Вскоре после полудня «Гликка» поднялась в стратосферу, пролетела несколько тысяч километров на юг и опустилась на космодроме Медового Цвета в предгорьях Ботанического хребта. «Фонтеной» стоял на том же поле, но в космической яхте не было заметно никаких признаков деятельности — семья Гарвигов уже отправилась знакомиться с городом.

Так же, как в Жирандоле, местные грузчики и складские рабочие ушли в праздничный отпуск: их возвращения можно было ожидать только на следующий день. Паломникам не терпелось побыстрее добраться до Бесовской Высадки; они настаивали на том, чтобы команда занялась разгрузкой трюмов самостоятельно, но астронавты пренебрегли их брюзжанием и сразу покинули корабль, оставив на борту кипящих возмущением пассажиров.

Команда «Гликки» бодро прошагала по взлетному полю в зал ожидания космического вокзала, где висел большой плакат, объявлявший о праздновании фестиваля Великой Лалапалузы на лугу Лилибанка. В объявлении перечислялись самые различные выступления, аттракционы и выставки, в том числе диковинные танцы, акробатические фокусы, балет на ходулях, ошеломительный карнавал-маскарад, гонки, турниры, соревнования и «парад чудовищ», гарантировавший ночные кошмары самым мирным и спокойным детям. По всему залу демонстрировались фрукты и овощи, получившие призы на местных сельскохозяйственных выставках и предлагавшиеся посетителям ближайших ресторанов.

Рядом с большим плакатом висело объявление поменьше, напечатанное бледно-зелеными, алыми и черными буквами:

«Приятный сюрприз на фестивале Лалапалузы!

Чародей Монкриф, его изумительная труппа и чудесные представления!

Станьте свидетелями славных подвигов, примите участие в доблестных играх, приносящих богатство и разорение во мгновение ока!

Играйте для развлечения — играйте, чтобы выиграть!

Не оставайтесь в пыли, пока Караван Мечты проносится мимо!

Смейтесь — вас от души развеселят Фрук, Плук и Снук!

Наслаждайтесь непревзойденным мастерством

ЧАРОДЕЯ МОНКРИФА!»

Шватцендейл воззрился на это объявление, как завороженный. Не могло быть сомнений: на фестиваль прибыл Проныра Монкриф собственной персоной — Монкриф, предложивший Шватцендейлу сыграть в «калиостро» и безжалостно опустошивший кошелек механика, содержавший сорок семь сольдо и шестьдесят грошей!

Шватцендейл молча отвернулся от плаката. Винго задумчиво заметил: «Вообще-то мне нравятся ярмарки и фестивали. Не знаю, кто такая Лалапалуза, но почему бы нам не отпраздновать ее годовщину?»

«Действительно, почему нет?» — отозвался капитан Малуф. Ни Мирон, ни Шватцендейл не возражали, и вопрос был решен.

Городское маршрутное такси отвезло астронавтов на луг Лилибанка. Они заплатили за вход у турникета, прошли через него и оказались на пространстве метров двести в длину и в ширину, заполненном разноцветными шатрами и полотнищами, шумом и праздничным возбуждением. Некоторое время они бродили по выставке победителей конкурса фермеров, разглядывая знакомые и экзотические фрукты, груды больших и маленьких орехов, пирамидки шарообразных перечных стручков и трюфелей, зеленые и синие корнеплоды, копченую рыбу, выложенные артистическими орнаментами вяленые потроха, лотки со съедобными пиявками, клюквой, пастилой и паштетами, лоханки с так называемым «чертовым маслом», круги сыра и прочее, не сразу поддающееся опознанию съестное. Многие из тех же продуктов предлагались желающим закусить на ходу торговцами, орудовавшими поварешками и ухватами у кипящих котлов, дымящихся жаровен и вертелов. Работая, они нараспев расхваливали преимущества своих закусок и в то же время поносили кухню конкурентов.

Бродячие музыканты вносили свою лепту в ярмарочный гвалт. Одни разгуливали в причудливых нарядах менестрелей, другие вертелись и пританцовывали, хрипло распевая горестные баллады о полузабытых трагедиях прошлого. Время от времени толкавшие тачки сгорбленные старухи внезапно разражались пронзительными криками, напоминавшими перекличку тропических попугаев, тем самым надеясь привлечь внимание покупателей к своему товару. Торговали они, главным образом, поделками ремесленников с Ботанических гор. Винго, испытывавший слабость к антиквариату, приобрел дюжину миниатюрных шедевров, а также успел запечатлеть немало превосходных «настроений».

В свое время четыре астронавта набрели на площадку, огороженную мачтами с синими вымпелами, блестевшими на солнце серебряными узорами. Здесь величественно исполняли номера танцоры на ходулях. Команда «Гликки» пронаблюдала за сложным ходульным менуэтом, после чего начался турнир — соревновались четыре «гроссмейстера» на десятиметровых ходулях: двое в синих с серебром доспехах, двое других — в красных с золотом. В конце концов, под нестройный аккомпанемент фанфар, красным с золотом рыцарям было нанесено поражение, и ходульные мастера удалились на перерыв до вечера.

Астронавты перешли на соседний участок, где кордебалет детей-акробатов изображал живые мосты, башни и двухконсольные перекрытия, в то время как особая команда выполняла между ними очевидно невозможные трюки на нескольких высоких трамплинах: тела взвивались в воздух, многократно кувыркаясь и перелетая с одного трамплина на другой, не будучи ничем защищены от падения на землю.

Покинув акробатов, четыре астронавта приблизились к большому сооружению без окон, над входом которого было написано: «Чертог трех эонов». Внутри шатра царил почти непроглядный прохладный мрак, и только гигантские силуэты, темнее темноты, напоминали о том, что над головой посетителя высились громоздкие кромлехи, а другие тени, скользившие среди дольменов, имитировали легендарную расу существ, исчезнувших больше миллиона лет тому назад. В тишине, нарушаемой лишь зловещими шорохами и тихими вздохами ветра, посреди забрезжившего овала таинственного света ансамбль танцоров разыгрывал пантомиму «Рассветного ритуала».

