Глава первая
В девять пятнадцать утра телефонная трель вырвала Антона Самарина из сна.
– Машина уже выехала, Антон Петрович, – раздался голос Пахомова в трубке. – Так что собирайтесь и ждите, скоро будет.
– Чего ждать? – не понял спросонья Антон. – Какая машина, куда выехала, зачем?
– За вами выехала, – уточнил Пахомов. – Собирайтесь, пожалуйста, на месте я вам все объясню.
Милицейский «фордик» подкатил к подъезду ровно в десять утра.
– Куда едем? – спросил Самарин, усаживаясь на пассажирское сиденье и пожимая руку сержанту-водителю.
Тот нахмурился, бормотнул что-то невнятное и дал газу. Цель поездки, впрочем, выяснилась уже через полчаса, едва «фордик» свернул с Пискаревского по направлению к больнице Мечникова. Пахомов ждал у дверей больничного морга. Антон вылез из машины и на негнущихся ногах двинулся навстречу следователю.
– Крепитесь, Антон Петрович, – угрюмо сказал Пахомов и ухватил Самарина за локоть. – Пройдемте.
Опознать Ольгу было нелегко. Стиснув зубы, дурея от запаха формалина и едва сдерживая подступающие к горлу спазмы, Антон Самарин смотрел на то, что осталось от его жены и от его счастья. Ольга… перед ним, бесспорно, лежала Ольга. И в то же время…
– Это не она, – хрипло выдохнул Антон. – Не может быть, что это она!
Лицо покойной выглядело так, словно лет ей было по меньшей мере вдвое больше, чем на сегодняшний день Ольге.
– Увы, это все же она, – пробивалась сквозь наползающий на сознание туман скороговорка Пахомова. – Нашли в Магадане… В сквере, на скамье… Четыре дня тому… Опознали по розыскным фотографиям… Возрастные данные не сошлись… Вскрытие, однако, показало… Острая сердечно-сосудистая недостаточность… Инфаркт… Доставили в Санкт-Петербург самолетом…
– Самолетом, – механически повторил Антон. – Боже, зачем?
– Антон Петрович, вам нехорошо? Вас сейчас же отвезут домой, я распоряжусь, только, пожалуйста, вот здесь распишитесь.
– Не надо, – сквозь зубы проговорил Самарин. – Не надо домой. Давайте я подпишу. Вы поезжайте, я хочу побыть один.
– Хорошо, конечно, конечно, – заторопился следователь. – До свидания, Антон Петрович, всего доброго вам.
С трудом превозмогая накатившую сердечную боль, Антон Самарин проплелся метров сто по больничной аллее и тяжело опустился на первую попавшуюся скамейку. Достал сигареты, закурил, боль немного отпустила. Он только сейчас заметил, что плачет, – слезы набухали в уголках глаз и медленно скатывались по щекам к подбородку.
Ольга исчезла два года назад. Выскочила к метро за сигаретами, бросив в дверях, что через десять минут вернется. Час спустя начавший нервничать Антон помчался к метро, оглядываясь по сторонам и злясь, уверенный, что вот-вот увидит жену, заболтавшуюся со случайно встреченной подругой. Еще через полчаса он вернулся домой, схватил телефонную трубку и принялся названивать жившим поблизости знакомым, а затем и всем приятелям, друзьям и сослуживцам. Никто ничего не знал. К полуночи, кое-как уложив детей, Антон позвонил Ольгиным родителям. Сорока минутами позже они примчались на такси. К тому времени Самарин обзвонил больницы и морги: никакой информации. В полтретьего ночи рванул с тестем в районное отделение милиции. Там сонный сержант нудным голосом объяснил, что дела об исчезновении родственников возбуждаются самое раннее по истечении трехдневного срока со дня пропажи, а до тех пор особых оснований волноваться и переживать нет.
– Всякое бывает, – неторопливо бубнил сержант. – Пропадет дамочка – большое ли дело? Погуляет да и назад вернется. Дело, дорогие граждане, житейское, бабское.
Антону показалось, что ему дали пощечину. Мир помутился вдруг, расплылся, затем и вовсе исчез, и Самарин пришел в себя лишь от заполошного сержантского крика.
– Ты что творишь?! – орал тот. – Руки прими! Руки прими, я сказал!
Антон пришел в себя и обнаружил, что стоит перегнувшись через барьер и ухватив побагровевшего сержанта за грудки. Он разжал пальцы, отшатнулся, и подоспевшие на шум милиционеры дежурной смены надевать на него наручники не стали.
