Дальше: Михаил Мягков. И. Серов глазами историка

Александр Хинштейн. Другая жизнь Олега Пеньковского

У этого человека было три жизни.

Первая — боевого офицера, фронтовика, орденоносца.

Вторая — предателя, изменника, пьяницы-разложенца.

Третья — спасителя человечества от ядерной войны.

Но ни одна из этих жизней не является подлинной.

Никому неведомые прежде сенсационные документы, сохранившиеся в архиве бывшего председателя КГБ и начальника ГРУ генерала Серова, заставляют взглянуть на самый масштабный шпионский скандал XX века абсолютно по-новому.

Полковника ГРУ Олега Пеньковского называют крупнейшим агентом Запада за всю советскую историю.

О похождениях Пеньковского написаны сотни исследований.

Его имя давно уже стало нарицательным.

Если верить заграничным источникам, за два года предательства Пеньковский передал Западу бессчетное множество совсекретных документов и сведений, включая технические описания советских баллистических ракет. Именно ему, уверяют историки, было суждено исполнить главную роль в Карибском кризисе и тем предотвратить Третью мировую.

Но дело Пеньковского — это не только самое крупное дело эпохи «холодной войны». Это еще и самое запутанное, самое таинственное дело в истории разведки.

Хотя с тех событий и прошло уже более сорока лет, оно так и не перешло в разряд хрестоматийных. Слишком много загадок и странностей, наверченных вокруг дела Пеньковского, остается по сей день без ответа. Даже после того как все участвовавшие в этом поединке разведки (ЦРУ, МИ-6, КГБ-ФСБ) приоткрыли свои архивы, число этих тайн не стало меньше. Напротив, их еще только прибавилось.

Я перечислю странности в деле Пеньковского чуть позже, попытавшись хоть немного приблизиться к их разгадке. Но главную тайну — назову сразу.

На кого в действительности работал полковник военной разведки? На англичан с американцами? На ГРУ? Или все-таки на КГБ?

…Еще со времен Древнего Рима существует в юриспруденции классическая формула: «CUI PRODEST?» — «Кому выгодно?»

Сиречь кому выгодно преступление, тот и является первейшим подозреваемым.

Так вот. Предательство Пеньковского было выгодно… Нет-нет, вовсе не Западу. Как раз наоборот. Оно было выгодно… Советскому Союзу. А заодно — горстке тогдашних обитателей Кремля — лихой комсомольской ватаге, которая через пару лет скинет с Олимпа кукурузника Хрущева.

В этом без труда можно убедиться, полистав даже те заграничные фолианты, где Пеньковского именуют спасителем человечества. Просто, складывая отдельные слюдяные кусочки в мозаику, авторы таких фолиантов не желают отчего-то рассмотреть получающееся изображение.

Метаморфоза известная: попробуйте встать в музее напротив какого-нибудь полотна и разглядеть его в упор. Ни черта не разберете. А вот если отойти на пару шагов…

Точно, как у Есенина:

Лицом к лицу — лица не увидать,
Большое видится на расстоянии…

…Так вот, если отойти на пару шагов и посмотреть — а чем, собственно, закончилось дело Пеньковского; что вышло в сухом остатке — получится преинтереснейшая картина:

Третьей мировой войны не произошло.

Штаты громогласно объявили, что не будут впредь нападать на Кубу — первый советский форпост в Америке, и слово свое, кстати, сдержали.

Вывели из Турции свои ракеты.

А теперь — перечислим советские потери:

СССР демонтировал ракетные установки на Кубе, которые толком даже не успели развернуть.

Президиум ЦК под надуманным мифическим предлогом (о чем позже) снял с должности начальника ГРУ Ивана Серова — последний надежный форпост Хрущева.

Из-за кордона были отозваны три сотни разведчиков, которых мог сдать (или сдал) Пеньковский, — правда, при этом ни один агент ГРУ или КГБ не пострадал, ни одного провала не случилось, хотя главная задача любой разведки и заключается в том, чтобы выявить агентуру противника.

Ну и где же спасенная планета?

Где гигантский ущерб для безопасности страны?

А ведь я еще ни слова не сказал о том, что янки, стараниями Пеньковского, свято уверились, будто Советы уступают им в гонке вооружений, и, убаюканные чувством превосходства, успокоились, расслабились. А тем временем, под шумок, советский ВПК семимильными шагами наверстывал упущенное и обогнал-таки Америку.

Такой вот бином Ньютона. Или, скорее, теорема Ферма. Ее ведь тоже, несмотря на внешнюю простоту, не могут разгадать уже который век.

В отечественной и западной литературе история Пеньковского излагается по-разному.

Если бы оценки эти разнились сугубо идеологически — ничего странного бы тут не было. В разведке, как и футболе, все зависит от того, на какой стороне поля ты играешь: что для русского — хорошо, для немца — карачун, и отличие шпиона от разведчика кроется только в этом.

Но в том-то и закавыка, что вовсе не оценкой его похождений, не идеологическим гарниром и приправами отличаются эти транскрипции. Саму суть дела Пеньковского Восток и Запад преподносят диаметрально противоположно.

Смотрите сами, что получается.

Жил да был военный разведчик Пеньковский. В прошлом — лихой офицер-фронтовик, заслуживший за войну 5 боевых орденов (всеми своими наградами он обязан близостью к начальству), успешно окончивший Военно-дипломатическую академию (куда его пристроили на пару тесть-генерал и будущий маршал артиллерии Варенцов, у которого служил он в войну поручением), Пеньковский тем не менее был незаслуженно обделен вниманием (ввиду своего звериною карьеризма и интриганства).

После первой же командировки в Турцию, где не сошелся он с твердолобым начальством (резидент обвинял его в бездарности, а тот в ответ слал на него телеги), его уволили, но вскоре по протекции маршала Варенцова — главного артиллериста страны — приняли обратно и отправили на унизительное (непыльное и престижное) место — в Госкомитет по науке и технике, под чьей «крышей» он принялся разъезжать по миру и воровать разнообразные технические секреты…

Но личные блага и карьера волновали Пеньковского меньше всего (см. выше). Видя волюнтаризм Хрущева, его безумные попытки развязать Третью мировую войну, наблюдая воочию разложение советской верхушки, Пеньковский решает пожертвовать собой во имя спасения человечества. И он добровольно, или, как говорят в разведке, инициативно, выходит на американцев и англичан и предлагает им свои услуги (ибо чувствует себя незаслуженно обделенным и жаждет отмщения. Кроме того, контрразведка докапывается, что отец Пеньковского, которого писал он везде покойным, был белогвардейским поручиком, зарубленным лихой буденовской саблей).

К сравнительному анализу двух этих версий мы еще вернемся, а пока — остановимся на ключевом, в сущности, моменте вербовки.

Итак, 12 августа 1960 года Пеньковский в районе Красной площади (!) подходит к двум американским студентам и просит их передать ЦРУ некое послание.

В нем сообщается, что автор его — борец за идеалы демократии. И, исходя из этих самых идеалов, готов снабжать «соответствующие органы США» (цитирую дословно) важной секретной информацией. А дабы «соответствующие органы» не сомневались в его осведомленности, таинственный незнакомец для затравки раскрывает студентам парочку советских тайн. Ну, например, что сбитый накануне (1 июля 1960 года) американский самолет-разведчик был повержен, вопреки заверениям Кремля, вовсе не в советском пространстве, а в нейтральной зоне: над ничейным участком Баренцева моря.

Впечатлительные студенты немедля бегут в американское посольство, но в ЦРУ их энтузиазма не разделяют. Там — прямо скажем, не без оснований — опасаются, что неведомый доброхот подставлен им КГБ, и от контакта воздерживаются.

Но Пеньковский не унимается. Спустя четыре месяца, в декабре, едва только представляется повод, он снова идет на абордаж.

Полковника как раз отправляют в Ленинград — сопровождать делегацию Британской европейской авиакомпании. И там он под благовидным предлогом заходит в номер к англичанину А. Мерримену и, включив на полную громкость приемник, таинственно вручает ему пакет с секретными бумагами.

«Отнесите пакет в американское посольство», — просит Пеньковский, но британец в ответ выставляет его за дверь: перед поездкой в Союз Мерримена хорошо проинструктировали насчет возможных провокаций КГБ.

Что должен сделать на месте Пеньковского любой среднестатистический незадачливый инициативных? Вероятнее всего — затаиться.

Две неудачи подряд кого хочешь выбьют из колеи. Вербовка — это ведь не увеселительная прогулка; она требует колоссального напряжения, когда под каждым кустом чудятся тебе топтуны и переодетые чекисты.

Как профессиональный разведчик, Пеньковский отлично понимает: всякий новый его подход резко увеличивает вероятность провала.

И тем не менее, уже через пару дней Пеньковский вновь начинает свои приставания. Возвратившись в Москву, он отводит в сторону Мерримена и, чуть не плача, умоляет — если уж не забирать пакет, то хотя бы передать соответствующим органам номер его домашнего телефона. Пусть, мол, звонят по воскресеньям, часиков эдак в десять…

Однако звонка из ЦРУ Пеньковский не дожидается. В начале января, сопровождая очередного иностранца — директора программы геологических исследований Канады доктора Харрисона — он опять принимается за старое.

В самом, пожалуй, авторитетном западном исследовании дела Пеньковского, книге американского профессора Джеролда Шектера, написанной с помощью перебежчика из КГБ Петра Дерябина «Шпион, который спас мир» («The spy who saved the world»), эта — четвертая по счету — попытка описывается весьма любопытно:

«Когда Пеньковский и Харрисон ехали в Ленинград… Пеньковский постоянно критиковал советскую систему, и его откровенность заставила Харрисона „задуматься, что же происходит“…

…Обхаживание Пеньковским Харрисона достигло своего апогея в номере Харрисона в гостинице „Националь“. Пеньковский дал понять, что хочет конфиденциально поговорить с ним… встал, подошел к краю стола и вырвал из стены пару проводков…

„Теперь все в порядке“, — сказал он, объяснив, что если в телефоне было прослушивающее устройство, то он его обезвредил…».

Довольно странная навязчивость. Первый раз видя иностранца, стремглав бросаться к нему с антисоветскими откровениями… Даже светлой памяти шпик Брейтшнейдер — и тот действовал более тонко. Спрашивал, например, стал бы его собеседник стрелять в сербов, и что тот думает о Сараево.

Немудрено, что американцы не спешат ответить Пеньковскому взаимностью.

И хотя Харрисон знакомит его с торговым советником канадского посольства Ван Влие (по просьбе самого же Пеньковского), желаемого результата это не приносит.

Встреча полковника ГРУ и канадского дипломата происходит в том же номере гостиницы «Националь». На сей раз Пеньковский обходится без выдергивания телефонных проводов. Он действует еще эффектнее. Без лишних слов заводит канадца в ванную, включает на полную мощность краны и впихивает ему очередной пакет с секретными бумагами: будто бы с описанием советских ракет.

Через два дня Ван Влие возвращает конверт, так и не решившись его распечатать.

Но не таков наш герой, чтобы отступать перед трудностями. Его в дверь, он — в окно.

В марте Пеньковский опять настигает Ван Влие, чуть ли не силой пытается всучить ему новый ворох секретных бумаг, но тот держится стойко.

«Расстроившись, Пеньковский ушел, запихнув свои секретные бумаги во внутренний нагрудный карман», — сказано по этому поводу в уже цитировавшейся книге Шектера-Дерябина.

…Лишь в апреле удача наконец улыбнется настырному предателю. Это случится после того, как английский коммерсант Гревилл Винн, давно сотрудничающий с разведкой МИ-6, приедет в Москву.

Руководство Госкомитета по науке и технике препоручает Винна заботам Пеньковского. Винну этого только и надо. В Лондоне ему уже выдали соответствующие инструкции и сориентировали на установление контакта с настойчивым инициативником.

Их первый откровенный разговор по доброй традиции происходит вновь на Красной площади (странно, что не на Лубянке, прямо у подножия Железного Феликса).

С этого момента Пеньковский начинает работать на англичан и американцев кряду.

Нехитрый арифметический расчет показывает: путь в агенты занял у него долгих восемь месяцев. Причем за это время Пеньковский предпринял шесть (!) инициативных подходов, пять раз пытался передать секретные документы и трижды посещал гостиничные номера иностранцев.

Поразительная для профессионала беспечность. Чего стоят только его фокусы с выдергиванием проводов и включением кранов, способные произвести впечатление исключительно на слабонервных домохозяек?

Вообразите: если номер, в котором жил канадский геолог, в самом деле был оборудован прослушкой, грош цена всем этим ухищрениям. Они не только не могли обезопасить Пеньковского, а, напротив, лишь ставили его под удар, ибо вызывали неминуемые подозрения. (Хорошенькое дело: заходит полковник ГРУ в плюсовой номер к двум иностранцам, и сразу же начинаются шумовые помехи.)

Надо быть либо самоубийцей, либо полным профаном, чтобы так себя вести. Ни к одной из этих категорий Пеньковский явно не относился.

Где же тогда логика?

