Эпилог
Майкл
Аромат лилий и дождя проник в мои ноздри. Мечтая о большем, я зарылся лицом в подушку.
Рика.
Не размыкая отяжелевших после сна век, я провел рукой по простыни, рассчитывая найти ее рядом с собой в кровати.
Но рядом с собой никого не обнаружил.
С трудом открыв глаза, я моргнул, мгновенно почувствовав тревогу: перевернувшись, приподнялся, опершись на один локоть, и быстро огляделся по сторонам.
Долго искать не пришлось.
Я мгновенно расслабился. Уголки моих губ приподнялись в улыбке, пока я наблюдал за тем, как Рика мылась в душе. Том самом тропическом душе, который архитектор «Делькура» решил сделать особой «примочкой» спальни в моей квартире.
Нашей квартире.
Спустя месяц после событий, произошедших на яхте, я заставил Рику переехать ко мне. Все равно каждую ночь она проводила здесь. А ее квартиру мы отдали Уиллу, который как раз хотел жить поблизости.
Кай же предпочел найти жилье в некотором отдалении. Он купил старый дом в викторианском стиле на противоположном конце города. Зачем – он не объяснил. Кай мог получить любую квартиру в «Делькуре», какую бы только пожелал. И я не видел никакой ценности в приобретенном им уродливом строении из черного кирпича, которое лучше было бы снести.
Но по какой-то причине он хотел быть сам по себе.
Намыливаясь, Рика провела мочалкой из люфы по рукам. Я устроился удобнее и, подперев голову рукой, продолжил любоваться ею.
Должно быть, она почувствовала мой взгляд, потому что оглянулась и улыбнулась мне.
Поставив ступню на бортик ванны, Рика нагнулась и заскользила мочалкой по ноге, медленно и игриво, прекрасно осознавая, что делает со мной своими фальшивыми невинными улыбочками.
Она нежилась под струями воды, хотя ее волосы, собранные в небрежный пучок, оставались сухими. Несмотря на эрекцию, намечавшуюся под простыней, и на запах ее геля для душа, наполнивший комнату, я не сдвинулся с места, наслаждаясь прекрасной картиной. Награду за свое терпение я получу довольно скоро.
Порой мне было необходимо просто смотреть на Рику. Не сводить с нее глаз, потому что до сих пор с трудом верилось в то, что она реальна. Что она здесь, со мной. Что она моя.
Я много раз задавал себе вопрос: как мы пришли к этому? Как мы нашли друг друга и дожили до этого момента?
Рика сказала бы, что все решилось в Ночь Дьявола.
Если бы не события той ночи, я бы не бросил ей вызов. Она бы не стала сильной и не научилась давать отпор. Не нашла бы себя и не обрела бы способность спасаться самостоятельно.
Мы бы не сцепили ладони в замок, пытаясь одолеть друг друга. Мы бы не сделали друг друга такими, какими были сейчас. «На все есть свои причины», – сказала бы Рика.
Она бы сказала, что я закалил ее, что я создал монстра, и где-то среди крови, слез, противостояния и боли мы осознали – это и есть любовь. Осознали, что все искры порождают пламя.
Однако Рика забыла одну важную деталь… Наша история началась задолго до той ночи.
Я стою, прислонившись спиной к своему «гелендвагену» и скрестив руки на груди. У меня дел по горло, мне некогда этим заниматься.
Подняв руку, смотрю на мобильник, перечитываю сообщение, которое прислала мама.
Застряла в городе, а Эдвард занят. Заберешь Рику с футбольной тренировки, пожалуйста? В 8 вчера.
Я закатываю глаза и проверяю время на телефоне. Восемь четырнадцать. Черт, где она?
Кай, Уилл и Дэймон уже на вечеринке, а я опаздываю. Почему? Ох, да. Естественно, если тебе исполнилось шестнадцать, и ты наконец-то получил гребаные права, значит, должен играть роль шофера для тринадцатилетки, чья мать не может поднять свою пьяную задницу и забрать ее.
Рика выходит из спорткомплекса, по-прежнему одетая в красно-белую форму и футбольные щитки, и останавливается, увидев меня.
У нее покрасневшие глаза, как будто она плакала. Судя по тому, как она оцепенела, я понимаю, что ей некомфортно.
Рика боится меня.
Я сдерживаю улыбку. Мне даже нравится, что она постоянно ощущает мое присутствие, хотя я никогда и не признаюсь в этом вслух.