В виде исключения дело возбудили и передали в прокуратуру на следующий же день – этого добился нанятый за сумасшедшие деньги адвокат. В прокуратуре дело принял старший следователь Пахомов. За поиски он взялся рьяно: двое приданных следователю оперативников за сутки обошли квартиры дома Самариных и опросили жильцов. Следующие сутки ушли на опрос владельцев окрестных собак, выгуливающих питомцев на пустыре между домом и станцией метро «Проспект Просвещения». На третий день сняли показания с полубеспризорных подростков, вечно отирающихся под грибком на примыкающей к пустырю заброшенной детской площадке. Никаких результатов, однако, эти опросы не дали. Ни любознательные старушки-соседки, ни собаковладельцы, ни кандидаты в колонию для малолетних не видели женщину двадцати восьми лет в желтом плаще, путь которой неминуемо должен был пройти через пустырь.
Антон взял отпуск и первое время не вылезал из прокуратуры, так что Пахомову зачастую приходилось от него прятаться. Сначала Самарин верил, что Ольга найдется, потом – заставлял себя верить… Одну за другой он выдвигал сумасшедшие версии, пытаясь убедить себя, что произошло нечто совершенно невероятное, но все же возможное, и донимал этими версиями следователя.
– Бывает, и так бывает, – авторитетно подтверждал Пахомов гипотезу о похищении Ольги инопланетянами. – С мое бы послужили, знали бы, что и не такое бывает. Вы бы шли домой, Антон Петрович, нечего здесь сидеть, надо будет – я сам вас обязательно вызову.
Вечерами опустошенный, одуревший от бессонницы Самарин возвращался в пустую квартиру (детей забрали Ольгины родители) и глушил себя водкой. Пил один, заедая чем придется, до тех пор, пока было что пить или пока не валился пьяным в постель.
От помощи друзей он отказывался. Антона мутило лишь от мысли о том, что придется переносить чье-то наигранное сочувствие. Он не мог и не хотел никого видеть, даже детей. Пару раз приезжала мгновенно постаревшая на десяток лет Ольгина мама, привозила немудреную провизию. Он скупо благодарил и, обменявшись с тещей парой ничего не значащих фраз, вновь уходил в себя. Отношения с родителями жены всегда были натянутыми.
На десятое утро после исчезновения жены забывшегося пьяным сном Антона разбудил настойчивый звонок в дверь. С трудом заставив себя подняться, он поплелся открывать.
– Дядя Антон, – кричал за дверью Вовка, соседский мальчонка, – дядя Антон, мама сказала, чтобы вы на улицу срочно шли! Там милиция приехала, что-то говорят про тетю Олю.
В чем был, Самарин метнулся вон из квартиры, оттолкнул Вовку, скатился вниз по лестнице. Перед подъездом собралась редкая группа жильцов, которую теснил в сторону участковый. Неподалеку приткнулась «Скорая помощь» с распахнутой настежь задней дверью, в нее двое санитаров подавали крытые белой простыней носилки. Третий – в кузове, снаружи не видимый, – принимал.
Антон рванулся. Продрался сквозь стайку соседей, оттолкнул стоявшего на пути участкового и бросился к носилкам.
– Назад! – заорал ему в спину милиционер. – Назад, я сказал, сука!
Не обращая внимания, Самарин в три прыжка преодолел расстояние до «Скорой» и рванул покрывающую носилки простыню…
Очнулся он лежащим на тротуаре навзничь, с разбитым в кровь лицом и не фокусирующимся зрением – перед глазами расплывались радужные круги. Но Антону было на это плевать, и даже зла на приложивших его санитаров он не держал. Страшное раздутое лицо старой мертвой бомжихи, которое он увидел, сдернув простыню, не имело ничего общего с Ольгиным… все остальное по сравнению с этим было не важно.
– Жена у него пропала. Из дома вышла и не вернулась, двух недель еще нет, – донесся до Антона голос соседки, объясняющей ситуацию участковому. – Извелся он весь, бедный, такое горе, господи. Двое детей. Танечка нынче в школу пошла, а Димка – тот на год младше. Сиротки.
Последнее слово прозвучало как приговор. Именно в этот момент Антон отчетливо понял, что Ольга не вернется. Никогда.
Через три дня он получил повестку в прокуратуру. Переступив порог, Самарин побрел к столу, вяло пожал следователю руку и безразлично опустился на стул.
– Скажите, Антон Петрович, – Пахомов протянул фотографию, – вам знакома эта вещица?
Антон едва не выхватил снимок у следователя из рук. На фотографии был браслет – его подарок Ольге на годовщину свадьбы. Серебряный, сделанный по заказу, с застежкой в виде пальмовой ветки с качающейся на ней обезьянкой. Он сам рисовал ювелиру эскиз этой застежки.
– Это Олин браслет, – Антон почувствовал, что вновь обретает утраченную надежду. – Он был на ней, когда… Откуда он у вас? Вы нашли его? Или…
– Не волнуйтесь, Антон Петрович, – проигнорировал вопросы Пахомов и протянул новую фотографию. – Ничего страшного пока не случилось. Скажите, вы знаете эту гражданку?
На снимке была запечатлена стройная молодая женщина в пестром сарафане, небрежно опирающаяся на парапет набережной. В ее облике было что-то неуловимо знакомое, однако Антон мог бы поклясться, что не знает ее.
