Май
Вечером 3 мая мне позвонили из Москвы и передали указание явиться к товарищу Сталину. Когда я доложил Поскребышеву о прибытии, он сказал, чтобы в 12 часов дня <я> был в Кремле. Там я сразу зашел в кабинет к Сталину…
Затем я коротко изложил положение в Берлине, потом товарищ Сталин сказал: «Ну, теперь немцам надо самим организовывать демократическую власть в Германии».
Затем продолжал: «Вчера у меня были В. Пик* и В. Ульбрихт*. Я им все сказал, что надо сделать. Вы поезжайте к Пику и Ульбрихту здесь, в Москве, заберите их с собой в самолет, а также членов ЦК Компартии Германии и отправляйтесь в Германию. Пусть они там расставляют своих людей по магистратам и начинают хозяйничать. Здесь им нечего сидеть».
Затем Сталин спросил: «Когда вылетаете?» Я сказал: «Завтра утром». Он согласился.
Затем Сталин, посмотрев на меня, сказал: «Наряду с оказанием помощи В. Пику и Ульбрихту вы не забывайте вашей основной чекистской обязанности — это выявление и арест фашистских главарей. Гитлер и другие уже доигрались, но еще многие и скрылись». Я молча кивнул головой.
Потом после паузы Сталин продолжал: «Вам надо тщательно, повторяю, тщательно выявлять, где немцы производили ракеты ФАУ-1 и ФАУ-2, реактивные самолеты и другие военные технические образцы», и далее подошел ко мне вплотную и спрашивает:
«А вы слыхали, что на Прибалтийских фронтах в последние месяцы войны у немцев летало несколько беспропеллерных реактивных истребителей, мне авиаторы докладывали?» Я сказал, что мне летчики также об этом говорили.
«Ну, так эту технику непременно надо добыть. Вообще на вас ЦК возлагает большую ответственность по этим вопросам. Докладывайте обо всем. Что нужно, поможем».
Затем попрощались, и я вышел. Выйдя из кабинета, я спросил у Поскребышева, где проживают немцы, он мне сказал, что они живут в гостинице на улице Горького, около Елисеевского магазина.
На 4-м этаже гостиницы я нашел номер Вильгельма Пика, постучал. Вышла его сестра, говорит, что он болен, встать с кровати не может. Правда, ему к тому времени было уже около 70 лет.
Я ей вкратце сказал, что завтра улетаю и, очевидно, вместе со мной улетят Ульбрихт и другие немецкие товарищи, она пригласила в комнату Вильгельма Пика, он мне сказал, что сейчас полетит Ульбрихт, а через несколько дней и он прилетит.
Я пошел в соседнюю квартиру, где помещался Ульбрихт. На мой стук дверь открыла женщина невысокого роста, как я потом узнал, это его секретарша, а впоследствии жена. Я сказал о цели моего прихода. Она позвала: «Вальтер», — и мне навстречу вышел здоровяк цветущего вида в одних трусах.
Поздоровавшись, я почувствовал его руку. Затем передал указание Сталина и сказал, чтобы он и его товарищи собирались к вылету…
На следующий день мы вылетели в Берлин. С аэродрома в Берлине я отвез немцев в заранее подготовленное помещение, и будущие немецкие власти приступили к работе. Вместе с Ульбрихтом было еще 4 немецких руководителя и жена Ульбрихта. Георгию Константиновичу Жукову рассказал о разговоре и указаниях Сталина.
Нужно прямо сказать, что я в последующие дни с ними замучился, так они были беспомощны и нерешительны. По любому мелкому <поводу> им нужно было помогать…
С прилетом немецких товарищей во главе с Ульбрихтом, а затем и В. Пиком жизнь у нас закипела.
Зато в войсках наступило как бы затишье. Стали готовиться к демобилизации. Послужили, завоевали Победу, и по домам. На заслуженный отдых. Все радуются.
Я тоже рассчитывал, что моя миссия закончена, и собирался в Москву, так как официально числился заместителем наркома внутренних дел СССР.
Да, кстати сказать, и с семьей всю войну не удалось жить. Ребята растут, а меня нет и нет.
На днях в разговоре Г. К. сказал мне: «Ты немцами занимайся, так сказал Хозяин» (т. е. Сталин).
Ну, я человек исполнительный и стал заниматься.
На другой день после подписания капитуляции прилетел в Берлин А. И. Микоян, ознакомился с состоянием <дел> в городе, а главное (как я понял из разговора с ним), в Москве интересуются, как у нас тут организовано снабжение немцев (населения) и какие порядки.
Поехали мы (Жуков и я) с ним по городу, зашли в пекарни, где он пробовал выпеченный хлеб, и в магазины, где его продают.
Нужно сказать, что немцы все же аккуратный народ. Сами организовали раздачу хлеба, при этом нет никаких злоупотреблений.
