестными методами субэлементарной плазмы, и на этом пришлось поставить точку. Так же, как методы изготовления, перемещения и установки монументов, их возраст оставался предметом бесконечных гипотез и сомнений.
Такова была первая загадка, ставившая в тупик лучших естественнонаучных экспертов. Вторая тайна занимала умы ксенологов и специалистов по культурно-социальной символике. Кого или что должны были изображать эти идолы? На первый взгляд это были существенно увеличенные по сравнению с натуральной величиной статуи четырнадцати клугашей, сидевших на корточках в позах, позволявших предположить медитацию или, возможно, подчинение. Следовало ли истолковывать эти идолы как попытку нечеловеческой расы увековечить свое представление о клугашах? Или же клугашей как таковых следовало рассматривать как нечеловеческую расу? Лица статуй отчасти скрывались под уплощенными коническими шлемами, а их открытые взору черты носили абстрактно-сатирический, причем не всегда человекообразный характер.
Споры продолжались; ученые и знатоки предлагали новые оригинальные теории. На участке, окружающем монументы, выросли корпуса научного института, а затем, с прибытием туристов, здесь образовалась небольшая община работников служб и учреждений, выполнявших самые различные функции.
Четырнадцать статуй выстроились строго по прямой линии на самом краю Великого Шинарского леса; и туристов, и местный персонал постоянно предупреждали о непредсказуемом темпераменте клугашей. Нередко, когда сумерки спускались на Мистические холмы, одинокий клугаш выскальзывал из лесной чащи, взбирался на статую, садился, свесив ноги, на ее безжизненные плечи и проводил в таком положении целый час, опустив подбородок на шлем идола. Зачем? Может быть, это способствовало мыслительным процессам дикарей? Или таким образом они «заряжались» психической энергией? Клугаши никогда ничего не объясняли, и никто не смел задавать им вопросы.
Утром товары, привезенные «Гликкой» в Камбрию, разгрузили, после чего наступил период бездействия — приходилось ждать упаковки в контейнеры грузов, ожидавших отправки, и оформления транспортных накладных.
Винго посвятил дополнительное свободное время осуществлению своих планов. Никому не говоря ни слова, он направился к «Параду идолов» в плещущем на ветру коричневом плаще, с рюкзаком за плечами. На краю прогалины стюард остановился, оценивая вздымающуюся перед ним стену леса: мрачную, темную, угрожающую. Частые ребристые стволы нескольких приглушенных оттенков поднимались на высоту примерно десяти метров, после чего раздваивались, а еще выше снова и снова раздваивались, уже покрытые мясистыми длинными серо-зелеными листьями, напоминавшими щупальца. Из глубин леса не доносилось ни звука. Винго вглядывался в сумрачную чащу, но, как и следовало ожидать, никого не заметил. Деловитыми поспешными движениями стюард вынул из рюкзака и установил на прогалине маленький складной столик, разместив на нем несколько предметов — в первую очередь плоскую коробку, разделенную на сорок отделений, в одно из которых он положил приобретенный у профессора Гилля обломок статуэтки. Открыв крышку коробки, он прислонил к ней карточку с напечатанным сообщением:
«Я ХОТЕЛ БЫ СОБРАТЬ ПОЛНЫЙ НАБОР СТАТУЭТОК — ТАКИХ, КАК ФРАГМЕНТ, ЛЕЖАЩИЙ В КОРОБКЕ — НО В ХОРОШЕМ СОСТОЯНИИ.
РЯДОМ Я РАЗЛОЖИЛ ТОВАРЫ, ПРЕДЛАГАЕМЫЕ В ОБМЕН.
ЕСЛИ ИХ НЕ ДОСТАТОЧНО, ПОЖАЛУЙСТА, УКАЖИТЕ, ЧТО ЕЩЕ ВЫ ХОТЕЛИ БЫ ПОЛУЧИТЬ».
На другой половине столика Винго разместил четыре ножа с лезвиями из ирревокса, два долота, ножницы, пару пинцетов, флакон с лавандовым маслом, карманный фонарик и небольшое зеркало.
С удовлетворением взглянув на результат своих усилий, стюард отошел метров на пятьдесят в направлении «Гликки», остановился и приготовил свою потайную камеру.
Шло время — Винго ждал. Ослепительный диск Пфитца поднимался по чернильно-темному небосклону. Ничего не происходило. Винго вынул оловянный свисток и произвел с его помощью несколько трелей и пискливых наигрышей. Подождав еще немного, он попробовал сыграть веселую джигу, но отказался от этой попытки, так как забыл продолжение мелодии и, в любом случае, исполнение оставляло желать лучшего.
Прошло еще довольно много времени, но в конце концов стюарду показалось, что он заметил в тенистом лесу какое-то движение. Винго тут же позвал: «Я пришел торговать! Я хочу получить красивые резные фигурки животных! Принесите мне набор из тридцати семи таких фигурок и возьмите мои ножи — этими ножами вы можете резать по камню, их лезвия никогда не затупляются. Но мне нужны фигурки самого высокого качества!»
Стюард отошел еще на несколько шагов и присел на пень. Минута проходила за минутой. Раскладной столик оставался нетронутым; издали он казался затерянным и несущественным перед лицом подавляющего безразличия леса. Винго печально вздохнул. В конце концов, он и не ожидал ничего лучшего. Тем не менее, возможно, еще не следовало отчаиваться. Стюард удерживался от того, чтобы откровенно вглядываться в чащу, хотя краем глаза замечал какие-то тени, украдкой порхавшие то в одну, то в другую сторону — по меньшей мере, так ему казалось.
Белое солнце достигло зенита. Винго осторожно приблизился к своему столику и сразу увидел, что обломок статуэтки исчез. Любопытно! Кто и как умудрился его унести? Ведь он непрерывно следил за происходящим, и на прогалину никто не выходил!
Винго потянулся, разминая затекшие конечности, неторопливо вернулся на посадочное поле и оставался на борту «Гликки» до вечера.