– Я не знаком с этой женщиной, – сказал он хрипло. – Никогда ее раньше не видел. Прошу вас, ответьте на мой вопрос. Это же Олин браслет. Откуда он у вас?
– Да, браслет ее, – подтвердил следователь. – Ваша теща его уже опознала. Откуда он у меня, я расскажу вам несколько позже. А вот насчет женщины вы не совсем правы – вы ее видели. Это Тамара Олеговна Пегова, жительница Омска, исчезнувшая и объявленная в розыск около трех лет тому назад.
– Клянусь, не знаю никакой Пеговой, – Самарин с силой саданул воздух ребром ладони.
– Не горячитесь, Антон Петрович, – Пахомов поморщился. – Вы не знаете Пегову, и я вам верю. Но вы тем не менее ее видели. Три дня назад ее труп обнаружили в подвале вашего дома. А браслет – на нем, кстати, сломана застежка… Та самая, с обезьяной. Так вот браслет вашей жены оказался при ней.
– О Господи, – опешил Антон. – Постойте, но я видел старую опустившуюся бомжиху лет, по крайней мере, шестидесяти. Возможно, даже старше. Мертвую. Я видел ее секунду или две, потом…
– Я знаю, что случилось потом, – прервал Пахомов. – Это не суть важно. Вот что получается, Антон Петрович. По результатам вскрытия Пегова умерла в тот самый день, когда исчезла ваша жена Ольга Самарина. Ольга покинула квартиру без четверти десять вечера, и больше ее никто не видел. А Пегову как раз видели. По крайней мере, трое свидетелей, в десятом часу, то есть незадолго до исчезновения вашей жены, и в непосредственной близости от вашего дома. Вас это не наводит на размышления, Антон Петрович?
– Вы на что намекаете? – Кровь бросилась Антону в лицо. – Вы что же, хотите сказать, Оля убила эту старуху? Вы… вы… – Самарин привстал со стула и, опершись руками о край стола, навис над следователем.
– Успокойтесь, – Пахомов резким движением поднялся на ноги. – Сядьте немедленно!
Антон опустился на стул, он уже мало что соображал и лишь оторопело глядел снизу вверх следователю в лицо.
– Так-то лучше, – хмыкнул Пахомов. – Никто ни вас, ни вашу жену ни в чем не обвиняет. К тому же Пегову не убивали. Она, к вашему сведению, умерла естественной смертью.
– Естественной смертью? Тогда при чем тут Ольга? Ах да, – Антон понурился, растерянно протер глаза тыльной стороной кисти руки. – У Пеговой был Ольгин браслет. Извините, я мало что понимаю. Отчего она умерла?
– По заключению врачей – от острой сердечно-сосудистой недостаточности. На момент смерти Тамаре Пеговой было двадцать девять лет. Но состояние организма – как у семидесятилетней старухи. Скажите, вы не замечали за вашей женой каких-либо странностей перед ее исчезновением? Может быть, она волновалась? Звонила кому-нибудь незнакомому или звонили ей?
– Вы сотню раз задавали этот вопрос, – ответил Самарин устало. – Еще раз повторяю: нет, нет и нет.
– Хорошо, Антон Петрович. Спасибо, вы можете идти. Я буду держать вас в курсе.
Следователь вызывал Самарина еще несколько раз, снова затевал разговор о браслете, о покойной Пеговой, о поведении Ольги. А потом и вызывать перестал. До того самого утра, когда позвонил и сообщил, что выслал машину. Со дня исчезновения Ольги прошло уже больше двух лет…
За эти два года Антон Самарин, сильный, спортивный, уверенный в себе мужик, любящий муж и отец, превратился в угрюмого и неопрятного нелюдима, алкоголика без определенных занятий и планов на будущее.
Он искренне считал себя однолюбом и счастливым человеком. Через восемь лет после свадьбы он любил жену ничуть не меньше, чем в медовый месяц. Они с Ольгой, казалось, были созданы друг для друга. Антону никогда и в голову не приходило закрутить роман на стороне, хотя возможностей хватало с избытком. Исчезновение жены не просто подкосило его, а полностью вышибло из-под ног опору.
Какое-то время Самарин заставлял себя ходить на службу в банк, где был на хорошем счету и где ему прочили в скором будущем должность начальника инвестиционного отдела. Но работа валилась из рук, он стал делать ошибки, и все чаще и чаще приходилось под сочувственные взгляды сослуживцев получать выволочки от начальства. Около года такое положение вещей терпели. Наконец, Антона вызвали к кадровику, и тот, пряча глаза, предложил написать заявление по собственному желанию.
Работы не стало, а вместе с ней не стало причины следить за собой и держать себя в руках. Антон Самарин сломался. Опустился и пошел ко дну. Сейчас, после того, как смерть Ольги подтвердилась официально, он, сидя на скамейке в больничном парке и жадно втягивая до фильтра третью подряд сигарету, осознавал это вполне отчетливо.
