Книга: Янтарный ангел
Назад: Марина
Дальше: Наши дни Евгений

Анфиса
1939 год

Анфиса приходила в себя тяжело. Первое, что она услышала, были голоса. Они доносились до нее как сквозь толщу воды. Ее попеременно бросало то в жар, то в холод.
Сквозь сомкнутые веки проникал яркий свет. Анфиса очень хотела закрыться от него, спрятаться. Она подняла руку и тут же застонала от пронзившей ее боли. Болело все тело, но больше всего грудь.
«Что со мной?» – подумала Анфиса, стараясь восстановить в памяти последние события. Она вспомнила, как сидела с Зоей в ресторане и говорила, что собирается уйти от мужа. Зойка ее назвала дурой, а потом напилась до поросячьего визга и начала приставать к другим посетителям. Кажется, их выгнали (или они сами ушли?). Подробности Анфиса вспомнить не могла, как ни старалась. Не помнила она и того, как попала сюда.
А собственно, где она? Под спиной что-то жесткое, кажется, пружины. В их с Сережей спальне хороший матрас, значит, она не дома.
– Никак очнулась? – послышался сварливый голос. – Иван Анатолич! Иван Анатолич, пациентка ваша очухалась, идите скорее сюда.
Этот голос она уже слышала, когда приходила в себя, но были и другие.
Открыть бы глаза и осмотреться, вот только веки никак не открываются.
Голос назвал ее пациенткой, значит, она в больнице. Что же с ней произошло?
– Вот, Иван Анатолич, я, значится, полы мыла в коридоре, слышу, мычит кто-то. Она и мычала.
– Спасибо, Вера, – мужской голос мягкий, обволакивающий. – Ступайте, в сестринской приберите, там Тамара флакон с фурацилином разбила.
– Вот же косорукая, – выругалась невидимая для Анфисы Вера. – Ладно, Иван Натолич, вы зовите, если понадоблюсь.
– Непременно, – пообещал мягкий голос, и на лоб Анфисы легла прохладная рука.
Боль немного утихла, от ладони шло приятное тепло.
– Жар спал, очень хорошо. Я знаю, что вы меня слышите. – Анфиса не видела, но точно знала, что мужчина улыбается, глядя на нее. – Как ваше самочувствие? Голова болит? Может быть, кружится? Тошнота беспокоит?
– Ммм… – только и смогла выдавить из саднящего горла Анфиса.
– Потерпите, скоро подействует обезболивающее. А пока вот. – Губ Анфисы коснулось что-то прохладное, по подбородку поползла мокрая капля, скатилась по шее в ложбинку между грудями. – Пить вам пока нельзя, только так. Оближите губы.
Она подчинилась приказу. Проглотила вязкую слюну и даже смогла облизать потрескавшиеся губы.
– Очень хорошо, – одобрил голос. – Если так пойдет и дальше, скоро поставим вас на ноги. Травмы не очень серьезные, до свадьбы все заживет.
Анфиса хотела возразить, что она давно замужем, и все же обрадовалась, что не смогла произнести ничего, кроме невнятного мычания. Нельзя, чтобы Сережа узнал, где она.
Следующее ее пробуждение было куда приятнее. Боль немного утихла, хотя полностью не прошла. Теперь Анфиса хотя бы могла шевелиться и даже открыла глаза.
В палате она была одна. Правда, рядом стояло еще четыре кровати. Из коридора доносились звуки разговоров, звон посуды и шаркающие шаги больных. Пахло хлоркой и щами.
Анфиса осмотрелась. Стены, окрашенные светло-зеленой масляной краской, белый потолок с тремя плафонами люстр и большие, почти во всю стену окна, которые скрывались за легкими желтыми шторами.
Вдруг снаружи послышался смех и женские голоса. Дверь открылась, и в палату стайкой шумных пташек впорхнули четыре женщины примерно Анфисиного возраста.
– Здравствуй, новенькая, – от стайки отделилась одна из женщин с блестящими раскосыми глазами и двумя черными тонкими косичками. Ее смуглое плоское лицо, похожее на масленичный блин, сияло ярче солнца за окном. – А ты обед проспала. Ну ничего, если хочешь есть, Наташа тебе принесет щи из столовой. И кашу. Ты любишь перловую кашу?
– Я мигом, – отозвалась белокурая толстушка. – Тебе хлеба черного или белого? Хотя белый наверняка закончился, но черный сегодня очень вкусный.
– Спасибо, не нужно ничего. Я не голодна. – Голос у Анфисы слегка хрипел, и при разговоре все еще побаливало горло.