Пфитц опустился за Мистические холмы. Ландшафт постепенно растворялся в сумерках. Винго беспокойно расхаживал по салону, время от времени выглядывая в иллюминаторы. Планета Мария была облачена покровом меланхолии. Стюард ощущал подавленность с той минуты, когда они приземлились в космопорте Сонгерля. В тавернах Высадки Фелькера никто не смеялся, а в Камбрии царила еще более гнетущая атмосфера. Странно, очень странно! Но он достаточно долго ждал. Прихватив с собой фонарь и легкий металлический шест, Винго снова спустился по трапу и медленно пересек поле космодрома, направляясь к лесной прогалине. Затаив дыхание, стюард стал приближаться к столику — и почувствовал радостную нервную дрожь! Его товаров на столике больше не было! Винго поспешил вперед и заглянул в коробку. Только три отделения оставались пустыми — в каждом из тридцати семи остальных лежала маленькая резная каменная фигурка.
«Чудеса, да и только!» — подумал Винго. Перед ним лежало сокровище, получить которое, по правде говоря, он не надеялся. Неужели клугаши так мало ценили свои изделия, что могли расстаться с ними так легко? И как быть с пресловутой магической силой? Глядя сверху на резные статуэтки, Винго не чувствовал никакого загадочного влияния. Неважно! Достаточно того, что у него в руках оказались столь необыкновенные, изящные редкости.
Кто-то произнес глубоким басом: «Что ты ухмыляешься, розовый человек? Тебе удалось здорово нас облапошить?»
«Нет! Ни в коем случае! — воскликнул Винго. — Я улыбаюсь потому, что ваши статуэтки доставляют мне удовольствие! Я ни над кем не насмехаюсь!»
«Может быть. И все же, мы предпочитаем трезвое отношение к обмену. Что еще ты нам принес?»
«Принес все, что у меня было. Вот фонарь, вот металлический шест. Кроме того, вот еще два карманных фонарика, рулон клейкой обвязочной ленты, горшок с мазью для ступней — я ее сам приготовил — и дюжина пирожных с заварным кремом». Винго вынул из карманов свои дары и ждал. Тишина казалась ему зловещей.
Наконец гулкий голос из леса сказал: «Придется обойтись тем, что есть. А теперь ступай прочь, а не то к параду идолов прибавится пятнадцатый, знаменитый своей дурацкой ухмылкой».
Винго поколебался, после чего, собравшись с духом, спросил: «Вы проявили неожиданную щедрость. Чем я заслужил такое снисхождение?»
Лес молчал. Обладатель гулкого баса, скорее всего, уже удалился. Напряженно прислушиваясь, Винго уловил только тишайший шорох — здесь кто-то еще был, кто-то дышал. У Винго часто и сильно билось сердце. Пробормотав нечто нечленораздельное, он поспешно закрыл коробку, сложил столик, засунул все это в рюкзак и ушел.
Оказавшись снова на борту «Гликки», в своей каюте, стюард изучил по очереди каждую из каменных фигурок. Он ожидал, что статуэтки покажутся ему странными и страшными, но они превзошли все ожидания. Он обнаружил, что ему не хотелось к ним прикасаться — Винго не мог заставить себя брать их в руки и перемещать, не пользуясь чистой салфеткой, защищавшей пальцы.
Стюард встал, задумчиво разглядывая свои приобретения. Эйфория прошла, он чувствовал себя опустошенным. Медленно разместив фигурки в отделениях коробки, он плотно закрыл ее крышкой и засунул в самый дальний темный угол стенного шкафа. «При первой возможности, — сказал он себе, — продам эту коробку и все ее содержимое какому-нибудь учреждению или кому бы то ни было, кто пожелает ее купить».
2
Площадь Рорбека в центре Камбрии была окружена с трех сторон многоэтажными зданиями; одни были построены еще в древности, другие — сравнительно недавно, но все они соответствовали одним и тем же принципам непритязательно прямоугольной планировки. С четвертой стороны к площади примыкал общественный парк с игровой площадкой для детей, эстрадой и минералогическим музеем. Для того, чтобы воспользоваться преимуществами трехдневного пребывания «Гликки» в местном космопорте, Монкриф нанял павильон у северного входа в парк. Его объявление гласило:
«УЧЕНЫЕ! ИНЖЕНЕРЫ! ТЕХНОЛОГИ!
ВЫ ДОВЕРЯЕТЕ СВОЕМУ СУЖДЕНИЮ? КОНЕЧНО!
В ТАКОМ СЛУЧАЕ ВОСПОЛЬЗУЙТЕСЬ СВОИМИ ЗНАНИЯМИ И СПОСОБНОСТЯМИ, ЧТОБЫ ВЫИГРАТЬ И РАЗБОГАТЕТЬ!
НАШИ ИГРЫ ПОРАЖАЮТ ВООБРАЖЕНИЕ!
ФРУК, ПЛУК И СНУК ПОДВЕРГНУТ ИСПЫТАНИЮ ВАШУ СООБРАЗИТЕЛЬНОСТЬ!
ПРИХОДИТЕ, ДЕЛАЙТЕ СТАВКИ И ВЫБИРАЙТЕ!»
Три девушки взобрались на позолоченные белые пьедесталы и стояли с высокими факелами в руках, драматически наклонив их — в стороны по краям и вперед посередине. В глубине сцены сторожили Сиглаф и Хунцель, решительно намеренные оберегать свои интересы. Как всегда, на них были кожаные шорты и перекрещенные наплечные ремни, а шевелюры, стянутые чугунными обручами, они выкрасили в соломенный цвет.
Монкриф, бодрый и веселый, вышел на авансцену так, словно спешил сообщить присутствующим радостную весть. Представившись, он познакомил публику с каждой из трех девушек, разъясняя их достоинства, причуды и особенности. Затем он привлек внимание зрителей к Сиглаф и Хунцель, отозвавшись о них как о «непоколебимых девственницах, олицетворяющих классические образы готических богинь войны». «А теперь, — воскликнул Монкриф, — приступим к нашим играм! Подходите, гордые и доблестные камбрийцы! Никогда у вас больше не будет такой возможности!» Монкриф забрал факелы у трех девушек: «Наблюдайте за тремя прелестницами! Фрук, Плук и Снук — озорницы, полные воодушевления юности, бросают вызов. Догадайтесь, кто из них кто! Давайте-ка, девушки, пускайтесь в пляс! Хей-хо!»