– Почему ты за мной приехал? – тихо спрашивает она. Ее волосы собраны в хвост, из которого выбилось несколько прядей.
– Поверь мне, – в моем голосе звучит неприкрытый сарказм. – У меня есть дела поважнее. Залезай.
Развернувшись, я открываю свою дверь и сажусь в машину.
Я завожу мотор и переключаю передачу, словно не собираюсь ее ждать, и вижу, как Рика торопливо огибает капот, открывает пассажирскую дверь и забирается внутрь.
Пристегнув ремень безопасности, она устремляет взгляд на свои колени и молчит.
Рика выглядит расстроенной, и, похоже, дело не во мне.
– Почему ты плачешь? – спрашиваю я, стараясь сделать вид, будто мне все равно, ответит она или нет.
Ее подбородок дрожит. Она кладет руку на шею и касается свежего шрама, оставшегося после аварии, в которой всего пару месяцев назад погиб ее отец.
– Девочки смеялись над моим шрамом, – так же тихо отвечает Рика. Затем она переводит взгляд на меня, в котором плещется боль. – Он действительно настолько уродливый?
Я смотрю на шрам, чувствуя, как во мне закипает злость. Я бы заставил этих девчонок заткнуться. Но я подавляю свои эмоции и пожимаю плечами, притворяясь, будто мне плевать на ее чувства.
– Он большой, – отвечаю я, выезжая со стоянки.
Рика отворачивается. Ее плечи поникают, и она печально опускает голову.
Твою мать, такая сломленная.
То есть, да, она недавно потеряла отца, а ее мать тонет в собственном горе и эгоизме, но каждый раз, когда я вижу Рику, она напоминает перышко, которое унесет малейшим дуновением ветра.
Смирись уже. Слезы тут не помогут.
Она продолжает сидеть молча и кажется такой маленькой по сравнению со мной, ведь мой рост уже практически перевалил за метр восемьдесят. Хоть Рика и не коротышка, но она как будто растаяла и вот-вот совсем исчезнет.
Я качаю головой, вновь проверяя время на телефоне. Проклятье, я опоздал.
Вдруг слышится автомобильный гудок. Я быстро поднимаю взгляд и вижу стремительно приближающиеся ко мне горящие фары.
– Черт! – ору я, ударив по тормозам и дернув руль в сторону.
Рика шумно вздыхает, схватившись за дверь, а я замечаю машину, остановившуюся посреди узкой дороги. Впереди еще один автомобиль. Внезапно вильнув, он уносится прочь. Я резко торможу у обочины, отчего наши тела подаются вперед, натягивая ремни безопасности.
– Господи! – рявкаю я, наблюдая за женщиной, опустившейся на колени прямо на дороге. – Какого черта?
Задние фары второй машины становятся все меньше и меньше. Убедившись, что сзади никого нет, я открываю дверцу, вылезаю наружу и слышу, как хлопает пассажирская дверь.
Я подхожу ближе к разделительной полосе и замечаю, над чем склонилась женщина.
– Поверить не могу, что этот говнюк просто уехал, – негодует она, обернувшись и посмотрев на меня.
На дороге лежит пес, еле живой, скулит и с трудом делает быстрые, поверхностные вдохи. Из его живота течет кровь, я даже внутренности вижу.
Он небольшой, похоже, какая-то разновидность спаниеля. Мне становится тошно, когда я слышу его тяжелое дыхание.
Пес задыхается.
Тот мудак, который умчался отсюда, должно быть, его сбил.
– Может, девочке стоит остаться в машине? – спрашивает женщина, глядя на Рику, стоящую рядом со мной.
Но я даже не смотрю на нее. Почему все так нянчатся с ней? Моя мать, мой отец, Тревор… Из-за этого она только становится слабее.
Дети этой женщины, сидя в машине, зовут ее. Опустив взгляд на пса, вижу, как он дергается и продолжает скулить.
– Вы езжайте, – предлагаю я женщине, кивая в сторону ее машины. – Я попробую найти ветеринара.
Она смотрит на меня, отчасти недоверчиво, отчасти признательно.
– Ты уверен? – уточняет она, взглянув на своих детей.
Я киваю.
– Да, увозите детвору отсюда.
Она поднимается, с сожалением смотрит на собаку. Вижу, как заблестели ее повлажневние ресницы. Потом женщина разворачивается и садится за руль, крикнув мне:
– Спасибо!
