Марина

При электрическом свете лицо старухи напоминало идеально слепленную восковую маску. Она хотела обмануть само время, вернуть былую красоту и молодость. Возможно, в какой-то момент это ей удавалось, но теперь время мстило, стремительно возвращая свое по праву. Марина вдруг представила жуткую картинку: старуха на ее глазах рассыпается в прах, как тысячелетняя мумия.

Картинка была столь реалистичной, что у девушки по коже пробежали мурашки. В квартире и вправду было прохладно. Мрачное, стылое помещение, лишенное души и уюта. Марина уже бывала здесь, но всякий раз что-то неуловимо менялось. Возможно, виной тому постоянно царившие здесь сумерки, стирающие очертания предметов. Громоздкая антикварная мебель, хрустальные люстры, певучий паркет, уныло отзывающийся на каждый шаг, – все это создавало гнетущую атмосферу. Квартира напоминала ей склеп, в самом центре которого покоилась древняя старуха.

– От Ани есть какие-то вести? – Елизавета Петровна разливала кофе из турки в крохотные фарфоровые чашечки и внимательно следила за Марининой реакцией.

– Никаких. Если бы она объявилась, я бы тебе рассказала.

– Ну да. – Старуха кивнула, но, похоже, не поверила.

Марина попыталась представить Елизавету Петровну в образе любимой бабушки: вот она сидит в кресле-качалке за вязанием и время от времени поправляет сползающие на нос очки в роговой оправе. Вместо современной прически у нее старомодный пучок, волосы седые. Хочется положить голову ей на колени и чувствовать, как ее теплая рука гладит тебя по волосам, и все твои страхи, переживания сразу становятся неважными и надуманными. Марина пыталась, но так и не смогла увидеть в элегантной, строгой женщине свою бабушку.

– Я очень за нее переживаю. – Марина сглотнула подступивший к горлу ком. – Никогда раньше она не исчезала так надолго. А я вместо того, чтобы искать ее, сижу и распиваю с тобой кофе.

– Но что ты можешь сделать? – Старуха, кажется, разозлилась. Турка в ее руке дрогнула, и на белоснежную скатерть выплеснулась кофейная гуща. – Ну не по городу же бегать. Я ведь сказала, что поручила это дело компетентному человеку.

– И где же этот твой человек? Почему от него нет никаких новостей? Может, он шарлатан какой-нибудь! Нет, я пойду в полицию и заставлю их принять заявление.

Марина вскочила на ноги.

– Сядь. – Старуха потянула ее за руку. – Не поможет нам полиция. Я не знаю, как тебе объяснить, да только здесь замешаны другие силы.

– О чем ты говоришь? Какие еще силы? Что тебе известно?

– Немногим больше, чем тебе. Аня не просто так сбежала, он ее заставил.

– Кто он? Да объясни толком, что происходит!

– Я не слепая и вижу, что ты мне не веришь. Наверняка думаешь, что я аферистка какая-то, что хочу вас с сестрой обмануть. И никак я не смогу заставить тебя мне поверить, но хотя бы душу облегчу перед смертью. Я уверена, что мне недолго осталось. Только жить в постоянном страхе я устала. Хватит.

Перед Мариной сидела не Снежная королева, а уставшая несчастная женщина с потухшим взглядом. Груз прожитых лет согнул ее спину.

– Выслушай меня, пожалуйста. – Голос Елизаветы Петровны дрогнул. – Когда Володя забрал мою дочку, я думала, что умру или по-настоящему сойду с ума. Игорь, Володин друг, пристроил меня уборщицей в поликлинику, так уж вышло, что попала я в педиатрию, куда мамашки приводили своих заболевших деток. Сначала я просто наблюдала за ними, представляла, что так же могла бы приходить сюда со своей Анфисой, потом начала разговаривать с родительницами, расспрашивать о всяких пустяках. Сама не понимаю, как такое получилось, да только однажды я очнулась уже на улице, прижимая к груди пищащий сверток. Малышка была так похожа на мою Анфису, что я не удержалась. Стою на улице, а сердце так и заходится от счастья. Куда бежать, что делать дальше, я не знала, да и не важно все тогда было. Главное, что она со мной, моя девочка, солнышко мое ненаглядное.

