В Архангельск прилетели нормально. На аэродроме встречал Папанин, который тут же, волнуясь, спросил, какой у меня план. Я сказал, что буду расследовать, как это поручил т. Сталин, а потом с результатами ознакомлю.

Он предложил мне остановиться у него, но я сказал, что неудобно его беспокоить. Буду в УНКВД, а жить в гостинице.

В первый же день познакомившись с городом, я к вечеру вызвал командующего ВВС Архангельской зоны и тщательно разобрался, смогли бы истребители вылететь на помощь американским кораблям. Когда промеряли расстояние от аэродрома до места происшествия в море, то оказалось, что самолетам не хватило бы горючего возвратиться на аэродром. Значит, авиация не могла спасти положение.

На следующий день вызвал моряков, с которыми так же по карте разобрался, смогли ли <бы> они направить быстроходные катера для того, чтобы вызволить из беды корабли. Оказалось, что по их скорости они пришли бы к шапочному разбору.

Далее осталось выяснить, почему же американцы, 12 экипажей кораблей, не могли побить немецкие самолёты. Переоделся в гражданский костюм, взял с собой работника УНКВД, местного переводчика и поехали в Молотовск, чтобы встретиться с американским капитаном корабля.

Там я представился как мэр г. Молотовска и прибыл приветствовать капитана со счастливым прибытием в Архангельск.

Передо мной стоял высокий, седой, бодрый старикан лет 72 с гвардейской выправкой. На моё приветствие он улыбался. Затем поблагодарил меня за внимание, и у нас завязался непринуждённый разговор.

Когда я его спросил, как же ему удалось выскользнуть от немцев, — это его уже совсем подкупило, и он, не отвечая, взял меня под руку и повел на палубу. На палубе капитан совсем разошёлся.

Поведал он следующее: когда они подошли к такой-то параллели, над ними прошёл немецкий самолёт Фокке-Вульф-амфибия. Через несколько минут появились ещё несколько таких же самолетов и сели на воду. С самолетов были выброшены морские знаки, чтобы экипажи покинули корабли и на шлюпках следовали в Норвегию или Финляндию, в противном случае вместе с кораблем будут торпедированы.

«Я вижу такое дело, приказываю, — капитан разошелся, — Гарри, ставь дымовые шашки по левому борту, Томми по правому борту, Джон на корму. Когда шашки были расставлены и около каждой стояли матросы, я даю команду „зажечь шашки“, а в этот момент уже началась на некоторых кораблях паника, так как немцы торпедировали один корабль, с которого уже сошли матросы. В этой суматохе наш корабль, объятый дымом, начал медленно отходить в сторону Архангельска. Когда вышли из зоны, где были немецкие самолёты, я даю команду „полный вперед“. Немцы подумали, очевидно, что горящий корабль далеко не уйдет, и не стали нас преследовать. Таким образом мы здесь. О’кей!»

Я ему сказал, показывая на защитные пушки вдоль борта, так ведь на других кораблях также были пушки. Если бы все корабли обрушились на немецкие самолеты из пушек, так побили бы их. Он посмотрел на меня, улыбнулся и говорит: «г-н мэр, там вояки собрались с пустыми головами. Они бросились по шлюпкам, чтобы удрать скорее от взрывов».

Дальше он уже меня пригласил в кают-компанию и под джин и виски продолжил рассказ, и я еле ушёл, так как он всё ещё хотел рассказывать.

Вообще говоря, он молодец, старикан, но действительно у американцев с пустыми головами, очевидно, не было намерения вступать в бой с немцами. Поэтому так быстро и удрали от своих кораблей. Я ему рассказал о наших успехах на фронтах Отечественной войны. Он очень остался доволен.

На следующий день я в УНКВД сел писать шифровку в Москву. Я доносил:

1. Что авиация не могла оказать помощь кораблям, так как не хватило бы бензина туда и обратно.

2. Катера не смогли бы вовремя прибыть.

3. Американцы сами уклонились от защиты кораблей, хотя могли бы.

Я долго думал, указать или нет, что и Папанин в момент, когда получил сигнал бедствия, не обратился за помощью ни к авиаторам, ни к морякам, а потом решил, что раз ни те, ни другие не могли помочь, то не стал писать.

Папанину, видимо, наши работники НКВД или кто, не знаю, сообщали, где я и чем занимаюсь, так как в Архангельске он пользовался авторитетом.

Когда я уже кончал донесение, мне нач<альник> УНКВД доложил, что И. Д. Папанин ждёт в приёмной. Я его вызвал. Он сразу начал спрашивать, что ему за эту вину будет. Я рассмеялся и подал ему шифровку для прочтения. Когда он закончил, то бросился меня целовать и обнимать, заявив, что я его спас.

Конечно, могли бы его наказать.

Затем я ещё пробыл в Архангельске ещё 2 дня, слетал в Мурманск для ознакомления с обстановкой. Там стояли торпедные катера, которые тоже не смогли вовремя подойти и помочь американцам.

На обратном пути, когда летели над Белым морем, за нами на высоте летел немецкий бомбардировщик, и наш штурман самолёта всё время наблюдал за ним, чтобы немец не стал снижаться над нами. Но мы проскочили благополучно на бреющем полёте.

Возвратились в Архангельск, за эти дни, видимо, в Москве ознакомились с моей шифровкой, так как мне позвонил нач<альни>к секретариата НКВД Мамулов и поинтересовался, когда вылетаю в Москву. На следующий день я вылетел.

На аэродроме И. Д. Папанин мне преподнёс спальный мешок на собачьем меху, в котором он якобы спал на льдине (в чём я сомневаюсь).