После отъезда т. Сталина и окончания Потсдамской конференции, на которой, как будто, все было уточнено, начались активные регулярные заседания Контрольного совета.

Для того чтобы быть в курсе событий, я вместе с Г. К. Жуковым и В. Д. Соколовским присутствовал на заседаниях. К этому времени уже союзники заняли свои сектора в Берлине, а ранее отвели свои войска из Лейпцига и Тюрингии.

Мы ездили, как всегда, по всему Берлину, тем более что полицай-президент общий на весь Берлин, так же как и магистрат города, но американцы, англичане и французы в своих секторах назначили своих военных комендантов. И при решении общеберлинских вопросов собирались у нашего коменданта генерал-майора Котикова*, назначенного после смерти Берзарина Н. Э.

На заседания Контрольного совета все подъезжали на шикарных машинах с флажками, хорошо одетыми. У каждой страны были свои комнаты. Буфет общий, а питание в обеденное время попеременно. Союзники особенно нажимали на «Рашен водка», в том числе и их машинистки и переводчики, когда день угощения был наш. Правда, их желание не выходило за пределы одной рюмки.

В зале заседаний столы были установлены с 4 сторон. Перед заседанием Контрольного совета наши советники и союзников предварительно готовили и согласовывали вопросы, а затем уже обсуждал Контрольный совет.

Первое время работа Контрольного совета протекала хорошо, без прений, раз в неделю, но я несколько раз говорил Г. К. Жукову, что союзники либерально относятся к фашистским преступникам, и назвал ему цифру 2500 человек, арестованных в нашей зоне фашистских преступников и руководящих деятелей НСДП.

В то же время такие же преступники в зонах союзников не только не арестованы, но даже им разрешено открывать торговлю, издавать газеты и др. Г. К. мне сказал: «А ты спроси у Эйзенхауэра, сколько они арестовали?»

В те дни были почти на каждой неделе приемы то у одних, то у других. На одном из приемов мы оказались рядом с Эйзенхауэром, и я спросил. Пантюхов перевел мой вопрос.

Эйзенхауэр посмотрел на меня с удивлением и говорит: «Я не знаю, это дело М. П. (Милитер полиция)». Потом я пристал к Пантюхову, чтобы он узнал у начальника военной полиции. Тот, вернувшись, мне сказал, что начальник полиции точно не знает, но, кажется, около 100 человек. Вот вам факт! Несмотря на решение Потсдамской конференции и подписи их президентов.

После этого я рассказал Георгию Константиновичу об этом, и он условился с Эйзенхауэром, чтобы мы съездили в американскую зону и допросили главных военных преступников. Однако после большой оттяжки и отговорок американцы не дали нам, я имею в виду солидной группе военных, выехать для допроса, а ограничились разрешением допросить некоторых, и то не зам. главнокомандующего, которого они уже знали, кто это Серов, а второстепенным работникам фронта. Ездил туда, кажется, генерал Трусов* (начальник разведотдела фронта), который в этих делах не специалист.

В процессе дальнейшей работы Контрольного совета все еще существовали хорошие отношения. Нередко, когда по обсуждаемому вопросу «Монти» начинал писклявым голосом возражать, бормотать, я это говорю, потому что сидевший рядом со мной переводчик ничего не мог разобрать, что говорил Монтгомери, то на это не обращали внимания. В таких случаях Эйзенхауэр прерывал Монти, чтобы он не возражал, и тот замолкал.

Сколько бы я не присутствовал на заседаниях Контрольного совета, я ни разу не понял смысла выступлений Делатра де Тассиньи. Он вроде бы возражал англичанам и соглашался с нами, а как дело доходило до окончательного решения, он голосовал вместе с американцами и англичанами.

Если первые месяцы Контрольный совет более или менее решал вопросы согласованно, то потом, после того как СССР, будучи верен обязательствам о вступлении в войну против Японии, и это выполнил, союзники уже более решительно стали возражать против наших предложений.

Например. Мы знали, что за время войны в зонах союзников остались тысячи советских граждан, угнанных немцами на работы в Германию. Естественно, Георгий Константинович поставил вопрос на Контрольном совете о возврате их на родину.

Этот вопрос тянулся месяцами, но так и не дали им вернуться, и более того, среди советских людей повели антисоветскую агитацию и угрозы, что, вернувшись в СССР, им за это попадет. Поэтому часть наших людей отказывались вернуться и встали на путь предательства, работая на американскую и английскую разведки.

