Через несколько дней вылетели в Китай. Вернулись из Китая. Там не было возможности писать, а только делал заметки, которые могу сейчас расширить.

Вылетели из Москвы 28 сентября 1954 года на двух (ИЛ-14) самолетах, по маршруту Москва-Иркутск-Улан-Батор-Пекин. В Иркутске ночевка, еле разместились, да к тому же члены партийно-правительственной комиссии попались капризные, вроде <Фурцевой>* Михайлова*, увидели меня и давай гундосить: «А почему меня плохо разместили?» Шепилов*тоже ко мне с претензией. Ну, я сказал, что надо не ко мне обращаться, так как я такой же член комиссии, как и вы. Надо сказать секретарю обкома, он встречает, он и размещает.

Ну, в общем, утряслось после того, как плотно «поужинали», где было выпито изрядно. Это тоже плохо, ведь не молодые люди, Булганину 59-й год, Хрущеву уже 60 стукнуло, Анастасу Ивановичу <Микояну> тоже под 60 лет. Я Анастасу Ивановичу сказал об этом, он улыбнулся и говорит: «Ну, это мы с радости, а потом ты нас придерживай». Ну, посмотрим, как будут слушаться… Надо учесть следующее обстоятельство. При жизни Сталина никто из членов правительства не мог никуда за границу летать или ездить, так как он сам не ездил. Ну, а теперь сами власть, да и тем более, приглашены Мао Цзедуном* (правильно: Мао Цзэдун — Прим. ред.), поэтому приятно, что более активные будут контакты, если умело будут использованы…

На аэродроме нас встретил Чжоу Эн Лай* (правильно: Чжоу Эньлай. — Прим. ред.) и другие государственные и партийные деятели. Сразу повезли нас в загородные особняки, где и разместили в разных домах. Михайлов и Фурцева опять в претензии, почему их не поместили в том же доме, где Хрущев, Булганин и Микоян.

Я опять ответил, что размещали китайские товарищи, а мне неудобно вмешиваться, но видно было, что грудастый Михайлов уже успел что-то проговорить с Хрущевым, который косо на меня посматривал.

На следующий день утром все вместе поехали с визитом к Мао Цзедуну. За нами приехал Министр общественной безопасности Ло Жуйцин*, это в прошлом командир дивизии или корпуса, где Мао Цзедун <служил> комиссаром.

ЦК КПК и Мао Цзедун размещаются в Пекине, в районе, где очевидно в прошлом жили какие-то царственные фамилии, потому что пока добрались до Мао, то мы пересекли вначале каменную стену, затем водяной ров, потом еще каменную стену и ворота, затем поехали вдоль озера примерно 1 км х 1 км, затем каменная стена, где машины остановились…

Я тщательно присматривался к Мао. Я первый раз видел его в Москве, когда он приезжал на 70-летие Сталина. Здесь же я увидел его ближе. И вот, я все более, более приходил к заключению, что он в движениях, в разговоре, в поведении, в походке, в одежде копирует Сталина, а <иногда> у него в этих привычках полное сходство со Сталиным. Такие же медленные движения и походка, так же одет, как Сталин, так же складывает руки на животе, такая же непродолжительная улыбка и смех, ну, одним словом, сходство большое…

После визита мы вернулись к себе. Хрущев, видимо, был недоволен приемом у Мао Цзедуна. Угощения были только зеленым чаем. Ужинали дома. У нас там же была своя китайская кухня. Повар хороший, но кушанья — половина нам незнакомые.

Например, плавники акулы, креветки, рыбные блюда — это все приемлемо для нас, картофель сладкий, разные специи, это тоже приемлемо. А, скажем, яйца по-китайски — это яйца, лежавшие в земле ряд лет, после чего белок становится янтарем, а желток неизвестно чем, — это для нас неприемлемо. Или какие-то улитки, слизняки всякие и прочее. Это только пробовал А. И. Микоян, да и то после того, как выпивал коньяку…

В тот вечер все сильно набрались. Микоян с Булганиным сильно поссорились. Когда я услышал крики в туалете, то выскочил их разнимать. Булганин, взяв за ворот А. И., кричал: «Ты и Берия не хотел сразу арестовывать, а просил разобраться. Ты у Сталина любимчик был».

Ну, последнее я знаю, что это не так. Все прислуживали Сталину активно, безоговорочно, кто как умел.

