Наконец завтра наступает долгожданный день — 16 апреля, когда наши войска пойдут в последний и решительный бой, с тем чтобы овладеть гитлеровским гнездом — Берлином. У нас главный удар наносился с кюстринского направления. Четыре армии наносили удар в лоб, на Берлин, а две танковых — в обход — одна с Севера, а другая с Юго-Востока.

С вечера позвонил маршал Жуков и говорит: «Давай поедем вместе на командный пункт и будем оттуда наблюдать за ходом боя и руководить войсками».

Я спросил, во сколько. Он говорит: «Надо приехать к двум часам ночи». Так как я дорогу слабо знал на высоту, а посылал днем шофера для ее уточнения, поэтому я сказал, что приеду к нему к часу ночи.

В темноте Жуков, Телегин* и я поехали и долго крутились по лесу, наконец, подъехали к палаткам, а дальше пошли на командный пункт 8-й гвардейской армии (Чуйкова), который расположился на возвышенности — метров 80–90 высотой.

Когда поднялись, Жукову командующий армией Чуйков доложил обстановку по карте с подсветом ночными фонариками. Тут же были и другие генералы 8-й армии (артиллеристы, танкисты, связисты). Затем сели и минут 25–30 разговаривали, попили чайку, а минуты так медленно тянулись.

Все-таки у каждого из нас было хоть и боевое настроение, но возникали какие-то тревожные вопросы, смысл которых сводился к беспокойству, чтобы все получилось хорошо в этом грандиозном наступлении, ведь это последнее наступление, которым мы должны покончить с Гитлером и его сообщниками, ввергшими мир в кровопролитную войну.

С рассветом была назначена артподготовка. За 5 минут до начала мы услышали гул самолетов: это шла дальняя авиация, которая была придана фронту, и ею командовал маршал авиации Голованов, идет на бомбежку переднего края противника. Причем большинство самолетов были транспортные — Си-47. В эти дни наша авиация уже не боялась гитлеровских истребителей.

К сожалению, и в этом большом деле не обошлось без неприятности. Наши прожектористы, неизвестно почему, навели на один самолет два луча, и зенитчики от крыли по нему огонь. Самолет загорелся и полетел на землю. Также мы увидели еще горящий самолет, который пошел на снижение, но не знаем, чем дело кончилось.

Жуков, увидев, что свои сбили наш самолет, страшно возмутился, приказал немедленно передать зенитчикам, чтобы прекратили огонь по своим. Бомбежка и артобстрел продолжались минут 30, затем взлетели ракеты, после чего прожектористы включили прожекторы, больше 100, которые осветили, как днем, немецкий передний край. Артиллеристы открыли по нему ураганный огонь. Ракетчики стали накрывать немцев катюшами.

Зрелище было невероятное. Трудно что-либо подобное себе представить, и я не смог бы описать. Немцы ответили пулеметными очередями и затихли. Достаточно сказать, что на километр фронта стояло до 120 артиллерийских орудий, а всего были тысячи орудий…

Начинало светать. Г. К. Жуков начал отдавать дальнейшие распоряжения. Пехота с криками «Ура!» пошла в атаку. Того, что мы ожидали, т. е. что пехоте, возможно, будет оказано сопротивление, ничего не было. Мы видели, как вначале пехота шла развернутыми отделениями, а когда увидели, что немцы не оказывают сопротивления, то пошли взводными колоннами.

Подождав еще немного, я сказал Жукову, что хочу проехать к переднему краю немцев, посмотреть. С командного пункта было видно, что уже наши войска продвинулись километра на полтора. Взял свой бронетранспортер, сел в «Додж» и поехал. Так как мы находились на плацдарме по ту сторону Одера, то нам не пришлось пересекать эту реку.

Когда мы подъезжали к переднему краю немцев, то увидели изломанную линию окопов. Было уже светло. Почти каждый метр был изрыт артиллерийскими снарядами, реактивными катюшами или авиабомбами.

Подъехав вплотную к окопам, мимо которых прошли уже наши части, я остановился, вышел и посмотрел, что там есть. Оказалось, в окопах разрозненно сидели, прижавшись друг к другу, немцы, все в грязи, испуганные, некоторые из них раненые. Там же в окопах валились и убитые.

Я приказал через переводчика вылезти немцам из окопов. Как и полагается дисциплинированным немцам, они еще в окопе подняли руки кверху и начали жалобными голосами говорить: «Гитлер капут». Когда вылезли, я коротко спросил, кто они, но все вопросы оказались напрасными, у них был безумный вид, они ничего не соображали и только повторяли: «Гитлер капут». Видимо, их ошеломила арт- и авиабомбежка и они потеряли рассудок.

Я поехал дальше. За передним краем, километрах в двух, стоял отдельный каменный особняк. Впереди его был немецкий окоп.

Там оказался один немец, у которого я спросил, что это за дом. Оказывается, это вилла фельдмаршала Паулюса. От этой виллы остались рожки да ножки.

Внутри дома все было разбито. Садик, который находился вокруг, был весь сожжен.

Дальше войска также не встретили сопротивления немцев, которого мы ожидали. Но вместе с этим следует отметить, что все же немцы успели предупредить свое командование в Берлине о нашем наступлении. В этом я убедился, отъехав от дома Паулюса полкилометра.

