Несмотря на подробное объяснение Стандена я ухитрился пропустить поворот к мотелю. Он сказал, что ориентироваться надо на большой указатель, который виден с дороги, но разросшийся лес скрыл знак, и лишь случайно, сквозь просвет в листве, я разглядел его, когда, развернувшись, ехал в обратном направлении. Стершиеся красные буквы и нечто похожее на оленьи рога едва виднелись на рассыпающейся деревянной дощечке, а зеленая стрела, выделявшаяся когда-то на белом фоне, теперь казалась серой полоской, чуть отличающейся более темным тоном.

На то, что здесь когда-то был кемпинг, указывало расположение мотеля на изгибе проселка, проложенного через густой лес на запад. Придорожные кусты давно не вырубали, и они хлестали по моей ныряющей по рытвинам машине, но я заметил и примятую местами траву, и сломанные ветки, и отпечатавшиеся на земле следы какого-то тяжелого транспортного средства, напоминавшие отпечатки лап динозавра.

В конце концов я все же выбрался на поляну. Справа стоял бревенчатый домик с наглухо закрытыми, несмотря на жару, окнами. Скорее всего, хижина сохранилась со времен кемпинга. Выглядела она для этого достаточно древней. Сзади виднелась часть чего-то, что могло быть более современной пристройкой, продолжением приспособленного для длительного проживания помещения. Между домиком и тем местом, где я припарковался, стоял красный грузовик «Додж».

Еще один проселок вел от хижины к мотелю, стандартному строению L-образной формы с конторой на стыке двух корпусов и вертикальной неоновой вывеской «МОТЕЛЬ», давно не горевшей и указывающей в небо. Заведение находилось в небольшой естественной ложбинке, и у меня появилось сомнение, что знак виден с дороги. Возможно, содержание домиков обходилось слишком дорого, и Прокторы решили, что их клиенты сохранят верность им, даже если они, идя в ногу со временем, сменят кемпинг на мотель, но Станден был прав: идея со строительством мотеля оказалась неудачной. Теперь окна и двери домиков были заколочены, через щели на парковке лезла трава, по стенам и крышам ползли стебли плюща. В не столь уж далеком будущем это место ждала судьба других призрачных городов и заброшенных поселений, уже ставших привычной картиной для штата.

Я посигналил. Подождал. Ни из хижины, ни из леса никто не показался. Что там Станден говорил о Прокторе? Ветеран, живущий на отшибе, скорее всего, держит при себе оружие, и если Станден не ошибается в оценке его состояния, он вполне может принять меня за угрозу. Грузовик здесь – значит, и хозяин где-то недалеко. Я посигналил еще раз, потом вышел из машины и направился к домику. Проходя мимо грузовика, я мельком заглянул в кабину. На пассажирском сиденье лежал раскрытый пакет с пончиками. По пончикам ползали муравьи.

Я постучал в дверь, оглянулся – а ну как из лесу, потрясая ружьем и проклиная призраков, вылезет раздраженный Проктор – и подергал ручку. Дверь открылась. Зажужжали потревоженные мухи. По застеленному линолеумом полу побежали муравьи. В воздухе держался стойкий, застарелый запах сигаретного дыма. Я проверил холодильник. Срок годности молока еще не истек, но это был единственный продукт, не угрожающий здоровью, потому что все остальное содержимое холодильника привело бы в отчаяние любого диетврача: пакеты с дешевой готовой едой, бургеры для микроволновки, мясные продукты. Ни фруктов, ни овощей, зато по меньшей мере половина пространства занята бутылками с колой. Стоявшая в углу мусорная корзина была забита коробками из-под картошки фри, ведерками из-под куриных крылышек, обертками от бургеров из киосков фастфуда, сплющенными банками «Ред булл» и пустыми бутылочками из-под сиропа от кашля. На полках, кроме банок с супом и бобами, лежали конфеты и печенье. Я также нашел пару больших банок с кофе и с полдюжины бутылок дешевого джина и водки. В спальне – еще несколько бутылочек из-под сиропа, упаковка антигистаминных средств и коробка соминекса. Проктор определенно жил на стимулянтах – сахар, энергетические напитки, кофеин, никотин – и при этом пользовался безрецептурными средствами для решения своих проблем со сном. Лежавшая здесь же пустая упаковка из-под клозапина, выписанного недавно местным врачом, означала, что он, отчаявшись, искал профессиональной помощи. Клозапин, антипсихотик, использовался как седативное средство, а также применялся при лечении шизофрении. Мне припомнился разговор с сестрой Берни Крамера, ее упоминание о том, что перед самоубийством Крамер слышал голоса. Интересно, какие голоса слышал Гарольд Проктор?

На кровати лежали ключи от грузовика и пустая кобура.

От осмотра я перешел к обыску и обнаружил конверт с деньгами. Он был спрятан под матрасом, незапечатанный, и в нем 2500 долларов, двадцатками и пятидесятками, аккуратно сложенными лицевой стороной вверх. Хранить деньги таким вот образом, пусть даже и здесь, вдалеке от посторонних глаз, было по меньшей мере неосторожностью и даже безрассудством. Впрочем, логикой здесь вообще не пахло. Проктор давно уже не заглядывал ни в трейлер, ни в грузовик. Если бы он собирался уехать, то забрал бы и деньги, и грузовик. И даже если бы с грузовиком возникли какие-то проблемы, деньги он взял бы в любом случае. Я осмотрел конверт. Чистый и новый. Под матрас его определенно положили недавно.