Команда «Гликки» покинула «чертог» в угрюмом молчании. Постояв немного под открытым небом, чтобы привыкнуть к ослепительному солнечному свету, они прошли в находившийся напротив павильон, сплетенный из гибкой лозы, под крышей из сухих пальмовых листьев. Здесь им подали ледяной пунш в темных деревянных кубках, и мрачное очарование «Рассветного ритуала» постепенно рассеялось.

Они направились дальше по широкому проходу между киосками и палатками. Вскоре им повстречалась арена, посвященная категорическому утверждению духовных истин; напротив, на такой же арене, те же верования подвергались уничтожающему осмеянию и опровержению. Приверженцы каждого из эзотерических культов — метаморфов, парамистиков, футуриан, вегетариан и яга-ягов — собирались в отдельном секторе арены и по-своему праздновали собственную версию реальности. Иногда дело не обходилось без жертвоприношений: например, мальчик взбирался по колышущейся лестнице из змей, пока, испустив последний изумленный крик, не исчезал в небе на глазах стоявших внизу озадаченных родителей.

Ярмарочный бульвар огибал детский парк аттракционов и выходил на центральный огороженный двор, заполненный бурлящей толпой и окаймленный киосками, кафе и павильонами. Здесь астронавты остановились, чтобы сориентироваться. Сквозь просвет в толчее Мирон заметил семью Гарвигов; они о чем-то спорили у «Шутовского балагана», по-видимому обсуждая вопрос о том, следовало ли туда заходить. Тиббет стояла в стороне, почти отвернувшись, и не принимала участия в совещании. На ней были светло-бежевый пуловер, белые брюки в обтяжку и небольшая белая шапочка, вмещавшая большинство ее темных локонов. Мирон замер, глядя на нее в восхищении.

Тиббет почувствовала его взгляд. Обернувшись, она его увидела и улыбнулась. Украдкой покосившись на свою мать, она снова повернулась к Мирону и сделала загадочный вопросительно-приглашающий жест — что он означал? Мирон почему-то был уверен, что понимает его смысл.

Толчея теснилась и шевелилась; всевозможные плечи и торсы заслонили просвет — девушку больше не было видно. Мирон продолжал стоять, глядя скорее в пространство, нежели в каком-либо определенном направлении. Он снова заметил Гарвигов — теперь у парадного плаца, где зеленые дервиши-пигмеи устроили потешные маневры. Уже через мгновение, впрочем, семья Гарвигов снова скрылась в толпе.

Тем временем Винго обнаружил большой плакат, висевший на фронтоне довольно-таки претенциозного сооружения, представлявшего собой низкую широкую сцену, частично выступавшую из-под высокого остроконечного шатра из розовых и голубых полос. Плакат гласил:

«ЧАРОДЕЙ МОНКРИФ!

ЭКСТУИТИВНЫЕ ПРЕТОЛКОВАНИЯ!

СОКРОВИЩА ДЛЯ ВСЕХ, КОМУ СОПУТСТВУЕТ УДАЧА!

ЧТО НАША ЖИЗНЬ? ИГРА!»

Астронавты подошли к шатру, где несколько десятков зрителей ожидали появления Монкрифа и начала следующего розыгрыша. Судя по всему, представление должно было начаться с минуты на минуту. На авансцене стояли три цилиндрических постамента, примерно метровой ширины и полуметровой высоты, выкрашенных блестящей белой эмалью и повязанных розовыми, голубыми и золотистыми лентами — блестки лент радужно переливались под солнечными лучами. Астронавты ждали. Три девушки вышли из-под шатра и вскочили на постаменты, радостно улыбаясь зрителям — юные, стройные, с ясными сверкающими глазами, прекрасные, как ангелы. Их длинные волосы, одинакового золотисто-медового оттенка, ровно спускались на плечи, на них были белые платья до колен и белые сандалии без украшений. Каждая стояла, слегка расставив ноги, и держала в руке шест с факелом — желтое пламя плясало над их головами на высоте протянутой руки. Они походили на детей, изображающих какой-то древний мистический обряд. Удивительнее всего было то, что три девушки были неотличимы одна от другой, как однояйцевые близнецы.

В затененной шатром глубине сцены стояли две высокие женщины с суровыми лицами. Они тоже почти не отличались одна от другой — атлетически сложенные, с бугрящимися мышцами плечами и предплечьями, короткими шеями и начесанными копнами волос, напоминавшими охапки влажного сена. «Впечатляющая парочка! — подумал Мирон. — Хотя не слишком привлекательной внешности». Бедра и ягодицы этих женщин, тугие и жесткие, не уступали мускулистостью плечам и шеям. Их обнаженные груди словно ороговели от ветра и солнца.

Из-под шатра появился еще один персонаж: невысокий полный субъект в скромном элегантном костюме. Монкриф? Мирон ожидал увидеть подтянутого аскета-циркача, но Монкриф — если это был он — скорее производил впечатление благодушного и доброжелательного, даже несколько рассеянного прожигателя жизни. Голова его была покрыта шапкой седеющих волос, бледный лоб возвышался над длинным мясистым носом, его «собачьи» карие глаза словно умоляли о доверии и снисхождении.

Монкриф обозревал собравшихся. Если он и узнал Шватцендейла, то ничем это не показал.

Шватцендейл пробормотал на ухо капитану: «Он обчистил карманы стольких простофиль, что уже не отличает одного от другого».

Монкриф сделал шаг вперед: «Дамы и господа! Меня зовут Марсель Монкриф. Я продолжаю величать себя «чародеем» и «толкователем тайн», но эти прозвища что-то значили, наверное, лет двадцать тому назад, когда мои глаза все видели, а мои нервы все выдерживали». Монкриф усмехнулся: «Увы, не я придумал этот мир! Такова жизнь, друзья мои — все мы не становимся моложе. Вполне может быть, что вы меня помните — я неоднократно бывал на Фьяметте, и мне особенно нравится выступать в Медовом Цвету». Монкриф возвел очи к небу и блаженно улыбнулся, словно предаваясь счастливым воспоминаниям. Скорбно покачав головой, однако, он заставил себя вернуться к действительности: «Увы! Такие отщепенцы, как я, прокляты неизлечимой болезнью бродяжничества — мы не можем не переезжать с места на место, то поднимаясь к светлым вершинам, то спускаясь в мрачные бездны, в никогда не покидающей нас тоскливой надежде на достижение невозможной мечты! Этим объясняется наша щедрость — щедрость не от мира сего! Выигрыш, проигрыш — какая разница? Все это всего лишь забава, все мы — игрушки в руках судьбы. Важно только то, чтобы зрителям было о чем вспомнить, и чтобы их воспоминания были приятными. Итак — игра начинается! Участие в игре обойдется дешево, а уж сколько вы намерены выиграть — зависит только от вас!»