И где, позвольте спросить, вездесущая советская контрразведка? Речь ведь идет не о каком-то полоумном диссиденте, а о полковнике спецслужбы, секретоносителе, за которым должен вестись постоянный присмотр.

Примечательно, что еще задолго до московской эпопеи аналогичные штуки Пеньковский проделывал, работая в Турции, — правда, безуспешно.

Известный британский историк разведки Филипп Найтли в своей книге «Шпионы XX века» (The second oldest profession) описывает, как Пеньковский «бегал по дипломатическим приемам, где загонял в угол сотрудников ЦРУ, СИС, военных ведомств и задыхающимся шепотом предлагал им сведения о советских планах на Ближнем Востоке. Эти сотрудники докладывали о поступивших предложениях и получали указание держаться от Пеньковского подальше. Ведь его прошлое — участие в войне, женитьба на дочери генерала, постоянное продвижение по служебной лестнице — абсолютно не укладывалось в обычный психологический образ перебежчика».

«Прошло пять лет, — продолжает Найтли, — Пеньковский возобновил свой турецкий спектакль. Вновь он стал посещать приемы и говорить встревоженным дипломатам о том, что желает раскрыть важные советские секреты».

Слово «спектакль» выделил я сам, ибо в нем сосредоточен ключ к пониманию всего происходящего.

Если иметь в виду это слово, то становятся понятными, и удивительная беспечность Пеньковского, и его навязчивость, так не свойственная профессиональным шпионам. Да и сомнения в мотивах вербовки, о которой походя упоминает Найтли, тоже отступают на второй план.

В самом деле: блестящий офицер, личный протеже всемогущего маршала Варенцова — командующего артиллерией страны, у которого он служил порученцем еще в войну. С чего вдруг ему становиться изменником?

Ну, не послали его резидентом в Индию. Ну, уволили поначалу из ГРУ. Но ведь потом, под давлением Варенцова, восстановили. Оформили на престижное место. Дали возможность регулярно бывать за кордоном.

В сравнении со среднестатистическим советским человеком Пеньковский жил не просто хорошо — купался в роскоши. Одна только квартира его, полученная с легкой руки тестя-генерала, начальника политуправления Московского военного округа, чего стоила: в самом центре, на набережной Максима Горького. (Это пока вся столица ютится в коммуналках, а утренний штурм сортира сравним со взятием Измаила!)

Ни одного мало-мальски вразумительного мотива к предательству у него просто не было.

Западные историки, не без подсказок спецслужб, уверяют, правда, что двигали Пеньковским высокие и благородные идеалы гуманизма, только в сказки эти, извините, я никогда не поверю.

И дело даже не в том, что Пеньковский — предатель, нарушивший воинскую присягу.

Очень показательный момент: сами же американцы признают, например, что этот гуманист на полном серьезе предлагал им установить мини-боезаряды (теперь это называется «грязными бомбами») в крупнейших городах страны и в час «X» привести их в действие.

Бывший руководящий сотрудник Оперативного директората ЦРУ Д. Л. Харт (его-то в пристрастности к КГБ точно не уличишь) дословно цитирует доктрину Пеньковского:

«За две минуты до начала операции все основные мишени, такие как Генеральный штаб, здания КГБ, Центрального комитета Коммунистической партии… должны быть уничтожены не бомбами с воздуха, а зарядами, заранее размещенными на поверхности. Подобное оружие не обязательно должно помещаться внутри самих зданий — оно может быть спрятано в многочисленных строениях, расположенных поблизости, таких как жилые дома и мазанки» (выделено мной. — Прим. авт.).

Вот уж гуманист так гуманист.

Нечто аналогичное, помнится, за двадцать лет до Пеньковского предлагал другой «поборник мира и демократии» — Адольф Гитлер. Тот, правда, мыслил куда масштабнее: если взрывать Москву, так целиком, сразу, а на ее месте вырыть гигантское озеро…

Какие же секреты передал в действительности Пеньковский западным разведкам?

Единодушного ответа не найти. Версии снова разнятся.

Самая расхожая: именно Пеньковский рассказал американцам, что Советский Союз размещает на Кубе свои ракеты, нацеленные на главного противника. А предоставленные им технические характеристики позволили США не поддаться блефу Хрущева, ибо ракеты эти большевики не успевали развернуть и, следовательно, не в силах были нанести ответный удар.

И вновь позвольте усомниться в этом незыблемом, казалось бы, факте.

Начнем с того, что Пеньковский попросту не был допущен к столь секретной информации. К тому моменту, когда он начал сотрудничать с Западом, от оперативной работы его уже отвели. Максимум, к чему он имел доступ, — к секретной библиотеке ГРУ, где, понятно, о переброске ракет на Кубу не было еще ни строчки.

Более того, об операции этой под кодовым названием «Анадырь» знали вообще единицы.

«Использовались все меры маскировки, — пишет в своих воспоминаниях контр-адмирал КГБ Александр Тихонов, отвечавший по линии военной контрразведки за доставку ракет. — Военнослужащие в штатской одежде. Погрузка в эшелоны техники легендировалась учениями. Воинские эшелоны на станциях не останавливались. Вся система управления войсками осуществлялась устными распоряжениями, в крайнем случае — шифровками.

Никто не знал, куда идут суда. Капитанам и начальникам эшелонов выдавалось три пакета. В пакете № 1 говорилось: пакет № 2 вскрыть после прохода Босфора и Дарданелл. В пакете № 2 предписывалось вскрыть пакет № 3 после прохода Гибралтара. В пакете № 3 содержался приказ: „Следовать на Кубу“.

Скрытность передвижения войск осуществлялась и на Кубе. Оружие поступало под видом народнохозяйственных грузов. В тех случаях, когда невозможно было скрыть вооружение из-за его размеров и конфигурации, скажем, ракеты Р-12, наши военнослужащие переодевались в кубинскую форму. А в газетах сообщалось, что в данном районе проходят учения…».

Западные исследователи уверяют, будто Пеньковский узнал о переброске ракет на Кубу, вращаясь в окружении маршала Варенцова — командующего ракетными войсками и артиллерией. Вплоть до того, что, приходя в Главкомат, он оставался один в маршальском кабинете и спокойно фотографировал шпионской камерой все секретные бумаги, лежащие на столе.

Как-то не вяжется это. С одной стороны — разработанная до мельчайших деталей, тщательно спланированная совсекретная операция: морякам, дабы сбить их с толку, перед выходом в море выдавали даже лыжи и полушубки.

И — поразительная легкость, с которой шпион фотографировал разбросанные на маршальском столе документы. Это при том, что к началу операции «Анадырь» Пеньковский успел засветиться и находился уже под колпаком КГБ!

Отвлечемся ненадолго, дабы совершить небольшой экскурс в историю.

В январе 1961 года 35-м президентом США становится Джон Фицджеральд Кеннеди. Одним из основных его предвыборных обещаний был тезис, прямо пропорциональный кличу, брошенному накануне Хрущевым.

Если Первый секретарь призывал «догнать и перегнать Америку», то американский президент совсем наоборот обещал догнать и перегнать СССР. Правда, не по мясу и молоку, а по ракетам, ибо в Штатах искренне считали, будто в гонке вооружений лидируют коммунисты.

Имелась у Кеннеди и вторая глобальная проблема: Куба — остров Свободы, как именовали это маленькое государство в советской печати.

В 1959 году здесь происходит переворот. К власти приходят молодые офицеры во главе с Фиделем Кастро: народ шебутной и разнузданный.

Поначалу Кастро демонстрирует как нелюбовь к Америке, так и к Советам, но очень скоро ему приходится выбирать из двух зол: в одиночку новому режиму долго не протянуть. Кастро предпочел Москву.

Для Кремля появление в зоне своего протектората Кубы — вопрос архиважный. Прежде у СССР не было ни одной колонии на Американском континенте. Причем Куба расположена крайне удобно: прямо под боком у США. И если янки без труда размещают свои ракеты в Европе и Азии, нацеливая их на Союз, то у Хрущева аналогичной возможности попросту не было. Пока не появился Кастро.

Нескончаемым потоком идут на Кубу суда с оружием, медикаментами, промышленным оборудованием. На помощь острову Свободы плывут специалисты — врачи, учителя, инженеры. И, конечно же, люди в военной форме.

Безучастно смотреть на это США не вправе. Но и изменить что-либо тоже не могут: руки коротки. Они предпринимают, правда, несколько попыток организовать антикастровский переворот, но безуспешно. Самая громкая такая попытка имеет место весной 1961-го в заливе Свиней, куда под водительством ЦРУ высаживаются 2,5 тысячи кубинских эмигрантов, дабы с оружием в руках вернуть свою родину в лоно цивилизации. Однако гвардейцы Кастро наголо разбивают повстанцев, попутно громя их подпольные штабы и резидентуры.

Скандал в заливе Свиней (вот ведь, прости господи, не могли места благозвучнее подобрать!) получает такой резонанс, что Кеннеди вынужден даже отправить в отставку шефа ЦРУ легендарного Алена Даллеса.

Летом 1962-го Политбюро решает разместить на Кубе стратегические ракеты. Формально — по просьбе кубинского правительства. Фактически — для того чтобы диктовать США свою волю. Никогда прежде советские войска не приближались столь близко к границам главного своего противника.

О том, с какой секретностью проводилась операция «Анадырь», я уже упоминал. Но надобно добавить еще, что ради успешного ее завершения Хрущев пошел даже на сверхординарные, не принятые обычно в высокой политике меры: он пошло обманул Кеннеди.

Помимо легальных дипломатических каналов, между Москвой и Вашингтоном действовал в те годы еще один, неофициальный. Полковник ГРУ Георгий Большаков, работавший под журналистским прикрытием, регулярно общался с братом президента — министром юстиции Робертом Кеннеди. Братья знали, что Большаков близок к зятю Хрущева — редактору «Известий» Алексею Аджубею. А уж более прямого и надежного выхода на советского лидера трудно было вообразить.

Несколько раз Большаков встречался и с самим президентом, о чем потом лично докладывал Хрущеву.

В августе 1962-го Хрущев через Большакова направляет Кеннеди послание. К тому времени американцы уже зафиксировали караваны судов, идущие к кубинским берегам. Догадываются они и о том, что на кораблях перевозят оружие.

Но Хрущев сознательно дезинформирует Кеннеди. Он сообщает, будто оружие это — исключительно оборонительное, никакой агрессии против США Москва не замышляет.

Кеннеди хочется в это верить, но и верить он тоже не может. Многочисленная агентура ЦРУ на Кубе скрупулезно доносит о передвижениях но острову зачехленных грузовиков с ракетообразными силуэтами.

А 14 октября самолет-разведчик фотографирует размещение ракетных установок. Теперь уже нет никаких сомнений. Кроме одного: начинены ли эти ракеты ядерными зарядами.

И вот тут-то, как уверяют западные исследователи, и настал звездный час шпиона Пеньковского.

Мало того, что он заблаговременно сообщил об отправке на Кубу ракет. Переданная им схема размещения ракетных площадок полностью совпадала с фотоснимками, сделанными самолетом-шпионом.

Снимки и донесения легли на стол президента. Таким образом, Кеннеди оказался во всеоружии.

И хотя советский министр иностранных дел, мистер «No» Андрей Громыко, и уверяет президента, будто никаких ракет на Кубе нет, Кеннеди готовится к ответным действиям.

16 октября он создает специальный штаб при Совете национальной безопасности, где на полном серьезе обсуждается уже план нападения на остров. В свою очередь, Группа советских войск на Кубе приводится в состояние повышенной боевой готовности, а ее командующий генерал Плиев на военном совете почти дословно повторяет слова политрука Клочкова: «Нам отступать некуда».

22 октября Кеннеди выступает с обращением к нации и объявляет о начале военно-морской блокады Кубы. Отныне, говорит Кеннеди, ни один советский корабль не подойдет больше к острову на пушечный выстрел. В США начинается паника. Никогда еще мир не был так близок к ядерной войне…

И именно в этот самый переломный день советская контрразведка арестовывает Пеньковского.

Что это: совпадение или тонкий расчет? Ведь, как ни хотели бы американцы верить своему агенту, стопроцентной гарантии его искренности у них все равно не было. Такую гарантию мог дать только его арест…

Забегая вперед, скажу, что уже 28 октября Карибский кризис пошел на спад, хотя накануне советские силы ПВО и сбили американский самолет, приблизившийся к Кубе.

А еще раньше, 25 октября, аналитики ЦРУ пришли к убеждению, что строительные работы на всех 24 пусковых установках на Кубе завершены и ракеты будут готовы к бою уже через пару часов. Такие выводы они сделали, наложив материалы Пеньковского на данные аэрофотосъемки.

Здесь-то, по-моему, и зарыта собака. Получается ведь, что Пеньковский удружил не Штатам, а Москве. А значит, это с его подачи Кеннеди не решился отвечать ударом на удар, «проглотил» свой сбитый самолет и закрыл глаза на нескончаемую артиллерийскую канонаду, доносящуюся с кубинских берегов.