Девушки исполнили свой головокружительный танец заслоняющих одно другое тел и мелькающих рук и ног, после чего выстроились вдоль края сцены, ухмыляясь публике.
«Так что же? — громко вопросил Монкриф. — Кто из них Фрук? Или Плук? Или Снук? Делайте ставки, выбирайте! Для людей с вашими умственными способностями не должно быть ничего проще! Сущие пустяки!»
«Именно так! — заявил низенький толстяк с жеманным тонким голоском. — Я ставлю пять сольдо и утверждаю, что крайняя справа девушка — Снук!»
«Ура! — с фальшивым энтузиазмом закричал Монкриф. — Вас не обманешь! Что ж, начнем следующий раунд — может быть, на этот раз мне больше повезет».
Толстяк чопорно возразил: «Настоящий ученый никогда и ни в чем не полагается на удачу! Для него имеет значение только оптимальное и своевременное использование умственных процессов».
Монкриф не высказал возражений, и девушки снова сплясали свой танец. Ученый толстяк снова выиграл. Он выиграл и в третий раз, из-за чего Монкриф явно начинал терять самообладание. Проныра подошел к столику за боковым занавесом на краю сцены, чтобы выпить стакан воды и успокоить нервы. Здесь он подслушал обрывок беседы двух задержавшихся рядом технологов.
«Ты видел? — говорил один. — Герман проверяет новый температурный датчик. Похоже на то, что прибор работает на славу!»
«Еще бы! Он измеряет температуру с точностью до тысячной доли градуса на расстоянии десяти метров!»
Научные сотрудники отошли в сторону. Повернувшись, чтобы взглянуть на толстяка Германа, Монкриф заметил, что тот держал в руке небольшой прибор. Герман уже возмущался задержкой: «Я готов продолжать! Давайте, танцуйте, мне не терпится делать ставки!»
«Одну минуту, нужно сделать небольшой перерыв», — сказал Монкриф. Подав девушкам знак, он провел их в гримерную за кулисами. Там он сразу же включил нагреватель-рефлектор и направил его на Фрук; через десять секунд он заставил Снук нагреваться в два раза дольше. Тем временем Плук обтиралась полотенцем, увлажненным холодной водой.
Монкриф вышел на авансцену. «Мы готовы продолжать! — сообщил он Герману. — Сколько вы поставите?»
«Теперь я настолько уверен в себе, что поставлю шестьдесят пять сольдо! Где же девушки?»
Фрук, Плук и Снук выбежали из-за кулис и выстроились вдоль края сцены. «На этот раз обойдемся без акробатических номеров, — сообщил толстяку-технологу Монкриф. — Так что же? Кто из них Фрук, Плук или Снук?»
Герман взглянул на свой прибор — сначала словно ненароком, затем с откровенным вниманием и в некотором замешательстве. Наконец он указал дрожащим пальцем на среднюю девушку: «Насколько я понимаю, это должна быть Плук».
«Ошибаетесь! — объявил Монкриф, набивая кошелек шестьюдесятью пятью сольдо. — Вы выбрали не менее привлекательную Фрук!»
Технолог удалился, бормоча себе под нос и покачивая головой. Удовлетворенно посмотрев ему вслед, Монкриф объявил: «Начинается новый раунд! Вы готовы?» Поглядывая направо и налево, Проныра воскликнул: «Ага! Азартный дух конкуренции еще не покинул бравых камбрийцев! Добро пожаловать, сударь! Фортуна ждет вашего выбора!»
В отличие от дородного специалиста по термодинамике, протиснувшийся вперед господин, обладатель длинного тонкого носа, был высок, худощав, бледен, как воск, и лыс, как бильярдный шар. В руках у него была желтая кепка с красной эмблемой Гиперлогического общества, в связи с чем Монкриф решил, что перед ним еще один ученый или технолог, хотя у того не было в руках никаких инструментов или приборов. Лысый верзила подошел как можно ближе к сцене, обозрел трех девушек и положил на сцену десять сольдо: «Вот моя ставка! Начинайте!»
Когда девушки станцевали свой номер и выстроились в ряд, лысый игрок без колебаний указал на ту, что стояла слева: «Это, несомненно, Плук!»
«Вы правы! — проворчал Монкриф. — Все вы, ученые, одинаковы. Чем вы пользуетесь на этот раз? Телеметрическим ретранслятором? Логарифмической линейкой? Куда нам, дуракам, соревноваться с современной технологией! Если вы хотите играть так, как играют порядочные люди, вам придется отказаться от использования каких-либо устройств».
«Не говорите глупости! — возмутился лысый господин. — Я имею право играть, и вот моя следующая ставка, на этот раз — ровно сто сольдо!»
Монкриф решительно покачал головой: «С меня довольно! Мы не позволяем нарушать заведенный распорядок игры». Проныра подал знак, и на авансцену вышла Сиглаф. «Наши правила запрещают применять научные приборы и датчики, — продолжал Монкриф. — Такие ухищрения несовместимы с благородным духом азарта».
«Подождите-ка, о чем вы говорите? — воскликнул лысый игрок. — Если я объясню свои методы, вы позволите мне продолжать игру?»
Возмущение Монкрифа тут же испарилось: «Разумеется! Мы настаиваем только на том, чтобы все играли по одним и тем же правилам».
«Замечательно! — заявил лысый господин. — Аплодирую великодушию вашего подхода!»
Монкриф с улыбкой поклонился, забавляясь наивностью игрока: «Большая честь заслужить похвалу столь выдающейся личности! А теперь не будете ли вы любезны объяснить, каким образом вы сделали правильный выбор в предыдущей игре?»
«Проще простого! Я пользуюсь собственным носом. Фрук недавно съела ириску, пропитанную ромом. Снук позволила себе надкусить дольку чеснока, а Плук все еще жует мятную пастилку. Надеюсь, дальнейшие разъяснения не требуются? Я побился об заклад. Заклад — сто сольдо. Продолжим?»
«Непременно! — с энтузиазмом согласился Монкриф. — Начинается новая игра, и вы станете ее первым участником!»
«Ни в коем случае! Я намеревался участвовать только в следующем раунде прежней игры!»