Монкриф снова обозрел присутствующих: «Вы нетерпеливы. Вам хочется, чтобы игра началась скорее. Что ж, так тому и быть! Позвольте представить вам мою труппу. На белых барабанах — неотразимые Фрук, Плук и Снук, райские видéния, чистые и сверкающие красотой, как свежий снег под голубыми небесами. Их сторожат оставшиеся в тени Сиглаф и Хунцель из племени клутов, с Мутных холмов Нумоя, в высшей степени необычной планеты. По сути дела, они — простые деревенские девушки, по-своему робкие и скромные. Тем не менее, они твердо намерены заработать приданое, чтобы вернуться к своим суженым и жить с ними в мире и согласии до конца своих дней. Сегодня, чуть позже, они устроят волнующее соревнование, также способное обогатить отважного участника. Именно для этого приготовлен резервуар, который вы, наверное, заметили рядом с нашим шатром. Но достаточно болтовни! Пора заняться делом — чтобы кровь азартно бежала по жилам, чтобы монеты звенели в кошельках! Начнем одну из забавных игр, позволяющих каждому выиграть столько, сколько он пожелает! Вы мне не верите? Сыграйте с нами и убедитесь в том, что я говорю правду! Прежде всего обратите внимание на трех девушек, свежих, как утренняя роса! Как вы уже заметили, на пальце у каждой из них — кольцо, украшенное драгоценным камнем. В кольцо Фрук вставлен рубин, в кольцо Плук — изумруд, а в кольцо Снук — прекрасный темно-синий сапфир. Внимательно изучите этих девушек! Подмечайте их особенности, анализируйте их привычки! Например, когда Плук улыбается, иногда можно заметить, как поблескивает ее верхний правый клык. Фрук причесывается с пробором слева, тогда как Плук и Снук еще не переняли у нее эту привычку — и так далее! А теперь…»

«Постойте, постойте!» — в передний ряд зевак пробрался похожий на хищную птицу старик с длинными седыми волосами, покрасневшими выпуклыми глазами и неряшливой щеткой усов; наклоняя голову то в одну сторону, то в другую, он оценивающе приглядывался к девушкам.

Монкриф вежливо настаивал: «Если вы завершили исследование, будьте добры, позвольте нам продолжать».

«Не спешите! Мое исследование не закончено! Я желаю изучить Фрук гораздо подробнее!»

Монкриф отозвался великодушным широким жестом: «Разумеется, как вам угодно! Прошу вас только не слишком задерживаться, вздыхая и пуская слюни — нам пора начинать игру».

Старец протиснулся к самому краю сцены и наклонился вперед: «Ха! Ха-ха! Хм!»

Фрук тут же пожаловалась: «Он ведет себя странно! Это никуда не годится! Он дышит на мое колено! Мне щекотно!»

«Нужно проявлять терпение к зрителям, — сказал ей Монкриф. — Возможно, у него плохое зрение».

«Он все прекрасно видит! Он считает волоски у меня на ноге!»

Монкриф нахмурился и подошел к старику: «Каковы ваши намерения, сударь?»

«Помолчите! Не отвлекайте меня, а то я собьюсь со счета!»

Монкриф погладил подбородок и заявил: «Наши правила не позволяют зрителям подходить к авансцене ближе, чем на два шага! Вы нарушаете это правило — будьте добры, отойдите!»

«Чепуха! Я не вчера родился! Покажите мне это правило!»

«Даже если оно не документировано, будучи владельцем предприятия, правила устанавливаю я. Могу ли я поинтересоваться: сколько вы желаете поставить?»

«Ничего я не желаю ставить. Я практикуюсь».

Чародей Монкриф развел руками: «В таком случае — уходите! Вон! Практикуйтесь на своей бабушке!»

Угрожая чародею кулаком и возмущенно огрызаясь, старик выбрался из толпы и, прихрамывая, поспешил прочь. Монкриф глубоко вздохнул и дружелюбно улыбнулся зрителям: «Насколько я понимаю, все готовы? В таком случае, одну минуту». Проходя за девушками, Монкриф собрал шесты с факелами и вставил их в гнезда перед боковой кулисой: «Вот так, теперь все в порядке! Девочки, девочки — внимание! Раз, два — три! Живей, живее!»

Фрук, Плук и Снук повернули кольца камнями внутрь, соскочили с барабанов, взялись за руки и принялись кружиться хороводом, то наклоняя головы вниз, то откидывая их назад подобно троице юных менад. Они разбежались в стороны, повернулись и, продолжая выделывать пируэты, заскользили одна мимо другой, приводя зрителей в замешательство путаницей гибких молодых тел, после чего снова разбежались, промаршировали на авансцену и выстроились, торжествующе ухмыляясь. Какая из них была Фрук? Или Плук? Или Снук?

Монкриф выступил вперед и пожаловался: «Что-то мне подсказывает, что сегодня удача от меня отвернется. Но я повинуюсь судьбе — отступать некуда! Так кто же поставит десять сольдо, чтобы получить почти гарантированный выигрыш? Достаточно лишь правильно указать одну из девушек — Фрук, Плук или Снук. Что может быть проще? Делайте ставки! Рекомендую ставить десять сольдо — или больше, по желанию».

Повернувшись к Малуфу, Винго пробормотал: «Крайняя справа — Плук! Вы тоже так думаете?»

Малуф пожал плечами: «Не могу знать — я за ними не следил».

«Если ты так уверен, поставь десять сольдо!» — сказал стюарду Шватцендейл.

Винго колебался; прежде, чем он принял решение, однако, один из зрителей протиснулся к авансцене и выложил пять сольдо у ног девушки, стоявшей посередине: «Это Плук! С вас пять сольдо!»