Я жду. Когда автомобиль трогается с места, поворачиваюсь к Рике.
– Иди в машину.
– Я не хочу.
Прищурившись, огрызаюсь:
– Сейчас же.
Ее наполненные слезами глаза смотрят на меня в отчаянии, но все же она отворачивается и торопливо отходит к «гелендвагену».
Опустившись на колени, я кладу руку псу на голову, ощущая под пальцами мягкую шерсть, и осторожно его глажу.
Его лапы дергаются, пока он надрывно дышит. От хрипов, доносящихся из горла бедняги, перед глазами у меня все расплывается, а сердце больно бухает в груди.
– Все хорошо, – говорю я тихо, чувствуя, как слеза скатывается по моей щеке.
Беспомощность. Я ненавижу это чувство беспомощности.
Закрыв глаза, поглаживаю пса по голове, потом медленно опускаю руку ниже, к шее…
Затем обхватываю пальцами его горло и сдавливаю так крепко, как только могу.
Пес дергается, его тело слабо дрожит, борясь из последних сил.
Но сил у него почти не осталось.
Мое тело напряжено, все мышцы горят. Я сжимаю челюсти, стараясь продержаться еще одну секунду.
Всего одну секунду.
Зажмуриваюсь. В горле ком из-за слез.
Он опять дергается и… наконец-то… обмякает, жизнь покидает его.
Я прерывисто выдыхаю и убираю руку.
Твою мать.
Желчь подступает к горлу, срабатывает рвотный рефлекс. Меня едва не выворачивает наизнанку, но я заставляю себя размеренно вдыхать и выдыхать, подавляя тошноту.
Просунув руки под пса, поднимаю его, чтобы отнести к машине, однако, едва повернувшись, останавливаюсь. В нескольких метрах от меня стоит Рика, и я понимаю, что она все видела.
Она смотрит так, будто я предал ее.
Я отвожу взгляд, набираясь решимости, прохожу мимо нее и несу собаку к багажному отсеку «гелендвагена».
Кто она, мать ее, такая, чтобы меня судить? Я сделал то, что должен был сделать.
Достаю полотенце из своей спортивной сумки (я приехал за Рикой сразу после тренировки) и кладу на него пса. Достав еще одно полотенце, вытираю руки, потому что они в его крови, а потом накрываю тканью собаку и захлопываю заднюю дверь.
Сев на свое место, завожу машину, в то время как Рика распахивает пассажирскую дверцу и плюхается на сиденье, не сказав мне ни слова.
Я газую, сжимая руль. Ее молчание сопоставимо по громкости с оскорблениями и упреками моего отца.
Я поступил правильно. Пошла ты. Мне плевать, что ты думаешь.
Я тяжело дышу, с каждой секундой злясь все сильнее.
– Думаешь, ветеринар, который усыпил твою кошку год назад, лучше? – заявляю я, время от времени бросая на Рику сердитые взгляды. – А?
Она плотнее сжимает губы. Я снова вижу слезы в ее глазах.
– Ты сделал это голыми руками! – выкрикивает она, повернувшись ко мне. – Ты сам его убил. Я бы такого никогда не смогла сделать!
– И именно поэтому ты всегда будешь слабой, – бросаю я в ответ. – Знаешь, почему большинство людей в мире несчастны, Рика? Потому что им не хватает смелости совершить один поступок, который изменит их жизнь. Это животное мучилось, а ты мучилась, наблюдая за ним. Теперь его страдания закончились.
– Я не слабая, – возражает она, но ее подбородок все равно дрожит. – И твой поступок не принес мне счастья. Мне от него лучше не стало.
Я ехидно улыбаюсь.
– Считаешь меня плохим? Разочаровалась во мне? Ну, знаешь что? Мне безразлично твое мнение! Ты – тринадцатилетняя обуза, за которой приходится приглядывать моей семье, и в будущем превратишься лишь в восемнадцатилетнюю копию своей пьяной мамаши!
И ее глаз начинают катиться горошины слез, кажется, она вот-вот сорвется.
– Только тебе с таким шрамом, скорее всего, не удастся подцепить богатого мужа, – рычу я.
Она потрясенно вздыхает. Лицо Рики искажается, а тело содрогается от рыданий. Она хватает дверную ручку, начинает дергать и тянуть ее, пытаясь выбраться из машины.
– Рика! – ору я.