«Может быть, у вас появится такая возможность завтра, но сегодня вы уже побились об заклад, не так ли? Извольте держать свое слово».
Обладатель сверхчувствительного носа яростно возражал, но публика злорадно поддержала Монкрифа, и лысому господину пришлось подняться на шаткую доску, перекинутую над резервуаром, заполненным грязью. На другом конце доски появилась Хунцель. Вытянув руки по бокам, она чуть пригнулась, втянув голову в плечи, и принялась сжимать и разжимать кулаки, обнажив зубы в волчьей усмешке.
Тем временем Монкриф объяснял правила: «Это игра для отважных и ловких, но в конечном счете непременно побеждает изобретательная стратегия! Каждый игрок надеется, что противник промахнется, то есть что он успеет добежать до противоположного края резервуара, не свалившись в грязь. Допускаются любые приемы классической борьбы, но не более того — воздерживайтесь от вульгарного насилия».
Мирон наблюдал за происходящим со стороны. Его внимание отвлек стоявший рядом высокий тощий человек. У него были очень длинные тонкие ноги и узкое продолговатое лицо с блестящими черными глазами. «Странный субъект! — подумал Мирон. — Легковесный, но жесткий, как хищная птица». По одежде и кепке, натянутой на коротко подстриженные черные кудри, можно было предположить, что он — сельский фермер из глубинки. Заметив внимание Мирона, субъект быстро смерил молодого человека оценивающим взглядом: «Вы не здешний?»
Мирон признал справедливость этого наблюдения: «Я — суперкарго на борту грузового судна».
Тощий субъект явно заинтересовался: «Может быть, вы сможете мне как-нибудь помочь. Мое ранчо — далеко в Лилианхской прерии, за лесом. Я потерпел крушение в скалах Балха — едва выжил, но дело не в этом. Мне нужен другой автолет. На борту вашего судна не найдется, случайно, запасной автолет? Я хорошо за него заплатил бы».
Мирон развел руками: «К сожалению, в нашем распоряжении только одна старая машина».
Фермер кивнул, словно ничего другого не ожидал: «Если вы узнаете, что кто-нибудь предлагает в продажу автолет, оставьте сообщение для Клойда Таттера в местном отеле, ладно?»
«Не премину так и сделать», — пообещал Мирон и продолжил наблюдение за соревнованием. Игрок в желтой кепке с красной эмблемой, сплошь покрытый грязью, с трудом выбирался из бассейна. Монкриф поинтересовался, не желает ли он попытать счастья еще раз. Носатый господин решительно отказался. Хунцель спрыгнула с доски и стояла в стороне, подбоченившись и вызывающе усмехаясь. Монкриф возвысил голос: «Больше никто не желает рискнуть? Хунцель вот-вот лопнет от самодовольства — ей не помешало бы побарахтаться в грязи. Как же так? В этом мире не осталось храбрецов? По всей видимости, нет. Тогда перейдем к следующему представлению. Я говорю, конечно же, о чудесных мышиных бегах с препятствиями по трем дорожкам. Приглашаем всех! Представление начнется с другой стороны павильона — будьте добры, проходите туда».
«Ничего подобного не ожидал, — сообщил Мирону Таттер. — Даже неподвижно расставив ноги на золоченых тумбах, эти девушки производят сенсацию».
«Да-да, вполне возможно», — откликнулся Мирон.
«А что они делают на борту корабля? Танцуют? Зазывают пассажиров? Или составляют им веселую компанию?»
«Одно несомненно, — уклонился от разъяснений Мирон. — У них прекрасный аппетит. Повар Винго их избаловал».
Задумчиво нахмурившись, Таттер поглаживал длинный костлявый подбородок: «И куда они летят?»
«Мы их отвезем в Какс, на Бленкинсопе».
«Я мог бы предложить кое-что получше. Пусть Монкриф оставит их у меня на ферме. Уж я-то позабочусь о том, чтобы они не потолстели!»
«Обратитесь со своим предложением к Монкрифу, — посоветовал Мирон. — Может быть, он вас выслушает — но в конечном счете судьба девушек зависит от Хунцель и Сиглаф».
Таттер взглянул на эстраду: «А это еще кто такие?»
Мирон указал пальцем: «Вот они стоят, Хунцель и Сиглаф, валькирии в кожаных штанах. Они заявляют, что им принадлежит право собственности на трех девушек. Не могу сказать, так ли это на самом деле. Но вы могли бы опротестовать их притязания и вызвать их на поединок».
Таттер с удивлением взглянул на Мирона, после чего покосился на темнокожих амазонок: «Поединок? Вы имеете в виду, бороться с ними на доске, перекинутой над баком с грязью? Нет уж, увольте. Мои дела важнее таких забав. Прежде всего мне нужно найти воздушный транспорт и вернуться в Лилианхскую прерию. Дóма у меня остались три сломанных автолета и груда запасных частей в сарае. Я как-нибудь смогу соорудить из них действующий драндулет, даже если он будет летать задом наперед. Куда вы отправитесь отсюда, из Камбрии?»
«Нам нужно отвезти несколько контейнеров в Фарисей-город, но мы не вылетим еще три дня».
Таттер угрюмо кивнул: «Если не подвернется что-нибудь получше, я мог бы прилететь с вами в Фарисей-город, а оттуда как-нибудь добрался бы домой. Сколько вы возьмете за перелет?»
«Примерно три сольдо, насколько мне известно».
Монкриф поднялся на эстраду и обратился к толпе: «Кажется, я уже слышу громовые раскаты мышиных скачек! В нашей достопримечательной Вселенной все еще возможны настоящие приключения! Если вы в этом сомневаетесь, проконсультируйтесь с Фрук, Плук или Снук! Они ждут вас с другой стороны павильона».
«Прошу меня извинить! — сказал Мирону Таттер. — Я должен увидеть собственными глазами, чтó там происходит!» Он побежал трусцой за павильон Монкрифа.
Оказавшийся неподалеку капитан Малуф подошел к Мирону, взглянул вслед Таттеру и спросил: «Это еще кто такой?»
«Фермер, потерпевший крушение на автолете. Теперь он хочет вернуться домой и пытается найти замену своей машине».