Средняя девушка повернула кольцо и показала рубин: «Я — Фрук!»

«Ха-ха! — воскликнул Монкриф, ловко подбирая монеты. — Боюсь, сударь, вы недостаточно внимательны. Для того, чтобы выиграть, нужно сохранять бдительность!»

Девушки снова вскочили на барабаны. Винго с гордостью обратился к капитану: «Я же говорил! Правая девушка, Плук, теперь стоит на среднем барабане».

«Твоей наблюдательности можно позавидовать», — похвалил его Малуф.

«Наблюдательность развивается художественным фотографированием».

Монкриф объявил о начале нового розыгрыша: «Живее, девочки! Танцуйте и кружитесь! Пусть в вашем танце отразятся, как в зеркале, закономерности судьбы!»

Девушки, как прежде, начали с хоровода, рассыпались в стороны и сошлись, приводя зрителей в замешательство вихрем рук, ног и гибких тел, сливающихся в быстротекущий переплетенный орнамент. Наконец они выстроились вдоль переднего края сцены, отдуваясь и ухмыляясь.

Монкриф воззвал: «Так что же? Кто отважится рискнуть десятью сольдо?»

Винго храбро прошествовал вперед: «Бьюсь об заклад, что я знаю, как зовут эту девицу!» Он осторожно положил монету на сцену. Монкриф нагнулся и пригляделся: «Что я вижу? Один сольдо? Это все, что вам платят за неделю?»

«Не совсем так! Учитывая обстоятельства, однако, это все, чем я готов рискнуть».

Монкриф со вздохом уступил: «Что ж, как хотите! Назовите ту, на кого вы показываете».

Винго похлопал по колену крайней правой девушки: «Ее зовут Плук!» Взяв ее за руку, Винго убедился в том, что у нее на пальце было кольцо с изумрудом: «Так оно и есть!»

«Судя по всему, вы правы», — проворчал Монкриф. Уплатив стюарду сольдо, он заметил: «Вам следовало действовать смелее и поставить больше».

«Возможно».

«Как бы то ни было! Мы теряем время. Девочки — на барабаны! На них вы смотритесь лучше всего!»

Начался третий розыгрыш. Винго решил обогатиться за счет Монкрифа и поставил пять сольдо. На этот раз, однако, девушка, которую он опознал под именем «Плук», показала ему кольцо с сапфиром и объявила, что она — Снук. Винго мрачно проследил за перемещением своих пяти сольдо в карман «чародея».

Монкриф объявил четвертый раунд. После обычных хороводов и пируэтов девушки снова выстроились на авансцене, и Монкриф предложил зрителям делать ставки.

Мирон внезапно повернулся к Шватцендейлу: «Я их разгадал! Девушка справа — Плук!»

«Даже так? Откуда ты знаешь?»

«Она усмехается, и у нее поблескивает правый верхний клык!»

«Чепуха! — Шватцендейл махнул рукой. — Все они ухмыляются и скалят зубы. Это не разгадка».

Мирон нахмурился: «А ты сможешь отличить одну из них от других?»

Механик взглянул на девушек: «Пожалуй, смогу».

«Тогда почему ты не играешь?»

Шватцендейл беззаботно повертел пальцами в воздухе: «В свое время, может быть, и сыграю. Смотри-ка, на зеленых дервишей глазеют Джосс Гарвиг и его семья — в том числе Тиббет. Насколько я понимаю, ты в нее влюбился».

«В какой-то мере», — пожал плечами Мирон.

Гарвиги отошли от дервишей, распевавших монотонный гимн гнусавыми дрожащими голосами, подпрыгивая и быстро вращаясь в воздухе. Джосс и Вермира заметили команду «Гликки» и подошли к шатру Монкрифа. Астронавты и Гарвиги обменялись приветствиями, после чего Винго, отвечая на вопрос Вермиры, пояснил сущность игры Чародея Монкрифа. Вермира была зачарована танцем девушек. Повернувшись к Джоссу, она воскликнула: «Их действительно не отличить! Ты можешь сказать, кто из них кто?»

Гарвиг самоуверенно рассмеялся: «Если бы я захотел, конечно, я проследил бы за одной из них». Он повернулся к Малуфу: «Вы уже пробовали, капитан?»

«Только не я. Вероятность слишком мала — скорее всего, они меняются кольцами, когда танцуют».

«Разумный подход! Надеюсь, вам нравится фестиваль Лалапалузы?»

«Да, здесь чисто и никому не позволяют безобразничать. Единственным очевидным свидетельством низости человеческой природы здесь, судя по всему, является Проныра Монкриф».

Гарвиг кивнул, довольный тем, что Малуф подтвердил его собственное заключение.

Вермира с энтузиазмом воскликнула: «Цветочная выставка просто великолепна, и мне понравились эти маленькие дервиши, они такие прыткие и вправду зеленые!»

«Меня больше впечатлили танцоры на ходулях, — возразил Джосс Гарвиг. — Я никогда еще не видел подобного мастерства! Как ни в чем не бывало, они разгуливают на четырехметровых шестах, бегают вприпрыжку, танцуют и делают пируэты на одной ходуле! А чего стóят одни их костюмы! Алые и лиловые, расшитые золотом, с длинными юбками и шароварами, свисающими чуть ли не до самой земли! Они выглядят, как сумасшедшие принцы из Бьёркланда! Причем исполняют самые сложные танцы — польки, сальтареллы и тому подобное — с точностью и грацией необыкновенной. Иногда во главе их труппы танцует пара гроссмейстеров на десятиметровых ходулях! У нас на глазах они исполнили «Пляску пьяного Формби» — непостижимо!»

«В самом деле, великолепное зрелище!» — заявила Вермира.

«В общем и в целом, устроители фестиваля заслуживают похвалы, — прибавил Гарвиг. — Они придерживаются самых высоких стандартов».

Вермира хмыкнула: «Не сказала бы, что их пошлый «Грот любви» соответствует моим стандартам. Я туда не заглядывала, конечно, но, судя по описанию, их вульгарные вольности не пришлись бы мне по вкусу».

«Все может быть, — рассмеялся Гарвиг. — Может быть, нам следует послать туда Мирля, пусть разведает обстановку».