Услышав доклад ЦРУ, нервы у Кеннеди не выдерживают. Он посылает секретную депешу в советское посольство, где предлагает восстановить «статус кво».

Ответ из Москвы не заставил себя долго ждать. Через два часа Хрущев сообщил, что если Кеннеди прогарантирует неприкосновенность Кубы, а также отзовет свой флот, то Москва готова к переговорам.

Одним из пунктов этих переговоров стало свертывание американских ракетных баз в Турции.

Стало быть, в победе СССР по всем статьям (Кубе ничто больше не угрожает, турецкие базы выведены) — огромная заслуга шпиона Пеньковского. Недаром бывший глава английской разведки МИ-6 Дик Уайт прямо заявил однажды: «Именно благодаря полученным от Пеньковского разведданным, было принято решение, что США не следует наносить упреждающий ядерный удар по Советскому Союзу».

Однако заслуга эта может быть лишь в том случае, если уверения западных исследователей верны, а роль предателя — не преувеличена.

А вот это как раз вызывает большие сомнения. Что нового мог сообщить Пеньковский американцам, если начиная с конца 1950-х самолеты-разведчики ВВС США совершили до тридцати безнаказанных полетов над советской территорией.

Они сфотографировали большинство ракетных, ядерных и ПВОшных полигонов, стратегическую авиабазу в Энгельсе, базу атомных подлодок, причем, как признавался впоследствии зам. директора ЦРУ Ричард Биссел, снимки сделаны были настолько четко, «что можно было прочесть хвостовые номера на бомбардировщиках».

И ракеты Р-12, те самые, что отправились на Кубу, тоже преспокойно были засняты американцами. И дальность их пуска ЦРУ определило без труда, ибо запускались они в восточном направлении, которое контролировалось самолетами США.

В октябре 1992-го ЦРУ рассекретило и обнародовало материалы Карибского кризиса, в том числе меморандум, составленный на основе донесений Пеньковского. И оказалось, что до тех пор, пока самолет-разведчик не сфотографировал ракетную площадку близ города Сан-Кристобаль, ЦРУ продолжало свято верить, что Москва размещает там не ядерные ракеты, а ракеты ПВО.

Спрашивается: а в чем же сенсационность материалов Пеньковского? Либо он рассказывал уже известные американцам вещи, либо не рассказывал в принципе ничего существенного.

В любом случае серьезного ущерба государственным интересам это не нанесло.

Идем дальше. Да, Пеньковский передал на Запад пять с половиной тысяч документов, переснятых на микропленку. Объем гигантский. Только что последовало за этим?

Ни один агент не пострадал, ни один нелегал не засыпался, никого из разведчиков не выдворили.

Когда девятью годами позже, в 1971-м, сотрудник КГБ Олег Лялин останется в Англии, эффект окажется совсем иным. Более ста (!) советских дипломатов и работников загранучреждений станут в Британии персонами нон грата. И при этом на лавры спасителя человечества Лялин ничуть не претендовал, а имя его известно сегодня лишь узкому числу любителей разведки.

Здесь же: замах на рубль, а удар — на копейку.

Почему? И почему, коли Пеньковский в самом деле был столь ценным агентом, изменившим ход мировой истории, КГБ так долго не трогал его, позволяя шпионить и фотографировать секретные бумаги в маршальских покоях?

Прямо как в анекдоте про Штирлица, который, идя по главной улице Берлина, не мог понять подозрительных взглядов прохожих: то ли его выдавала форма полковника НКВД, то ли стропы парашюта, болтающиеся сзади…

История разоблачения Пеньковского — это еще одна таинственная, не разгаданная до сих пор страница нашего шпионского ребуса.

Официальная позиция Лубянки гласит, что под колпак контрразведки шпион попал совершенно случайно. Чекистов вывела на Пеньковского его связная — жена английского резидента Аннет Чизхолм.

«30 декабря (1961 г. — Прим. авт.) сотрудник КГБ, осуществлявший наружное наблюдение за Чизхолм, отметил, что в 16.10 она вошла в подъезд дома по Малому Сухаревскому переулку, — пишет бывший начальник Центра общественных связей ФСБ генерал Михайлов (впрочем, аналогичное изложение можно найти и в десятках других изданий). — Спустя 20–30 секунд вышла из подъезда и направилась в сторону Цветного бульвара. С промежутком еще в 30 секунд из того же подъезда вышел мужчина, остановился, посмотрел в сторону уходившей Чизхолм, а затем вновь вошел в подъезд. В 16.35 неизвестный вышел из подъезда и, проверяясь, направился в сторону Цветного бульвара… и был потерян наружной разведкой.

19 января наружное наблюдение КГБ фиксирует: „А.Чизхолм, следуя, как обычно, в магазин на улице Арбат, дошла до Арбатского переулка и, посмотрев на часы, в 13.00 вошла в подъезд. Вслед за ней в подъезд вошел мужчина, по приметам похожий на того, который оторвался от наружного наблюдения 30 декабря… Усиленно проверяясь около получаса на улицах города, мужчина пришел на улицу Горького, в здание ГК но КНИР (тогдашнее название Госкомитета по науке и технике. — Прим. авт.)“».

Проследить, куда по окончании рабочего дня отправится незнакомец было уже делом техники.

Итак, запомним: впервые контрразведка отфиксировала контакт Пеньковского и Чизхолм 30 декабря 1961-го. Это очень важно, ведь даты в нашей истории имеют решающее значение.

Правда, существует и несколько иных, отличных от хрестоматийных версий.

Известный советский разведчик Виктор Черкашин (он прославился вербовкой Олдрича Эймса), начинавший свою службу в английском отделе контрразведки, утверждает, например, что таинственного незнакомца разыскали уже на другой день — непосредственно 31 декабря. Якобы сотрудник «наружки», потерявший его накануне, «был в бригаде, осуществлявшей контроль за обстановкой около одного военного НИИ… И вдруг из здания выходит наш „герой“ в форме полковника Советской Армии!.. Седьмому управлению потребовалось немного времени, чтобы установить его личность. Это был Олег Пеньковский».

Абсолютно иначе излагает ход событий тогдашний председатель КГБ Владимир Семичастный, уверяя, что Пеньковского засекли совсем в другом месте и совсем при других обстоятельствах.

В своих мемуарах Семичастный пишет, будто КГБ периодически организовывал тотальную слежку за каким-нибудь одним западным посольством, когда все дипломаты и обслуга брались под постоянное наблюдение. (Этакая ударная неделя, в духе комсомольских субботников).

В начале 1962-го как раз проходила британская неделя. И вот «во время одной такой акции в ГУМе, на Красной площади, отметили контакт британского разведчика с нашим гражданином. Беглый контакт, после чего русского мы сразу потеряли. Способ его исчезновения и был сигналом к тревоге: этот человек был не новичок, знает, что следует делать».

Честно признаюсь, все эти версии вызывают у меня серьезные подозрения. И вот почему.

Супруги Чизхолм приехали в Москву задолго до вербовки Пеньковского: в мае 1960-го. Тот же, цитировавшийся уже мной, генерал Михайлов признается, что сомнений в истинном лице Ролангера Чизхолма — второго секретаря посольства — у КГБ не было. Его кадровую принадлежность к английской разведке чекисты установили еще в середине 1950-х, когда Чизхолм работал в резидентуре МИ-6 в Западном Берлине.

Да и как было ее не установить, если бок о бок с Чизхолмом работал тогда в Берлине Джордж Блейк — советский агент внутри МИ-6.

Соответственно, едва только Чизхолм поселился в Москве, контрразведка не должна была спускать глаз ни с самого дипломата, ни с его жены, которая еще в Берлине усердно помогала супругу в нелегкой службе.

Обратимся теперь к сухой хронологии.

В июне 1961-го английский бизнесмен Гревилл Винн информирует Пеньковского, что его связником будет миссис Чизхолм.

2 июля они впервые встречаются — в сквере у Большого театра. Более неудачного места трудно себе представить. У Большого театра всегда полно иностранцев, а значит, и топтунов.

Но Пеньковский в который раз демонстрирует поразительную беспечность. Когда в конце июля шпион прилетает в командировку в Лондон, то на вопрос кураторов, не рискует ли он, встречаясь с англичанкой в людном центре Москвы, ответствует с залихватской дерзостью:

«Бояться было нечего, особенно появления милиционера, потому что у меня при себе военное удостоверение, и я бы сказал милиционеру: „Отвали, дрянь“».

Глупость какая-то! Да не милиционера надо было бояться Пеньковскому, а наружки. Которая, к слову, предпочитала работать как раз под милицейским прикрытием. Покажи он такому милиционеру свое удостоверение — уже к вечеру был бы обложен, как загнанный зверь.

А может, не глупость? Может, Пеньковскому просто нечего было бояться?

Продолжаем хронологические изыскания.

В начале сентября Пеньковский снова встречается с Чизхолм: теперь уже на Цветном бульваре. 20 октября следует их очередное рандеву. Всего же до конца года, как утверждают Д. Шектер и П. Дерябин, они провели 10 (!) встреч — в одних и тех же местах: на Цветном или в районе Арбата.

А куда, извините, все это время смотрел КГБ? Средь бела дня жена установленного разведчика, да не просто разведчика — резидента СИС, регулярно встречается с секретоносителем, полковником ГРУ. Однако в течение шести месяцев наружка ничего не замечает, хотя встреч таких состоялась уйма. Да и проходили они в местах весьма примечательных.

Прежде чем удалиться в арбатские дворики, Чизхолм, например, заходила в кулинарию ресторана «Прага», дожидалась появления Пеньковского, после чего направлялась во дворы. Самое поразительное, что продуктового изобилия в кулинарии не наблюдалось, а значит, минут 5-10 иностранка просто должна была бесцельно разглядывать какую-нибудь выставленную на прилавок заливную рыбу или любоваться муляжами из папье-маше.

Паси ее контрразведка — это неминуемо вызвало бы подозрение. А значит, вариантов может быть только два: либо наружка не шпионила за ней; либо делала это по-дилетантски халтурно.

И то, и другое — маловероятно.

Листая стенограмму судебного процесса над Пеньковским (ее опубликовали тотчас же, в 1963-м), я наткнулся на удивительное противоречие.

Из материалов судебного дела выходит, будто Пеньковский познакомился с Чизхолм 5–6 августа, находясь в Лондоне, а их первая московская встреча состоялась лишь в начале сентября.

Однако все западные исследователи, ссылаясь на документы и источники ЦРУ, приводят совсем иные даты. Они утверждают, что встреча такая прошла не в сентябре, а в июле. И не в августе Пеньковский узнал о Чизхолм, а двумя месяцами раньше, в июне.

Это двойное толкование, казалось бы, очевидных вещей наводит на некие раздумья. Налицо попытка сжать временные сроки контактов Пеньковского и Чизхолм, дабы снять ненужные для КГБ вопросы. То есть не полгода хлопала контрразведка ушами, а всего четыре месяца. А коли так — установка Пеньковского в конце декабря (а точнее, в середине января, ведь в декабре наружка потеряла его) не выглядит уже столь удивительно долгой.

На самом деле такая кастрация принципиально ничего не меняет. В конце концов, ни одной только Чизхолм передавал все это время материалы предатель.

Был еще и Гревилл Винн, были и поездки самого Пеньковского за кордон — в 1961-м он трижды выезжает с делегациями в Лондон и Париж.

(Несомненно, в составе таких делегаций находились и соглядатаи КГБ, но они почему-то ничуть не обеспокоились ежевечерними отлучками полковника ГРУ. А тем временем Пеньковский, укрывшись в гостиничных номерах, часами, под магнитофонную запись, рассказывал своим новым друзьям все, что знает и помнит).

Были и другие связники.

Процитирую выдержку из стенограммы судебного заседания:

«Прокурор: Какие еще, кроме тайников, виды связи были предложены вам разведчиками?

Пеньковский: Мне был предложен еще один способ связи, которым можно было пользоваться по необходимости и при невозможности использовать уже прежние варианты связи. Для этого я должен был 21-го числа каждого месяца в 21 час 00 минут прибыть в район гостиницы „Балчуг“ и по заранее обусловленному паролю войти в связь со связником.

Прокурор: Какой был обусловлен пароль?

Пеньковский: Я должен был прогуливаться по набережной, с папиросой во рту, а в руке держать книгу или пакет, завернутые в белую бумагу. Ко мне должен был подойти человек в расстегнутом пальто, также с папиросой во рту, который скажет: „Мистер Алекс, я от ваших двух друзей, которые шлют вам свой большой, большой привет“.

Прокурор: На каком языке должен происходить разговор?

Пеньковский: На английском».

Перечитайте этот фрагмент еще раз. Такое чувство, что «друзья» Пеньковского в самом деле были с большим, большим приветом.

Я прямо-таки воочию вижу эту картину. Поздний вечер. Набережная у гостиницы «Балчуг». Поблизости — ни одного жилого дома. В гостинице — сплошь иностранцы.

И вот по этой набережной — неважно, снег, дождь или град — прогуливается полковник ГРУ с пакетом в руке, а потом к нему подходит иностранец, заговаривает по-английски и заводит в отель, кишмя кишащий соглядатаями КГБ, где даже швейцары и официанты носят под ливреями погоны с васильковыми просветами.