– Поплачь, парень, поплачь, – услышал вдруг Антон скрипучий старческий голос. – Небось жена была, а?
– Тебе какое дело, – ответил Самарин грубо. – Не стой здесь, отец, ступай своей дорогой.
– Да я что, я ничего, – забормотал старик и суетливо выудил из внутреннего кармана картонный прямоугольник. – На вот, возьми, тебе это.
Прямоугольник оказался визитной карточкой с золотыми виньетками по краям.
В центре стояло имя – Николай Иванович Муравьев, а над ним красовалась надпись, показавшаяся Антону воистину дурацкой, если не издевательской.
– Его сиятельство граф Николай Иванович Муравьев, – прочитал Самарин надпись вместе с именем. – «Сиятельство», надо же, хорошо, не «величество». Что за бред, отец? Зачем это мне? Да и сам ты откуда взялся?
– Работаю я здесь, – старик переступил с ноги на ногу. – Сторож я при морге, пятый год уже как. Николай Иваныч велел позвонить. Зачем – сам тебе обскажет. Ты, парень, ему не перечь, позвони. А мне, извини, идти надо.
Вернувшись домой, Антон привычно двинулся на кухню, извлек из холодильника початую поллитровку и под обрез набухал стакан. Ссутулившись, опустился на стул, выдохнул и зажмурился, готовясь проглотить водку залпом. В последний момент сдержал руку – пить внезапно расхотелось. Отставил стакан и, навалившись локтями на стол, кулаками подпер подбородок.
«Пора подводить итоги, – пришла не слишком оригинальная мысль. – Итак, Оли больше нет…»
Антон давно смирился с тем, что Оли больше нет, однако лишь теперь он осознал, что до сегодняшнего дня надежда на чудо все еще теплилась. Сейчас не осталось даже надежды, и Самарин вдруг понял, что ему стало легче. Он подумал, что, опознав тело Ольги, тем самым отпустил ее, – или, быть может, это Ольга его отпустила. О том, что самая горькая правда все же лучше неопределенности, он неоднократно слышал и читал. Теперь предстояло убедиться в этом на собственном опыте.
Впервые за последние два года Антон попытался не глушить разум алкоголем, а проанализировать ситуацию. Мысли путались: привыкший к ежедневным выпивкам организм требовал спиртного и категорически отказывался думать. Усилием воли Антон встал из-за стола, побрел в спальню. Теща иногда прибирала на кухне и в ванной, вытирала пыль в гостиной, но сюда не заглядывала. Самарин с отвращением оглядел запущенную комнату, покрытые слоем пыли книжные полки, воцарившийся повсеместно беспорядок. Он шагнул к окну, отвернул шпингалет и распахнул фрамугу. Промозглый ноябрьский ветер мгновенно ворвался в комнату, хлестнул порывом в лицо. Антон глубоко вдохнул и закрыл глаза. Он простоял так, на ветру, минут пять, пока не почувствовал, что стало слишком холодно. Тогда он захлопнул окно, вновь огляделся и решил приняться за уборку. Швабру, тряпки и веник пришлось разыскивать, пылесос найти и вовсе не удалось. Два часа без перерыва Самарин яростно драил полы, протирал от пыли мебель и выгребал из всех углов мусор.
В конце концов он порядком вымотался, отставил в сторону швабру с намотанной на нее мокрой тряпкой, опустился на аккуратно застеленную кровать, придвинул журнальный столик с пепельницей, закурил и стал подводить итоги.
Они оказались неутешительными. Он нигде не работал уже больше года, и на еду с выпивкой за этот срок ушло порядочно. Денег оставалось крайне мало. Антон вспомнил, что за все время ни копейки не потратил на детей. Раньше он гнал от себя эту мысль, и совесть услужливо подносила оправдание: ему не до детей, а Олины родители люди не бедные. Сейчас стало мучительно стыдно. Антон почувствовал себя сволочью, и осознание того, насколько опустился, это ощущение порядком усугубило.
«Так, надо все менять, – решил он. – Мне тридцать два года, и жизнь еще не закончилась. Надо собраться и жить дальше».
«Закончилась твоя жизнь, – возразил Антон вчерашний. – Дальше жить не для чего, не для кого да и незачем. Дети от тебя отвыкли, да и что ты можешь им дать? Работы нет, перспектив нет, и появятся ли они – неизвестно. Посмотри на себя, кто даст тебе хотя бы полшанса? Ты – слабак и уже фактически сломался. Оказался элементарно не способен выдержать то, что с тобой случилось».
«А кто бы на моем месте оказался способен? – возразил своему второму «я» Антон. – Любой бы сломался».
«Не любой. Люди теряют близких и держатся. Ты покатился вниз, потому что ты тряпка».
