Через несколько дней мы с Верой Ивановной поехали в отпуск в Сочи. Август, сентябрь 1957 года — это два месяца, когда большинство начальства собираются в Сочи. На сей раз там были Хрущев, Аристов, Кириченко, Ворошилов, Жуков, затем подъехал Брежнев.

Не прошло и трех дней, как Хрущев поручил позвонить всем членам ЦК, которые отдыхают в Крыму, и пригласить их в воскресение в Александровский дворец на прием, который устраивают члены Президиума, находящиеся в Крыму.

За полтора месяца такие приемы устраивали 3–4 раза, кроме тех, которые были в самодеятельном порядке, как день рождения того или иного товарища (и имею в виду члена Президиума) или, скажем, товарища Аристова, <который> как заклятый астраханский рыбак наловил рыбы и приглашает на рыбий пирог и так далее.

В общем, таких приемов было не менее двух-трех в неделю. Мы пытались на некоторых отсутствовать, но оказалось, что это невозможно, так как возникали вопросы, которые должен был решать я, или же требовалось по ряду вопросов мое мнение.

В общем, я должен сказать, что все приемы оканчивались обильными выпивками, много болтали и причем бесконтрольно, а поэтому и ссорились или же оставляли друг на друга злобу.

Мне не раз приходилось выслушивать Брежнева, который пытался наговаривать на Аристова всяких гадостей, видимо, в расчете на то, что я эти интриги и болтовню передам Хрущеву, но я этим не занимался, да к тому же не придавал серьезного внимания таким интригам. Я это пишу со всей ответственностью и готов любое слово подтвердить фактами.

Мне казалось, что товарищи, которым поручено столь ответственное дело, как руководство партией и страной, должны все внимание уделить делу, а дел у нас в стране по горло, а они занимаются интригами, подслушиванием друг друга. Стыд. Позор.

Особенно этим отличались Кириченко и Брежнев, которые старались друг перед другом, причем, если Брежнев хитрый, то Кириченко дубина, ни ума, ни совести.

Один раз мы ехали на машине на охоту. Кириченко стал просить Хрущева передать санаторий КГБ Совмину Украины. Я возмутился и спрашиваю: «А почему надо передать?» Кириченко говорит: «Потому что раньше в этом доме была гостиница!» Какая логика. Когда я привел доводы о том, что в Крыму КГБ имеет всего два таких санатория, а Совет Министров Украины десятки, то на Кириченко это не произвело никакого впечатления.

Хрущев, правда, сказал Кириченко, что: «Постройте КГБ санаторий, тогда Серов отдаст этот дом». Кстати сказать, в дальнейшем так и решили, но сотрудники и до сих пор смеются, зачем Кириченко понадобился этот санаторий, бывшая гостиница, вместо того, чтобы построить новый, за который Совет Министров Украины компенсировал нам 10 миллионов рублей, и был построен хороший санаторий, лучше этого. Вот пример логики этой дубины, и во всем он такой…

Хрущев сейчас стал невыносим в своих прихотях и дурачестве. На днях сказал, чтобы приготовили в Александровском дворце (царя Александра) обед для узкого круга, то есть членов Президиума с женами. «И вы там будете».

Когда сели за стол, Хрущев говорит: «Ну что ж, наливайте кто что хочет». Все потянулись бутылками, а Климент Ефремович крякнул и говорит: «Я тут по-стариковски перцовочки выпью». Он употреблял Столичную водку, настоянную на красном перце. Берет бутылку и наливает себе. Затем, когда Хрущев спросил у Климента Ефремовича: «Что будешь пить?» Он сказал: «Перцовку».

Когда все стали пить, Климент Ефремович глотнул и поставил рюмку на стол. Оказалось, настоянная вода с перцем. Климент Ефремович возмутился такой глупой шутке и не стал пить, а все в угоду Хрущеву смеялись.

Мне было жалко Климента Ефремовича, и он сразу спросил меня, кто так мог сделать. Я подозвал вертевшегося за стульями заместителя начальника 9 управления, полковника Захарова*, глупого, недалекого подхалима перед любым вышестоящим, и строго спросил, в чем дело. Он сказал, по указанию Хрущева это сделал.