«Вот еще! — возмутилась Вермира. — Мирль не сможет находиться в таком месте хотя бы из самоуважения!»

«Давайте, я туда схожу! — вызвалась Тиббет. — У меня нет никакого самоуважения».

«Помолчи! — оборвала ее мать. — Стыдно говорить такие вещи даже в шутку! Когда-нибудь какой-нибудь уважаемый человек услышит, что ты говоришь такие глупости, и ты потеряешь самое драгоценное, что у тебя есть».

«Что именно?»

«Я имею в виду твою репутацию!»

«Об этом следует подумать», — Тиббет отвернулась.

Монкриф потребовал от девушек, чтобы они снова исполнили свой лихорадочный танец. Некий господин поставил небольшую сумму, утверждая, что ему известно, какая из танцовщиц — Фрук. Он угадал — на кольце девушки красовался рубин.

«Ну почему мне так не везет! — в отчаянии возопил Монкриф. — Если так будет продолжаться, я умру в нищете! Девочки, танцуйте! Не волочите ноги, живей, с огоньком!»

Один за другим азартные игроки подходили к авансцене, чтобы выложить на нее свои деньги и назвать ту или иную из трех девушек. Иногда они выигрывали, но чаще ошибались, о чем могли судить все присутствующие, когда сверкал рубин Фрук, изумруд Плук или сапфир Снук. Некоторые относились к поражению со спокойным разочарованием, другие возмущались потерей денег и угрожающе поглядывали на Монкрифа — тот продолжал излучать благодушие. Иногда мошенник пытался утешить жертву, клятвенно заверяя проигравшего в том, что невезение не может вечно преследовать одного и того человека, и что следовало продолжать делать ставки хотя бы для того, чтобы продемонстрировать непреклонность перед лицом судьбы. Один из участников забавы, муниципальный чиновник по имени Эван Достой, потерял ставки три раза подряд, но каждая неудача, по-видимому, лишь разжигала в нем стремление выиграть. Крепко сложенный коротышка средних лет с драчливой угловатой физиономией, украшенной кудрявыми рыжими бакенбардами и бородой, Достой не сдавался. Три раза он выложил на сцену пять сольдо, утверждая, что опознал Снук, но указанной им девушкой дважды оказывалась Фрук с ее рубином, и один раз — Плук с изумрудом. Потерпев третье поражение, чиновник медленно поднял голову, устремив на Монкрифа пронзительный взор голубых глаз. «Здесь что-то нечисто! — заявил Эван Достой. — Но я никак не могу понять, что именно».

«Многоуважаемый! — вежливо отозвался Монкриф. — У нас все делается открыто, без обмана, буквально у вас на глазах!»

«На первый взгляд. Но — предположим — если бы вы пользовались каким-то механическим устройством, подменяя кольца, вы могли бы выигрывать достаточно часто, чтобы извлекать прибыль, не так ли?»

Монкриф рассмеялся: «Хотел бы я изобрести такое устройство! Хотя, разумеется, я не стал бы его использовать в ущерб своей клиентуре — ни в коем случае!»

«Рад слышать! Тем не менее, невозможно не заметить, что вы проигрываете только тогда, когда ставки незначительны».

Улыбка Монкрифа застыла: «Чистое совпадение! Я нахожусь здесь; девушки — посреди сцены, вы — там, где вы стоите. Таким образом, мы образуем ничем не соединенные вершины треугольника. Ваши подозрения иллюзорны».

«Что, если в механическом соединении нет необходимости? Например, если вы пользуетесь магнитным излучателем?»

«В таком случае я был бы несметно богат. Но — так как я не богат — либо такой излучатель не существует, либо я — честный человек, одно из двух. Силлогизм в чистом виде».

«Все это прекрасно и замечательно, — плотно поджав губы, не уступал Достой. — Попробуем сыграть еще раз, но принимая некоторые меры предосторожности».

«Как вам будет угодно!» — с достоинством ответствовал Монкриф.

Достой повернулся спиной к «чародею», положил деньги в конверт, написал имя на листке бумаги и вложил его в тот же конверт. Затем, обратившись к Фрук, он сказал: «Будьте добры, протяните вашу левую руку».

Фрук пожала плечами и вытянула левую руку. На внутренней стороне ее пальца с кольцом, рядом с верхним ободком кольца, Достой нарисовал кружок. Подойдя к Плук, он сделал то же самое, обозначив ее палец крестиком, а в случае Снук изобразил на пальце маленький перечеркнутый квадрат. «Вот теперь посмотрим! — заявил Эван Достой. — В конверте — моя ставка и имя девушки, на которую я укажу после того, как закончатся ваши хореографические фокусы-покусы».

Монкриф обратился к трем девушкам: «Фрук, Плук и Снук! К сожалению, мы имеем дело с человеком, подвергающим сомнению нашу добросовестность. Но мы не будем обижаться и повторим обычную процедуру. А теперь, живее! Не ленитесь!»

«Этот рыжий упрямец — не дурак, — сказал Малуфу Шватцендейл. — Должен признаться, мне самому приходили в голову такие же подозрения — пока я не понял, что они излишни. Монкрифу не нужны трюки: он может твердо положиться на теорию вероятности».

«Так что же? Вы собираетесь делать ставки?» — спросил механика Джосс Гарвиг.

«Собираюсь! Возможность представилась: наконец я смогу отомстить Проныре Монкрифу!»

«Значит, вы разгадали его стратегию?»

«Насколько я понимаю, да».

«И в чем заключается его секрет?»

«Ага! — Шватцендейл улыбнулся, хотя его улыбка, как всегда, скорее напоминала кривую гримасу. — Бдительность превыше всего! Если я начну вам объяснять, Монкриф сразу это заметит и все поймет».

Девушки выстроились на авансцене. Монкриф вежливо обратился к Достою: «Сударь, ваши условия соблюдены. Можете ли вы опознать девушку, поименованную вами на листке бумаги?»

Достой шагнул вперед и похлопал по колену девушку, стоявшую посередине: «Вот она — та, имя которой вы найдете в конверте».