Самарину захотелось заехать себе по лицу, с силой, чтобы в кровь. Он едва удержался от этого, выругался вслух, резко встал, пнул ногой притуленную к стене швабру и двинулся на кухню. В коридоре остановился у зеркала, пристально посмотрел на свое отражение и криво усмехнулся. На него глядела плохо выбритая помятая личность неопределенного возраста. Раньше, увидав такого субъекта, Антон безошибочно распознавал в нем алкаша.
«А ты и есть алкаш, – вновь вступил внутренний голос. – И не строй лишних иллюзий, правде надо смотреть в глаза».
Антон посмотрел в глаза своему отражению и кивнул, соглашаясь. Отражение заботливо кивнуло в ответ. Стало противно и муторно, и мучительно захотелось выпить.
«А вот и выпью, – решил Антон. – В последний раз выпью – и завяжу. А с завтрашнего дня начну звонить в агентства по найму. Черт, ведь мне сегодня уже велели звонить. Правда, не в агентство и не кому ни попадя, а самому его сиятельству. Вот дурдом, сиятельства мне только и не хватало».
Самарин достал из брючного кармана бумажник и извлек из него давешнюю визитку.
«А что, – саркастически усмехнулся он, – новую жизнь вполне уместно начать со звонка графу. Потом позвоню, к примеру сказать, герцогу, регенту или принцу, ну а дальше можно будет смело звонить в психушку. И попросить к телефону императора или, на худой конец, короля».
Самарин хмыкнул и набрал номер.
– Здравствуйте, – услышал он в трубке механический голос автоответчика. – Граф Муравьев сожалеет о том, что не может сейчас поговорить с вами. Однако он будет счастлив вам перезвонить. Оставьте, пожалуйста, свой номер телефона.
– Алло, граф, – дурашливо сказал в трубку Самарин. – А это вас барон беспокоит. Барон, э-э…
«Мюнхгаузен», – услужливо подсказал внутренний голос.
– Барон Мюнхгаузен, – понесло Антона, – имеет честь звонить графу. Боже, царя храни. Как здоровье сиятельства? Надеюсь, прекрасно? А графиня, она по-прежнему с изменившимся лицом бежит к пруду? Ах, граф…
Антон осекся и швырнул трубку.
– Клоун, – сказал он вслух. – Пропади все пропадом.
Он двинулся на кухню, там залпом опорожнил стакан. Занюхал рукавом и незамедлительно налил еще.
– Ваше здоровье, граф, – сказал Антон, отвесив шутовской поклон.
Выпил, побрел, пошатываясь, в спальню. В чем был повалился на кровать и через минуту захрапел.
Пробудившись поутру, Самарин с трудом встал и поплелся в ванную. Он ощущал все привычные признаки похмелья и чувствовал себя так, будто только что выкарабкался из помойки. Голова раскалывалась и казалась чугунной.
Холодный душ помог, после него стало можно с грехом пополам, но жить. Антон выбрался в коридор, уперся взглядом в телефонную трубку и вспомнил вчерашний звонок. Жить расхотелось.
«Надо извиниться, – решил Антон, – Скажу, что был пьян. Для русского мужика причина более чем уважительная – граф, если он граф, должен такие вещи понимать».
Самарин вспомнил, что ерничал вчера, будучи трезв, и ему стало совсем стыдно.
«С другой стороны, – попытался оправдаться он перед самим собой, – еще неизвестно, кто этот «граф» такой. С какой стати раздает визитки родственникам покойных? Возможно, никакой это не граф, а заурядный аферист, наживающийся на человеческом горе».
Антон не успел додумать, стоит ли ему звонить извиняться или оставить все как есть, – телефону, видимо, надоело дожидаться решения, и он зазвонил сам.
– Здравствуйте, я могу побеседовать с Антоном Петровичем Самариным? – незнакомым голосом осведомилась трубка.
– Да, я Самарин, здравствуйте. Простите, с кем я говорю?
– Ах, Антон Петрович, а я, признаться, уже начал беспокоиться, – заботливо сообщил голос. – Звонил вам вчера весь вечер, не мог застать. Позвольте представиться: Николай Иванович Муравьев.
Антон покраснел. То, что у графа почти наверняка установлен определитель номера, он упустил из виду.
– Я п-прошу, – заикаясь, начал Антон, – п-прощения. Из-звините, понимаете, вчера я н-немного выпил, и…
– Все понимаю. – Голос в трубке из заботливого внезапно стал жестким и властным. – Не извиняйтесь, сие ни к чему. У меня к вам дело, не терпящее отлагательств. Возможно и даже вероятно, оно весьма вас заинтересует. Скажите, могли бы вы уделить мне время сегодня?
– Да, пожалуйста, – растерялся Самарин, – а о чем, извините, пойдет речь?
– Через час вас устроит? – проигнорировал вопрос собеседник.
– Да, собственно, но где мы встретимся?
– Не волнуйтесь, Антон Петрович, под дождем мокнуть не придется. Я высылаю машину – она будет у вашего дома через полчаса.
Антон не успел спросить, откуда собеседнику известен его адрес. Минуту он растерянно простоял с трубкой в руке, пытаясь собрать воедино разрозненные мысли.