Твою мать, я еду на скорости девяносто пять километров в час!
Я хватаю ее за запястье и, вильнув к обочине, резко торможу.
Рика торопливо открывает дверь, вылетает из салона и бежит в лес.
Я переключаюсь на нейтральную передачу, рывком поднимаю ручку тормоза, распахиваю свою дверцу и тоже выпрыгиваю из машины.
– Вернись! – кричу я, захлопнув дверь.
Рика поворачивается.
– Нет!
Я бегу следом за ней.
– Куда, черт побери, ты собралась? У меня дел полно, мне некогда за тобой гоняться!
– Я к папе пойду, – слышится ее ответ. – Домой дойду сама!
– Черта с два. Сядь в проклятую машину и перестань меня бесить.
– Оставь меня в покое!
Кипя от ярости, я останавливаюсь. Кладбище сразу за холмом, однако на улице тьма непроглядная.
Я качаю головой, пятясь назад.
– Ладно! – рявкаю я. – Тогда иди, навести своего отца!
Развернувшись, я торопливо шагаю к «гелендвагену», оставив Рику в лесу, и забираюсь в салон.
Запустив двигатель, еще какое-то время торчу на месте. Там темно. А она одна. К черту. Если ей хочется покапризничать, при чем тут я.
Врубив передачу, срываюсь с места и направляюсь прямо к своему дому. Не заглушив двигатель, выскакиваю наружу и иду к сараю, где нахожу лопату, после чего возвращаюсь обратно.
Сумерки октября приносят с собой морозец, от которого мерзнут уши, хотя каждая клеточка моего тела все еще пылает после этой стычки.
Рика смотрела на меня так же, как смотрит мой отец. Словно я все делаю неправильно.
А я коплю все, что раздирает меня изнутри – злость и необъяснимое желание чего-то. Нечто, скрытое в глубине моей души, хочет заниматься саморазрушением, устраивать беспорядки и делать то, что не посмеют другие.
Я не хочу причинять людям боль, но со временем ощущение, будто я пытаюсь вырваться из своей собственной кожи, становится все сильнее.
Мне нужен хаос.
Я устал ощущать свое бессилие. Я устал от того, что отец меня подавляет.
Сегодня я попытался принять непростое решение. Совершил поступок, который нужно было сделать, но никто бы на это не пошел.
А Рика посмотрела на меня так же, как он. Словно я ненормальный.
Швыряю лопату в багажник и гоню по нашей подъездной дорожке в сторону единственного места, пришедшего на ум.
Собор Святого Килиана.
Остановившись у старой церкви, оставляю фары включенными и, отойдя ближе к деревьям, начинаю рыть яму. У пса не было ошейника, и на поиск его хозяев могло бы уйти много времени, поэтому мне придется его похоронить.
Это единственное место, которое мне нравится, так что логично сделать это тут.
Я выкапываю яму глубиной примерно в полметра, возвращаюсь к багажнику, открываю заднюю дверь и слышу сигнал своего телефона, который лежит на переднем сиденье.
Наверное, это парни спрашивают, куда, черт побери, я запропастился.
Я должен был вернуться домой, забрать наши запасы туалетной бумаги, баллончиков с краской и гвоздей, заготовленных для розыгрышей в честь Ночи Дьявола. Одних и тех же унылых розыгрышей, которые мы устраиваем каждый год, после чего напиваемся на складе.
Беру пса на руки, оставив его в полотенцах, и несу к яме, где опускаюсь на колени и аккуратно укладываю его на дно.
Кровь пропитала ткань; моя рука становится багряной. Я вытираю ее о джинсы, затем поднимаю лопату, забрасывая яму землей.
Когда заканчиваю, просто стою перед могилой, опираясь на длинную деревянную рукоятку, и смотрю на гору свежей земли.
Ты слабая.
Ничтожество.
Перестань меня бесить.
Я сказал Рике те же слова, которые слышал от отца. Как я мог так поступить?
Она не слабая. Она просто ребенок.
Я зол на своего отца; зол из-за того, что Рика так сильно меня притягивает. С самого детства.
Я зол, потому что, пока я рос, меня все раздражало. На свете не так много того, что, доставляет мне радость.
Но я не имел права обижать Рику. Как я мог наговорить ей столько гадостей? Я не такой, как он.