«Даже так? Посмотрим, посмотрим!» Монкриф взял конверт и вынул из него десять сольдо, а затем листок бумаги. Взглянув на листок, он громко объявил: «Здесь написано — Фрук!» Монкриф обернулся к девушке, стоявшей посередине: «Если ты — Фрук, у тебя на пальце должно быть кольцо с рубином. Так ли это?»

«Нет! — ответила девушка. — Я — Плук! У меня на пальце — кольцо с изумрудом и крест. К сожалению, этот господин опять ошибся».

Эван Достой взял девушку за руку и в замешательстве уставился на изумруд и на нарисованный им самим крестик. Дернув себя за рыжую бороду, взглянул вверх на Монкрифа и пробормотал: «Ничего не понимаю! Но играть больше не буду».

«Не упрекайте себя! — утешительным тоном произнес Монкриф. — Я, например, считаю, что вы проявили отвагу и похвальную настойчивость. О чем тут еще говорить?»

Достой только крякнул, повернулся на каблуках и ушел.

Монкриф обратился к трем девушкам: «Снова на барабаны, будьте любезны! Пример господина Достоя вдохновил других игроков, они ждут своей очереди! Кто следующий?»

В Шватцендейле явно боролись противоречивые побуждения. Настал ли, в самом деле, желанный миг отмщения? Или следовало оттягивать развязку, чтобы она произвела еще более драматический эффект? Он склонялся то к одному, то к другом ответу, но в конце концов поддался влиянию сентенции поэта Наварта: «Пользуйся возможностью, пока она не воспользовалась тобой!»

Шватцендейл протиснулся вперед. «На этот раз играть буду я! — заявил он Монкрифу. — Я разработал математическую формулу, согласно которой мне следует предпринять пять попыток, увеличивая ставку с каждой попыткой. Таково мое намерение. Вы не возражаете?»

Благодушно улыбаясь, Монкриф поклонился: «Нисколько не возражаю и предоставлю вам возможность проверить свою формулу. Сколько вы поставите?»

Шватцендейл положил на сцену несколько монет: «Моя первая ставка — в точности четыре сольдо и семьдесят шесть грошей».

Монкриф посмотрел в небо и слегка нахмурился: «Странное число! Подозреваю, что оно имеет какое-то тайное символическое значение».

«Вполне возможно, — согласился Шватцендейл. — Я готов».

«Хорошо! Живо, девочки! Кружитесь, пляшите — пусть деньги льются, как вино!»

Девушки выполнили танцевальную процедуру и выстроились на краю сцены.

«А теперь мы проверим справедливость ваших расчетов! — воскликнул Монкриф. — Выберите девушку и скажите, как ее зовут!»

«Любопытно! — пробормотал Шватцендейл. — Кто же она? Фрук, Плук или Снук?» Взглянув на листок бумаги, который он держал в руке, механик объявил: «Я выбираю Фрук. Она стоит посередине!»

Фрук показала руку с рубиновым кольцом. Монкриф развел руками: «Похоже на то, что ваша формула работает! Вы совершенно правы!» Он уплатил Шватцендейлу обусловленную сумму: «Что теперь?»

Шватцендейл сверился со своими заметками: «Теперь ставка должна быть в десять раз больше — сорок семь сольдо и шестьдесят грошей».

«Опять же, странная сумма! — задумчиво сказал Монкриф. — Вы намерены каждый раз увеличивать ставку десятикратно?»

«Именно так, — подтвердил Шватцендейл. — Начинайте следующий раунд!»

«Как вам будет угодно». Монкриф подал знак трем девушкам: «Гоп-ля! Еще разок! В хоровод… и разбежались… и гурьбой, кружась, смешались… и вышли к зрителям. Вот и все, молодцы!»

Девушки снова выстроились на краю сцены. Шватцендейл сказал: «Я заявляю, что Плук, с изумрудным кольцом — крайняя слева!»

Плук продемонстрировала изумруд. Монкриф крякнул от досады: «И снова вы угадали! Сколько я вам должен?»

«Сорок семь сольдо и шестьдесят грошей».

«Да-да, именно так, — Монкриф вздохнул. — Заплачу вам сорок восемь сольдо, чтобы никто не подумал, что я мелочный скупердяй. Оставьте сдачу себе».

Шватцендейл покачал головой: «Условия математического прогноза не допускают никаких неточностей! Вот сорок грошей сдачи — и теперь мы перейдем к третьему раунду».

Монкриф погладил подбородок: «И ставка снова увеличится в десять раз?»

«Разумеется! Теперь я ставлю четыреста семьдесят шесть сольдо — и никаких грошей!»

Плечи Монкрифа опустились. Он кашлянул три раза и постучал себя в грудь, тоже три раза. В глубине сцены Сиглаф и Хунцель опустили висящий на цепи гонг и ударили в него тяжелыми молотами. «Очень сожалею! Девочки отработали дневную норму, им нужно отдохнуть! — заявил Монкриф. — Но не унывайте! Самым азартным игрокам мы предлагаем новую игру. Позвольте обратить ваше внимание на резервуар, установленный рядом с помостом. Теперь с него сняли чехол, и вы можете видеть, что он заполнен вязкой субстанцией, напоминающей грязь, глубиной полтора метра. Этой особой емкостью заведуют наши храбрые клуты, Сиглаф и Хунцель — они помогут нам устроить новое состязание».

Вермира соскучилась, стала оглядываться по сторонам и спросила Гарвига: «Тебе не кажется, что мы провели здесь достаточно времени? По-моему, пора уходить!»

Джосс Гарвиг вздохнул и выдвинул осторожное предположение: «Может быть, новое соревнование окажется забавным?»

«Фу! Что забавного в том, чтобы возиться в грязи? Подозреваю, что они намерены потакать болезненным сексуальным фантазиям вульгарных бездельников!»

«Надо полагать, так оно и есть», — Гарвиг снова вздохнул.

Вермира сухо кивнула: «Тогда пойдем. Мирль? Тиббет? Мы уходим».

«Пойдем — мне тут давно надоело», — отозвался Мирль.

Вермира смотрела то направо, то налево: «Где Тиббет? Нет, это просто безобразие! Мы как раз собрались уходить, а она куда-то пропала!»