«Гм! — поднял брови капитан. — И где его дом?»
«На пастбищах Лилианхской прерии, к востоку от леса».
«Сколько весит груз, который нам нужно отвезти в Фарисей-город?»
«Не так уж много. Там несколько мешков с почтой и четыре или пять небольших ящиков».
Малуф кивнул: «Пока «Гликка» ожидает загрузки, мы можем отвезти эти мешки и ящики в Фарисей-город на автолете, что позволит нам покинуть эту безотрадную планету на два дня раньше. В придачу мы могли бы захватить Таппера. Возьми с него три сольдо и скажи, что мы отправимся завтра, рано утром».
Мирон выполнил указания капитана, в первую очередь погрузив на автолет почту и груз, направлявшиеся в Фарисей-город. Затем он позвонил в отель «Гранд-Люкс» и попросил связать его с Клойдом Таттером. Таттер с готовностью согласился явиться на взлетное поле в назначенное время.
Сидя в рубке управления, Мирон изучал карту Марии. Он нашел Камбрию в подножьях Мистических холмов; Великий Шинарский лес покрывал всю территорию к востоку от городка, вплоть до скалистых возвышенностей горной пустыни Гаспарда. За утесами Гаспарда начиналась прерия, простиравшаяся до самого Эолийского океана. Дальше на востоке, в шестистах пятидесяти километрах, океанские волны разбивались об унылые берега Альфы, где Фарисей-город ютился за кривой грядой Упорного мыса.
Мирон обратил внимание капитана Малуфа на карту: «Вы помните фотографию Винго — зарисовку аркта и его ручного дракона?»
«Помню — почему ты спрашиваешь?»
Мирон указал на пики Гаспарда: «Здесь аркты живут уже четыре тысячи лет. Как видите, мы пролетим над скалами Балха, к северу от утесов Гаспарда. Может быть, увидим селения арктов — если они все еще существуют. Надо полагать, Таттер знает, где они прячутся».
Малуф наклонился над картой: «А где находится ранчо Таттера?»
«Кажется, где-то здесь, — Мирон постучал пальцем по изображению Лилианхской прерии. — Мы могли бы доставить его прямо домой».
«Не возражаю», — сказал Малуф.
Рано утром Клойд Таттер явился в космопорт. Капитан Малуф и Мирон встретили его у «Гликки», и все трое направились к автолету. Таттер начал было забираться в машину, но Малуф задержал его: «Прошу прощения! Я должен убедиться в том, что у вас нет с собой никакого оружия. Это неприятная формальность, но она необходима по очевидным причинам».
Брови Таттера высоко взметнулись: «Оружие? Кому какое дело до того, чтó я ношу с собой?»
Капитан повернулся к Мирону: «Верни Клойду Таттеру внесенную им плату за проезд, ему придется возвращаться домой каким-нибудь другим способом».
Таттер неподвижно сверлил капитана блестящими черными глазами. Затем, не говоря ни слова, он засунул руку за пазуху и вынул небольшой пистолет, заряженный взрывными дротиками; другой рукой он одновременно выдернул кинжал из плоских ножен, висевших сзади у него на поясе. Передав оружие Малуфу, он повернулся к автолету.
«Подождите! — снова остановил его капитан. — Еще одна, последняя формальность». Малуф быстро обыскал Таттера привычными движениями, после чего, пробормотав извинения, заглянул под кепку пассажира. Таттер стоял, оцепенев от ярости, но вытерпел унижение.
Малуф закончил обыск и отошел на шаг: «Еще раз прошу прощения за причиненное неудобство, но это неизбежная процедура. Лучше вызвать раздражение у ни в чем не повинного человека, чем быть убитым вооруженным бандитом».
Плотно сжав губы, Таттер забрался в автолет; Малуф и Мирон последовали за ним. Машина взлетела над космическим вокзалом и направилась на восток.
Таттер сидел молча и напряженно смотрел вниз, на Великий Шинарский лес, все еще негодуя на оскорбление, нанесенное его достоинству. Мирон дал ему успокоиться, и через несколько минут протянул ему карту: «Если вы покажете, где находится ваше ранчо, мы сможем доставить вас прямо к парадному крыльцу».
Таттер неохотно решил, что обижаться и отмалчиваться было невыгодно ему самому. Он ответил ничего не выражающим тоном: «Это было бы очень удобно». Изучив карту, он нарисовал на ней маленький крестик: «Здесь я живу: примерно в самом центре Лилианхской прерии».
Мирон указал на район, затененный штриховкой, обозначавшей хребты и ущелья: «А это — горная пустыня Гаспарда?»
«Именно так».
«Эти утесы не так уж далеко от вашей фермы. Надо полагать, вам они хорошо знакомы».
«Достаточно хорошо».
«Тогда послушайте». Мирон прочел отрывок из «Путеводителя по планетам»: «На просторах Лилианхской прерии обитает бесчисленное множество разнообразных диких зверей. Некоторые из них достигают впечатляющих размеров и отличаются поистине потрясающей свирепостью; другие выживают благодаря выносливости или прыткости, а также, в какой-то мере, проявляют сообразительность, напоминающую разумное мышление». Мирон прервался и спросил Таттера: «Как вы справляетесь с этими тварями?»
«Ха-ха! Исключительная осторожность и умение маскироваться — полезные навыки. Кроме того, помогает ограда под высоким напряжением, длиной полтораста километров. Когда дела вынуждают меня отправиться в открытую степь, я лечу достаточно высоко, меня не достанешь. Временами, однако, жизнь висит на волоске. Как-то раз, когда я потерял автолет в скалах Балха, я пробежал на своих двоих триста километров, перемещаясь главным образом рано по утрам, когда дневное зверье еще только просыпается, а ночное уже засыпает. Добравшись до своей ограды, я нашел соединительную коробку и позвонил домой. Женщины выехали на автофургоне и подобрали меня. По пути, однако, мне привелось пережить несколько незабываемых встреч с голодными хищниками».
