4
Снова она…

– Зайдешь или подождешь в машине? – спросила Сати, остановившись во дворе, но не глуша мотор.

Константину нравилась ее манера говорить и не смотреть на собеседника, словно она разговаривает с вассалом, не достойным ее царственных очей. Улыбаясь, он рассматривал идеальный профиль с абсолютно прямой линией носа, плотно сомкнутые губы, приподнятый аккуратный подбородок и длинную шею. Не услышав ответа, Сати повернула к нему лицо, и Константин кивнул:

– Зайду. Пить хочется…

– Хорошо. Но сначала, будь добр, поставь машину в гараж. Да, и не забудь вызвать такси.

Выйдя из машины, она направилась к особняку, а Константин пересел на место водителя и наблюдал за ней. Сати плавно поднялась по ступенькам, зашла в дом, ни разу не взглянув в его сторону. Любая другая женщина раз десять оглянулась бы, пока шла к дому, и чего-нибудь изобразила лицом, давая понять, как неравнодушна к нему. А Сати будто забыла про Костю, будто там, в доме, есть нечто гораздо более важное. Он заметил: когда она определяет цель, то четко следует к ней, не размениваясь на мелочи. Выходит, Константин мелочь, раз ей не до него? Не очень приятная мысль, он как раз хотел бы иного отношения к своей замечательной персоне со стороны Сати. Красота, конечно, страшная сила, но тогда, когда полна безразличия. Вздохнув, Константин вставил ключ в зажигание.

– Леся! – тем временем звала Сати, снимая пальто в прихожей.

– Здесь я! – прибежала домработница, экономка и сторожиха в одном лице, полнотелая, румяная, немногим старше самой Сати. Хозяйка не становилась на одну ступень с прислугой, в то же время предпочитая уважительное отношение, тем самым рассчитывая на беспрекословное подчинение.

– Принесите что-нибудь попить Константину. Он сейчас поставит машину и придет.

– А что именно? – спросила Леся. – Спиртное или…

– Или.

– Я компот сварила. Взвар. Без сахара.

– Отлично. – Бросив на столик под зеркалом перчатки, Сати осведомилась: – Где Элла?

– В мансарде, где ж еще!

– Вы проверили окна?

– А то! Оставила форточку открытой. Одну… ту, что высоко… и балкон заперла на ключ.

– Как она?

– Да хорошо. Никаких психов с капризами, покушала, про художника мне рассказывала… про этого… испанца…

– Эль Греко?

– Ага, – обрадовалась Леся, всплеснув пухлыми руками. – Никак не запомню. Еще смеялась… даже пела наверху. Я бы позвонила, если б что.

Сбросив туфли, Сати босиком поднялась на третий этаж, тихонько открыла дверь и заглянула в просторное помещение под крышей. Элла сидела на полу к ней спиной, собранные в хвост на затылке волосы цвета темного пепла доставали до пола, при каждом движении пряди вздрагивали.

Мансарда не разделена на комнаты, однако третий этаж имеет свой коридор и туалет с умывальником. Сама комната прямоугольная, из мебели – два дивана и кресла у стен, есть рабочий стол у окна и столик-бар на колесах, но вместо закусок и бутылок на его полках краски, карандаши, кисти. Под потолком матовый квадрат вместо люстры, дающий вечерами рассеянный свет, одинокий торшер – у двери, его переносят, если надо. Все. Нет ни занавесок, ни ковров, ни украшательств, да и уюта как такового тоже нет – слишком скупой интерьер. Впрочем, украшением можно назвать ассиметрично расположенные по стенам разной величины окна, которые создавали иллюзию огромного пространства, особенно когда комнату пересекали солнечные лучи.

Вокруг Эллы лежали листы бумаги, ярко раскрашенные красками и цветными карандашами. Она рассматривала свои рисунки, какой-то откладывала, брала другой, что-то сравнивала.

– Ну чего ты там застряла? – вдруг спросила.

Но не обернулась. Элла почувствовала Сати, узнала ее каким-то внутренним зрением. Такое часто случается с ней, поэтому не удивляло. Сати присела на пол рядом с Эллой и взяла один из рисунков, затем второй. Возможно, многие не поймут изображений, возможно, назовут их абстракционизмом, кубизмом, модернизмом или еще каким – измом, но в этих кричащих красках теплился некий тайный смысл. Во всяком случае, они воспринимались Сати на эмоциональном уровне.

– Ты прекрасно чувствуешь цвет, – задумчиво произнесла она. – Это редкое качество даже для профессиональных художников.

– Но непонятно, – сделала вывод Элла.