– Да ты не стесняйся, – подхватила та, что с косичками, неформальный лидер в их компании. – Мы тут все друг за дружку горой. Правда ведь, девочки?
Девочки синхронно закивали и по очереди начали подходить к Анфисе для знакомства. Все они находились здесь на обследовании.
Девушку-лидера звали Ульмас, она оказалась узбечкой, Наташа приехала из Рязани, а две другие девушки-близняшки – Ира и Валя – из Иваново.
Дверь снова распахнулась, ударившись о стену, и все девушки, даже бойкая Ульмас, запрыгнули на свои койки, поджав ноги. В палату ввалилась грузная баба в синем халате. В одной могучей руке она держала алюминиевое ведро, в другой швабру с болтающейся на ней серой тряпкой.
– Не намусорили мне тут? – Анфиса уже знала этот голос, теперь вот увидела его обладательницу. – Тапки с пола уберите, а то как я мыть буду.
Баба принялась возюкать тряпкой по полу, расплескивая воняющую хлоркой воду, не переставая что-то бурчать себе под нос.
– Здравствуйте, товарищи! – Ему очень шел его голос: мягкий, точно ласкающий. Доктор – высокий блондин с гладко выбритыми щеками и невероятными серыми глазами – смотрел на пациенток и улыбался самой красивой на целом свете улыбкой. Именно таким его и запомнила Анфиса. – Готовы к осмотру?
– Иван Анатолич, – первой отреагировала баба с ведром. – А что же вы так поздно сегодня? Я уж думала, был обход, а то помыла бы до вашего прихода.
– Ничего страшного, Вера, я подожду, пока вы закончите.
– Так я уже, – тут же отрапортовала она. – Проходите.
– Иван Анатольевич, – Ульмас опустила ноги на пол, – осмотрите меня первую, а то ко мне скоро брат придет.
Девушки-соседки одарили ее испепеляющими взглядами.
Анфиса хмыкнула и отвернулась к стенке. Даже задремать успела, когда почувствовала у себя на лбу прохладную сухую ладонь. Она очнулась, их взгляды встретились, и на короткий миг она потонула в его серых глазах, глубоких, как омуты. Доктор что-то говорил, но она не могла разобрать ни словечка. Ее сердце билось, как птица, попавшая в силки.
– Как вы себя чувствуете? Что сегодня беспокоит?
Слова с трудом достигали Анфисиного сознания, она не могла сосредоточиться.
– Ничего не беспокоит, – ляпнула Анфиса, понимая, что от нее ждут ответа.
– Так уж и ничего? – От уголков его смеющихся глаз разбегались лучики морщинок. – Значит, можно вас выписывать?
– Не нужно выписывать, я еще немного полежу.
– Ну полежите, – кивнул он и расстегнул верхнюю пуговку на ночнушке Анфисы.
От этого довольно целомудренного жеста вся кровь хлынула к ее лицу. Грудь начала часто вздыматься, дыхание участилось.
Да что это с ней? Никогда ранее она не реагировала так на прикосновения мужчины.
– Все в порядке? – В голосе доктора беспокойство. – Я сделал вам больно?
– Нет, – едва справляясь с подступившим к горлу комом, ответила Анфиса. – Просто здесь очень душно. Окно бы открыть.
Он исполнил ее просьбу. Анфиса постаралась взять себя в руки, и дальнейший осмотр прошел без эксцессов.
– Переломов у вас нет, только ушиб грудной клетки. Полежите у нас недельку, и можно выписываться домой. Через полчаса я пришлю медсестру, продиктуете ей свой домашний адрес, может, кому из родственников нужно сообщить, что вы у нас. Мужу, например.
Доктор смотрел на нее выжидающе, и Анфиса приняла самое правильное, на ее взгляд, решение. Она соврала:
– Я не замужем. И родственников тоже нет. Никого.

 

Последующие три дня в больнице прошли спокойно, хотя Анфиса и вздрагивала от каждого стука в дверь. Чаще всего заходила уборщица. Всякий раз она пребывала в дурном настроении, и Анфиса, которая уже могла вставать с постели, по примеру девушек проворно запрыгивала обратно, как только слышала гулкий звон алюминиевого ведра.
Она все боялась, что вот сейчас дверь откроется и войдет Сережа. Как обычно, нахмуренный, погруженный в свои дела, он обязательно начнет хлопотать над ней, расспрашивать о том, что болит, принимает ли она вовремя лекарства. Сережа не пришел. Не приходил и тот, кого Анфиса видела теперь в своих снах: душных, пряных, оставляющих после пробуждения горько-стыдное послевкусие. Она не верила, что можно влюбиться вот так – сразу, нырнуть с головой в неизвестность, при этом радоваться, что не видно дна.