Ну, я их разнял и Булганина повел спать, он по дороге начал целовать меня и продолжал всячески ругать А. И. «Ваня, он б…, сука и т. д.» Я ему говорю: «Николай, успокойся, завтра разберемся» и уложил.

Вот их и сдерживай. Кажется, не малолетки, а ведут себя неважно. Хорошо, что нет вместе с нами Михайлова, Шепилова и других. Пошли бы разговоры и т. д.

Справляли в Пекине пятилетие Китайской народной республики. В начале торжества все собрались во дворце перед площадью, там были накрыты столы с закусками и фруктами. Затем прошли на балкон, оттуда открывался вид на площадь. Балкон был огражден каменными стенами, двумя рвами с водой.

Перед собравшимися выступили Мао Цзедун и т. Хрущев. Затем пошли войска, и когда кончился парад, то пошли демонстранты. Настроение у народа хорошее. Некоторые костюмы украшены были драконами и змеями и другими страшными существами, длиной 10–15 метров.

Авторитет Мао велик. Достаточно привести такой пример, что когда он появлялся на балконе (стояли долго 3–4 часа) и уходили в комнату отдохнуть, покушать, то все демонстранты оставались, замирали, а затем на месте начинали хлопать и кричать: «Мао, Мао!!!»

Или так. Идет колонна, Мао стоит и разговаривает с нашими, затем механически делает полуоборот к демонстрантам и поднимает руку, не глядя на них. Этого достаточно, чтобы все движение остановилось и заплясало на месте. Возможно, я ошибаюсь, так как это у них привычка, но спросить эту деталь мне было неудобно.

На следующий день мы, согласно расписанию, выехали по стране, в город Нанкин. Там мы были приняты мэром города (у них он так называется), а затем переехали в Шанхай. Это громадный город, порт, расположенный на берегу Восточно-Китайского моря…

Подлетая к Кантону, уже мы почувствовали жару, хотя был октябрь месяц. На аэродроме нас встретили в одних легких рубашках, и нам пришлось также снять пиджаки. Для начальства была подана американская машина «кадиллак» с опускаемым верхом. Достаточно было нажать кнопку, как весь верх опускался в течение минуты. Т. Хрущев сказал: «Неплохо бы подсказать нашему заводу имени Сталина делать такие машины».

Проехали по городу, осмотрели его. Со мной ехал Ло Жуйцин, министр общественной безопасности КНР, и я мог спрашивать у него интересующие меня вопросы.

Увидев небольшую очередь, я поинтересовался, что они хотят купить? Он посмотрел иероглифы, написанные на бумаге, на дверцах, и сказал: «Имеется в магазине 40 порций удава, вот и стоят 40 человек».

Вот это здорово. За удавом стоят, как у нас за каким-нибудь деликатесом. Нужно сказать, что китайцы довольно дисциплинированный народ. Если сказали на 40 человек, то 41 не встанет в очередь.

Далее, когда мы ехали по городу, я увидел грузовую автомашину, на которой было два китайца со связанными руками и два с винтовками. На бортах машины длинная надпись. Я спрашиваю Ло Жуйцина: «Что это?» Он, видимо, уже знал об этом и говорит: «Это два осужденных шпиона, пришедших из Гонконга, а вернее из Тайваня от Чанкайши* (правильно: Чан Кайши. — Прим. ред.). Их осудили к расстрелу и сейчас везут на расстрел, чтобы все люди видели это, их везут открыто, и на бортах надпись, что они шпионы». Тоже неплохо, если действительно шпионы.

Когда приехали в резиденцию, то там после освещения погуляли по саду и заинтересовались денежным деревом. Дерево с большими листьями, высотой 6–7 метров, ствол гладкий, наверху крона, и там висят дыни. Когда мы улетали, я взял с собой 2 штуки и в самолете разрезал их и дал попробовать начальству. Вкус не особенно приятный, похоже на репу и дыню. Внутри много семян. В общем, не понравилось, а по сему случаю стали запивать коньяком. Вот тебе и удерживай нас!

Вечером того же дня мэр города Кантон устроил прием в доме на той же территории, где мы жили. Вначале все хорошо шло, пока подавали закуски. Затем Ло Жуйцин подсказал мне, что сейчас подадут на первое кушанье, которое в Китае шутя называют «бой дракона с дьяволом». Дракон — это змея или удав, а дьявол — кошка.