– А разве все должно быть понятно? Иногда живопись похожа на музыку, заставляет чувствовать, а не просто видеть. У тебя это получается.

Элла осталась безучастной к словам Сати, а она очень любит похвалу, только искреннюю, от всей души. И легко распознает обман. Сейчас сидела Элла с опущенной головой, значит, что-то с ней не так, Сати наклонилась и заглянула ей в лицо.

– Ты сердита? – догадалась.

– Да. Почему ты заставляешь эту корову следить за мной?

– Вовсе не заставляла.

– Врешь! – вспыхнула Элла, вскочив на ноги. – Она через каждые полчаса поднимается сюда! А топает по лестнице, как стадо слонов, удирающее от охотников! И сует свой картофельный нос в мою мансарду! Смотрит своими крошечными мигалками, чем я занимаюсь. Дура.

– Она беспокоится о тебе.

– Скажи ей, чтоб прекратила! Беспокоится! Она меня бесит.

Элла бессмысленно заходила по периметру комнаты, четко обрисовывая повороты в углах, точно солдат на плацу. Так ходить она может бесконечно долго, однообразное движение охлаждает ее, но следовало помочь Элле пригасить возбуждение. У Сати была своя тактика, которая не подводила, сейчас она просто рассматривала работы, молча. Эта пауза нужна Элле, она прислушивалась к сестре, поэтому ждала, что та скажет, а в результате забывала о своем взвинченном состоянии.

Когда их видели вместе, что случалось редко, люди невольно громко выражали восхищение. Обе необыкновенно красивы, словно ожили две богини из древних мифов, и, как правило, почти все отмечали, что для родных сестер девушки не похожи друг на друга. Старшая – смуглая брюнетка с ярко-синими глазами, тонкими аристократичными чертами лица, она всегда спокойна и холодна, как Снежная Королева. Сати излучала внутреннюю силу и волю, потому далеко не каждый отваживался приблизиться к ней, полагая, что у этой штучки характер курвы.

Импульсивная, нервная, с перепадами настроения, белокожая Элла имела огромные карие глаза и крупные, детские черты лица. Она казалась совсем юной и хрупкой, беспомощной и надломленной, а еще удивительно непосредственной. Но некоторые видели в ней злющую зверушку, неуправляемую и бестактную. Элла зачастую шокировала народ дурацкими выходками и вульгарной прямотой, для двадцатилетней девушки подобное поведение не делает чести. Однако всему есть объяснение, только далеко не всех следует вводить в курс дела.

– А этот очень удачный, – наконец сказала Сати, когда почувствовала относительный покой в состоянии сестры. – Интересно, кто подсказал оттенить акварель карандашами?

– Сама попробовала, – буркнула Элла.

– Любопытный ход. Необычно, но… впечатляет. Ты разрешишь повесить эту работу в гостиной?

Элла опешила, подошла к Сати, взглянула на рисунок. Собственно, краски праздничные, но сюжет удручающий: расколотое пополам дерево, в разломе видно солнце, лучи которого прорываются сквозь ветки. А вместо листьев… человеческие глаза – трепещущие на ветках, падающие на землю от ветра. В этом странном хороводе летают и вороны… Мрак, сплошной мрак. Но красочно. Полное несоответствие содержания с воплощением.

– Мне не нравится, – категорично заявила Элла, кстати, возбуждение ее прошло. – А вообще… как хочешь. Скажи корове, чтобы не закрывала здесь балкон!

– Она это делает по моей просьбе, – невозмутимо сказала Сати. – Ты забыла, как однажды вылезла за ограждение?

– Мне хотелось понять воздух…

– Ты могла упасть и разбиться насмерть. Я чуть не умерла от страха за тебя. Извини, меня ждут внизу.

Сати поднялась с пола, не забыв прихватить работу. Обещания нужно выполнять, ведь Элла болезненно реагирует на забывчивость, воспринимая этот распространенный человеческий недостаток злонамеренным обманом.

– Она думает, я идиотка, – прошипела вслед сестре Элла.

– Леся? Если бы она так думала, то не работала б здесь. Не ищи повода для гнева, лучше нарисуй красивую картинку. Не хочешь поздороваться с Константином?

– Нет. Он мне не нравится.

– Как хочешь.

Сати выплыла из мансарды, не было слышно ее шагов по лестнице, так ведь она же воздушна, как лебединое перо. Опять тихо… Тихо, словно мир опустел. Уединение – норма для Эллы. Она сознательно искала место, где никто не потревожит ее, не навяжет свою волю, не заставит следовать глупым правилам. Правда, в этом доме ее никто не заставлял напрягаться, наоборот, строила всех Элла, поэтому работники в доме не задерживались – никто ведь не любит «застройщиков». Кроме Леси. Это гром-баба, ей щепку типа Эллы только так скрутить, а психологические удары она просто не заметит.