«Ну хорошо, адрес и имя абонента можно узнать, имея номер телефона, – сообразил наконец Самарин. – Но что за манеры у этого сиятельства – с места в карьер. И что за дело такое, не терпящее, видите ли, отлагательств».
Не придя ни к какому выводу, Антон плюнул и раздраженно стал одеваться.
«Извините, граф, я забыл свой смокинг у маркизы N, – мысленно сказал он, запирая за собой квартирную дверь. – Монокль, парик, панталоны – что там полагается еще иметь? – оставил у нее же. Засим в чем есть. Пожалте карету».
Вместо кареты у подъезда стоял новый, с иголочки «пятисотый» «Мерседес». При появлении Самарина высоченный, под два метра ростом, водитель выбрался из машины, обогнул ее и предупредительно распахнул дверцу.
«Непорядок, вась-сиясь, шофер не в ливрее», – мысленно отпустил последнюю шпильку Антон, опускаясь на пассажирское сиденье.
– Да-да, я действительно потомственный русский дворянин и наследник графского титула, – Николай Иванович Муравьев остановился у дверей кабинета, пропуская гостя вперед. – И я, смею заметить, более чем серьезно к сему факту отношусь. Разумеется, у меня есть документы, официально заверенные и признанные Российским Дворянским собранием. Прошу вас, присаживайтесь, Антон Петрович.
Выглядел Муравьев лет на пятьдесят. Ничего эдакого графского, однако, Антон во внешности его не усмотрел. Мужик и мужик, крепкий, с выдающимся вперед волевым подбородком и изрядной проседью в коротко стриженных, зачесанных назад черных волосах. Разве что манера вставлять в речь вышедшие из употребления словечки и обороты напомнила Самарину о читанной в детстве классике.
Жилище графа, впрочем, вполне соответствовало дворянскому титулу владельца. Дом на Садовой походил на крепость. Массивный, недавно отреставрированный и выкрашенный по фасаду в строгий темно-серый цвет, с внушительным, немного приземистым холлом при входе. В холле дежурили два охранника, крепкие, нарочито неторопливые в движениях, одетые в одинаковые полуспортивные пиджаки. И с одинаковыми же профессионально-запоминающими цепкими взглядами. Квартира на третьем этаже оказалась не просто большой, а огромной, с высокими потолками и, по меньшей мере, пятью или шестью комнатами. Правда, обставлена она была весьма скромно: ни гобеленов во всю стену, ни ломящихся от антиквариата шкафов Антон не обнаружил.
Усадив гостя в стоящее у внушительных размеров письменного стола кресло, Муравьев остался стоять.
– Сейчас Макс сотворит кофе, – сказал он, – и, пожалуй, начнем. Или, может быть, изволите чай?
Антон согласился на кофе. Максом оказался давешний шофер, верзила с перебитым носом и внушающими уважение кулаками. Антон подумал, что помимо функции водителя он, должно быть, выполняет при графе работу телохранителя.
– Помните, у графа Монте-Кристо был немой слуга-абиссинец по имени Али? – спросил Николай Иванович, когда Макс вкатил в кабинет сервировочный столик с причиндалами для кофепития.
Антон удивленно кивнул.
– Так вот, Макс не имеет с тем немым чернокожим ничего общего, – сообщил Муравьев и, довольный шуткой, расхохотался. – Кроме одного, – добавил он, оборвав смех, – при Максе можно говорить все, что заблагорассудится. Засим, если не возражаете, перейдем к делу. Если у вас есть вопросы, Антон Петрович, сделайте милость, задавайте. Я постараюсь ответить, а потом, с вашего позволения, начну спрашивать сам.
– Сторож в морге, как я догадываюсь, ваш знакомый? – спросил Антон.
– Не столько знакомый, сколько, с позволения сказать, агент. Он у меня на зарплате – ничего особенного, но по стариковским меркам сумма изрядная. И работа несложная – всего лишь оповещать о моей персоне людей, опознавших в покойницах своих пропавших без вести родственниц. Их обо мне, а меня, соответственно, о них. О чем-нибудь желаете еще спросить, Антон Петрович?
Антон покачал головой. Единственным вопросом, который он мог бы задать, был: «Что вам от меня нужно?» – но на него граф так или иначе ответит и сам.
– Пока все, – сказал Самарин, – но думаю, вопросы еще появятся.
– Всенепременно, – подтвердил Николай Иванович. – Осмелюсь предположить, что их у вас будет немало. Итак, ваша супруга, Самарина Ольга Алексеевна, пропала двадцать девятого августа две тысячи третьего года около десяти часов вечера. Не удивляйтесь, прошу вас, я навел справки. Вплоть до вчерашнего дня об Ольге Алексеевне не было никаких известий, а вчера вас пригласили для ее опознания. Кстати, Антон Петрович, голубчик, похороны, насколько я понимаю, послезавтра?