А еще ей не давала покоя мысль, даже не мысль, а маленький эпизод из прошлого. В тот день, когда она в спешке уезжала от Зои, в машине она была не одна. Кто-то постоянно находился рядом, смотрел на нее, касался. Кто-то невидимый и от того пугающий. Анфиса не знала, у кого можно просить совета. Не посчитают ли ее сумасшедшей? Одна из близняшек, кажется, Валя, но, возможно, и Ира, различать их Анфиса не научилась, сказала ей, что она кричала во сне.
– Пациентка Старостина, вас доктор ищет, а вы по коридору разгуливаете, – сообщила старшая медсестра Полина. – Ну чего смотрите? Марш на осмотр!
Анфисино сердце радостно забилось. К кабинету она не шла, а почти летела.
Она уже занесла руку, чтобы постучать, но дверь распахнулась, выпуская щуплого небритого дядечку. Дядечка задержал взгляд на Анфисе чуть дольше, чем следовало бы незнакомому человеку, и, наконец, отступив в сторону, сделал пригласительный жест.
Доктор осмотрел Анфису, ободряюще улыбнулся, и ее вдруг пронзила жгучая ревность от того, что он улыбается так каждой своей пациентке. Она искала повод задержаться. Анфисе хотелось кричать, что у нее болит сердце, что он один может ей помочь. А он был совсем рядом и в то же время так далеко. Она так много хотела сказать, но не могла. Не получалось у нее говорить.
– Пригласите следующего, пожалуйста, – его голос звучал равнодушно, убивая в ней всякую надежду на взаимность.
Из кабинета она выходила, чувствуя себя так, точно побывала на собственной казни. Даже не сразу сообразила, что кто-то ухватил ее под локоток и увлек в сторону.
Теперь Анфиса его узнала. Тот самый водитель, что подвозил ее.
– Не бойтесь, я поговорить хочу. Вы меня, наверное, не запомнили? – заговорил он, заикаясь и спотыкаясь на каждом слове. – Да и не мудрено, нас, таксистов, как обслуживающий персонал, никто не замечает.
– Я вас помню.
– Так проще. Пойдемте-ка в парке прогуляемся, – предложил дядечка, сверкнув глазами. И, увидев ее замешательство, пояснил: – У меня ключ есть от черного хода, одна медсестричка ласковая дала.
Они шагали по заросшей тропинке парка, кутаясь в телогрейки, пропахшие куревом и чужим потом. Дядечка достал из кармана папиросу, но, глянув на Анфису, передумал и жадно втянул носом свежий воздух.
В воздухе пахло горьким дымом и прелой листвой, как бывает осенью, а никак не в конце июня. Этот запах напомнил ей о разбитых иллюзиях, о безответной любви, о том, что личного счастья у нее не было и не будет.
– Ты не подумай, что я свихнулся, – начал водитель. – Только мне нужно знать, видела ли ты то же, что и я.
Анфиса кивнула, давая понять, что готова слушать.
– Дорога в тот день совсем пустая была, да и ехал я не сказать чтобы быстро. Откуда пацаненок взялся, ума не приложу. Встал прямо перед машиной и стоит как вкопанный. Я на клаксон давлю, а он и не вздрогнул.
– Какой пацаненок?
– Значит, не видела. – Дядечка покачал головой и, чиркнув спичкой, все же прикурил вонючую папиросу, прикрыв пламя от ветра широкой ладонью. – И ведь никто не видел. Милиционер так и сказал, мол, со слов очевидцев, водитель сам вывернул руль и въехал в столб.
– Как такое возможно? – Анфиса почувствовала нарастающую тревогу.
– Кто бы мне сказал. – Дядечка в пару затяжек докурил папиросу и, бросив бычок на землю, зло раздавил его ногой. – Ладно, пойдем уже. Я-то думал, а ты… Эх…
Анфиса смотрела на его сутулую спину, быстро удаляющуюся в сторону калитки.
Дядечка обернулся и махнул ей рукой.
Анфиса четко увидела то, что никак не могла вспомнить. В тот день в машине рядом с ней сидел маленький мальчик, он что-то ей говорил и гладил по руке. Потом потянулся к фигурке ангела и исчез. А дальше… дальше была уже больничная палата.
Назад: Марина
Дальше: Наши дни Евгений