Мирль тоже посмотрел по сторонам и произнес старательно озадаченным тоном: «Ах да, теперь я припоминаю! Она куда-то ушла с Мироном».

Вермира ошеломленно уставилась на сына: «Что? Она мне ничего не сказала! Куда они пошли?»

Мирль пожал плечами: «По-моему, они упомянули «Грот любви» — хотя я не уверен, что они не пошутили. Тем не менее, такую возможность нельзя исключить! Насколько я помню, Мирон заметил, что они, может быть, где-нибудь поужинают, и что поэтому не следует беспокоиться в том случае, если они вернутся поздно вечером».

Некоторое время Вермира не могла найти слов. Взяв себя в руки, однако, она набросилась на супруга и дала ему беспрекословные инструкции. Джоссу следовало немедленно выяснить, куда именно сбежала распутная парочка. Мирону следовало сделать строгий выговор, а Тиббет подлежала заключению в каюте «Фонтеноя».

Джосс Гарвиг в принципе согласился с таким планом действий, но указал на некоторые практические трудности, связанные с его осуществлением. В конце концов, после того, как ему не помогли ни уклончивость, ни логика, он просто-напросто отказался выполнять указания Вермиры. Та воскликнула: «В таком случае я найду их сама, во что бы то ни стало!»

«Каждый из нас выполняет свой долг так, как он его понимает», — философски отреагировал Гарвиг.

Вермира решительно вышла на ярмарочный двор и стала смотреть по сторонам. Многие из окружавших ее обывателей явно не относились к элитарным слоям местного общества, а некоторые даже отличались довольно-таки вульгарными манерами. Один из последних, чернобородый нахал разбойничьей внешности, приблизился к ней самодовольной переваливающейся походкой и поинтересовался, чем он мог бы ей помочь. Вермира поспешила вернуться к Гарвигу.

Тем временем Монкриф разглагольствовал перед публикой: «Извольте заметить, что вдоль края резервуара устроен помост. Этот помост — наша игровая площадка. В дальнем конце помоста между двумя столбиками подвешен гонг. Цель игрока заключается в том, чтобы добраться, начиная с отмеченного безопасного стартового поля на ближнем конце помоста, до его дальнего конца, и ударить в гонг. Тот, кому это удается сделать, выигрывает ставку. Но у него на пути возникает препятствие! Посреди помоста стоит одна из отважных девушек-клутов, Сиглаф или Хунцель. Она постарается воспрепятствовать продвижению игрока и не допустить его к гонгу. Ей не разрешается пинаться, драться кулаками, отпихивать игрока задом, кусать или душить его. Изначальная ставка — десять сольдо. Если игрок ударит в гонг, он выиграет сотню сольдо! Но если его сбросят с помоста в грязь, он потеряет свою ставку.

Предлагаются также различные варианты состязания! Участник может выиграть тысячу сольдо, если отважится выступить против обеих защитниц гонга, действующих сообща. Лодыжки защитницы могут быть скованы кандалами, но в таком случае возможный выигрыш ограничивается пятьюдесятью сольдо. Если у защитницы завязаны глаза и скованы лодыжки, выигрыш составляет лишь десять сольдо. Если у защитницы с завязанными глазами будут скованы и ноги, и руки, после чего она должна будет кружиться на месте, услышав стартовый колокольчик, участник состязания сможет выиграть только один сольдо. Кто вызовется первым?» Монкриф переводил взгляд с лица на лицо, но никто из зрителей не желал попытать счастья над бассейном грязи. Монкриф обратился к Шватцендейлу: «Как насчет вас? Может быть, формула обеспечит вам выигрыш и в этом соревновании?»

Шватцендейл покачал головой: «Я бы вызвался, если бы гонг защищали вы, а не Сиглаф или Хунцель».

Монкриф усмехнулся: «Боюсь, я недостаточно поворотлив для такого развлечения. Кроме того, я не дурак». Снова повернувшись к публике, «чародей» развел руками: «Я разочарован! Неужели среди вас нет желающих рискнуть десятью сольдо, чтобы выиграть сотню?»

Откуда-то из задних рядов донесся повелительный возглас: «Не спешите с выводами! Я желаю испробовать мою тайную стратегию!»

Вперед протискивался, размахивая руками, плотный приземистый субъект средних лет, с круглым побагровевшим лицом. Он очевидно успел изрядно наклюкаться, участвуя в фестивальных увеселениях, и находился в состоянии возбужденного энтузиазма. Его куртку украшали несколько церемониальных лент, на лихо сдвинутой набекрень шляпе развевались два плюмажа из разноцветных перьев. «Подождите, не начинайте! — кричал он. — Омар Дайдинг им покажет, где раки зимуют! Тайное станет явным!» Решительно подступив к помосту, он шлепнул на него купюру достоинством в десять сольдо: «Давайте сюда свою Снук, Плук или Фрук! Пусть какая-нибудь из них защищает гонг!»

«Три упомянутые вами девушки отдыхают после работы, — елейно-любезным тоном возразил Монкриф. — Их согласились заменить Сиглаф и Хунцель. Выбирайте одну из них!»

«Я предпочитаю иметь дело с двумя — и выиграть тысячу! — заявил Дайдинг. — Зачем мелочиться? Моя тайная стратегия мигом подчинит обеих».

«Как вам угодно, — сказал Монкриф. — Мы с любопытством пронаблюдаем за вашей стратегией».

Участники состязания заняли места. Монкриф подал сигнал колокольчиком. Дайдинг шагнул вперед, Сиглаф и Хунцель двинулись ему навстречу. Дайдинг начал было что-то им говорить, но они не слушали. Сиглаф схватила его за кисти рук, Хунцель — за лодыжки. Раскачав его пару раз, они швырнули Омара Дайдинга в грязь. Монкриф объявил об окончании матча и забрал десять сольдо.

Барахтаясь, Дайдинг уцепился за край резервуара. Запечатлев несколько замечательных «настроений», Винго помог ему выползти на помост, где Дайдинг продолжал валяться в луже грязи, отплевываясь, пока Винго, вооружившись шестом, выуживал из резервуара его шляпу.