Мирон вернулся к «Путеводителю»: «Здесь упоминается племя так называемых «арктов», живущих высоко на утесах Гаспарда». Мирон прочел вслух еще один отрывок:
«По словам редких очевидцев, аркты перелетают с одного пика на другой на так называемых «ручных драконах», размах перепончатых крыльев которых может составлять больше двенадцати метров. Как правило, аркты — люди высокого роста, жилистые и худощавые, с безжалостными лицами. О них отзываются как о воинственных разбойниках, совершающих кровавые вылазки верхом на драконах. Эти слухи, однако, не подтверждены доказательствами; скорее всего, горцы пустыни Гаспарда пользуются какими-то легковыми автолетами, раскрашенными и снабженными бутафорскими крыльями так, чтобы аппараты напоминали устрашающих летучих чудовищ. Говорят также, что аркты носят шлемы сложной конструкции, красивые, но причудливые. Шлем аркта, а также его женщины, свидетельствуют о его успехе и богатстве. Так как продажа горцам энергетического и огнестрельного оружия запрещена, они предпочитают пользоваться шестиметровыми гарпунами.
Родственное арктам племя, визгляки, населяют каменные башни-крепости в предгорьях пустыни Гаспарда, главным образом в скальных лабиринтах Балха. Женщины визгляков нередко становятся жертвами арктов, стремительно спускающихся из неба на «ручных драконах». Женщины убегают в панике, но их хватают и увозят в недостижимые «драконьи гнезда» арктов. Когда они больше не могут рожать детей, пленницы работают, удобряя и окучивая грядки высокогорных огородов».
Мирон с отвращением покачал головой: «И все это правда?»
«Чистая правда».
«Вы их видели собственными глазами?»
Таттер усмехнулся: «Вижу их каждый раз, когда пролетаю над утесами».
«И они на вас не нападают?»
Таттер расхохотался: «Аркты хотели бы меня поймать, и не раз пытались это сделать, но куда там! Месяц тому назад они выставили шлем на могильном шесте и ждали в засаде. Горцы — не слишком сообразительный народ. Сидя в засаде, они успели поссориться и принялись ругаться и драться; тем временем я застал их врасплох — спустился на автолете, схватил шлем и был таков. Но один из арктов успел швырнуть гарпун, повредивший двигатель. Автолет упал на крутой склон над рекой и, кувыркаясь с камня на камень, соскользнул в быстрину Вермона. Плохо дело! Я спрыгнул на песчаную отмель и заполз в густую поросль тростника, не выпуская шлем из рук. Аркты слетелись вниз, к реке — я слышал, как они перекликались; но их драконы устали, аркты меня не нашли. Иначе висел бы я сейчас в клетке из прутьев высоко над провалом Слевина. Но я сумел добежать до своего ранчо и добавил еще один шлем к своей коллекции!» Таттер кипел злорадным торжеством: «Так им и надо, недотепам!»
Мирон устал от тщеславной похвальбы и с прохладцей заметил: «Тем не менее, вы потеряли автолет, что должно было придать некоторую горечь наслаждению победой».
«Подумаешь! — презрительно оскалил зубы Таттер. — Я похитил у них драгоценный шлем, за него можно получить десять автолетов — в любом случае у меня скоро будет новый автолет, так или иначе».
«И чем вы займетесь после этого? Снова полетите срывать наживку арктов?»
Таттер улыбнулся: «В каком-то смысле они далеко не дураки, эти «повелители драконов». Но в других отношениях они наивны, как чирикающие птички. Любопытнейший народец, но вовсе не привлекательный, уверяю вас, причем чувство юмора у них самое странное. Если хотите взглянуть на арктов своими глазами, слегка поверните на юг. До утесов Гаспарда отсюда всего несколько минут лёту».
Несколько секунд Мирон молча разглядывал Таттера. Тот раздраженно нахмурился: «Что вы на меня уставились?»
Мирон собрался с мыслями: «Прошу прощения! Мне показалось, что вы сами похожи на аркта».
«Вот еще! — огрызнулся Таттер. — Откуда бы вы узнали, как выглядит аркт?»
«В этом нет никакой тайны. Я видел фотографию зарисовки аркта и его дракона, сохранившейся в старом блокноте».
Таттер угрюмо хмыкнул: «Вы наполовину угадали. Я родился в тени под скалами Балха; мой отец был аркт, моя мать — визглянка в красном шелковом халате! Еще мальчишкой я убил первого аркта. Его дракон перевернулся в воздухе и грохнулся на спину; так он и лежал, хлопая крыльями, пищá и размахивая хвостом, как плетью. Я перекатил со склона несколько валунов, чтобы прижать ему хвост, а потом отрубил ему голову — тварь продолжала дрожать и дергаться. Дракон сдох только через четыре дня. Жрецы хотели принести меня в жертву, но я разломал прутья клетки и сбежал. Я столкнул жреца Фугасиса в очаг, выбрался перебежками из скального лабиринта и вырвался в степь. В конце концов я забрел на ранчо старика Панселина и стал ему помогать. А когда Панселин сыграл в ящик, я заявил свое право на его ферму — там я и живу до сих пор».
Внизу начиналась пустыня Гаспарда. Круто поднимаясь, машина пролетела над хаотичными террасами оползней, усеянных валунами, после чего открылась панорама утесов, окружавших обрывистые ущелья. На первый взгляд ландшафт казался непригодным для человеческого обитания. Тем не менее, время от времени показывалось селение, издали напоминавшее естественную россыпь каменных глыб в расщелине или рваную зубчатую череду скал на краю пропасти. Изредка какие-то темные силуэты пересекали провалы между утесами. Таттер заявил, что это были ручные драконы с наездниками-арктами, и напряженно наблюдал за их перемещениями. После одного из таких эпизодов, когда им удалось разглядеть дракона и наездника поближе, Таттер с явным удовлетворением повернулся к капитану и Мирону: «Вот видите! Я же обещал! Вы видели то, чего не видели, о чем даже почти не подозревают по всей Ойкумене: отважных покорителей высот и их крылатых чудовищ! Арктов-небожителей, повелителей драконов!»
«Вдохновляющее зрелище! — согласился капитан Малуф. — Но и вы сами по себе — впечатляющая личность с бесподобной биографией, надо сказать».
«Ну-ну, — безразлично отозвался Таттер. — Может быть. Я — это я. Какой уродился, такой и получился».