То есть суп из кошки и змеи. Я на всякий случай сказал Хрущеву и Булганину, что блюдо такое. Оба они сказали, что учтут, есть не будут. Другим не говорить. Со мной сидели рядом А. И. Микоян и Шверник. Я им тоже сказал. А. И. говорит: «Я буду есть», Шверник тоже. Потом, когда они попробовали, Шверник мне подвинул чашку и говорит: «Понюхай И. А., пахнет курицей». Затем он зачерпнул со дна ложкой, и там я увидел мелко нарезанные ломтики удава серовато-пестрого цвета, ну, а кошачье мясо как мясо. Ну, я говорю: «Доедай, если начал».

Когда кончился обед и китайцы уехали, мы пошли гулять, и Хрущев громко спросил у Фурцевой: «Что было подано на первое?» Она ответила: «Курица». Хрущев сказал, что кошка и удав.

Вдруг Насриддинова*, секретарь ЦК Узбекистана, отскочила в сторону и пошла в кусты. Я почувствовал недоброе и пошел за ними. Они остановились, эти бабочки, у Насриддиновой на глазах слезы, начало тошнить, Катя ее уговаривает. Когда я подошел, то они на меня: «Почему, Иван, не сказал нам, нас тошнит». Ну, что мог я им сказать, стал уговаривать, чтобы не шумели, что мы обидим национальные чувства китайцев и т. д., а сам подумал: «А почему я за всех должен отвечать, у каждого своя голова, как маленькие».

В конце прогулки часа через два перед сном я рассказал Хрущеву об этом, он выругался и говорит: «Подумаешь, какие неженки, пусть не едят, лучше будет»…

После возвращения из Ханькоу на следующий день мы были у Мао и вели переговоры, в общем-то, по ряду партийных и государственных вопросов. Была выявлена общая точка зрения. Мао кое-что попросил у нас: по строительству, по специалистам и т. д. Условились, что СССР поможет.

Зашла речь и о Сталине. Товарищ Хрущёв высказал ряд сообщений, что тяжело было с ним работать, что его боялись, а поэтому многие вопросы тормозились и т. д. Мао согласился, что у нас был создан культ т. Сталина, что вредно отражалось на развитии. Но вместе с этим подчеркнул, что он был предан делу революции, марксизму-ленинизму. Я заметил, что <во> время празднования много было портретов Мао и Сталина.

Я как-то, когда уже мы поехали из Пекина в Маньчжурию, в вагоне спросил Ло Жуйцина: «А у вас как с культом личности, не проявляется?» Я не сказал, кого имею в виду. Ло ответил: «Нет у нас культа ничьей личности! У нас что Мао скажет, то мы и делаем». Вот так нет культа! Я не стал говорить больше на эту тему.

В конце пребывания в Пекине никакого приема не было устроено, встретились с Мао попросту, угостили нас зеленым чаем и попрощались, с расчетом, что мы побываем в ряде городов в направлении нашего Владивостока. Хрущев остался этим недоволен.

Поездом выехали из Пекина в Порт-Артур. Ехали поездом, мне показалось, долго, кушали по-прежнему китайские угощения, учились кушать двумя палочками макароны, но ничего не получилось, в то время как китайцы ухитрялись палочками вылавливать из супа рис, капусту, макароны. По дороге мы на большой остановке все вышли на перрон. <Ло Жуйцин> сказал китайцам, <чтобы> с перрона при нашем движении всех удалять, и лишь за заборами мы видели людей.

Когда мы вышли на перрон, то за забором я увидел русские лица. Подошел и спросил, откуда они, чувствуя, что русские. Они ответили: «Тверские». Затем ко мне подошли Хрущёв, Микоян и Булганин.

Начался разговор с русскими, и вдруг одна женщина говорит: «А который из вас Булганин-то?» Булганин смутился и говорит: «Я». Тогда женщина, обрадовавшись, говорит: «Милой, так мы с тобой ведь земляки, ты из деревни… (не помню название)». Булганин уже совсем покраснел. Хрущёв его всю дорогу разыгрывал в том, что у него нашлись эмигранты-родственники в Китае.

Вечером поздно прибыли в Порт-Артур и разместились в штабе армии. Кстати сказать, Штаб армии довольно плохо размещён, не могли как следует устроиться. Сразу начались уже капризы.