Элла села на пол, но не за тем, чтобы заняться рисунками. Она скрестила ноги, переплела пальцы рук и стала раскачиваться взад-вперед, взад-вперед… Ее распирали эмоции, природу которых понять ей не было дано. Нечто внутри, живущее отдельной жизнью, иногда дремавшее – в такие часы и Элла отдыхала, – но чаще бесноватое, злобное, уродливое, требующее войны, властвовало над ней. А она сопротивлялась. Но боялась уродца внутри, догадываясь, что это и есть она сама, что сопротивляется – себе. Только вот в чем ужас: победить себя не удавалось, отчего становилось безумно страшно. Страх проникал в каждую клеточку, в каждый уголок тела, он множился… и, казалось, вот-вот разорвет кожу. Реально становилось больно. В один из таких моментов Элла вышла на балкон, перелезла через заграждение и смотрела вниз… Уродец внутри вдруг затих, он попросту испугался, что погибнет вместе со своей жертвой. И Элла поняла, что все же имеет власть над уродцем-врагом, что она способна уничтожить его. Но прибежала Сати. Она была очень бледной, в глазах дрожали слезы. Сати протянула руку и очень тихо (наверное, боялась, что сестра испугается резких слов и свалится вниз на сад камней) сказала:

– Держись… Я не дам тебе упасть.

А Элла хотела упасть! То есть хотела прыгнуть вниз и убить уродца. Но не желала сделать несчастной Сати – это было бы несправедливо. Она взялась за кисть сестры, та сжала ее пальцы с такой силой, что невольно Элла отдернула руку, но Сати крепко держала.

– Смелей! – приказала старшая сестра.

Элла вдруг почувствовала, осознала, насколько сильна власть сестры над ней, сопротивляться этой власти не возникло желания. Потому что зиждется власть Сати на любви, а любовь способна согреть и сталь. Когда Элла вернулась на балкон, сестра крепко обняла ее и попросила:

– Никогда больше так не делай, ладно?

Элла кивнула, что было равносильно обещанию. И не делала больше попыток понять воздух – как обманывала всех, впрочем, с тех пор балкон надежно закрывался на замки, а случилось это пару лет назад. Но мир меняется, менялась и Элла, все больше проявлявшая непокорность. У Сати огромный запас терпения, вероятно, данный запас тоже не бесконечен, а что потом? Элла понимала: нельзя становиться врагом тех, кто тебя любит, но как же трудно себя укрощать. И сейчас, стараясь укачать уродца внутри, чтобы он заснул, она тупо качала свое тело все быстрей и быстрей, пока не обессилела.

Когда Леся очередной раз заглянула в мансарду, Элла лежала на боку, свернувшись калачиком, и крепко спала. Прислуга взяла плед с дивана и накрыла девушку, а потом на цыпочках удалилась. Элла открыла глаза и наблюдала за неуклюжими попытками слоноподобной бабочки не нашуметь.

Дни идут, бегут… а ничего не меняется. Пятница, следом два выходных – на кой они нужны? Конец рабочего дня последнее время не радовал Болотова, он придумывал причину и задерживался, утопая в работе. Вообще-то, дел всегда хватает. Валерий Витальевич приоткрыл дверь кабинета и заглянул в приемную. Заглянул на секунду, надеясь, что секретарша не успела уйти, хотя он отпустил ее минут десять назад, но она же копуша. А на диване в приемной сидела молодая женщина, закинув ногу на ногу и низко склонив голову над страницами глянцевого журнала. Нечто знакомое почудилось в изящной фигуре, но Валерий Витальевич не понял, что именно, захотелось увидеть ее лицо, поэтому он спросил:

– А вы?.. Простите, вы ко мне?..

Она подняла голову…

– Вы?! – Болотов остолбенел. – Это вы?!

– Простите? – не поняла она.

– Хм! Вы так часто врезаетесь в автомобили, что не помните, в кого и когда врезались?

– А… – невозмутимо протянула она и оказалась верна себе: ни раскаяния, ни хотя бы смущения, вообще никаких эмоций. – Нет, я помню. Здесь мало света, поэтому не узнала вас.

– А что вы делаете в моем офисе? – строго спросил Болотов. – На работу решили устроиться?..