Машина летела вперед, то погружаясь в тень утесов, то выныривая навстречу слепяще-прохладным лучам Пфитца. Вскоре поднебесные пики Гаспарда остались за кормой, и за чередой террас, нисходящих оползневыми обрывами, открылось наконец слегка холмистое пространство прерии, сплошь поросшей жесткими суховатыми травами, хотя местами здесь росли одинокие деревья-часовые. Черными пятнами, на большом расстоянии одно от другого, из почвы вздымались обнажения крошащейся породы.
Через некоторое время Таттер сообщил, что они уже летели над пастбищами его ранчо. Еще через несколько минут автолет опустился на землю перед окруженным дюжиной величественных тисов старым фермерским домом, сложенным из камня и бревен.
Таттер выпрыгнул из машины; за ним последовали, не столь торопливо, Мирон и Малуф. Все трое стояли, разглядывая старый дом. «Удивительное дело! — заметил Мирон. — Я ожидал увидеть гораздо более скромное жилище».
Таттер усмехнулся: «Мне и этого хватает. Здесь достаточно свободного места, и никто не шумит — только ветер воет в щелях».
«Вы живете один?» — спросил Мирон.
«Здесь — по сути дела один. Скотный двор и огороды гораздо дальше, за Ирфельским лесом. Там я содержу двадцать восемь визглянок, они работают на ферме и патрулируют ограду. Раз в неделю молодая женщина приходит, чтобы меня подстричь и побрить — ну и чтобы выполнить другие обязанности, сами понимаете. А все остальное время я один и могу без помех заниматься своими делами».
«И в чем заключаются ваши дела?» — поинтересовался Малуф.
«Дел у меня предостаточно. Главным образом я продаю мясо, шкуры и зерно рыбакам из селений на восточном берегу. Но заходите на минуту-другую, взгляните, как я живу! Я покажу вам вещи гораздо удивительнее старого фермерского дома!»
Мирон и Малуф переглянулись. Пожав плечами, они прошли вслед за Таттером через парадный вход в просторное помещение со стенами, обшитыми лакированными панелями каменного кедра. На полу лежала пара толстых ковров в черную, белую и серую полоску; длинный стол, диван и пара небольших табуретов из черного венга были расставлены, по-видимому, согласно каким-то правилам домашнего этикета. На стенах висели портреты представителей семьи Панселиных, написанные маслом на досках из венга.
Малуф прошелся вдоль стены, рассматривая продолговатые бледные лица, смотревшие с портретов тревожными черными глазами. «Любопытные картины! — сказал Малуф, повернувшись к Таттеру. — Вы этим хотели нас удивить?»
«О нет! Я имел в виду кое-что другое — сами увидите».
«Нам еще далеко лететь, — возразил Малуф. — Думаю, что мы провели здесь достаточно времени».
«Зачем так спешить? — гостеприимно развел руками Таттер. — Вы еще ничего не видели!»
«Если вы приготовили какой-то сюрприз — что бы это ни было — покажите нам это сразу. Мы на самом деле торопимся».
«Да! — поразмыслив пару секунд, ответил Таттер. — «Сюрприз» — подходящее слово. В любом случае, вам не помешало бы чем-нибудь закусить. Стыдно принимать гостей с пустыми руками».
Таттер покинул помещение почти бегом; через минуту он вернулся с подносом и поставил его на стол: «Наше традиционное печенье с тмином. И особый степной чай, заваренный в чайнике Панселина. Мне он нравится». Таттер налил чай в две кружки и протянул одну Мирону, а другую — Малуфу: «Было бы интересно знать, чтó вы думаете об этом напитке».
Малуф приподнял кружку и понюхал исходящий из нее пар. Брови капитана взметнулись, он поставил кружку на поднос.
Таттер внимательно следил за ним: «Так чтó вы думаете?»
«Слишком крепкое варево. Если кто-нибудь — даже вы — способен это пить, для меня это действительно оказалось бы сюрпризом».
«Но хотя бы попробуйте! — настаивал Таттер. — И вы тоже, Мирон! Вот увидите, вы никогда такого не пили, вам этот чай будет по вкусу».
«Боюсь, у меня от него заболит голова», — не уступал капитан.
«Один глоточек!» — не унимался Таттер.
«Нет, спасибо».
Мирон тоже опустил кружку: «Я придерживаюсь того же мнения».
Малуф повернулся к выходной двери: «А теперь…»
Таттер поднял руку: «Помните, я говорил про шлемы арктов?»
«Вы упомянули о том, что они высоко ценятся».
«Так оно и есть, это драгоценные трофеи! — подскочив к стенному шкафу, Таттер распахнул его дверцы. — Смотрите сами!»
Шесть высоких шлемов настороженно смотрели на тех, кто потревожил их покой, темными глазницами по бокам носовых прорезей, напоминавших ноздри. «Перед вами — мои сокровища! — провозгласил Таттер. — Красота! Чем не сюрприз? Но это еще не все!» Таттер сделал шаг вперед и поднял с полки один из шлемов: «Взгляните! Какая тщательная отделка рельефа — ни щербинки, ни задоринки!» Поставив шлем на стол, он снова повернулся к полкам: «Симметрией нельзя пренебрегать!» Протянув руку к полке, он обернулся через плечо: «Красота существует во многих обличьях! Она повсюду! Жизнь полна красоты; иные считают, что жизнь — сама по себе красота! Другие утверждают, что угасание жизни — так же, как последние мгновения солнечного заката — кульминация всего опыта кратковременного бытия. Парадокс? Вполне может быть — мне до сих пор не удалось разобраться в этой головоломке».
Таттер покачал головой, словно в замешательстве. Вытянув руку, он пошарил в темном углу шкафа и достал голубовато-серебристый лучемет. Фермер повернулся к гостям — его лицо оскалилось, как маска театрального злодея: «Вопросы жизни и смерти, однако, теперь не имеют значения, потому что мне нужен ваш автолет».
Малуф ждал этого момента с оружием в руке. Капитан успел выстрелить прежде, чем Таттер прицелился. Разбойник даже не вскрикнул — он медленно опустился на колени и растянулся ничком на полу.
Мирон подошел ближе и взглянул на тело сверху: «Трудно сожалеть о Таттере».