Через некоторое время Дайдинг поднялся на ноги и стал отряхиваться. Винго взял предусмотренный с этой целью садовый шланг и стал услужливо поливать пьяницу водой. Дайдинг слегка протрезвел и теперь пребывал в отвратительном настроении. Тем не менее, Винго позволил себе заметить: «Я ожидал, что вы примените свою тайную стратегию. Что-то не получилось?»

«Сами видите! — огрызнулся Дайдинг. — Девушки, конечно, здоровые и в теле, но скромницы, каких мало. Я пытался объяснить им свою программу, но они отказались меня выслушать».

«Но в чем именно заключалась ваша программа?»

«У меня был простой и естественный план. Подвергая противниц неожиданным ласкам, хватая их за ягодицы и накладывая руки на интимные части их тел, участник состязания тем самым приводит девушек в смущение и замешательство и может делать с ними все, что захочет. Такова, в сущности, была моя тактика — если хотите, можете сами ее испробовать».

«Гм! — отозвался Винго. — Необычный подход к рукопашному бою».

Других желающих участвовать в состязании над бассейном с грязью не оказалось, и Монкриф объявил, что дальнейших представлений сегодня не будет. Спустившись со сцены, он отвел Малуфа в сторону и завязал с ним разговор. Обсудив условия, капитан согласился перевезти Монкрифа и его труппу в Какс на планете Бленкинсоп, так как этот порт уже значился в маршруте «Гликки».

«Должен вас предупредить, однако, — сказал «чародею» капитан, — что у нас на борту уже собрались одиннадцать паломников. Они будут сопровождать нас до Коро-Коро на Флютере, в связи с чем в корабле может быть тесновато, пока мы не прибудем на Флютер. Так или иначе, мы как-нибудь вас разместим».

Вечер на Фьяметте тянулся долго. Зеленая звезда, Каниль-Верд, опустилась наконец за горизонт, оставив после себя неразбериху оранжевых и кораллово-красных сполохов посреди очерченных яблочно-зелеными контурами редких облаков.

В Медовом Цвету наступили сумерки. Взошли две из трех лун, озаряя пейзаж бледно-зеленым светом. Фестивальные павильоны и шатры закрылись на ночь, на ярмарочном лугу стало тихо — неразборчивые отголоски разговоров доносились только из редких полутемных пивных, где завсегдатаи продолжали оценивать достоинства пунша «Пингари», гедмонского эля и местных вин. На космодроме горели несколько тусклых огней, в том числе в иллюминаторах «Гликки» и «Фонтеноя».

Шло время. Луны достигли зенита и стали спускаться по небосклону. По взлетно-посадочному полю в лунном зареве двигались две фигуры. Приблизившись к «Фонтеною», они задержались в тени яхты и обнялись. Они говорили — тихо и печально. Мирон сказал: «Настало время прощаться. Ничего не поделаешь».

Тиббет издала жалобный звук, взяла Мирона за руку и положила его ладонь себе на грудь: «Слышишь, как бьется мое сердце? Неделю тому назад невозможно было даже подозревать, что у меня есть сердце! Теперь ты его нашел — и теперь ты уходишь».

«У меня нет выхода. Твои родители не пустят меня в «Фонтеной», а капитан Малуф не согласится устроить тебя на борту «Гликки» — даже если бы тебе разрешили с нами улететь».

«На это можно не надеяться!»

«Когда-то я мечтал, что тетушка Эстер подарит мне свою космическую яхту, когда утомится от одного или двух путешествий, — задумчиво произнес Мирон. — Если мои мечты сбудутся, я найду «Фонтеной» и прилечу за тобой».

Тиббет горестно рассмеялась: «Бесполезные фантазии! В любом случае, это приятно слышать». Взглянув на небо, она некоторое время следила за плывущими лунами, после чего тихо сказала: «Не забуду этот вечер до конца своих дней. А теперь, — она выпрямилась и расправила плечи, — мне лучше взойти поскорее по трапу, а то я тут разрыдаюсь».

«Я зайду с тобой. Если нас ожидают гром и молнии, по меньшей мере часть грозы обрушится на мою голову».

Они подошли к трапу. Кто-то сидел в темноте на верхней ступеньке. «Я вас ждал», — сообщил Мирль.

«Вот мы и вернулись, — отозвалась Тиббет. — Какая нынче погода внутри?»

«Ничего страшного. Матушка беспокоится, но еще не в истерике». Мирль поднялся на ноги и проскользнул во входной шлюз. Мирон и Тиббет последовали за ним в салон.

Джосс Гарвиг и Вермира сидели рядышком на диване. «Так-так! — прорычал Гарвиг. — Вы все-таки решили вернуться!»

Тиббет сумела рассмеяться: «А как же! Вот она я, заблудшая дочь, ожидающая казни».

Гарвиг взглянул на Мирона: «А вы что можете сказать в свое оправдание?»

Мирон покачал головой: «Ничего — кроме того, что фестиваль мне понравился. Никогда его не забуду».

Тиббет подбежала к матери и поцеловала ее: «Надеюсь, ты не слишком волновалась».

Вермира вздохнула: «Годы пролетели, как сон — хотя я изо всех сил пыталась их удержать! Ты больше не ребенок».

«Наверное, нет. По меньшей мере, не совсем».

Вермира встала с дивана и взглянула на Мирона: «Для вас, надо полагать, вся эта авантюра благополучно закончилась?»

«Вы возвращаетесь в Дюврей на Альцидоне, — трезво ответил Мирон. — «Гликка» следует в Какс на Бленкинсопе и дальше — куда именно, никто еще не знает».

Вермира мрачно кивнула: «Что еще вы могли бы сказать?»

Мирон не сумел найти слов, выражавших его чувства надлежащим образом. Он отвернулся и направился к шлюзу. Тиббет проводила его вниз по трапу на взлетное поле. Помолчав, Мирон произнес: «Вполне может быть, что мы больше никогда не увидимся. Ойкумена велика».

«В каком-то смысле это так. А в каком-то другом смысле — не так уж велика».

«Мы разлетаемся в разные стороны, что делает ее слишком большой».

«Ты можешь мне писать по адресу Пангалактического музея искусств в Дюврее, — напомнила Тиббет. — Когда я перестану получать твои письма, я буду знать, что ты меня забыл».