– Папа, это Сати, моя подруга, – перебил вошедший Константин и, естественно, представил ей Болотова: – А это мой отец Валерий Витальевич.

– Очень приятно, – пропела она.

Болотов не обменялся взаимными любезностями, полагая, что дорожная террористка вдобавок лгунья. Ну, в чем приятность – встретить человека, машину которого покалечила? Какая злая улыбочка судьбы – снова столкнуться с ней, да еще в собственном офисе, к тому же вместе с сыном! Вероятно, его лицо приобрело неподобающую гримасу, потому что Костя незаметно толкнул папу в бок, но тот не понял намека, дернулся и оглянулся на сына. Выручила Сати, улыбнувшись:

– У Валерия Витальевича со мной связаны неприятные воспоминания, поэтому он так растерян.

– Я вовсе не растерян, – буркнул Болотов, хмурясь.

– Да? – изумился Константин. – А что случилось?

– По дороге расскажу, – сказала Сати, следом напомнила ему: – Нас ждет такси.

– Папа, мы заскочили на минутку, я завез пакет документов, которые передал адвокат. Думал, ты уже ушел, раз на месте нет секретарши, и положил документы в сейф. Принести?

– Нет, завтра посмотрю.

– Тогда мы убегаем.

– Куда? – спохватился Болотов, как будто перед ним подросток, нуждающийся в постоянном контроле.

– На презентацию, папа, – охотно ответил Костя. – У нас открылся индийский ресторан, мы едем на дегустацию кухни.

– М-м, – понимающе, но мрачно произнес Болотов. – Желаю удачно провести вечер. Не забудь, завтра сбор на даче.

– Помню. Мы с Сати тоже будем.

Константин живо подхватил под руку дорожную бандитку и увлек к выходу. Болотов присел на стул секретарши несколько потерянный. Собственно, чего он так реагирует? Как на близкую катастрофу! Костику тридцать лет, до сих пор не женат, хотя взял все лучшее от матери и отца. Итак, у сына появилась подруга… Нормально. Вообще-то, у Кости подруг было много, парочка из них серьезно претендовала на штамп в паспорте, только вот сынок не спешил обзавестись семейными кандалами. М-да, никогда еще Константин не смотрел на женщин такими преданными глазами служебной собаки… Но папе что-то подсказывало – эта женщина не из категории «жена-мать», ее трудно (или даже невозможно) представить кормящей грудью младенца или колдующей у плиты.

Рассуждения о судьбе родного отпрыска прервал звонок. Глянул на дисплей – доченька Марьяна, можно с уверенностью сказать: опять потребует денег. Вот кого любил без памяти Болотов – так это Марьяну, но, как утверждает народная мудрость, излишек любви идет не на пользу деткам. Не ответил.

Следом раздался второй звонок… Инночка. Он столько пропустил ее звонков, что трубку брать уже как-то неловко. Что сказать ей? Дескать, у него депресняк, это такая штука – как тяжелое похмелье, только разница есть и большая: перепой наутро снимается рюмкой водки, а состояние тоски ликвидировать нечем.

Ну, кругом обвал! Нюша вся какая-то не такая, не поймешь, чего ей надо. Теща – овощ, ставить ее на ноги врачи не хотят, выписывают, теперь предстоит нанять сиделку, дома постоянно будет чужой человек. К счастью, пока пару месяцев теща вместе с сиделкой поживет на даче. Костик себе на уме, дочь Марьяна зациклена на собственной персоне, хамит всем подряд – откуда это у нее? А младшенький… как сорное растение причем, колючее. Еще и Инна!

Не взял трубку. Чувствовал себя слабаком, мерзавцем и чудаком на букву «м». Пришла эсэмэска. От Инны. «Прошу тебя, возьми трубку, это очень важно. Меня пытались убить».

– Это еще что! – не поверил Болотов и жутко разозлился. Выбирая номер на айфоне, он впервые готовился выдать Инне по первое число. – Ну, дает… Совсем ополоумела. Это уже все границы переходит… Алло, Инна? Что за бред ты накатала? Я ушел с совещания…

– Валера, меня вчера хотели убить!

Она плакала. Валерий Витальевич все равно не поверил ей, считая, что это неудачная уловка капризной девчонки, которая маниакально хочет замуж за него. Да, он любит ее, привык к ней, но жениться… че-то не хочется.

– Малышка, это новая форма шантажа?

– Какой шантаж! – закричала в трубку она. Болотов ни разу не слышал, чтобы прелестная Инночка безобразно орала на манер пошлой истерички. – На меня напали… то есть напал… он был один. И это второй раз! Я возвращалась от подруги… на такси…

– Почему на такси?