И ведь заводил! Как минимум одна встреча со связником состоялась у Пеньковского в указанном месте 21 октября 1961-го. Но соглядатаи опять ничего не увидели… Поразительная слепота!

Идем дальше. Если верить официальной позиции Лубянки, 30 декабря 1961-го наружка Пеньковского потеряла.

«В тот же день, — сказано в сборнике „Лубянка, 2“, написанном авторским коллективом ФСБ и предваряемом вступлением генерала Патрушева, — по описанию сотрудника был составлен словесный потрет неизвестного и передан в бригады наружного наблюдения».

19 января Пеньковского снова замечают и опознают но приметам. Но закавыка в том, что между 30 декабря и 19 января у Чизхолм и Пеньковского состоялись еще две встречи (5 и 12 января). И обе — там же: в арбатских переулках.

Но вновь наружка не замечает их, хотя должна была, просто обязана — после того как растворился в воздухе таинственный незнакомец, умеющий проверяться и отрываться от слежки (помните слова шефа КГБ Семичастного: «способ его исчезновения и был сигналом к тревоге»?) — круглосуточно не спускать с Чизхолм глаз.

А ведь никаких сверхъестественных номеров ни Чизхолм, ни Пеньковский не откалывали. Даже сверх того — действовали нарочито топорно, продолжая заглядывать в пустынную кулинарию, да еще — в антикварный магазин на Арбате, место паломничества интуристов.

Впрочем, оставим эти сомнения, списав заторможенность КГБ на постновогодний синдром. Однако и дальше заторможенности этой меньше не становится.

Пеньковского арестовали 22 октября 1962-го. А под колпак попал он 19 января, сразу после встречи с Чизхолм. (Или, если верить Виктору Черкашину, и вовсе 31 декабря).

Иными словами, предатель безнаказанно шпионил долгих девять, а то и десять месяцев, и никто остановить его не пытался, хотя именно в этот период, следуя хрестоматийной версии, и передавал он на Запад данные о ракетной программе и предотвращал Третью мировую войну.

Может, у КГБ имелись какие-то сомнения? Например, они до последнего не верили в грехопадение советского офицера и коммуниста?

Да нет же. Едва только зафиксирован был его контакт с Чизхолм, дома у Пеньковского установили спецтехнику, обложили со всех сторон, отслеживали каждый его шаг. (По крайней мере, так гласит версия КГБ).

Вскоре радиоконтрразведка пеленгует работу в квартире Пеньковского транзисторного преемника, передающего сигналы азбуки Морзе. Анализ записанных сигналов показывает их принадлежность к франкфуртскому радиоцентру ЦРУ.

В свою очередь спецтехника фиксирует, как Пеньковский перефотографирует шпионской камерой «Минокс» секретные сборники, взятые им в библиотеке ГРУ.

Одного этого вполне достаточно, чтобы сразу защелкнуть на его руках наручники. Именно так поступили, например, с коллегой Пеньковского во всех отношениях — бывшим подполковником ГРУ Петром Поповым.

ЦРУ завербовало Попова в 1954-м, когда тот работал в венской резидентуре ГРУ. В 1957-м его вернули в Москву, за связь с иностранкой уволили из разведки и отправили служить в Калинин. А в 1959-м уличили в предательстве.

Все происходило в точности, как и в деле Пеньковского. Наружка за атташе американского посольства Расселом Лэнжелли. Тот как бы случайно столкнулся с Поповым на улице и мгновенно, в одно касание, обменялся с ним каким-то предметом.

Было это 21 января 1959-го. А уже 18 февраля — меньше чем через месяц — Попова арестовали, выпотрошили, под контролем вывели на встречу с Лэнжелли, где и схватили американца с поличным.

При этом — повторюсь — к моменту своего разоблачения Попов из ГРУ был уже уволен и к секретам доступа не имел. Не в пример Пеньковскому, который не только продолжал служить в разведке, но и регулярно наведывался в гости к главкому ракетных войск. И все это — на фоне сверхсекретной операции «Анадырь», ради успеха которой Хрущев решился даже на пошлый обман американского президента.

А тут еще в Москву снова приезжает Гревилл Винн, и Пеньковский ни на миг от него не отходит, водит под ручку по театрам и ресторанам и часами засиживается в его гостиничном номере, где по обыкновению включает на полную мощность радио или воду.

Цитировавшийся уже Филипп Найтли приводит интересные подробности из жизни Винна — давнего привлеченца разведки.

«Некоторые из сотрудников (английского посольства. — Прим. авт.), не знавшие о принадлежности Винна к СИС, не могли понять, почему русские воспринимают его столь серьезно, — пишет Найтли. — Один сотрудник, не вытерпев, обратил на это внимание одного из руководящих работников Управления внешних сношений (ГК по науке и технике. — Прим. авт.). Однако последствия оказались просто удивительными. Вместо того чтобы ослабить свой интерес к Винну, русские принялись ухаживать за ним с еще большим энтузиазмом».

Впору поверить в какую-то чертовщину. И Винн, и Пеньковский были точно заговоренные. Кажется, если бы даже они уселись прямо у 4-го подъезда лубянского комплекса — там, где располагается контрразведка, — и принялись на глазах у всех обмениваться секретными бумагами, им и тогда ничто бы не угрожало.

Бывший зам. резидента внешней разведки КГБ в Вене Иван Дедюля уже в наши дни поведал журналистам, как получил от своего доверенного лица информацию о странном поведении Гревилла Винна. Источник сообщил Дедюле, что коммерсант Винн используется англичанами для шпионских поездок в СССР, и главная его задача — встречаться с высокопоставленным агентом, советским полковником, чья фамилия оканчивается на «ский»: Петровский или что-то в этом роде. Полковник «ский» тоже регулярно ездит за рубеж и снабжает Винна ценнейшей информацией.

Резидентура не мешкая послала телеграмму в Москву — сразу на имя начальника внешней разведки генерала Сахаровского. Правда, точную дату событий полковник Дедюля уточнить отказался, но, учитывая, что его венская командировка закончилась в 1961-м, ясно, что случилось описанное задолго до провала Пеньковского.

Нечто подобное рассказал и бывший сотрудник ГРУ Вадим Ильин, работавший в указанное время в Париже. Его агент, передававший важную и всегда подтверждавшуюся информацию из недр НАТО, тоже предупредил, что в СССР действует особо ценный крот, и даже отдал некоторые материалы, полученные от него из Москвы.

А в ноябре 1961-го агент и вовсе назвал фамилию предателя — с небольшим искажением: Пеньжовский.

Обо всем этом Ильин докладывал резиденту ГРУ в Париже, но тот запретил сообщать о кроте в Центр. После же ареста и суда над Пеньковским, когда Ильин попытался докопаться до истины, ему заявили, будто агент его был подставой, и настоятельно посоветовали об истории этой забыть. Особо свирепствовал зам. начальника ГРУ генерал-полковник Мамсуров. В итоге Ильина из разведки уволили.

Еще раз напоминаю: впервые Пеньковский засветился в январе 1962-го. А сигналы-то поступали, оказывается, еще годом раньше и как минимум из двух источников сразу. Только что пальцем на Пеньковского не показывали. Но Лубянка и ухом не повела.

В чем же причина такой слепо-глухо-немоты контрразведки? Ведь даже окончательно уверившись в предательстве Пеньковского, КГБ не спешил арестовать его, позволяя передавать американцам и англичанам секретные (если, конечно, секретные) сведения.

Вновь обратимся к хронологии. В течение 1962 года, уже после провала, Пеньковский провел как минимум шесть встреч с иностранными разведчиками, не считая общения с Гревиллом Винном. (Связник прилетал в июле на пять дней и с Пеньковским практически не разлучался.) Он бывал в гостиничных номерах иностранцев, посетил американское и английское посольства и даже разок наведался в квартиру дипломата. Кроме того, предатель активно пользовался тайниками.

За этот период Пеньковский передал англичанам и американцам не менее трех десятков микропленок с секретной документацией.

В печати можно встретить предположения, будто Пеньковского не спешили арестовывать, дабы выявить его связи. Предположение довольно абсурдное.

При любой контршпионской разработке лишь на одну чашу весов кладется оперативный интерес: желание выманить противника и нанести ему удар поэффектнее. Зато на другую неизменно ложится ущерб, который агент способен нанести, оставаясь на воле.

В нашем случае чаша явно должна была склониться не в пользу оперативных замыслов. Слишком велика была ставка в этой игре.

Бытует и другая версия. В КГБ, мол, допускали, что Пеньковский сотрудничает с англичанами по заданию своего ведомства, вот и не хотели раньше времени влезать в чужой монастырь.

Ерунда на постном масле. Военная разведка не вправе была работать на советской территории. Это являлось абсолютной прерогативой КГБ.

У версии такой есть и иная модификация. Дескать, между КГБ и ГРУ существовали давние противоречия, усугубленные переходом в военную разведку Ивана Серова — бывшего шефа Лубянки. Серов и новая комсомольская команда, пришедшая в КГБ: Шелепин, Семичастный, — друг друга не любили. А потому у чекистов не было возможности работать в полную голову, ибо информировать ГРУ о разработке Пеньковского они не хотели.

Косвенно подтверждает такое предположение и сам Семичастный, возглавивший КГБ в ноябре 1961-го:

«Мы какое-то время ничего не сообщали в ГРУ… Не исключалось и то, что ГРУ, ради сохранения „чести мундира“, захочет побыстрее закрыть дело, и след, который мы взяли, может исчезнуть».

Однако генерал Серов утверждение Семичастного — да и не только его одного — наотрез опровергает.

Пришло время наконец обратиться к никогда не публиковавшимся прежде бумагам начальника ГРУ, в которых подробно описывается дело Пеньковского — причем описывается совершенно неожиданно и, не побоюсь этого слова, сенсационно.

В личном архиве Серова сохранилось три его письма в Комиссию партийного контроля ЦК КПСС, посвященных истории Пеньковского. Все они так или иначе дополняют друг друга, поэтому я буду цитировать их по очереди, пронумеровав в хронологическом порядке.

Из письма И. Серова № 3:

«В апреле 1962 года на заседании Гл. военного Совета меня ознакомил со справкой по Пеньковскому нач. Управ. Особ. отд. Гуськов (3-е управление КГБ: военная контрразведка. — Прим. авт.), и мы с ним условились, что я буду помогать в разработке».

Из письма И. Серова № 2:

«Когда мне стало известно о предательстве Пеньковского в апреле 62-го года, я дал указание т. Смоликову (начальник Управления кадров ГРУ. — Прим. авт.) о том, чтобы он вызвал Пеньковского и объявил, что перспективы использования его в ГРУ не имеется, поэтому уволить его из ГРУ. В мае месяце т. Смоликов вызвал его и предложил перейти на преподавательскую работу на кафедру иностранных языков, от чего Пеньковский отказался. Об этом стало известно работникам КГБ, которые пришли ко мне и стали просить не переводить предателя из ГРУ, с тем чтобы не сорвать разработку, при этом сослались на записку КГБ в ЦК по этому вопросу».

Из письма И. Серова № 3:

«Затем последовал звонок от Грибанова с просьбой не переводить Пеньковского из ГРУ, с тем чтобы он не догадался о наблюдении за ним…

…Я был вынужден согласиться. В конце я спросил Грибанова: „Что он, ваш агент?“. Тот замялся и сказал: „Нет, сейчас, кажется, не является“».

Замешательство генерала Грибанова — мастера комбинаций и оперативных игр (это не кто иной, как Грибанов, разработал, например, знаменитую операцию по вербовке французского посла, которому подставили агента-гомосексуалиста, а потом начали вербовать на компромате) — выглядит довольно странно.

Что значит: «сейчас, кажется, не является»? А раньше, выходит, являлся?

Мне могут возразить: но ведь агентура — это святая святых любой спецслужбы, с чего вдруг начальнику контрразведки мяться перед шефом другого ведомства? Оставил бы вопрос без ответа, да и дело с концом.

В теории — так оно и должно быть. Но не забывайте, что Серов всю жизнь прослужил на Лубянке, заместителем наркома стал еще перед войной, был первым председателем КГБ. Даже после перехода его в ГРУ бывшие подчиненные — и Грибанов в том числе — продолжали сохранять перед ним пиетет, трепетать по инерции. Тем более что был Серов весьма близок к Хрущеву.

Если Пеньковский в самом деле являлся агентом Лубянки — это все расставляет по своим местам. И бесшабашную его лихость, и настырность в вербовке, и грубые методы работы, и волшебную неприкасаемость. Впрочем, не будем забегать вперед. Лучше продолжим разбирать записки Серова.

Итак, КГБ настоял, чтобы Пеньковский остался в ГРУ, дабы «он не догадался о наблюдении за ним». Аргумент так себе.