Мы все же настояли перед Эйзенхауэром, чтобы допустили наших людей в лагеря интернированных, и вернувшиеся наши товарищи доложили, что те из советских людей, которые не чувствуют за собой вины перед родиной, захотели вернуться, а различные предатели отказались.

Правда, этих подлецов и не жалко, но они должны были ответить за свои злодеяния перед советским судом.

В конце августа Эйзенхауэр был Советским Правительством приглашен в Москву. Георгий Константинович сопровождал его.

К концу 1945 года уже в Контрольном совете стали возникать спорные вопросы, особенно по ликвидации военно-экономического потенциала Германии, то есть крупнейших концернов, которые снабжали фашистскую армию оружием и приборами, разоружение и ликвидация различных воинских и военизированных подразделений, ликвидация фашистских организаций и т. д.

Я все это подробно изложил Г. К. Жукову, который, возмущенный тем, что союзники умышленно не выполняют Потсдамское соглашение, разразился меморандумом в Контрольный совет, где указал, что несмотря на решение Потсдамской конференции в английской зоне существуют военные части немецкой армии, а также воздушные и морские, которыми управляют немецкие военные округа, и перечислил пять городов, где они дислоцируются.

Эти данные мне добыли польские разведчики, муж и жена, которых мы использовали. Также было указано 25 городов, где немцы организовали открытые военные комендатуры.

И в заключении в меморандуме было указано, что в Шлезвиг-Гольштейне до миллиона немецких солдат не распущены и продолжается военная подготовка…

В конце требовалось обсудить на Контрольном совете этот вопрос и послать комиссию для ознакомления на месте с положением дел разоружения немецкой армии в духе решения Потсдамской конференции.

Был Контрольный Совет, Монтгомери на заседании вертелся как еж, приводя в объяснение различные трудности в ликвидации воинских подразделений. Эйзенхауэр, видимо, был в курсе дела, так как он ссылался зачастую на Монтгомери. Затем <Эйзенхауэр> через некоторое время был отозван в Вашингтон, а вместо него был назначен генерал-полковник Клей.

После Эйзенхауэра дела пошли все хуже и хуже, так как Клей на себя многое не брал, а Монти уже не считался с американским коллегой.

Один раз на последнем заседании Контрольного совета, которые уже проходили не раз в неделю, а раз в месяц, я заспорил с американским генералом, который мне начал перечислять поставки по ленд-лизу, что они дали СССР 400 тысяч автомобилей, паровозы, горючее, 4 тысячи самолетов, 10 тысяч танков, 10 тысяч орудий и т. д.

Я разозлился и рассказал про случай, как топили их корабли с ленд-лизом в Архангельске в Северном море и как они доблестно удирали от немцев по их приказанию. Поэтому потопленную технику не надо считать.

Попутно расскажу <про> отношение американцев к технике.

Летом нас с Жуковым Эйзенхауэр пригласил посмотреть действия авиадесантной дивизии.

Когда мы приехали на Темпельхофский аэродром, там были англичане, французы и авиадивизия, которая демонстрировала выбросы десанта, погрузку в самолет танков, автомашин, пушек и т. д. Мы наблюдали с диспетчерской вышки.

В это время диспетчеру американцу экипаж одного самолета, летевший в Берлин из Франкфурта, доложил, что на аэродроме, куда он должен сесть, поднялся ураган, видимости нет, и запрашивает, как поступить. Со мной стоял полковник Пантюхов и переводил все команды.

Несмотря на то, что на вышке были большие авиационные начальники, диспетчер, не спросив ничего, дает команду экипажу: «Покинуть самолет». Ответ экипажа: «О’кей», — и летчики выпрыгнули, бросив самолет.

Вот какой порядок с техникой у американцев.

В общем, начались прохладные отношения с союзниками.

За этот год я нагляделся, как ведут себя американцы, солдаты и офицеры. Удивляюсь их порядкам в армии.

Никакой дисциплины и уважения к старшим по званию. Все разговоры на равных, с сигарой во рту, по национальности какой-то сброд. Поляки, немцы, украинцы, евреи, и все они себя считают американцами, а видно, что поляк или украинец, и болтает на своем языке. Правда, и Эйзенхауэр по происхождению немец, дед его родился и жил в Силезии.