– Послезавтра, – кивнул Антон и сглотнул слюну. – И я должен…
– Разумеется, – подхватил хозяин, – и, смею надеяться, вы примете мою помощь. Я попрошу Макса сопровождать вас. Формальности, очереди, бюрократические проволочки – Макс в таких проблемах специалист. В решении оных, я имею в виду. Не благодарите, Антон Петрович, прошу вас, давайте лучше пойдем дальше. Между исчезновением вашей супруги и ее кончиной прошло больше двух лет, не так ли? Скажите, где ее обнаружили?
– Вы разве не знаете? – удивился Самарин. – Я думал, вы говорили с Пахомовым.
– Пахомов это, надо полагать, следователь? Нет, не говорил, мои источники несколько иного свойства. Засим – где?
– В Магадане. Ее обнаружили в каком-то садике или сквере в Магадане.
– Когда? – Муравьев, меряющий шагами комнату, остановился и посмотрел на Антона в упор. – Когда это произошло?
– Четыре дня назад. Нет, с сегодняшним уже пять.
– Проклятье, сколько времени упущено, – выругался Николай Иванович в сердцах. – Макс, будь любезен, свяжись с Сильвестрычем и Косарем – вели решить между собой, кому из них лететь. И поторопи их, пускай решают не мешкая. Видите, Антон Петрович, – переключился граф на Самарина, – мы вашим делом занимаемся, можно сказать, вплотную. Да… Засим продолжим. Следствие, разумеется, зашло в тупик. Будь это не так, мы бы с вами здесь сейчас не сидели. И дело, конечно, закроют да и спишут в архив. Скажите, Антон Петрович…
– Можно просто Антон, – прервал хозяина Самарин.
– Прекрасно, благодарю вас. Скажите, Антон, за время следствия не случились ли некие события, о которых вы посчитаете уместным упомянуть?
– Да вроде нет. Хотя – да, конечно. Правда, не знаю, стоит ли упоминать или нет. Понимаете, через неделю или чуть позже в подвале, в куче керамзита, нашли тело одной бомжихи. Мне продолжать, это вам интересно?
– Разумеется, продолжайте. Это, Антон, не просто интересно, в этой бомжихе, осмелюсь предположить, самая суть и есть.
Антон рассказал историю о браслете, найденном на теле покойной Тамары Пеговой.
– По словам следователя, эта Пегова тоже пропавшая без вести. Из Томска, кажется, пропавшая. Или из Омска.
– Понятно, – Муравьев, нахмурившись, покивал. – Это все, разумеется, именно то, что я и предполагал. Ну-с, Антон, настало время сказать вам одну вещь. И от того, как вы соблаговолите ее воспринять, будет зависеть, как сложатся дальнейшие наши с вами дела.
– Слушаю вас, – Самарин подобрался и посмотрел графу в глаза. – Говорите, прошу вас. Что бы это ни было, говорите.
– Хорошо, – Муравьев отодвинул от стены кресло, опустился в него и наклонился вперед. – Я сейчас скажу вам, Антон, кто убил вашу жену.
– Что? – поперхнулся Самарин. – Как это убил? Ее не убивали. По результатам вскрытия – естественная смерть. Инфаркт и сердечная недостаточность.
– Тем не менее ее убили, – вздохнул Муравьев. – Но не пять дней назад, никак не пять. Ваша супруга погибла, едва вышла тогда из квартиры. А что до убийцы – убийцу вы видели, Антон. Это, рискну утверждать – та самая пожилая дама по фамилии Пегова, внешне похожая на бомжиху.
– Что за ерунда… Вы простите, Николай Иванович, но ведь и в самом деле ерунда. Если Олю убили два года назад, а нашли – не прошло и пяти дней, в Магадане… Постойте, вы хотите сказать, что в Магадане нашли не Ольгу?
– Ольгу, без сомнений Ольгу, – устало вздохнул Муравьев. – Скажите, у вас еще не возникло мысли, что я – не вполне умственно здоров? Да не смущайтесь вы так, прошу вас. Странно было бы, если б не возникла у вас подобная мысль. Так вот, смею заверить, я в здравом уме и при памяти. И все вам сейчас растолкую, но лишь при условии, что вы дадите мне слово дослушать до конца. До самого конца, каким бы странным вам ни показалось то, о чем я намерен сказать. Начнем, пожалуй, издалека, – Муравьев, заложив руки за спину, неспешно расхаживал вдоль стены. – Я нарисую вам схему. Нет-нет, не на бумаге, я склонен полагать, что словесной картины будет достаточно. Засим приступим. Я поставлю логическую задачу, а вы попробуете ее решить. Представьте: из некого города А при обстоятельствах самых загадочных исчезает госпожа Иванова. После чего тело помянутой Ивановой обнаруживают в некоем городе Б. Между этими двумя несомненно прискорбными событиями лежит довольно длительный промежуток времени, допустим, в несколько лет. Да и города А и Б находятся на приличном расстоянии друг от друга. Само по себе дело уже достаточно странное, вы согласны? Теперь перед нами вопрос: чем госпожа Иванова занималась все это время. А также где находилась и почему, собственно, изволила пуститься в бега. Вы следите за моей мыслью?