В небе появились самолеты «Фокке-Вульф». Они развернулись, снизились до бреющего полета и начали поливать из пулеметов идущие наши мелкие колонны, а также мои два автомобиля. Мы бросились по канавам, благо, что вокруг дороги росли крупные тополя в два обхвата и можно было легко укрыться от пуль.

В этот день стояла солнечная погода, как по заказу для нас. Успех наступления наших войск был несомненным, причем видно было, что войска горят желанием как можно скорее двигаться вперед к Берлину, и действительно «рванули» неплохо. Я двигался вместе с частями и видел, как бойцы самоотверженно действовали, бдительно следили за обстановкой и несли караульную службу. В частях материального обеспечения по снабжению боеприпасами также чувствовалась боевая обстановка, одним словом, рвались все в бой.

Ведь в эти дни достаточно было посмотреть на солдат и командиров, так сердце радовалось подтянутые, выбритые, белые воротнички подшиты, в глазах радость, ни одною вялого, ну любо смотреть. И чувствовалось, какое единство мыслей, желание закончить войну и вернуться домой.

Я нередко разговаривал с ними на эти темы, они хоть и стесняются об этом говорить, но чувствуется, что они защищают родину, нашу социалистическую, вспоминают дом, родных и нередко можно было услышать грустные слова, что немцы расстреляли сестру или мать, что отец погиб на фронте.

На следующий день наши танковые части наткнулись на неожиданное препятствие — Зееловские высоты. В районе Зееловских высот немцами были выставлены артиллерийские батареи, которые мало того, что обстреливали наших танкистов, но вследствие незнании этого участка местности танкисты попали в заболоченный участок и застопорились.

Немцы в Берлине на следующий день пришли в себя и стали посылать на главное направление наступления бомбардировщики. Кроме того, этот район был усилен войсками, так как позади Берлин. Было разбито несколько танков.

В общем, произошла задержка на этом участке фронта. Остальные успешно продвигались, однако при занятии некоторых населенных пунктов уже стали захватывать стариков и мальчишек 15–16 лет, вояк с «фауст-патронами», которыми подбивали танки.

Как потом удалось установить, оказывается, по приказу Гитлера, который приводил выше, а выполнял его комендант города Берлина генерал-лейтенант артиллерии Вейдлинг*, мобилизовал 15-16-летних мальчишек и 65-летних стариков для отражения наступления русских.

Этих юнцов и стариков обучили стрельбе из ружей, в которые вставлялись кумулятивные снаряды с дальностью до 200 метров, которые должны встречать в лоб идущие советские танки и стрелять по ним.

Кстати сказать, ряд танков на этом деле и пострадали. Такой снаряд в головной части имеет высверленную в заряде воронку. При ударе такого снаряда о броню танка воздух в воронке взрывом очень сжимается и разрывает броню танка. Такие наши снаряды мы с В. Малышевым и Д. Устиновым в 1941 году проверяли на стрельбищах под Москвой.

В конце первого дня наступления я созвонился с Г. К. Жуковым, который сказал, что он дважды говорил со Сталиным. Первый раз днем, доложил, что оборону прорвали и продвинулись до Зееловских высот, а с высот немцы оказывают сильное сопротивление. А второй раз Сталин был уже сердитый, и высказался, что Коневу с юга и Рокоссовскому с севера Ставка дает указание наступать на Берлин.

Мне стало как-то не по себе. Хотелось, чтобы наш фронт один взял Берлин. Я сказал, что надо, по-моему, обойти высоты и двигаться на Берлин, так как настроение бойцов и офицеров исключительно боевое и рвутся на Берлин. Георгий Константинович сказал, завтра прояснится.

На следующий день, когда танкисты нашего фронта обошли и двинулись вперед, 8-я армия все еще не смогла прорваться через Зееловские высоты, и лишь 18 апреля к утру немцы не выдержали и начали отступать.

Через сутки мы с В. Д. Соколовским были на КП у командира бригады Шевченко*, и мне В. Д. сказал, что наступление на Берлин Рокоссовскому Ставка отменила. Однако танковые армии Рыбалко* и Лелюшенко*, 1-й Украинский фронт, направились на Потсдам.

После первых четырех дней наступления штаб 1-го Белорусского фронта переместился в населенный пункт Гарай. Это было уже недалеко от Берлина.

Я со своими товарищами разместился с краю деревни, сидел и допрашивал немцев. Вдруг слышу пулеметную стрельбу. Вместе с Тужловым я выскочил на улицу с маузером, грешным делом подумал, что какая-нибудь заблудившаяся немецкая часть решила овладеть населенным пунктом.

На улице я увидел, что наши солдаты пуляют вверх из автоматов, пистолетов, и даже бронемашины тоже открыли огонь. Я подскочил к первой машине, спрашиваю, в чем дело. Мне офицер отвечает: «Товарищ генерал, разведчики наши видели Берлин». Это было 20 апреля. Пока что о Берлине в наших радиосообщениях еще ни разу не сообщалось…

В следующие дни, примерно до 20 апреля, я выезжал на передний край и оттуда наблюдал фабричные трубы и отдельные дома Берлина. Карту Берлина я добыл у одного военнопленного офицера, хотя и замусоленную, но все же по ней следил.

От этого же военнопленного я узнал, ч то Гитлер в последние дни организовал «Вервольф» — диверсионно-террористическую организацию «Оборотень», которые должны были взрывать важные объекты и уничтожать ненадежных Гитлеру немцев. Но доберемся мы и до «оборотней» и посмотрим, что это за вояки.