– Потому что было поздно.

– Я про машину…

– Она в ремонте, завтра заберу. Я вошла во двор, тут на меня и бросился какой-то тип… Он порезал мне плечо чем-то острым… Наверное, в лицо целился, но во дворе было темно, может, поэтому промахнулся. Я отбивалась. Он бил меня, я упала, тогда он навалился и начал душить. Я думала, мне конец пришел! Но тут из подъезда вывалила подвыпившая компания и… он убежал. В общем, мне повезло… Валера, мне страшно! Я звоню тебе, а ты не берешь трубку!

Нет-нет, она не разыгрывала его, Инна серьезно напугана и сейчас в угнетенном состоянии. Придурков, конечно, много развелось, но она намекнула, что это не случайность.

– Ты сказала, это второй раз. А первый когда был?

– Неделю назад. Ты был утром у меня, если помнишь, а накануне вечером я ждала твоего звонка и гуляла… за мной погнался… думаю, этот же тип гнался… Мне показалось, он вчера специально ждал меня во дворе.

– Почему не рассказала неделю назад, что за тобой кто-то гнался?

– Что рассказывать? От подобного случая не застрахована ни одна девушка, даже школьница – разве мало на улицах ненормальных и пьяных пристает? Убежала и убежала, а потом забыла.

– Странно.

Ему больше нечего было сказать, ведь данному явлению объяснения нет. Болотову не верилось, что некий человек специально поджидал Инну, чтобы убить. А каковы причины? Да это вообще бред со страху.

– Ты видела его? Может, тот парень в тебя влюблен и…

– Я не видела его лица! – нервно перебила Инна. – Он был в маске.

– В маске? Что за маска?

– Не знаю. Непонятно… Вероятно, надел колготки. И говорю же тебе: он пытался меня убить! Не изнасиловать, а убить! Понимаешь разницу? Сначала поранил, потом душил. Повалил на землю и душил! Какой влюбленный будет так поступать?

– Странно…

Болотов не знал, что и думать. Все равно до конца ему не верилось в нападение, а «убить» звучит совсем неправдоподобно. При всем при том, зная Инну и слыша неподдельную панику в ее голосе, Болотов не посмел уверять, что страхи девушки ерунда. И если допустить, что она права, возникает масса вопросов, первый, что пришел в голову, он выдал после паузы:

– А у тебя ни с кем серьезных конфликтов не было?

– Этот вопрос я хотела тебе задать.

– Значит, не было… – задумчиво произнес Болотов. Не любил он неясных ситуаций, впрочем, их никто не любит, но решения Валерий Витальевич принимал по привычке быстро. – Так… сейчас я не могу приехать…

– Но мне плохо! – разревелась Инна. – И страшно…

– Не перебивай! – рявкнул он в трубку, потеряв выдержку. – Выслушай сначала! Сегодня мы забираем тещу и отвозим ее на дачу. Субботу и воскресенье мы будем там, нужно обустроить быт для нее. Я приеду в понедельник вечером, тогда обо всем переговорим, проанализируем и решим, что предпринять. До этого времени ты из квартиры – ни ногой… И на балкон не выходи, раз тебе страшно. Никому не открывай. Если что-то понадобится, звони, я найду способ доставить все необходимое. Хорошо?

Он терпеливо ждал конца паузы, которую завесила Инночка, что-то мешало ей сказать «хорошо». То есть она не согласна с его предложением? Мысль обожгла неприятным открытием: Инна выходит из-под контроля, проявляет строптивость, а ведь еще недавно дышать боялась при нем. Но то, что она робко выдала спустя минуту, привело его в шок:

– А твоя жена не могла нанять человека, чтобы он… чтобы…

– Убил тебя? – резко бросил Болотов. – Ты с ума сошла! Не смей так думать! Этого не может быть, потому что быть не может никогда! Ты поняла? В понедельник вечером я буду. Я все сказал!

– Подожди, Валера, у меня еще есть новость…

Болотов был так зол, что отключился от связи. В наказание не дослушал новости, иначе девочка потеряет чувство реальности.

– Ничего, переживет, – ворчал он, не находя в кабинете места, а расхаживая по нему с чувством досады. – Черт знает, что придумала! Я все понимаю, но есть же предел больному воображению! Зачем я пообещал бросить Надю? Кто тянул меня за язык? Инна, конечно! Любовь – это красиво, приятно, а мозг зачем? Четыре года было все отлично, но как только дал обещание покончить с двойной жизнью, эйфория испарилась. Ничего, Инне тоже полезно подумать.