Выдохнув, я замечаю облако пара, вырвавшееся из моего рта. На улице жутко холодно, и этот холод наконец-то пробирает меня до костей, напоминая, что я бросил ее. Одну. В темноте. На холоде.
Я спешу к машине, забрасываю лопату в багажник и, подхватив свой мобильник, проверяю время.
Прошел час.
Я оставил Рику час назад.
Прыгаю на сиденье, завожу двигатель, включаю заднюю передачу и, сдав назад, разворачиваюсь. Переключившись на первую, выезжаю на дорогу, наблюдая в зеркало заднего вида, как собор исчезает в темноте.
Я гоню по шоссе к воротам нашей коммуны, сворачиваю на Гров Парк Лэйн и доезжаю до самого конца улицы, где находится кладбище Святого Петра.
Убежав в лес, Рика вошла на кладбище с противоположной стороны, но я знаю, куда именно нужно ехать.
Могила ее отца расположена неподалеку от нашего семейного склепа. Он мог позволить себе что-нибудь столь же грандиозное, однако Шрейдер Фэйн не был пафосным говнюком, как мужчины в моей семье. По его мнению скромной могильной плиты было достаточно, о чем он и упомянул в завещании.
Я еду по темной узкой дорожке. Справа и слева лишь деревья и море серых, черных и белых памятников.
Остановившись на вершине невысокого холма, я глушу двигатель, уже заметив, как мне кажется, пару ног в траве.
Господи.
Я бегу между памятниками и вижу ее. Она лежит на могиле своего отца, свернувшись в комок и прижав руки к груди.
Остановившись, смотрю на спящую Рику и на мгновение вижу в ней ту самую малышку, какой когда-то увидел ее в первый раз. Я опускаюсь на одно колено, беру ее на руки и поднимаю. Ее тело такое маленькое и легкое.
Рика ерзает у меня в объятиях.
– Майкл?
– Ш-ш-ш, – успокаиваю ее. – Я с тобой.
– Я не хочу идти домой, – противится она и, не раскрывая глаз, обнимает меня за шею.
– Я тоже не хочу.
Заметив каменную скамейку в нескольких метрах от нас, я несу Рику туда. Меня охватывает чувство вины, когда я замечаю, какая у нее холодная кожа.
Я не должен был бросать ее.
Я сажусь на скамейку, оставляя Рику у себя на коленях. Она кладет голову мне на грудь, а я прижимаю ее к себе, стараясь согреть или сделать что-нибудь, чтобы ей стало лучше.
– Я не должен был говорить тебе все те слова, – признаю я хриплым голосом. – Твой шрам не уродливый.
Рика обхватывает руками мою талию и, дрожа, сильнее прижимается ко мне.
– Ты никогда не извиняешься, – заявляет она. – Ни перед кем.
– Я и не пытаюсь, – бросаю я в ответ вроде как в шутку.
На самом деле, именно это я и делаю сейчас. Я чувствую себя виноватым, но мне сложно признавать собственные ошибки. Вероятно потому, что отец никогда не упускает шанса напомнить мне о них.
Только Рика права. Я никогда не извиняюсь. Люди терпят мою грубость, но не она. Рика убежала от меня. В ночь. На кладбище.
– Ты очень смелая, – бормочу я. – А я нет. Я просто трус, который обижает детей.
– Это неправда, – отвечает она. В ее голосе я слышу намек на улыбку.
Но Рика не видит то, что вижу я. Она не может заглянуть в мои мысли. Я трус, я жестокий, и меня постоянно все чертовски раздражает.
Я крепче обнимаю ее, пытаясь согреть.
– Могу я кое-что тебе рассказать, мелкая? – спрашиваю я. К горлу подступает ком. – Я всегда боюсь. Я выполняю его распоряжения. Поднимаюсь и говорю или, наоборот, молчу. И никогда ни в чем ему не отказываю. Я не могу постоять за себя.
Я назвал Рику слабой. Но это я слаб. Я ненавижу себя таким. Каждая мелочь овладевает моими мыслями, я не контролирую свою жизнь.
– Люди меня не видят, Рика, – откровенно признаю я. – Я существую лишь в качестве его отражения.
Она немного запрокидывает голову назад, но глаза не открывает.
– Неправда, – сонно бормочет Рика. – Ты первый, кого я всегда замечаю в комнате.
Я печально хмурю брови и отворачиваюсь, опасаясь, что она услышит мое тяжелое дыхание.