– Да, – кивнул Антон, – продолжайте, пожалуйста.
– Извольте. Теперь, с вашего позволения, допустим, что одновременно с кончиной госпожи Ивановой из города Б исчезает другая дама. Назовем ее, пожалуй, Петровой. Помимо того, допустим, что обеих дам незадолго до смерти госпожи Ивановой видели вместе. Или попросту скажем, что факт их знакомства каким-либо образом установлен, и установлен он непреложно. Позвольте осведомиться, какой вывод вы бы отсюда сделали?
– Вы подводите меня к тому, что произошло убийство? – спросил Антон. – Вторая женщина по вашей схеме должна оказаться убийцей первой, так?
– На первый взгляд вы правы, – согласился граф, – но исключительно на первый. Двинемся, с вашего позволения, дальше. Добавим тот факт, что согласно заключению судебных медиков госпожу Иванову не убивали – она умерла естественной смертью. От сердечно-сосудистой недостаточности, приведшей, к примеру, к инфаркту. Или, скажем, к инсульту. Не суть важно – главное, что по официальной версии в смерти госпожи Ивановой состава преступления не обнаружено. Пойдем дальше. Спустя некоторое время тело госпожи Петровой находят в городе В. В смерти ныне покойной Петровой, как и в смерти ее предшественницы, состава преступления опять-таки нет. Более того: одновременно из города В пропадает третья дама – давайте эту назовем Сидоровой. Пропадает при столь же загадочных обстоятельствах, кои сопутствовали исчезновениям двух предыдущих. Ну и в довершение всего отметим, что незадолго до смерти госпожу Петрову и госпожу Сидорову некие свидетели видели вместе. Что вы на это скажете?
– Ничего. Боюсь, я немного запутался. Получается двойное убийство, так?
– Нет, не так, или, скорее, не совсем так. Знакомо ли вам, Антон, такое понятие, как экстраполяция?
– Да вроде помню, в институте учили. Кажется, это что-то наподобие попытки продолжить закономерное действие в будущее. Или в прошлое, вот тут точно не помню.
– Приятно иметь дело с человеком интеллигентным. Позвольте лишь немного вас поправить. Либо в прошлое, либо в будущее, а возможно – и в обе стороны, в зависимости от сопутствующих обстоятельств. За исключением сей детали определение вы дали почти идеальное.
– Похоже, мне сделали комплимент, – Антон улыбнулся. Он вдруг почувствовал, что между ним и графом протянулась некая нить взаимной приязни. – Так что насчет экстраполяции, Николай Иванович?
Муравьев подошел к окну и открыл форточку.
– Желаете курить, Антон? – спросил он. – Закуривайте, сделайте милость. Вот, прошу вас, пепельница. Засим насчет экстраполяции. Давайте мы с вами попытаемся ее применить. На минуту допустим, что цепочка исчезновений вместе с сопутствующими им смертями простирается далеко в прошлое. Другими словами, предположим, что смерть госпожи Ивановой и исчезновение госпожи Петровой – не начало цепочки, а лишь одно ее звено, промежуточное. Что тогда?
– Не знаю, – Самарин закурил и выпустил дым к потолку. – Кровная месть, может быть? Вендетта? Но при чем здесь?.. Извините, Николай Иванович. То, к чему вы ведете, очевидно, но уверяю вас, Оля не была частью этой цепи преступлений. Могу поклясться, что не была. Она никого не убивала.
– Разумеется, не была, Антон. Ольга Алексеевна действительно никого не убивала. Убили ее, как я вам уже говорил. На этом мы с вами подошли к решающему моменту. Скажите, как бы вы объяснили все эти происшествия? Покурите, подумайте, я вас ни в коей мере не тороплю.
– Я не знаю, – после минутной паузы сдался Антон. – У меня в голове не укладывается. Прошу вас, объясните мне.
– Из тех, кому я задавал сей вопрос, на него не сумел ответить никто, – сказал Муравьев строго. – Что ж, я скажу вам. Только знаете: приготовьтесь… А впрочем, не важно, к такому не подготовишься. Видите ли, все встает на свои места, если в приведенной схеме предположить, что и Иванова, и Петрова, и Сидорова, и ваша Оля, и все многочисленные пропажи и жертвы в бесконечной цепочке – попросту одно лицо.
– Что? – опешил Антон. – Как это одно? Простите, Николай Иванович, я вообще перестал вас понимать. Чепуха какая-то. Вы меня извините, но это же полная ерунда.
– Не ерунда, – твердо сказал Николай Иванович. – Не ерунда и не чепуха. В том случае, если сделать еще одно предположение. А именно предположить, что оное «одно лицо» – лицо не человеческое.