Анастас Иванович, посовещавшись со мной, решил провести совещание районных бургомистров Гросс-Берлина. Это вроде наших председателей райисполкомов. Совещание устроили в Клубе Карлсхорста. В общей сложности собралось человек 150, вместе с нашими районными комендантами.
Я открыл собрание, представил Анастаса Ивановича. Затем он выступил, указав, что война кончилась, мы русский народ не мстительный, что хоть гитлеровцы нанесли громадный ущерб советскому народу, но за это поплатились головами. Теперь надо организовать демократическую Германию.
В конце выступлении он у меня попросил перечень продуктов питания, который утвержден СВАГ на каждого немца, и стал зачитывать вслух, а переводчик переводил.
Когда он дошел до нормы кофе — 200 грамм на человека в месяц, я ему подсказал, что надо сказать «кофе натуральный». Анастас Иванович в начале не придал значения моему замечанию и сказал «понятно, что настоящий кофе», но когда объявил, то в зале были аплодисменты.
После совещания Анастас Иванович спрашивает меня: «В чем дело?» Я ответил: «Немцы очень любят кофе. Всю войну их Гитлер поил эрзац-кофе из опилок, смешанных с размолотым ячменем. Поэтому слово „натуральный“ вызвало аплодисменты». Анастас Иванович сказал: «Смотри, ты за неделю уже узнал немцев».
В общем, с немцами нужна большая осторожность. Когда их держишь в руках, то они слушаются и любят подчиняться, и вместе с этим они большие нахалы. Если почувствовали, что можно что-то получить, то готовы за ворот взять и вытряхнуть <это> из тебя…
На днях после отъезда А. И. Микояна мы с В. Д. Соколовским собрали человек 35–40 промышленников, чтобы восстанавливали промышленные и продовольственные магазины, а также производство и с разрешения комендантов городов начинали производить и торговать для населения. Воспринято было очень хорошо. Немцы повеселели.
После совещания приказал устроить небольшой прием, чтобы они почувствовали авторитет СВАГ. Когда на приеме все было съедено и выпито, а поесть за счет ближнего своего они очень любят, то некоторые из них сразу ко мне: «Герр генерал, нам для выполнения ваших указаний надо 10 автомашин, покрышек, бензина» и т. д. и т. п. Причем уже тон разговора не просящий, а требующий.
Ну, я, конечно, одернул, сказал, что <спрашивайте> у облавтотранспорта, а коменданты помогут отобрать, у кого он лишний. И приказал разъезжаться и делать, что сказано. Вот вам немец!
В первом часу ночи ко мне вошел адъютант и говорит: «Только что по московскому радио объявили Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении звания Героя Советского Союза 7 генералам 1-го Белорусского фронта, Малинину, Соколовскому и вам».
Для меня это было большой неожиданностью, потому что ни Жуков, ни член Военного совета Телегин мне ни слова не говорили об этом, никаких от меня справок не брали. Затем буквально через 5 минут позвонил мне Телегин (Жуков в это время был в Москве) и начал поздравлять. Я поблагодарил Военный совет фронта за внимание.
На следующий день, около двух часов дня, мне позвонил Жуков, который прилетел из Москвы. Поздравив с присвоением звания Героя Советского Союза, он передал трубку Вышинскому — политсоветнику, недавно назначенному по линии Советской военной администрации.
Вышинский также поздравил меня и спрашивает: «А что ты сейчас будешь делать?» Я отвечаю: «Вероятно, то же самое, что и вы собираетесь там делать, обедать». — «А ты можешь накормить нас с Георгием Константиновичем?» — Я отвечаю: «Не знаю, сытно ли, но кое-что подать могут». — «Тогда мы к тебе едем».
Я быстро передал, чтобы накрывали на стол на троих. И действительно, минут через 20 появились они оба, веселые. Оказывается, Жукову в тот же день было присвоено звание трижды Героя Советского Союза.
Мы поздравили друг друга. Затем за столом еще по разу отметили это важное событие.
Когда немного выпили, Жуков потребовал баяниста. Я спрашиваю: «Зачем он тебе нужен?» «А что же, ты не хочешь, чтобы мы с Андреем сплясали?» — Я говорю: «Пожалуйста». Я знал, что со мной в бронетранспортере ездил старшина, который хорошо играл на гармошке и возил гармошку с собой.
Когда появился гармонист, то Жуков с Вышинским схватились в перепляс. Я был очень удивлен, что Вышинский здорово пляшет.
Конечно, переплясать Жукова было трудно. Жуков хорошо плясал, но Вышинскому к тому времени было уже под 70 (на самом деле ему был 61 год. — Прим ред.), и, тем не менее, он отплясывал, как молодой парень. Посидели часа полтора, потолковали о предстоящих задачах и разошлись.