Я его выругал, и этот идиот не мог ничего разумного сказать в оправдание, кроме как: «Так Никита Сергеевич приказал». Вот ведь какие могут быть низкие, мелкие подхалимы, не имеющие головы на плечах, которые в угоду самодуру готовы сделать гадость уважаемому нашим народом президенту страны, члену партии с 1904 года. За таких подхалимов мне стыдно.

Во всех интригах за последнее время гнусную роль стал играть Аджубей* — зять Хрущева, проходимец, алкоголик и авантюрист. В порядке подхалимства перед Хрущевым Аджубея назначили редактором газеты «Известия» — это же глупость, такого человека назначать редактором. Я, вообще, так и не знаю, кто он и что. Мать у него дамская портниха по фамилии Гупало, на вид типичная еврейка, отец артист в Грузии, у которого другая фамилия, а сын Аджубей.

Так вот эта дрянь начала вязаться с Хрущевым, ну и естественно Брежнев, Кириченко с ним заигрывают. А Аджубей сразу и сообразил, что можно на этом что-то приобрести, и начал приобретать. Его уже выдвигают депутатом Верховного Совета СССР и, наверное, сделают членом ЦК.

Когда мне пару раз приходилось обедать в семейном кругу Хрущева, то этот подхалим сидит, сидит, да и выпалит: «Ах, как здорово вы, Никита Сергеевич, в своем докладе на пленуме ЦК президента США прохватили». А у Хрущева от удовольствия улыбка во весь рот. Причем не раз он <на> моих глазах врал без зазрения совести Хрущеву, черное называл белым и наблюдает. Ведь хоть и редактор, но нельзя же дезинформировать председателя Совета Министров СССР и первого секретаря ЦК партии. Я об этом не раз говорил Аджубею, но без толку.

Когда осталась неделя отпуска, Аристов Аверкий Борисович устроил обед — «день рождения», нас с Верой Ивановной также пригласил. Обед прошел хорошо, по-русски щедро был накрыт стол. Все поздравили именинника и хвалили его. Когда после обеда пошли гулять по саду, Брежнев не удержался, подошел ко мне и давай критиковать: и пирог с рисом сделан не так, и рыба зажарена плохо и так далее. За столом говорил любезности. Неприятно даже разговаривать с ним.

Из отпуска уезжал Кириченко и секретарь Свердлов одним поездом и устроил прощальный обед. Были члены Президиума с женами, и мы с министром культуры Михайловым. Поднимали бокалы и говорили тосты друг за друга по очереди.

Когда говорил Хрущев тост за Г. К. Жукова, то видно было, что некоторые вроде Кириченко уже набрались. Все выступавшие тепло отзывались о Георгии Константиновиче, который проявил твердость при <разгроме> антипартийной группы, что он верный Ленину, и за это партия его уважает.

Когда закончил Хрущев и все выпили, вдруг из-за стола закричал Кириченко. Видимо, он спьяна решил тоже высказаться. И вот для того, чтобы показать свою близость и прошлую службу с Георгием Константиновичем на фронте, он ничего умнее не придумал, как вспомнить следующее: «Георгий, ты помнишь, как меня на фронте расстрелять хотел?»

Жуков, улыбнувшись, ответил не смущаясь: «Помню, и расстрелял бы». Мы с В. И. были удивлены такой глупости Кириченко.

Но Кириченко решил быть верен себе и продолжал свою дурь рассказывать, что Георгий, у которого он был заместителем командира фронта по тылу, дал приказание к такому-то числу обеспечить фронт боеприпасами, продовольствием и всем необходимым для наступления. Затем проехал, а все не было готово.

Он вызвал Кириченко и предупредил, что расстреляет его, если не подвезет в срок то, что нужно для фронта. Ну, глупее этого примера нельзя было вспомнить, и это в присутствии 30 человек с жестами все было рассказано. Таков Кириченко.

В конце обеда произошел эпизод, который насторожил меня и которого я не забуду до конца жизни. Жуков попросил слово и стал выступать с тостом за мое здоровье. Он хорошо говорил, знает меня более 15 лет как честного, хорошего и принципиального коммуниста, как хорошего разведчика, который помогал ему на Первом Белорусском фронте, как большого и храброго товарища и друга.