Когда вечером вышли на прогулку в районе штаба Булганин, Хрущёв, Микоян, за ними пошли охранники. Вдруг прибегает за мной охранник и говорит: «Зовут». Я быстро догнал их и подошёл.

Ко мне в повышенном тоне обратился Хрущёв: «Почему эти лоботрясы не дают нам свободно походить, а идут следом? Даже пукнуть не дают. Что за безобразие, наведите порядок!»

Я был удивлён такой тирадой, но спокойно говорю: «Они несут службу по охране вас, действуют на основании утвержденной инструкции, нарушений никаких не вижу». Он опять ко мне: «Переделайте инструкцию» и т. д.

Я ему отвечаю: «Пусть с приездом в Москву президиум ЦК рассмотрит этот вопрос и как решит, так и буду действовать, а сейчас надо оставить как есть, тем более находимся в чужой стране и городе». Тут вступился Анастас Иванович, этот разумный человек, и говорит: «Конечно, Серов прав», в общем, замял этот вопрос.

Поужинали и легли спать. Ночью часов около 2-х меня разбудил Столяров* и привёл в комнату к Хрущёву. Он стоял в трусах и ругался: кровать неудобная, спать не могу и т. д. «Сейчас вызывайте машины и поедем в город в гостиницу».

Я ему сказал, что «без уведомления китайцев нельзя это сделать, а китайские товарищи уехали ночевать и сказали, что прибудут утром». Он остался недоволен. Я связался с военными, и мне показали по соседству неплохой особняк, который я осмотрел и, вернувшись, сказал, чтобы собирались.

Мне ужасно не понравился этот каприз, причем без всяких оснований. Кровать как кровать, а бессонница оттого, что, видно, на ужине выпили коньяку и не мог уснуть. Вообще, мне это начинает не нравиться.

Когда приехали, всё было нормально. Кстати сказать, наши военные могли бы и сразу придумать этот вариант…

Из Порт-Артура мы подались в Мукден. По дороге сделали остановку в г. Аньшань, где с помощью СССР строился завод, и уже ряд цехов были закончены и работали по металлургическому прокату. Завод — громадный, десятки цехов. Наши специалисты стараются, работают хорошо, но и китайский «шагающий экскаватор» тоже трудится.

Мы про себя, не при китайцах, прозвали «шагающим экскаватором» китайцев, которые тысячами, нагрузивши плетёные корзины землёй в котловане для фундамента здания, шагают к месту свалки фунта. И нужно сказать, что если постоять 30–40 минут, то и при этом способе «механизации» дело спорится, заметно увеличивается котлован.

Осмотрели также город Мукден, но тут китайцы ничего примечательного не показали. И вообще, у меня сложилось впечатление, что встреча и проводы советской партийной правительственной делегации не были трогательными, искренними, откровенными. Дай Бог, чтобы я ошибся.

И мне кажется, всё это зависело от Мао, который не дал соответствующую команду, и мне показалось, что он, как заядлый сталинист, не считает наших руководителей достойными для замены Сталина. Может быть, он хотел видеть во главе делегации не Булганина-Хрущёва, а, скажем, Молотова, но мне так показалось.

Почему бы ему не проехаться с нашей делегацией в какой-либо город, почему бы не пригласить нашу делегацию к себе в гости, по-семейному, по-партийному. А все это проходило сухо, официально, безрадостно, в общем, мне всё это показалось неискренне, хотя всегда были улыбки во всё лицо. Ну ладно, поживём — увидим.

В Харбине мы тоже были недолго. В городе вышли посмотреть на р. Сунгари — это приток Амура. Красивая, хорошая, судоходная река. В городе много сохранилось вывесок русских торговцев, а ещё больше мастерских сапожных и портняжных с русскими вывесками вроде «Дамский портной парижских мод Василий Сидурин». Так же было много вывесок, особенно на сапожных мастерских, с армянскими фамилиями. В связи с этим разыгрывали А. И. Микояна…

Из Харбина выехали поездом. На пограничной станции распрощались с проводившими нас китайцами. И нас встретили секретарь крайкома, командующий Дальневосточным округом Малиновский, командир Военно-морским флотом Кузнецов и другие официальные лица.

Из Владивостока члены комиссии стали расплываться по своим делам, а товарищи Хрущев и Булганин поехали посмотреть морской бой (учения) в водах Японского моря, после чего вернулись в Москву.