Ведь он давно уже обо всем догадался. Приезжавший летом в Москву Гревилл Винн видел хвост своими глазами. Люди в штатском неотрывно следовали за Пеньковским. Правда, шпион успокоил его, заявив, что за собой слежки не чувствует, это, дескать, по твою душу. Но Винну пришлось прервать визит и улететь домой раньше срока, о чем он подобно доложил МИ-6 и ЦРУ.

Западные хозяева (или арендаторы?) Пеньковского встревожились. Они начинают готовить операцию по спасению агента. Самым оптимальным вариантом был бы его вывод на Запад.

В 1962 году Пеньковский четырежды запрашивает разрешение на выезд в загранкомандировки: в Швейцарию, США, Бразилию и на Кипр.

В письме, отправленном на Запад, он уверяет: «Серов лично предложил мне возглавлять делегацию в Сиэтл».

Но это — очередная ложь. Вот что пишет сам Серов.

Из письма № 3:

«В конце апреля 1962 года по представлению Рогова комиссия по выездам ЦК приняла решение о командировке Пеньковского в США. Когда я узнал об этом, то позвонил т. Долуда (предс. комиссии) и просил отменить это решение. Через несколько дней б. нач. 2 управ. КГБ Грибанов позвонил мне и просил согласиться на посылку в США Пеньковского. При этом он сказал, что они „имеют возможность наблюдать за ним там“. Я не согласился. Нет сомнения, что он остался бы в США».

Экий неожиданный лихой поворот! Разработка в самом разгаре, уже и тени сомнений больше нет в предательстве Пеньковского, а КГБ готово выпустить его за кордон, ибо «имеет возможность наблюдать за ним там».

Ни Грибанов, никто другой из руководителей КГБ на самоубийц явно не смахивают. То есть, отправляя Пеньковского за рубеж, они заранее знают, убеждены на все сто процентов, что никуда он не денется, вернется как миленький домой. Потому что в противном случае никому из генералов не сносить головы: бегство установленного шпиона — это не просто головотяпство, тут уже вредительством пахнет.

(К слову, в 1967-м председателя КГБ Семичастного снимут как раз за нечто подобное. Бывшая советская принцесса Светлана Аллилуева отправится в Индию и сбежит оттуда на Запад. Правда, Лубянка выпускать ее не хотела, настоял ЦК. Однако повода этого оказалось вполне достаточно, чтобы отправить Семичастного в почетную ссылку).

А тем временем ЦРУ и МИ-6 продолжают разрабатывать план побега Пеньковского. Ему присылают комплект фальшивых документов, причем контрразведка фиксирует шпиона за разглядыванием левого паспорта у себя дома.

Когда становится ясно, что за границу Пеньковского не пустят, возникают новые идеи: Винн доставит в Москву якобы на выставку автофургон с закамуфлированным внутри тайником, куда, как в норку, и юркнет Пеньковский, а потом его тайно, багажом, вывезут из Союза. Или же Пеньковского укроют на иностранном корабле в дальневосточном порту. А то и вовсе пришлют за ним подводную лодку.

Но этого не случится. 22 октября, в день апогея Карибского кризиса, Пеньковского арестуют. До последней минуты он будет числиться офицером ГРУ…

А через две недели, 2 ноября, КГБ схватит архивиста американского посольства Роберта Джэкоба в тот момент, когда в подъезде жилого дома он будет опустошать шпионский тайник, заложенный якобы Пеньковским. В тот же день венгерская госбезопасность арестует и Гревилла Винна, на свою беду приехавшего в Будапешт.

Два этих ареста окончательно убедят Запад в чистоте помыслов Пеньковского, а значит, и в правдивости его информации.

А еще через 3 месяца своей должности лишится и начальник ГРУ Иван Серов…

О роли Серова в деле Пеньковского написаны целые тома. Однако правды там не много: примерно столько же, сколько мяса в советской ливерной колбасе.

Он ли украл, у него ли украли: но шуба была…

Сразу договоримся: я ничуть не пытаюсь обелить Серова, фигуру крайне неоднозначную. Подобно всем руководителям НКВД, Серов внес посильный вклад и в массовые репрессии, и в порабощение народов Европы, и в кучу других мерзостей. Он отвечал за выселение ингушей и калмыков. Подавлял венгерское восстание 1956-го.

Однако я против того, чтобы приписывать людям — как бы к ним ни относиться — чужие грехи, благо у Серова и своих хватает с избытком…

Стараниями партийных доброхотов и историков в штатском Серова сделали чуть ли не главным пособником Пеньковского. Он-де и в ГРУ его восстановил. И к себе приблизил. В гости приглашал. Жену и дочь шпионским заботам препоручал.

Дальше всех в таких изысканиях пошли американский профессор Кристофер Эндрю, написавший с помощью другого перебежчика из КГБ Олега Гордиевского масштабный фолиант «КГБ: история внешнеполитических операций».

Из фолианта вообще следует, что Серов был «собутыльником Пеньковского». Якобы, когда, игнорируя установки КГБ, Пеньковский отправился на прием в британское посольство, не поставив в известность контрразведку, Серов скандал замял, но КГБ заподозрил неладное, установил за подозрительным полковником слежку и разоблачил предателя. Узнав об аресте собутыльника, Серов «после тяжелого запоя застрелился в одном из арбатских двориков».

Не хочу даже комментировать этот бред. Достаточно сказать, что генерал Серов дожил до 85 лет и умер от старости в 1990-м, а алкоголь в рот не брал принципиально, даже вина.

Тем не менее 2 февраля 1963-го — еще до начала суда над Пеньковским — Серов был снят с должности начальника ГРУ. А 12 марта его понизили до генерал-майора — сразу на три звезды — и лишили звания Героя Союза, которое получил он в 1945-м за Берлинскую операцию. После чего опальный генерал был сослан на унизительно низкую должность в Среднюю Азию.

В 1965-м его уволили по болезни и исключили из партии. Все последующие попытки Серова добиться реабилитации закончились ничем, хотя в защиту его выступал даже маршал Жуков.

Чем же провинился начальник ГРУ и первый председатель КГБ?

Претензия первая: восстановил предателя Пеньковского в ГРУ

Однако сам Серов категорически настаивает, что этого не было.

Из письма И. Серова № 3:

«Известно, что Пеньковского не раз просил перевести из Ракетных войск в ГРУ главный маршал артиллерии Варенцов, который с ним дружил и поддерживал десятки лет. Он обратился ко мне по телефону, я отказал Варенцову, и на справке, предоставленной мне Смоликовым (начальником управления кадров ГРУ. — Прим. авт.), написал: „не изменив аттестации, данной военным атташе Рубенко (начальником Пеньковского по Турции. — Прим. авт.), невозможно использовать в разведке“.

Я могу согласиться, что указание не совсем четкое. Но нельзя же давать ей произвольное толкование. Я имел в виду, что Управление кадров уточнит у Рубенко все отмеченные в аттестате отрицательные вопросы и доложит мне. Одно ясно, что я написал „невозможно использовать в разведке“, и нельзя это толковать как „допустил проникновение в разведку Пеньковского“.

Более того, ко мне больше по этому вопросу не обращались. Зам. нач. ГРУ Рогов подписал приказ о переводе Пеньковского в ГРУ, а затем тот же Рогов переделал аттестацию на Пеньковского. Он сам на заседании КПК сказал об этом, добавив, что на него было наложено взыскание, объявлен выговор, который уже снят».

Чтобы окончательно понять щекотливость ситуации, следует добавить, что между Серовым и его заместителем Роговым сложились весьма натянутые отношения. Рогов был ставленником министра обороны маршала Малиновского, с которым вместе они воевали, и маршал рассчитывал усадить его в кресло начальника ГРУ. Назначение Серова спутало им все карты.

В письме № 1 Серов говорит об этом прямо:

«…т. Рогов пользовался особым покровительством министра т. Малиновского… Поэтому он зачастую помимо меня бывал у министра и получал „личные“ указания, о которых я узнавал от него позже или совсем не знал… Он часто подписывал приказы по ГРУ, не спрашиваясь меня, на что я делал ему не раз указания…».

Так вот. Приказ о восстановлении Пеньковского генерал Рогов подписал, когда Серов находился в отпуске. Комиссия партийного контроля установила это официально.

Могло ли повлиять на Серова ходатайство маршала Варенцева, который действительно просил за своего бывшего порученца? Вряд ли.

«Я не из таких робких, чтобы звонок Варенцова привел меня в трепетное состояние, — отвечает на это Серов (письмо № 2), — во-первых, потому что мы были в равном звании, а по должности я старше его. Во-вторых, за четыре года работы ко мне обращались не раз более ответственные товарищи, а мои начальники требовали, чтобы я соглашался, однако я не смущался и оставался при своем мнении».

Это очень похоже на правду. Не Серову следовало добиваться благосклонности Варенцова, а совсем наоборот.

Претензия вторая: начальник ГРУ покровительствовал Пеньковскому

Из письма И. Серова № 1:

«О том, что Пеньковский принят и работает в ГРУ, я узнал через несколько месяцев, когда увидел его фамилию в числе офицеров, выделенных для обслуживания выставки в Москве. Я спросил у нач-ка отдела т. Рогова, откуда взялся Пеньковский, на это мне т. Рогов ответил, что кадры разбирались с ним и т. Рогов (зам. нач. ГРУ) подписал приказ о назначении».

И вновь это очень правдоподобно. Серов был человеком тяжелым, замкнутым, нелюдимым. Служба в НКВД брала свое. Он не приближал никого из подчиненных и сослуживцев, а вне работы отношения поддерживал с единицами: например, с тем же маршалом Жуковым.

Да и что могло быть у него общего с Пеньковским: у генерала армии с полковником? Однако на сей счет существует…

Претензия третья: Пеньковский был близок с семьей Серова

Это, пожалуй, самое скандальное и интригующее обвинение. Поводом к нему послужил факт непреложный: в июле 1961-го жена и дочь Серова одновременно с Пеньковским оказались в Лондоне.

О совместном вояже Серовых и Пеньковского написано и наверчено немало. Вплоть до того, что дочка Серова Светлана стала любовницей шпиона. И ладно бы писали об этом какие-то щелкоперы из второсортных колхозных таблоидов: нет же, вполне уважаемые, авторитетные люди.

«Его (Пеньковского. — Прим. авт.) работа на выставке была не слишком обременительной, практически единственной его заботой была опека мадам Серовой» (Г. Винн, «Человек из Москвы»).

«Пеньковский старался всячески сблизиться с Серовым. Он „случайно“ встречался с Серовым за границей, когда тот с женой и дочкой бывал в Англии и Франции, и на деньги английских спецслужб устраивал им „красивую жизнь“, преподносил дорогие подарки» (В. Семичастный, «Беспокойное сердце»).

«Пеньковский из кожи лез, чтобы угодить мадам Серовой и ее дочери. Он их встречал, водил по магазинам, расходовал на них часть своих денег» (А. Михайлов, «Обвиняются в шпионаже»).

«За день до отъезда Серов вызвал Пеньковского к себе в кабинет и сообщил, что его жена и дочь едут в туристическую поездку в Лондон. Пеньковский должен был сопровождать их, ходить с ними по магазинам — в общем, следить за тем, чтобы в Лондоне им было хорошо… Как Пеньковский сообщил потом, Светлана флиртовала с ним. Когда они ехали в такси к ним в отель, она прижималась к нему и делала это весьма умело…». (Д. Шектер, П. Дерябин. «Шпион, который спас мир»).

Сотрудник ЦРУ Г. Хазлвуд писал в своем отчете: «Пеньковский начал заигрывать со Светланой, и мне при встрече пришлось умолять его почти на коленях: „Эта девушка не для тебя. Не осложняй нам жизнь“». (Н. Андреева, «Трагические судьбы»).

Флирт дочки начальника ГРУ и шпиона — сюжет, достойный Голливуда. Куда там роману уголовника и следовательницы, организовавшей ему побег.

Но не будем увлекаться фривольными мотивами. Ведь подоплека истории этой намного интереснее, чем любая эротика.

Вновь обратимся к запискам Ивана Серова.

Из письма № 1:

«Впервые я предателя Пеньковского увидел на Шереметьевском аэродроме летом 61-го года. Простившись с женой и дочерью, улетавшими с туристской группой в Лондон, я встал у окна около пропускного пункта.

Ко мне подошел незнакомец и, поздоровавшись, сказал, что он тоже летит в Лондон. Я подумал, что это сотрудник КГБ, знающий меня. Никаких поручений я ему не давал, как он показал, потому что: во-первых, я не знал, кто он такой, во-вторых, в этом не было надобности, т. к. накануне я попросил нач. Упр. т. Соколова предупредить военного атташе т. Ефимова, что если жена обратится к нему за помощью, то оказать ей содействие».

Еще раз вспомним: согласно многочисленным версиям, Серов якобы попросил Пеньковского приглядывать за семьей в Лондоне. Дж. Шектер пишет даже, что «в Шереметьеве, перед отъездом, Пеньковский обсудил с Серовым свою командировку… Серов познакомил Пеньковского со своей женой и дочерью и попросил его быть к ним повнимательнее».