Тогда-то я и увидела его. Мальчик, лет трех, не старше, в коротеньких шортиках на лямочках, светленький, а глаза голубые. Он на меня так посмотрел, как иной взрослый не посмотрит. А у меня перед глазами картинка встала: девушка, у которой я украла ребенка, бегает по коридорам, зареванная, растрепанная, и никто не может ей помочь, только плечами пожимают. Я ее боль почувствовала как свою собственную и, не раздумывая больше, вернулась обратно. Уже на пороге оглянулась, чтобы на мальчика того еще раз посмотреть, а его уже и след простыл. Ты ведь его видела. – Старуха не спрашивала, она утверждала. – Знаю, что видела. Сначала я думала, что он ко мне одной приходит, а потом… Давай-ка я расскажу тебе все по порядку. Ты еще не собираешься спать?

Марина сомневалась, что вообще заснет после таких откровений, и молча покачала головой.

– Тогда я сделаю нам еще кофе. Может, ты кушать хочешь?

– Спасибо, мне бы чаю. С лимоном. И больше ничего не нужно.

– Ты в деда пошла. Он тоже чай любил, а я вот кофе больше уважаю, – говорила она, насыпая в чайник заварку. – Он меня научил заваривать чай, – почему-то смутившись, пояснила старуха. И, не делая паузы, начала рассказывать.

История ее жизни не была простой. Столько испытаний выпало на ее долю, что с лихвой хватит на нескольких человек. Выдержать подобное дано не всякому. Она справилась и не сломалась, не потеряла веру в счастье.

Вот первая, самая яркая и болезненная любовь. Марина представила, как Елизавета Петровна, еще совсем девчушка, кружится в танце сама с собой, прижимая руки к животу. В комнату входит дедушка Володя, он молод, полон сил. Совсем не такой, каким он стал на склоне лет – дряхлым развалиной с безумным взглядом и перекошенным от страданий ртом. Лизонька бросается ему на шею, но он мягко отстраняет ее и… уходит. Она остается совсем одна и понимает, что так теперь будет всегда. Но она сильная, она справится.

А вот уже белые стены больницы. Лизонька еще молодая, с роскошными светлыми кудрями, но уже сильно изменилась. Из нее словно ушла жизнь. От ее руки, покрытой синюшной сеточкой вен, тянется капельница.

Снова заходит дедушка. Он серьезен и сосредоточен, протягивает ей какие-то бумаги, которые она должна подписать.

Подписала. Плачет, заламывая руки, вырывая с корнями свои красивые волосы. Стискивает зубы от боли.

Следующий кадр. Грязные коридоры поликлиники, где она в темной косынке трет серой тряпкой полы, на лбу – капельки пота, на щеках – слезы. Вокруг дети, много детей. Одни совсем груднички, лежат, туго запеленатые, как подарки счастливым мамочкам. Другие неугомонные и неуловимые, как маленькие торнадо, носятся, падают, вскакивают на ноги и продолжают бежать с радостными воплями.

Ей тоже хочется получить «подарок», и она забирает чужой. Женщина, которой он предназначен, поймет ее, не осудит.

На улице холодно. Лежит снег, с голых деревьев на нее внимательно смотрят вороны. Она вдруг отчетливо понимает, что забирать чужие «подарки» нельзя.

Все это время за ней наблюдает синеглазый мальчуган, одетый в короткие шортики и тонкую маечку.

Ему не холодно.

Он ведь неживой.

Девушка снова плачет. На этот раз она пришла на кладбище, где с серого могильного камня на нее смотрит мама. Мама улыбается и хочет сказать, что всегда будет рядом, она любит свою дочурку и прощает за все.

– Мама, пока болела, постоянно твердила о спрятанных драгоценностях, которые она забрала у моего отца, когда сбежала от него. По какой-то причине она не смогла ими воспользоваться, испугалась или еще что – теперь никто не ответит на этот вопрос. Пришлось ждать почти двадцать лет, прежде чем я смогла заглянуть в тайник. В Стране Советов за такое вполне могли расстрелять, но потом все изменилось. Страна начала разваливаться, появились фарцовщики, перекупщики и прочие барыги. Я стала понемногу продавать драгоценности, едва хватало на жизнь, пока на меня не вышел довольно известный человек, который в конце восьмидесятых годов не исчезал с экранов телевизоров. Он оказался ценителем ювелирного искусства, сказал, что многие побрякушки в моей копилке стоят баснословных денег. Замуж даже звал. Я не согласилась. После Володиного предательства мужчины перестали для меня существовать.

Время шло, Елизавета Петровна обнаружила в себе коммерческие задатки, довольно успешно вложилась в акции нескольких компаний и наконец-то смогла почувствовать себя свободной женщиной. С появлением материальной независимости пришла уверенность в собственной силе, а с ней жгучее желание отомстить бывшему любовнику, вернуть свою дочь, уже взрослую девушку, которая никогда не знала свою настоящую мать.

Елизавета встретилась с Володей. Она очень боялась, что могут вспыхнуть старые чувства, а вместе с ними вернется и боль.