– Помнишь, прошлым летом мама заставила тебя и твоих друзей взять нас с Тревором с собой в горы? – спрашивает Рика. – Ты позволил нам делать все, что захочется. Разрешал близко подходить к краю обрыва. Забираться на валуны. Разрешил Тревору материться… – Ее пальцы сжимают мою футболку. – Но ты не позволял нам заходить слишком далеко. Ты сказал, мы должны поберечь силы на обратный путь. Ты ведешь себя так же.
– Что ты имеешь в виду?
Она делает глубокий вдох, потом выдыхает.
– Ну, ты как будто бережешь силы для чего-то. Сдерживаешься, – поясняет Рика, уютней устраиваясь у меня на коленях. – Но в этом нет никакого смысла. Жизнь – это путешествие в один конец, обратного пути не будет. Чего ты ждешь?
В одно мгновение в моей груди все содрогается. Я смотрю на нее сверху вниз. Ее слова обрушиваются на меня так, словно по мне грузовик проехал.
Чего я жду?
Правила, ограничения, ожидания, все, что считалось приемлемым – все это сдерживало меня. Только эти вещи придуманы другими людьми. Это ограничения других людей. Правила и ожидания других людей.
И это все иллюзия. Они существуют лишь тогда, когда я им позволяю.
Рика абсолютно права.
Что со мной сделает отец? И волнует ли это меня вообще?
Я хочу это.
Ты не можешь это получить.
Ну, а что случится, если я все равно возьму?
Я хочу сделать это.
Ты не можешь.
Кто меня остановит?
Боже, она права. Твою мать, чего я жду? Что он сделает?
Я хочу сеять хаос, хочу небольших неприятностей, хочу веселья. Мне нужен шанс последовать зову своего сердца… И кто, черт побери, меня остановит?
Все мои скованные мышцы постепенно начинают расслабляться. Узел в животе раскручивается. Кожу покалывает. Внутренности буквально переворачиваются, и я изо всех сил сдерживаю улыбку.
Я глубоко вдыхаю прохладный воздух, наполняю легкие, словно измученный жаждой, нашедший воду в пустыне.
Да.
Крепче прижимая Рику к себе, встаю и несу ее обратно к машине.
Даже не думаю везти ее домой. Я не хочу, чтобы она осталась одна.
Я вношу ее в свой дом. В холле темно, ведь уже почти десять вечера. Отец наверняка ночует в городе, а мать, скорее всего, готовится ко сну. Однако, поднявшись по лестнице, я встречаюсь с ней в коридоре. Рика спит у меня на руках.
– Что с ней? – Мама, уже одетая в ночную рубашку и с книгой в руках, быстро подходит к нам.
– Она в порядке, – входя в свою комнату, отвечаю я.
Я кладу Рику на кровать и накрываю ее одеялом, сложенным в изножье.
– Почему бы тебе не перенести ее в гостевую спальню? – предлагает мать.
Но я отрицательно качаю головой.
– Я сам посплю в одной из них. А она пусть остается в моей комнате. Ей нужно почувствовать себя защищенной. – Затем я поворачиваюсь к маме. – Ей давно пора выделить собственную комнату.
Рика часто остается у нас после смерти отца. Судя по тому, что происходит с ее матерью, в ближайшее время ничего не изменится. Пусть у Рики появится место, которое станет ей домом.
Мама кивает.
– Хорошая идея.
Я достаю из шкафа чистую футболку и джинсы.
– Бедняжка. – Мама гладит Рику по голове. – Такая хрупкая.
– Нет, не хрупкая, – поправляю я. – Не нянчись с ней.
Подхватив черную толстовку со стула, стоящего возле двери, я иду в ванную, чтобы переодеться. Мои джинсы испачканы кровью того пса.
Сменив одежду, звоню Каю. На другом конце линии слышны громкая музыка и множество голосов.
– У тебя остались те маски, в которых мы играли в пейнтбол на прошлых выходных? – спрашиваю я, сунув бумажник в карман.
– Да, они лежат в багажнике моей машины, – отвечает Кай.
– Отлично. Собери парней, и встретимся в «Стиксе».
– Что будем делать?
– Все, что захотим, – говорю я.
После этого нажимаю «отбой», возвращаюсь в свою комнату и бросаю последний взгляд на Рику, спящую в моей кровати.
Мои губы растягиваются в улыбке. Я с нетерпением жду сегодняшней ночи.
Она испортила меня.