Дочь Серова Светлана опровергает это, как пишут в следственных бумагах, категорически. Более того, рассказ ее вкупе с записками начальника ГРУ заставляет взглянуть на всю историю с лондонской поездкой совершенно иначе, переворачивает на 180 градусов.

В беседе со мной Светлана Ивановна — та самая, что флиртовала якобы с Пеньковским, «умело прижимаясь к нему», — впервые воспроизводит события сорокалетней давности.

— В июле 1961-го мы с матерью поехали с туристской группой в Лондон. Отец проводил до Шереметьева, поцеловал и сразу же уехал: он торопился на службу. Встали в очередь. Вдруг к нам подходит человек в форме. «Извините, произошла накладка. На ваш рейс продали 2 лишних билета. Не могли бы вы подождать буквально пару часов. Скоро в Лондон пойдет другой борт».

— Вы были в тургруппе самыми безответными? Почему ссадить решили именно вас?

— Это и удивляет. Все-таки — жена и дочь начальника ГРУ, генерала армии, члена ЦК. Вряд ли остальные члены группы превосходили нас по социальному положению…

Но мы не возмущались. Подошли к «гэбисту», который сопровождал нашу группу, все рассказали. Он пожал плечами: ладно, встретимся на месте. И через несколько часов действительно объявили другой самолет: спецрейс с балетной труппой, летящей на гастроли.

— Кировского театра оперы и балета.

— Наверное… Рядом с нами в салоне сидел какой-то мужчина. Он сразу же попытался завязать разговор. «Вы знаете, я у вашего — то ли мужа, то ли папы, уже не помню — в общем, у Ивана Александровича работаю. Давайте покажу вам Лондон». Мама, как настоящая жена чекиста, мгновенно окаменела. «Спасибо, ничего не надо».

— Это и был Пеньковский?

— Да… Несколько часов мы обменивались междометиями. Наконец прилетели в Хитроу.

— Утверждается, будто посольская машина вас не встретила, и тогда Пеньковский любезно отвез вас в отель?

— Все не так. Нас поначалу и вправду никто не встретил. Пеньковский предлагал свои услуги, но мы отказались. В итоге он уехал, а мы остались сидеть на чемоданах. Через час машина из посольства все-таки пришла.

— Что было дальше?

— Буквально на другой день Пеньковский появляется в гостинице. Стучится в номер. Было это после обеда, мы как раз вернулись с экскурсии. «Как устроились? Как Лондон?» Обычный визит вежливости.

Назавтра, под вечер, приходит опять. «Пойдемте прогуляемся, попьем кофейку». Делать было все равно нечего. На всякий случай зашли к «гэбисту», показали его визитную карточку. «Не возражаю», — ответил он.

Гуляли мы недолго: примерно час. Посидели в уличном кафе. Он тянул дальше, но меня — хотите верьте, хотите нет — не покидало какое-то неприятное, гнетущее чувство. Словно что-то подсказывало изнутри. Я уперлась: хочу назад. Пеньковский принялся уговаривать, но безуспешно: назад, и все. И такое разочарование появилось у него на лице — я тогда еще удивилась… Словно ребенок, у которого отбирают любимую игрушку…

— А как же презенты, духи, сувениры?

— Ничего этого не было. В таких вопросах мама была очень щепетильна. У нее до последнего дня хранились даже чеки на все покупки…

…Ненадолго прерву рассказ Светланы Серовой, дабы привести еще несколько цитат из писаний лубянских генералов.

«Позже, уже в Париже, куда семья Серова тоже приехала, он весьма потрафил младшей Серовой, организовав ей экскурсию на плац Пигаль. Благодарная семья по возвращении в Москву устроила ужин в честь своего услужливого гида, на котором присутствовал и сам Серов. „Олег удивительно чуткий и милый“, — не скупилась на комплименты мадам Серова». (А. Михайлов, «Обвиняются в шпионаже»).

«Пеньковский был даже приглашен в Москве на семейный обед к Серовым» (В. Семичастный, «Беспокойное сердце»).

— Светлана Ивановна, что за ужин или обед устроили вы в честь Пеньковского?

— Ну, во-первых, мы с матерью в Париже никогда не были и на плац Пигаль, соответственно, не ходили. Что же касается появления Пеньковского у нас дома, дело обстояло так.

Через несколько месяцев после лондонской поездки он позвонил нам домой: я вот вернулся из Парижа, привез кое-какие сувениры, хотел занести. Маме отказывать вроде неудобно: все-таки человек был к нам любезен. «Ладно, заходите». Тем не менее она позвонила отцу, моему брату Володе — он тоже служил в ГРУ — предупредила о визите.

Пеньковский принес сувениры — типичную мелочевку: Эйфелева башня, какой-то брелок. Сели в гостиной пить чай. Разговоры — ни о чем. Вскоре со службы вернулся отец. Мне показалось, он узнал Пеньковского и отреагировал очень напряженно. Холодно поздоровался и сразу же закрылся в кабинете. Пеньковский это почувствовал, мигом распрощался и исчез. Кстати, Володе — брату — он крайне не понравился. «По лицу видно — подонок какой-то».

— Больше вы его не видели?

— Никогда. Я вновь увидела его только на фотографиях в газетах: когда начался суд…

Странная, право, история. Прямо детектив.

Почему именно Серовых — не последних явно людей — следовало пересаживать на другой рейс? Неужто во всей тургруппе не нашлось кого-то попроще?

И случайно ли устроили рядом с ними Пеньковского? Который с той же навязчивостью, с какой вербовался он в шпионы, принялся обхаживать семью начальника?

Генерал Серов был уверен: не случайно. В письме № 3 он пишет прямо:

«Знакомство с женой и дочерью, которое произошло на аэродроме после того, как работники КГБ пересадили их из туристского самолета в другой, где был Пеньковский…».

Так, значит, это КГБ пересадил Серовых с рейса на рейс, насильно впихнув их в объятия Пеньковского!

Знакомый почерк. Через 20 лет по аналогичному сценарию чекисты реализуют операцию против первого секретаря ленинградского горкома Романова — одного из потенциальных претендентов на престол. Сначала Романова уговорят устроить свадьбу дочери прямо в Эрмитаже. А потом, в разгар торжеств, пара специально обученных гостей начнет в хмельном пылу крушить об пол драгоценную антикварную посуду. Уже на другой день по всей стране пойдут слухи о романовской вакханалии…

Еще один занятный коленкор: о том, что семья Серова поедет в Лондон, английская и американская разведка знали заранее. Связник Пеньковского Гревилл Винн в своей книге пишет четко: «Мы узнали, что в июле „Алекс“ (псевдоним Пеньковского. — Прим. авт.) должен снова приехать в Лондон на советскую промышленную выставку, где он будет, в частности, гидом мадам Серовой».

Узнать об этом ЦРУ и СИС могли лишь из одного источника: от самого Пеньковского, которому, ясно, было выгодно набивать себе цену, рассказывая о своей исключительной близости к начальнику ГРУ.

Ho если Серовых подсадили к нему в самолете, сняв с их законного рейса, как мог предвидеть он это заранее?

Ответ напрашивается сам собой: Пеньковский знал о плане предстоящей операции. От кого? Очевидно, от тех, кто, собственно, и должен был подвести его к Серовым. Сиречь от чекистов.

Вот вам еще одно доказательство связи Пеньковского с КГБ. Потому что именно КГБ — а никто другой потянуть это был не в состоянии — и готовил комбинацию по дискредитации начальника ГРУ.

Сами грязью облили, сами и под монастырь подвели.

В своих мемуарах тогдашний шеф Лубянки Владимир Семичастный недвусмысленно подтверждает, что именно с его подачи (а значит, и с подачи Шелепина: они друг без друга никуда, как Шерочка с Машерочкой. Один в ЦК ВЛКСМ — и второй за ним. Шелепин на Лубянку, и Семичастный — туда же.) Серов лишился должности.

Готовя для ЦК отчет о расследовании дела Пеньковского, Семичастный «добавил и напоминание о доле его вины за выселение мирных народов — калмыков, ингушей, поволжских немцев и других — и внес предложение его наказать. В результате Серов был отозван с поста руководителя ГРУ…».

Пеньковского, как мы помним, арестовали в октябре 1962-го. Суд над ним начался в мае 1963-го. А Серова убрали уже в феврале, даже не дожидаясь формального признания вины Пеньковского, и сослали как можно дальше от Москвы — помощником командующего Туркестанским военным округом по учебным заведениям (!). Еще через месяц, 12 марта, Серова из генералов армии понизили до генерал-майора, отобрали звезду Героя.

За что? За то, что восстановил Пеньковского в ГРУ? Но это, как уже говорилось, делалось без него.

За то, что попался в силки, расставленные КГБ?

Ладно бы предательство Пеньковского нанесло непоправимый урон работе ГРУ. Нет же. Ни один агент не пострадал, ни один разведчик не был задержан или выслан.

«Начиная с конца апреля 62-го года, — это из письма Серова № 1, — я… принимал необходимые меры по предотвращению провалов в разведке (отзывы офицеров, которых мог выдать предатель, переброска агентов и др.)…

После ареста предателя… мы разработали телеграмму за границу с указанием, что надо сделать резидентам и ВАт (военным атташе. — Прим. авт.)…

С октября 62-го года по январь 63-го года, пока я был в ГРУ, были получены ответы от резидентов и ВАт, из которых было видно, что провалов или арестов наших людей не было».

А ведь в то же самое время в Первом главке КГБ — разведка — следовал провал за провалом. 1961 год вообще являл собой одну нескончаемую черную полосу.

Сначала ушел боевик-нелегал Богдан Сташинский, незадолго до того ликвидировавший лидера ОУН Бандеру, за что получил из рук Шелепина орден Красного Знамени. Сташинского послали в Берлин с новым заданием — уничтожить лидера НТС Околовича — но он бежал к американцам, во всем сознался и по амнистии был освобожден.

Затем политического убежища у американцев попросил сотрудник хельсинской резидентуры КГБ Анатолий Голицын, был вывезен в Штаты и сдал все, что только можно.

А параллельно английская контрразведка разгромила нелегальную резидентуру Лубянки во главе с полковником Кононом Молодым (он же Гордон Лонгсдейл), арестовала его помощников Мориса и Леонтину Коэн (Крогер), взяла уйму ценных агентов.

И вдобавок в тюрьме оказался высокопоставленный сотрудник британской разведки Джордж Блейк, давно сотрудничавший с КГБ.

Последствия этих провалов ни в какое сравнение с делом Пеньковского не идут. Однако же «за эти провалы у т. Сахаровского и его нач-ников волоса с головы не упало» (из письма Серова № 2). Более того, упомянутый начальник внешней разведки КГБ Александр Сахаровский преспокойно проработал на своем посту аж до 1971 года.

Есть в юриспруденции такой термин: соразмерность наказания. Так вот, тяжесть вины Серова ничуть не соразмерна его наказанию.

Скажу больше: Серова вообще не за что было наказывать. Просто его надо было наказать, ибо в спектакле, поставленном лубянскими режиссерами, ему изначально предназначалась роль антигероя…

Олега Пеньковского арестовали 22 октября 1962-го по дороге на службу. Следствие длилось недолго. Показательный процесс стартовал уже в мае. Вместе с ним на скамье подсудимых восседал его связник, англичанин Гревилл Винн, схваченный в Венгрии.

Суд над Пеньковским, как и все это дело, освещался масштабно. На процесс, как и в славном 1937-м, выдавали специальные пропуска. Журналистов было немерено.

Но почему-то длились слушания недолго. Несмотря на, казалось бы, гигантский объем содеянного (вспомним: только документов он передал пять с половиной тысяч!), хватило всего 8 дней, чтобы приговорить изменника к высшей мере.

«С большим одобрением встретил весь советский народ справедливый приговор по уголовному делу изменника Родины агента английской и американской разведок Пеньковского и шпиона-связника Винна, — писала в те дни газета „Правда“, — советские люди выражают чувство глубокого удовлетворения тем, что славные советские чекисты решительно пресекли подлую деятельность английской и американской разведок».

Вопрос: зачем следовало накручивать вокруг дела Пеньковского такую шумиху? Ведь традиционно операции контрразведки никогда не становились предметом гласности. Тот же предшественник Пеньковского, бывший подполковник ГРУ Петр Попов: о нем в печати не появилось почти ни слова.

Здесь же — нескончаемые репортажи, подборки «писем трудящихся», стенограмма судебного процесса, спешно отпечатанная стотысячным тиражом. На долгие годы имя Пеньковского стало нарицательным, превратилось в символ предательства.

Особенно партийные пропагандисты смаковали моральное разложение изменника. Он-де и книжек не читал, в театры не ходил, увлекался только пьянками да стяжательством. Верхом его грехопадения стал рассказанный на суде эпизод, когда Пеньковский в ресторане принародно выпил шампанское из туфельки своей дамы.

При этом описание дела Пеньковского отличалось изрядным купированием. Ни слова не говорилось о переданных им материалах по ракетному оружию; о службе в ГРУ (само это ведомство раскроют позже, лишь в 1990-е). По официальной версии, Пеньковский звался бывшим полковником Советской Армии, работником Госкомитета по науке и технике.