Ничего не вернулось. Она смотрела на него как на чужого человека. Она много лет мечтала о том дне, когда сможет раздавить его, как навозного жука, а теперь вдруг поняла, что не испытывает к нему даже презрения.

– Я хочу видеть свою дочь, – коротко сказала Елизавета и выложила на стол пухлую пачку крупных купюр.

– Наслышан. – Володя взял деньги, повертел в руках и бросил обратно на стол. – Ты теперь крутая, ездишь на дорогой тачке. Вот только этого мало, – он указал взглядом на пачку. – Если хочешь, чтобы она никогда не узнала, кто ее настоящая мать, придется раскошелиться. Разумеется, ты никогда ее не увидишь. А попытаешься приблизиться – я подниму архивы с историей твоей болезни и покажу ей. Думаешь, твой обожаемый Рыкин просто так тебя тогда выписал? Он надеялся на твою горячую благодарность в его холодной постели, а ты, святая простота, ничего не поняла.

– Ты не посмеешь. – Женщина побледнела, сжала кулаки.

– Еще как посмею. У меня все еще имеются некоторые связи. Приблизишься к моей дочери – и вскоре познакомишься с обитателями речного дна. На случай, если соберешься пойти в милицию с заявлением, то и там у меня имеются хорошие знакомые. Не все в этой жизни решают деньги, дорогая Лиза.

– Ты мне угрожаешь?

– Боже упаси! Представь, что я экстрасенс и вижу вероятное будущее.

Володя откровенно издевался, наслаждаясь властью над ней.

– Я хочу ее увидеть. Всего один раз.

– Кажется, я ясно выразился, или у тебя проблемы со слухом?

Елизавета взяла салфетку, вывела на ней цифры и подвинула ее Володе:

– Если позволишь увидеть ее и поговорить.

Он хмыкнул, приписал к цифре еще один ноль и вернул ей:

– И это только за то, чтобы посмотреть издалека. Как говорится: руками не трогать.

…Марина слушала и не могла поверить своим ушам. Зато теперь у нее в голове что-то щелкнуло, и она наконец поняла, как их бедная семья могла оплачивать дорогостоящее лечение дедушки Володи. Денег иногда не хватало даже на еду, но он лежал в лучших клиниках и получал все, что только можно, чтобы хотя бы облегчить боль. Правда, потом деньги резко исчезли, и бабушка хотела продавать квартиру, но не успела – умерла.

– Мне сложно в это поверить. – Марина запустила пальцы в волосы. – Дедушка просто не мог так поступить.

– Когда-то и я думала, что влюбилась в благородного человека, не способного на подлость. Его обожали многие, была в нем некая харизма, которая притягивала к себе людей, очаровывала и заставляла видеть то, чего не было. Жаль, что я слишком поздно осознала, насколько была слепой.

– Даже если допустить, что все было именно так, – девушка потянулась за чайником, налила себе чай, – почему ты так просто сдалась?

– Я испугалась, – честно призналась старуха. – Только испугалась не за себя, а за свою девочку. В его голосе было столько решительности, что я поверила каждому сказанному слову, каждой угрозе.

– Странно, но теперь, оглядываясь назад, я вспоминаю, что бабушка Зина всегда относилась к нам с сестрой с некоторой прохладой. Мы никогда не оставались у нее ночевать, она не пекла пирогов, а нас с Аней даже внучками не звала. Только по именам. После смерти дедушки она и вовсе отдалилась, хотя, казалось бы, общее горе должно было сплотить нас. Мама не понимала этой перемены и сильно переживала. Иногда я виню ее в маминой смерти. Сама не знаю почему. Это чувство совершенно иррационально, но я ничего не могу с ним поделать.

Признания Елизаветы Петровны ошеломили ее. Рушился целый мир, который был знаком ей с детства. Осознавать это было тяжело. Девушка дернулась, когда ее щеки коснулась сухая ладонь старухи.

– Не плачь детка, все будет хорошо.

Марина, словно маленькая девочка, обливаясь слезами, прижалась к груди своей бабушки. Своей настоящей бабушки. Теперь она нисколько в этом не сомневалась.

Удивительно, как быстро могут рушиться целые миры. Но куда более удивительно то, как на их месте возникают новые. Будто зеленый росток на выжженной земле, который пробивает себе дорогу к жизни.

– Много лет я жила без всякой надежды на счастье. – Бабушка еще не знала, как изменилась Марина во время их разговора. – Знаешь, я даже заскучала по тому мальчику, который мерещился мне. Ведь он не причинил мне никакого вреда. А вот маму свел с ума. Хотя он же спас ее в сорок втором году от разорвавшегося снаряда.