«И сейчас Иван ведет большую работу на благо нашей партии и государства, возглавляет разведку — наши глаза и уши, и нужно сказать, у него получается неплохо. Об этом не раз отмечали на Президиуме. Пожелаем и в дальнейшем ему в этом деле успехов» и так далее.

Все поддакивали, кивали мне и В. И., а затем стали чокаться, и не успели выпить, как начал говорить Хрущев. Он сказал: «Я согласен с Георгием в отношении Ивана Александровича полностью, что он работает хорошо и является отличным чекистом, но пусть не забывает, что есть и над ним начальство. Если его глаза и уши будут смотреть не туда (разумей: не на Хрущева), то их могут выколоть, а может быть и начальство может сказать, как говорил Тарас Бульба своему сыну: „Я тебя породил, я тебя и убью“. Вот, чтобы этого у него не было. Ваше здоровье, Иван Александрович». Все еще раз чокнулись.

На меня это произвело гнетущее впечатление. Рядом сидевшая Михайлова сказала Вере Ивановне: «Я вам не завидую». Но тогда этот <тост> был принят всеми подвыпившими как нормальный. Потом мы о нем не раз обменивались с Верой Ивановной.

После обеда вышли на веранду и расселись по группам. Хрущев сидел с Кириченко и Брежневым, и один стул был свободен. Я вышел, и они меня пригласили сесть. Я сел.

Начали общие разговоры, а потом уже Хрущев говорит: «Вот так-то дела, Иван Александрович». Я, ничего не поняв из этой фразы, насторожился. Затем <Хрущев> припоминает: «Когда при Сталине Жукова сняли, снизили в должности, послали в ссылку, все, наверное, переживали?»

Я подумал, к чему этот вопрос затеян, но ответил: «Я думаю, и всем было неприятно, когда без особых оснований заслуженного человека снижают и отправляют в другое место». Хрущев опять продолжает: «Да, это верно, мы все так думали, но вы-то ведь его друг, он и сам сейчас только говорил».

Я ответил: «Конечно, я с Георгием Константиновичем много лет знаком и считаю его боевым командиром, и естественно неприятно, когда ни за что так его унизили…».

И, не дав мне закончить фразу, Хрущев сказал; «Вы его ссылку рассматривали как неприятность, которая произошла с Кутузовым, которого царь тоже отправил в ссылку, а потом, когда понадобился, вернулся к нему?» Я подтвердил эти слова.

В это время кто-то подошел, и разговор прекратился, а потом через пару дней я был по делам на даче у Хрущева, а в это время там был уже Брежнев, а позже подъехал Жуков, который уезжал по решению ЦК в Югославию по приглашению Тито.

До того, как приехал Жуков, Хрущев и Брежнев ходили вокруг клумбы и разговаривали. Я примкнул к ним. Брежнев начал жаловаться Хрущеву о том, что Жуков не считается с заведующим административным отделом ЦК, Желтовым и с ним, Брежневым и производит назначения и замещения командующих по своему усмотрению, без согласия ЦК.

Привел пример с командующим Южной группой Казаковым М. И., которого вызвал и сказал, что он поедет на Дальний Восток командующим. И такое предложение будет вносить в ЦК. Причем Жуков внес это предложение в ЦК без предварительного согласования с административным отделом.

Хрущев, возмутившись, сказал: «Да, так нельзя. Надо его призвать к порядку, безобразие. Его надо одернуть. Надо этим заняться». Брежнев продолжил приводить и другие мелкие примеры о том, что он не считается с политотделом и членами Военного Совета армий и округов.

Я был удивлен, почему Брежнев один на один с Хрущевым наговаривает на Жукова, члена Президиума ЦК, которому надо было сказать свои претензии в лицо и потребовать, чтобы он делал так, как установил ЦК.

Затем через полчаса приехал Г. К. Жуков, с которым Хрущев и Брежнев мило поговорили. Жуков высказал ряд соображений о том, как он будет себя вести с Тито и какие вопросы будет уточнять. Все согласились, затем попрощались, очевидно, для видимости тепло, с поцелуями, и Жуков уехал.

Я потом уже понял и <оценил> поцелуи Хрущева и Брежнева. Я был удивлен тем, что Брежнев предпринял такой ход против члена Президиума ЦК Жукова, а два дня назад лебезил перед ним. И вот такой стервец пробрался в Президиум ЦК партии.