Разумеется, о высоких его покровителях тоже не сообщалось. Про маршала Варенцова писалось лишь, что тот, «зная Пеньковского по фронту, доверился его „жалобам“ на якобы незаконное отчисление из кадров Советской Армии» и «добился пересмотра отрицательной служебной аттестации». Этакий простодушный главком-растяпа, словно сошедший с плаката про находку для шпионов. А потом, через пару лет, и эти невинные упоминания сошли на нет.

«А как же его допустили на столь ответственный пост? — задавался риторическим вопросом начальник Следственного отдела КГБ генерал Чистяков (его мемуары вышли в середине 1970-х). — Как доверили такому человеку секретные материалы, тайны государства?»

И тут же, через пару страниц, отвечал сам себе: был, оказывается, такой генерал В., которому обманом предатель втерся в доверие, «старался как можно лучше выполнить любые поручения, угодничал. Все это Пеньковский делал для того, чтобы успешно продвигаться по служебной лестнице».

Про генерала «С» не писалось и такого. Имя начальника ГРУ в контексте шпионского скандала не звучало ни разу.

Да этого, собственно, и не требовалось. Гонители Серова расправились с ним и безо всякого общественного порицания.

Шумиха вокруг шпионского дела, скорое следствие, молниеносный суд. Такое чувство, будто умелые дирижеры делали все, дабы произвести на Запад максимальный эффект.

А почему бы и нет? Ведь только теперь, после ареста и приговора, американцы и англичане окончательно перестали сомневаться в искренности намерений Пеньковского. А значит, исчезли и их опасения в подлинности его материалов.

Если версия, которую предлагаю я, имеет под собой основания, вся эта круговерть — не более чем окончательная стадия гигантской операции КГБ. Операции, ставившей своей целью сразу несколько стратегических замыслов:

а) дезинформация Запада и внушение ложного чувства превосходства в гонке вооружений;

б) дискредитация начальника ГРУ И. Серова.

Как видно, обе эти задачи выполнены были блестяще…

Сразу оговорюсь: то, о чем пойдет сейчас речь, не более чем плод моих умозаключений. Однако предположения эти с лихвой компенсируют все те многочисленные странности и загадки, которыми так богато дело Пеньковского.

Иными словами, моя неправдоподобная версия куда правдоподобнее, чем версии официально-канонические: как западные, так и отечественные…

Итак: жил да был Олег Пеньковский. До середины 1950-х судьба его складывалась вполне успешно, даром что происхождения был он самою что ни на есть социально чуждого: папу-поручика порубали еще в грозовую Гражданскую.

Потом он станет говорить, будто осознание этого — пепел Клаасса — и привело его в стан борцов с коммунизмом. Однако пепел пеплом, а свою карьеру Пеньковский начинает ровно с того, против чего сражался его родитель. Окончив артиллерийское училище, служит политруком в польской и финской кампаниях. Войну встречает, сидя в политотделе Красинского артучилища, — помощником по комсомольской работе.

Только в ноябре 1943-го его отправляют на фронт. Как воевал Пеньковский — сказать трудно, хотя к маю 1945-го грудь его украшало уже 5 боевых орденов. Правда, в этом могла сказаться и близость к небожителям.

В войну у Пеньковского появляется ангел-хранитель: начальник артиллерии 1-го Украинского фронта, генерал, а в недалеком будущем главный маршал артиллерии Варенцов. Он привечает Пеньковского, назначает своим офицером связи. По его протекции тот поступает в Академию имени Фрунзе. С его же благословения женится на дочери своего недавнего командира — начальника политуправления Московского военного округа генерала Гапановича.

Понятно, что при такой поддержке служебная лестница превращается в натуральный эскалатор.

Поболтавшись в штабе округа и в Министерстве обороны, Пеньковский решает освоить новую романтическую стезю — шпионскую.

В 1953-м он оканчивает Военно-Дипломатическую академию — альма-матер военной разведки. Несколько лет служит в аппарате ГРУ, а в 1955-м уезжает в первую свою командировку — в Турцию.

Тут-то и начинаются странности. Между Пеньковским и его прямым начальником — резидентом ГРУ Савченко возникает конфликт, ибо в это генеральское кресло метил и сам Пеньковекий. Савченко всячески гнобит генеральского зятя, и тут у Пеньковского представляется шикарный случай свести счеты с обидчиком.

Турецкая контрразведка задержала сотрудника резидентуры Ионченко. Истинную причину провала Савченко от Центра скрыл, и тогда Пеньковекий (цитирую книгу бывшего сотрудника ЦРУ Д. Харта), «обратившись в посольский офис КГБ, отослал свою версию событий по их независимому, секретному каналу».

Ясное дело, после такой подлянки дальнейшая карьера Пеньковского в ГРУ застопорилась: двурушников и стукачей не любит никто. Из ГРУ его выживают, но он духом не падает, ибо на турецкой земле начинается его альянс с грозной лубянской организацией.

По неписаным советским законам, госбезопасность не только могла, но и обязана была вербовать сотрудников конкурирующей структуры — ГРУ. (В военной контрразведке существовал — и существует, кстати, по сей день — целый отдел, обслуживающий ГРУ). А вот военная разведка искать агентов в чекистской среде права как раз не имела.

Именно по заданиям КГБ Пеньковский и ловил на приемах американцев и англичан, «задыхающимся шепотом предлагая им сведения о советских планах на Ближнем Востоке», — то, о чем писал британец Филипп Найтли. Это была обычная провокационная практика КГБ.

Неслучайно, разбираясь с делом Пеньковского, сотрудники ЦК задавали Серову недвусмысленные вопросы. На что тот письменно отвечал:

«Был ли связан с органами госбезопасности Пеньковский в период его пребывания в Турции, я не знаю, но это можно проверить по учету агентурной сети в КГБ» (из письма № 1).

В 1957-м Пеньковекий возвращается в Москву. Из ГРУ его увольняют. Однако Варенцов — к тому времени уже маршал и командующий артиллерией страны — не бросает питомца в беде, да и органы — щит и меч революции — всегда начеку.

Пеньковского зачисляют на Высшие инженерно-артиллерийские курсы — сиречь под крыло Варенцова — а вскоре отправляют начальником курса в Академию ракетных войск.

Академия — организация сверхсекретная. Случайных, непроверенных людей здесь не может быть по определению. А ведь к тому времени КГБ уже вычисляет несостыковочку в анкете Пеньковского. Папа-то его не без вести пропал, а с оружием в руках воевал против советской власти. За такие грехи и маршалы не помогут, вражью траву с поля — вон. Однако Лубянка к своим помощникам относится бережливо. И вскоре, в 1959-м, Пеньковского восстанавливают в ГРУ, несмотря на жесткую резолюцию Серова и на то даже, что приказ о его увольнении подписывал лично начальник Генштаба.

Еще одна цитата из Серова (письмо № 2):

«Если бы Варенцов не протащил бы его в ракетные войска, он не попал бы и в ГРУ. Если бы КГБ при наличии этого сигнала не поддержало бы Пеньковского, то он не был бы принят на курсы. Если бы КГБ отвело хоть одну поездку за границу Пеньковского, то вопрос решился бы сразу. Однако это не делалось, поэтому разговоры офицеров ГРУ о том, что Пеньковекий был агентом КГБ, имеют достаточные основания».

Да куда уж больше оснований, если сына белого офицера, против воли начальника ГРУ, наплевав на приказ начальника Генштаба, принимают в святая святых — военную разведку.

Правда, к чистой оперативной работе он касательства почти не имеет. Его откомандировывают в Госкомитет по науке и технике — ведомство, тесно работающее с иностранцами. Под этой «крышей» Пеньковскому очень сподручно заводить интересные знакомства и выезжать за кордон.

Начиная с 1961 года Пеньковекий предпринимает навязчивые попытки войти в контакт с ЦРУ или МИ-6. Он лезет напролом, не разбирая дороги; бросается на шею каждому встречному-поперечному интуристу. Лишь через восемь месяцев, с седьмого (!) захода его наконец привечают.

Случай в истории уникальный: с Пеньковским принимаются работать две разведки кряду — ЦРУ и МИ-6. Они поражены объемом информации новоявленного «крота» и нарекают его «агентом мечты».

С неизменной легкостью Пеньковский добывает все, о чем его только просят: материалы по Берлинскому кризису, тактические данные по ракетному оружию, детали кубинских поставок, информацию из кремлевских кругов.

«Спектр познаний Пеньковского был настолько широк, доступ к документам столь прост, а память оказалась такой выдающейся, что в это было трудно поверить», — пишет Филипп Найтли.

Все эти материалы Пеньковский, разумеется, получает от своих кураторов из КГБ. Тщательно отобранные, просеянные через сито контрразведки, они являют собой искусный симбиоз дезинформации и правды. Незначительные крупицы истины, которые доходят отныне до Запада, никакого серьезного ущерба нанести не могут. Что толку скрывать, например, места базирования ракетных баз, если американские самолеты-шпионы все равно отщелкали их во всех ракурсах.

Но главная задача Пеньковского — убедить Запад, будто Советский Союз отстает в ракетной программе.

Это полностью соотносилось с планами операции «Великая ракетная деза», которую СССР начал еще в 1957-м, одновременно с запуском первого искусственного спутника Земли.

Советское руководство опасалось темпов, которыми Штаты осваивали ракетные технологии. Всего за три года, например, Пентагон сумел разработать межконтинентальные баллистические ракеты (МБР) «Тор». В 1958-м их разместили на восточном побережье Британии и нацелили в сторону Москву.

Если бы американцев удалось уверить, что Советы за ними не успевают, а потому вынуждены делать ставку на другие виды вооружений, расходы главного противника по ракетным программам резко снизились бы, и этот тайм-аут позволил нам окончательно вырваться вперед. Что, собственно, и произошло.

Надо сказать, что Пеньковский был далеко не единственным участником этой дьявольской операции. Почти одновременно с его вербовкой сотрудники ФБР задержали с поличным советского разведчика Вадима Исакова. С той же показной рьяностью, с какой Пеньковский вербовался в шпионы, Исаков пытался купить секретные компоненты к межбаллистическим ракетам — акселерометры.

Удивительная вещь: даже чувствуя за собой хвост, Исаков все равно не снижал оборотов, практически сознательно позволил втянуть себя в контакт с откровенной подставой и в момент совершения сделки как бы попался.

Небольшой ликбез. Акселерометры это прецизионные гироскопы, определяющие ускорение объекта. Они позволяют компьютеру точно просчитать место и скорость отделения боеголовки от ракеты.

Захват Исакова убеждал американцев, что советские ученые свои акселерометры еще не разработали. А коли так — красные ракеты точностью не отличаются и не могут поражать мелкие цели, например, ракетные шахты противника.

Подтверждением этого тезиса стали и материалы авиаразведки: отсняв ракетный полигон в Сибири сразу после проведенных там учений, американцы увидели, что точность попадания никуда не годится.

А тут еще начальник советского отдела БНД Хайнц Фельфе, как по заказу, передал ЦРУ данные, будто Кремль полагается больше на стратегическую авиацию, нежели чем на межбаллистические ракеты. Откуда же американцам было знать тогда, что Фельфе давно и убежденно работает на КГБ. (Его разоблачат только в 1961-м.)

Вот он — вопрос вопросов. На какой именно вид вооружения — ракеты средней дальности или МБР — делают главную ставку русские? От ответа на вопрос этот зависело главное — что в первую голову надо развивать самим американцам, где они отстают, и, следовательно, в чем нужно активизировать усилия; и где они — опережают, и, значит, суетиться особо не требуется.

Агент Пеньковский гордиев узел этот разрубил, объявив, что Советы делают ставку на РСД, конкретно — на ракеты Р-12. Он даже передал их тактико-технические характеристики, правда, с небольшими неточностями, но они вскроются только через много лет.

И когда грянул Карибский кризис и американские самолеты-шпионы принялись кружить над пусковыми шахтами на Кубе, то увиденное их уже не удивило: это были те самые Р-12. Информация Пеньковского подтверждалась. А уж после того как схватил его КГБ и показательно, принародно судил, всякие сомнения отпали окончательно. Хвала и слава тебе, человек, спасший планету от Третьей мировой войны!

Если бы Кеннеди наверняка знал, что Советы обладают точными МБР, его поведение могло быть совсем иным. Но он-то был свято уверен, что Хрущев блефует; что у СССР нет возможности адекватно ответить Западу; что пяти тысячам американских ядерных ракет противостоят всего триста советских, да и то — плохо управляемых, не способных поражать точечные цели. А коли так — Хрущев обязательно пойдет на переговоры, и даже в ответ на сбитый в кубинском небе американский самолет нет нужды отвечать адекватно. Москва никуда не денется.

Так и вышло.

А Запад еще много лет подряд продолжал свято верить в искренность «агента мечты». Пока в начале 1970-х американцы случайно не узнали, что все это время их просто водили за нос, а советские МБР ничуть не уступают их собственным.