– Кто он такой?

– Я не знаю. Мама много о нем говорила, она боялась его. А я не верила, думала о ней как о сумасшедшей.

– Но ведь откуда-то он появился?

– Мама считала, что мальчик связан с фигуркой янтарного ангелочка. Я же списывала все ее проблемы на перенесенную контузию. Маму комиссовали с фронта за неделю до того, как она узнала, что беременна мною.

– Я тоже видела его, когда была беременна. – Марина думала, что сможет говорить об этом спокойно, ведь прошло столько лет. Она ошиблась. Перед глазами встало улыбающееся лицо Макса, которое сменилось мерзкой гримасой санитарки, в нос ударил запах хлорки.

Видимо, бабушка все поняла по лицу Марины и не стала ни о чем расспрашивать.

– Теперь он явился за Аней. – Елизавета Петровна встала и прошла к окну.

– Но Аня не беременна!

– Мы не знаем, связано ли появление призрака с беременностью. Но я уверена, что мама была права, когда говорила про ангела.

– Что ты имеешь в виду? – Марина отпила чай и поморщилась, он давно остыл. Ей было страшно узнать ответ, но еще страшнее оставаться в полном неведении.

– Ты знаешь, что Аня работала у меня сиделкой. – Бабушка всматривалась в темноту за окном, будто надеялась увидеть в чернильной пустоте кого-то или что-то. – Специалист она весьма посредственный, – сказано было не со злобой, скорее с легким разочарованием. – И если бы не наше родство, я бы выгнала ее в первый же день. Мне кажется, Аня чувствовала мое к ней отношение. Отношение к ней как к работнику. Именно поэтому я считаю себя виноватой. Я видела Аню на похоронах вашей мамы, только подойти так и не решилась. Тогда я не знала, что мой главный враг давно мертв, хотя и удивилась, что его не было среди траурной процессии.

Судьба удивительная шутница. Она сама привела Аню в дом бабушки. Старая женщина смотрела на внучку как на собственное отражение. Аня будто сошла с юношеской фотокарточки самой Елизаветы Петровны, настолько точным было сходство.

– Через неделю Аня явилась на работу какая-то взвинченная. Она была чем-то сильно обеспокоена. Постоянно кому-то звонила, запираясь в ванной, откуда выходила еще более угрюмая и задумчивая. Именно тогда я увидела ее рисунки.

– Рисунки?

– Да. Подожди минутку. – Бабушка вышла из кухни и вернулась с большим конвертом. – Вот, посмотри сама.

Марина взяла конверт и достала из него лист плотной бумаги, на котором была изображена фигурка ангела, заключенная в клетку.

– И это все? – Марина еще раз заглянула в конверт, но тот был пуст.

– Увы. В тот день Аня сказала, что ей срочно нужно уйти, и начала спешно собираться. В коридоре ее рюкзак упал, и из него выпало несколько листов. Там были эскизы, наброски и законченные работы. На всех изображался либо ангел, либо мальчик…

– В шортиках на лямках, – закончила за нее Марина.

– Аня собрала рисунки, но один не заметила. Убежала. И только вечером я увидела, что пропала моя шкатулка с драгоценностями и… тот самый ангел.

У Марины перехватило дыхание. Виски словно сжало стальным обручем.

– Фигурка все время была у тебя?

Бабушка ответила не сразу. Марина с удивлением наблюдала за тем, как та поднялась, прошла к шкафчику, достала пачку сигарет и пепельницу.

– Почти десять лет не курила. – Трясущимися пальцами она достала из пачки тонкую сигарету. – Ты не против?

Марина покачала головой.

Елизавета Петровна зажгла спичку, поднесла к зажатой в зубах сигарете и даже глаза прикрыла от удовольствия, когда сделала первую затяжку.

Кухню постепенно заполнил запах вишневого табака.

– С этой фигуркой связана еще одна странная история, – заговорила наконец женщина. – Избавиться от нее не так-то просто. Я пыталась, поверь мне. Всякий раз она возвращалась ко мне. В конце концов я решила, что если она будет у меня, то больше никому не причинит вреда. Я даже в завещание внесла пункт, по которому фигурку надлежит похоронить вместе со мной.

– А теперь она у Ани. – Девушка сразу вспомнила рисунок на планшете сестры.

Бабушка посмотрела на Марину, несколько раз кивнула и затушила сигарету в пепельнице.

Когда утром заспанная Марина вышла на кухню, бабушка уже была там.

– Аня нашлась, – сказала и села, точно сразу лишившись сил. – Она в полиции.