Капитан Малуф отвернулся: «Пойдем, нам пора. Пусть Таттер разгадывает тайны жизни и смерти в привычном одиночестве».
«Подождите! — воскликнул Мирон. — Нельзя же оставлять эти шлемы!»
«Почему?»
«Если мы оставим их здесь и уйдем, их приберет к рукам первая попавшаяся банда головорезов, заглянувших в окно».
«Пожалуй. Займемся шлемами».
Они перенесли шлемы арктов в багажник автолета, забрались в машину и вылетели на восток, догоняя свою тень в умиротворенном зареве вечернего солнца. Через некоторое время они пронеслись над унылым скалистым берегом Эолийского океана — внизу уже блестел морщинистый морской простор. Еще шестьсот пятьдесят километров пролетела их машина, прежде чем они приземлились на квадратной каменной площадке приземистой крепостной башни Фарисей-города. Выгрузив мешки и ящики, они направились в трапезную и подкрепились жареной рыбой с овсяными лепешками. Вернувшись к автолету, они сразу покинули Фарисей-город и полетели обратно тем же путем: над океаном и над Лилианхской прерией, на этот раз догоняя последние лучи заходящего солнца.
Мирон и Малуф молчали, погруженные в невеселые мысли. На этот раз они не повернули в сторону утесов Гаспарда — оставив степь позади, машина скользила над огромной неразборчиво-черной массой Великого Шинарского леса. Мирон смотрел вниз — неужели во всем этом лесу не было ни одного огонька? Он видел только глубокую тьму и отвернулся: «Не хотел бы я сделать вынужденную посадку в этом лесу — особенно теперь».
«Разделяю твои опасения, — отозвался Малуф. — Я хочу побыстрее добраться до Камбрии, подняться в рубку «Гликки» и попрощаться с этим гнетущим миром».
«Я тоже».
Они снова замолчали. В конце концов Малуф поднял глаза к небу, где уже ярко горели звезды: «Где-то там наш следующий порт — Коро-Коро на Флютере. Это спокойное, даже безмятежное место, там роскошные виды. Нам всем не мешало бы передохнуть, а для этого лучше места не найти, чем Коро-Коро».
«Кое-кто опять начнет жаловаться».
«В Коро-Коро закончится первый этап нашего маршрута. После этого мы полетим в Какс на Бленкинсопе. Паломники не всегда ведут себя разумно; для того, чтобы их успокоить, придется проявить твердость — по возможности, в самой тактичной форме. Но я настроен оптимистично — подозреваю, что мы добьемся своего и благополучно доставим их в Какс. Ага! На горизонте уже появились огни Камбрии!»
3
Перед тем, как покинуть Марию, «Гликка» сделала еще одну остановку в Высадке Фелькера, чтобы загрузить готовую к отправке партию орехов «кики». При первой возможности Винго накинул коричневый плащ, нахлобучил широкополую шляпу, взял с собой большой пакет и поспешил в город. Миновав таверну «Просперо», он повернул в боковую улицу, поднялся по ступеням крыльца «Музея человеческой природы» и зашел внутрь. Профессор Гилль стоял за прилавком, полируя каменный амулет.
Отметив присутствие Винго сухим кивком, профессор продолжал свое занятие. Винго вежливо поклонился и поставил пакет на прилавок. Через несколько секунд профессор Гилль покосился на загадочный пакет, еще через несколько секунд снова взглянул на него и, наконец, больше не мог сдерживать любопытство и отложил амулет: «Что это такое?»
Стюард ответил несколько напыщенным тоном: «Насколько мне известно, это подлинный экземпляр, и я хотел бы знать, что вы о нем думаете».
Гилль раздраженно прошипел сквозь зубы: «Ох уж мне эти любители! Каждый турист, подобравший засохшую репу, прибегает ко мне со своим трофеем и требует, чтобы я выдал нотариально заверенный сертификат! Придется взимать плату за экспертизу. Что ж, посмотрим, посмотрим…»
«Вы с первого взгляда убедитесь в том, что это не засохшая репа, — пообещал Винго и развернул пакет. — Кажется, вы выразили заинтересованность экспонатами такого рода, так что перед тем, как выставлять этот шлем на аукцион…»
«Минутку, минутку! — сдавленным голосом воскликнул профессор Гилль. — Глубокоуважаемый, меня не обманывают глаза?»
«Нет, конечно — почему бы они вас обманывали?»
«Потому что я никогда даже не надеялся увидеть что-либо подобное! Откуда вы взяли этот шлем?»
«Как мне сказали, он происходит из коллекции грабителя-аркта, объявленного вне закона — ему больше не придется летать».
«Превосходное качество! Могу ли я к нему прикоснуться?»
«Разумеется! По сути дела я надеялся, что вы, может быть, согласитесь взять этот шлем в обмен на что-нибудь другое».
«Конечно, конечно! Что вы хотели бы получить? Говорите, я слушаю!»
Винго неуверенно произнес: «Если признаться, мне приглянулась одна старинная вещица — блокнот с зарисовками мальчика по имени Дондиль Реске».
«Прекрасно помню этот блокнот — очаровательный сувенир давно минувших дней! Он ваш! Что еще вам приглянулось?»
«Этого вполне достаточно».
Профессор Гилль побежал за блокнотом.
Два знатока поздравили друг друга, после чего стюард вернулся к «Гликке». Профессор Гилль закрыл входную дверь музея на замок и поставил «шлем небожителя» на середину стола. Справа и слева от шлема он установил два золотых канделябра и почтительно зажег оранжевые свечи. Из глубин серванта, стоявшего у него за спиной, он достал приземистую стеклянную флягу и бокал. Распечатав пробку фляги, он налил в бокал вязкую янтарную жидкость, после чего пододвинул кресло поближе к столу и устроился в нем, чтобы без помех наслаждаться новым приобретением. Бескрайние просторы Вселенной снова раскрылись перед ним; теперь он мог, наконец, с достоинством покинуть этот забубенный городишко помешанных шпрангоходов и с гордостью вернуться в академическую обитель, где его иронические отзывы об укладе жизни на Марии смогут украсить немало интимных ужинов для избранных.
Блаженство!