Оказалось, что принятая на вооружение ракета СС-9 способна, например, переносить 25-мегатонный заряд почти на 13 тысяч километров и укладывать его в цель с точностью в четверть мили.

А межконтинентальные ракеты PC-16, PC-18 и РС-20 и вовсе имеют погрешность попадания в пределах двухсот метров.

То есть все десять лет американские пусковые шахты были абсолютно беззащитны перед красной угрозой, и случись, не дай бог, война, и камня на камне не оставили бы они от хваленой западной демократии…

Но Пеньковский был не только подставой снабжавшей Запад важнейшей дезинформацией. Его руками Лубянка сумела реализовать и другую стратегическую задачу: убрать начальника ГРУ Серова.

Для тогдашнего руководства КГБ Серов представлял несомненную угрозу. Был он человеком совсем не их круга. Партийной дружбы и охотничьих загулов чурался. Жестко гнул свою линию. А главное — был лично предан Хрущеву.

С «дорогим Никитой Сергеевичем» связывали их давние отношения. Перед войной, когда Хрущев командовал Украиной, Серов был у него наркомом внутренних дел.

Не случайно, создавая на осколках бериевского МВД новое суперведомство — КГБ, именно Серову доверил свой выбор Хрущев. После ареста Берии человеку случайному поручить такое стратегически важное хозяйство явно не могли. Хрущев как никто другой понимал, сколь гигантскую роль играют органы безопасности.

Но со временем новые любимцы — куда более льстивые, заботливые, пластичные — потеснили старую гвардию. Сначала кресла министра обороны лишился Жуков: тот, на чьих штыках и пришел Хрущев к власти. В декабре 1958-го настал черед Серова. В КГБ въехала лихая комсомольская команда: Шелепин, потом — его клонированная тень Семичастный.

Но окончательно в утиль Хрущев все же Серова не сдал. Он ставит его на другое, пусть и не столь важное, но тоже не последнее место — в ГРУ.

А ГРУ — это ведь не только заграничные резидентуры, радиоцентры и украденные секреты. В прямом подчинении начальника ГРУ находятся хорошо обученные, мобильные войска; разбросанные по всей стране бригады особого назначения, способные выдвинуться по приказу в любую секунду.

И когда над головой Хрущева начали сгущаться тучи, когда любимые соратники и ученики принялись обдумывать заговор по его свержению, первым, о ком следовало им вспомнить, был Серов.

Не в пример Шелепину и Семичастному, комсомолившим всю войну, да и политруку Брежневу, герою неведомой тогда еще Малой земли, Серов обладал реальным боевым опытом. За его спиной оставались операции по выселению целых народов, берлинская операция, подготовка московского подполья на случай капитуляции. Да и венгерская революция 1956-го, в подавлении которой принимал он непосредственное участие, за что получил высший полководческий орден Суворова 1-й степени, чего-то да стоила.

Словом, без того, чтобы убрать Серова, говорить о каком угодно заговоре было бы совершеннейшей глупостью.

Честно говоря, иной причины для компрометации Серова я попросту не вижу. Кровной вражды между ним и новой кремлевской командой не было.

Конкуренция двух спецслужб: КГБ и ГРУ?

Вряд ли она протекала столь остро, чтобы организовывать целую полномасштабную операцию по дискредитации Серова.

А уж в том, что это была именно операция, — сомнений нет.

Пеньковского как бы невзначай подводят к семье Серова. Это абсолютно укладывается и в основную его линию работы: наличие такого знакомства только поднимет акции агента в глазах ЦРУ и МИ-6.

Многого от него не требуется. Покрутиться подле. Пару раз прошвырнуться с генеральской родней по улице. Побывать на квартире.

И готово дело: ходи потом доказывай, что не верблюд. Недаром в ходе следствия Пеньковский подробно описывал свою близость к Серову. Без этих формальных доказательств Хрущев своего начальника ГРУ ни за что не отдал бы. (Кстати, обратите внимание: Пеньковского арестовали в октябре, а сняли Серова только в феврале. Выходит, как раз за этот период и получили от Пеньковского искомые показания без особого, полагаю, труда).

И когда осенью 1964-го Брежнев, Шелепин, Семичастный и прочие примкнувшие к ним окончательно решились низвергнуть Хрущева, встать на его защиту было уже некому. Ни в КГБ, ни в ГРУ, ни в армии у Первого секретари больше не осталось верных людей.

А через год, после того как утихли страсти, генерала Серова исключили из партии и окончательно списали в расход. Хорошо еще, не расстреляли, как большинство его предшественников.

Времена уже были другие…

…Все то время, пока разбирал я записи Серова, копался в этой фантасмагоричной истории, мне долго не давало покоя гнетущее чувство дежа-вю. Будто нечто подобное я где-то уже читал или слышал.

И только потом меня осенило. Дело Колаковского — русского разведчика, с чьей помощью свалили военного министра Сухомлинова. Вот предтеча дела Серова.

Для тех, кто не помнит этой хрестоматийной истории, — краткий экскурс.

Первая мировая война. Сотрудник военной разведки поручик Яков Колаковский под видом пехотного офицера сдается в германский плен. Немцы щупают окопника, допрашивают трое суток подряд, а потом, уверившись в его искренности, привозят в Генштаб, к какому-то генералу, и тот прямо с порога объявляет, что доверена ему великая честь.

Юлиан Семенов в книге документальных очерков «Без единого выстрела» так описывает этот инструктаж:

«Мы подвигаем вас на террор — именно вы должны будете застрелить великого князя, и, наконец, мы вам доверяем ценнейшее наше приобретение — жизнь и честь друга: имя друга — Мясоедов; звание — полковник жандармерии; кличка в нашей разведке — „Шварц“, оклад — сорок тысяч марок в год».

(Так и тянет добавить: рост — 177 сантиметров, глаза — карие, агентурный номер — 1445, завербован — 23 марта 1904 года, характер нордический, стойкий, рабочее дело агента прилагается).

Жандармский полковник Мясоедов фигурой был приметной. Его называли самым близким человеком к тогдашнему военному министру, царскому любимцу Сухомлинову. По сухомлиновской протекции Мясоедова прикомандировали к контрразведывательному отделу Генштаба, однако истинные патриоты давно подозревали обоих — и Мясоедова, и Сухомлинова — в двурушничестве. Либеральные листки регулярно обвиняли генерала с полковником в германофильстве, намекали на их подозрительные шашни, уличали в мздоимстве и стяжательстве. Но все это были только слова.

Но тут — о чудо! — неубиенные доказательства сами плывут в руки. Немцы якобы дают Колаковскому пароль и явку к Мясоедову-Шварцу. После чего тот возвращается в Россию и сдает предателя. Уже на другое утро Мясоедова — в обход министра — арестовывают. Взрывается скандал. Сухомлинова отправляют в отставку. Мясоедова по приговору Варшавского трибунала казнят.

«Утечка информации из святая святых России была остановлена мужеством, умом и достоинством русского военного офицера Якова Колаковского», — заключает Юлиан Семенов.

Похожи две эти истории? По-моему, очень, хоть и разделяют их полвека.

Как и в деле с Серовым, улики против Мясоедова выглядели весьма сомнительно и примитивно. Но кто станет разбираться в пылу национального скандала: шуба-то была!

Замечательный историк-популяризатор Александр Бушков очень точно передает сомнения всех, кто соприкасался с историей Мясоедова.

«Представим, что году в сорок четвертом „смершевцы“ вербанули на скорую руку немецкого фельдфебеля и отправили его за линию фронта посчитать танки дивизии „Викинг“. А заодно ляпнули:

— Да, будешь в Берлине, зайди к штандартенфюреру Штирлицу. Никакой он не Штирлиц, а наш человек, полковник Исаев, если что, вы там с ним вместе за Борманом последите…».

Если верить официальным данным, Олег Пеньковский был расстрелян 16 мая 1963-го — через 2 дня после окончания суда. «Советские люди единодушно одобрили приговор» («Известия» от 29 мая 1963 г.).

Такая спешка посеяла у многих на Западе сомнения в правдивости официальной информации. Главному военному прокурору А. Горному пришлось даже публично, через печать, выступать с опровержениями.

«Бульварные газеты Запада идут на чудовищную ложь и фантастические измышления, — заявил он в интервью „Известиям“, — Английская реакционная газета „Санди телеграф“ 19 мая писала: „Западные официальные лица в Москве считают, что смертный приговор Олегу Пеньковскому — чистейшая липа. Как выразился один дипломат, казнь Пеньковского состояла в том, что его паспорт уничтожили, а взамен ему выдали другой“.

Это сообщение — бесстыдная газетная липа. Пеньковский мертв. Приговор приведен в исполнение… Он встретил смерть, как презренный трус».

Впоследствии на смену этим слухам пришли новые. Якобы Пеньковского не просто расстреляли, а даже сожгли живьем в топке, как красного партизана Лазо: в назидание будущим предателям. Немалую лепту в создание огненной легенды внес дважды коллега Пеньковского: перебежчик из ГРУ Владимир Резун, более известный под литературным псевдонимом Виктор Суворов.

В своей книге «Аквариум» он почти документально воспроизвел якобы виденную им пленку с записью казни.

«Крупным планом камера показывает лицо живого человека. Лицо совершенно потное. Жарко у топки… Человек туго прикручен стальной проволокой к медицинским носилкам, а носилки поставлены к стене на ручки так, чтобы человек мог видеть топку…

…Двери топки разошлись в стороны, озарив белым светом подошвы лакированных ботинок. Человек старается согнуть ноги в коленях, чтобы увеличить расстояние между подошвами и ревущим огнем. Но и это ему не удается… Вот лаковые ботинки в огонь пошли. Два первых кочегара отскакивают в сторону, два последних с силой толкают носилки в глубину…».

Впечатляющая картина. Чем-то схожи они с жуткими рассказами самого Пеньковского, который на голубом глазу описывал своим кураторам средневековые нравы Лубянки:

«В нем (в здании КГБ. — Прим. авт.) семь подземных этажей, на седьмом, самом нижнем, есть камеры, в которых русских людей — выдающихся личностей, патриотов, мудрецов — отдают на съедение крысам… Там находится специальная комната со стеклянными стенами. Кого не могут сломать… или не подписывает признание, помещают в эту комнату. Сквозь стену проведены гладкие пластиковые трубы, через которые пускают десятки крыс, бросающихся на человека. А они кричат ему в микрофон: „Ну что, теперь скажешь, на кого работаешь?“».

(Должен признаться: мне не раз доводилось бывать на Лубянке, в том числе ходить по подземному переходу между двумя зданиями, но семи этажей вниз я что-то не приметил).

Про чекистскую инквизицию — это, конечно, чушь.

А вот насчет чудесного спасения его и прочую «бесстыдную газетную липу»…

Если версия моя хоть в какой-то степени близка к истине и Пеньковский в самом деле был агентом КГБ, такой исход истории вполне возможен.

А в чем проблема?

Сымитировать его казнь? Пара пустяков: выдали новые документы, состряпали липовую справку о приведении приговора в исполнение, да и дело с концом.

Мне, правда, могут возразить, что Пеньковский личностью был приметной, его портрет из зала суда обошел все мировые газеты.

Ну так что с того?

Во-первых, на фотографии он сам на себя мало похож: ретушеры постарались на славу. А во-вторых, изменить человеку внешность КГБ мог так же легко, как и выписать новый паспорт. Чего стоит одна только история знаменитого Луиса Корвалана, генсека компартии Чили, которого в 1977-м вытащили из пиночетовских застенков, обменяв на диссидента Буковского.

О спасении Корвалана известно каждому. А вот о том, что случилось с этим пламенным коммунистом через пару лет, знают единицы.

И правильно. Ибо решение Политбюро ЦК КПСС № П-95/65 от 27 января 1983 года о проведение операции «Доминго» имело гриф «Совершенно секретно». И по плану этому в августе 1983-го Корвалан был отправлен обратно в Сантьяго для ведения подпольно-подрывной работы.

А уж Корвалан был явно поприметнее Пеньковского. На родине его знала в лицо каждая собака. И ничего: даже секретарша, проработавшая с ним бок о бок уйму лет, встретив, не признала своего бывшего патрона.

Потому как советская косметология умела творить чудеса, внешность Корвалану изменили до неузнаваемости, а липовые документы — на имя колумбийца Луиса Артуро Переса — сделаны были так, что и комар носа не подточит.

Так что не удивлюсь, если однажды подобные материалы о сверхсекретной операции КГБ… ну, допустим, «Каррерас» или там «Паваротти»… обнаружатся в каком-то запыленном спецхране. И из них мы узнаем правду о четвертой, подлинной жизни супершпиона XX века, спасителя планеты от Третьей мировой.

А может — чем черт не шутит — он до сих пор еще жив и мирно заканчивает свои дни, подстригая розовые кусты на подмосковном участке.

Почему бы и нет? Ведь сейчас, когда я пишу эти строки, Пеньковскому было бы всего восемьдесят семь.

Для супершпиона возраст практически юный…

Назад: План ненаписанной книги[763]

Дальше: Михаил Мягков. И. Серов глазами историка