Я вернул деньги на место, туда, где нашел, и направился к мотелю. Незаколоченным остался только офис. Дверь была приоткрыта. Я заглянул. Проктор определенно использовал помещение как кладовую: в углу лежали банки с консервами – по большей части бобы, чили и рагу, – упаковки туалетной бумаги и несколько старых противомоскитных оконных сеток. Откуда-то доносилось слабое жужжание. Дверь за регистрационной стойкой вела, судя по всему, в кабинет. Я подошел ближе. Жужжание стало слышно более отчетливо. Я толкнул дверь ногой.

Передо мной находилась деревянная консоль с шестнадцатью маленькими лампочками, расположенными по четыре в ряд и пронумерованными. Звук шел из динамика над консолью. Судя по всему, это была система внутренней связи старого образца, позволявшая гостям связываться с портье, не пользуясь телефоном. Я такую видел впервые, но, может быть, Прокторы, открывая мотель, не стали заморачиваться установкой телефонов во всех номерах, а потому сохранили интерком как забавную диковинку. Название фирмы производителя на консоли отсутствовало; возможно, Прокторы собрали ее сами. Пока что ясно было одно: электричество в мотеле есть.

Жужжание действовало мне на нервы. Какая-то неисправность? Но почему именно сейчас? Есть электричество или нет, но после стольких лет система просто не могла работать. С другой стороны, раньше вещи делали на совесть; прискорбно, что мы теперь так удивляемся, встречая настоящее качество.

Я проверил консоль, постучал по лампочкам.

Лампочка под номером пятнадцать от прикосновения замигала красным.

Я вынул пистолет, вышел из офиса и направился по правой стороне коридора. Дверную панель в четырнадцатом номере отвинтили от рамы и просто приставили к косяку. Дверь пятнадцатого номера была на месте, но именно за ней слышался звонок.

Я прислонился к стене между двумя комнатами.

– Мистер Проктор? Вы там?

Никто не ответил. Я быстро убрал панель перед четырнадцатым номером, но дверь за ней была заперта. Попробовал ручку – повернулась. Проникавшего в комнату дневного света вполне хватало, чтобы увидеть поставленную на попа и прислоненную к стене кровать и голый пол. В углу – две прикроватные тумбочки. И ничего больше, никакой мебели. На ковре – какие-то белые нитки, в воздухе – запах плесени. Я подобрал одну нитку и поднес к свету – это была древесная стружка. Возле тумбочек лежали несколько пенопластовых комочков. Я провел ладонью по ковру и нащупал вмятины, оставленные какими-то ящиками. Осторожно подошел к ванной – пусто. Двери между четырнадцатым номером и пятнадцатым не было.

Я уже собирался уходить, когда увидел отметины на стене, и посветил на них фонариком, чтобы рассмотреть получше. Они напоминали отпечатки ладоней, но как будто выжженные в краске. Пепел и вспузырившаяся краска отвалились, когда я дотронулся до них пальцами. Мне стало не по себе, словно я перепачкался какой-то мерзостью. В комнате было сыро, и кровать стояла у стены голая, но меня не оставляло ощущение, что здесь недавно жили и что, если прислушаться, еще можно услышать слабеющее эхо разговора.

Я снова вышел в коридор и осмотрел дверь в пятнадцатый номер. Как и на других дверях, панель, должно быть, держалась на раме на шурупах, вот только головок этих шурупов я не обнаружил. Без особой надежды на успех я просунул пальцы в зазор между панелью и дверной коробкой и потянул.

Панель поддалась на удивление легко и, падая, едва не отправила меня в нокаут. Теперь я увидел, что держалась она на одном-единственном длинном шурупе, завернутом не снаружи, а изнутри. Я попробовал повернуть ручку, но на этот раз ничего не получилось. Ударил по двери ногой – безрезультатно. Я сходил к своей машине, взял из багажника ломик и вернулся в мотель. Но и с его помощью открыть дверь не получилось. Что-то крепко удерживало ее изнутри. Тогда я взялся за щит, которым было заколочено окно. Дело пошло лучше – его прибивали гвоздями. Щит наконец отвалился, и под ним открылось толстое замызганное стекло, треснувшее, но не расколовшееся от пары пулевых отверстий. Заглянуть в комнату мешали плотно сдвинутые шторы.

Приложив еще немного усилий, я разбил ломиком стекло и отступил к стене на случай, если некто притаившийся в комнате вздумает встретить меня свинцом, но не услышал ни звука. Причина тишины стала ясной, когда из номера пахнуло вонью. Я раздвинул шторы и забрался в комнату.

Деревянная кровать была разломана, доски прибиты к дверной коробке. Гвозди забивались под углом, и некоторые прошли мимо двери. Забивавший их понял, наверное, что промахнулся, и попытался исправить ошибку, но до конца работу не довел. А может быть, гвозди прошли насквозь, и кто-то снаружи загонял их назад молотком, хотя концы оставались острыми.

Мебели в этом номере было больше, чем в соседнем, – длинный комод, стойка под телевизор, двуспальная кровать и две прикроватные тумбочки. Все это было сдвинуто в угол, как сделал бы ребенок, устраивающий дома крепость. Я подошел ближе. В углу, за мебелью, прижавшись головой к кнопке интеркома на стене, лежал мужчина. За головой – пятно крови с частицами черепа. В правой руке – «браунинг». Тело распухло, а обосновавшиеся в нем насекомые и черви создавали впечатление движения и жизни. Первой их добычей стали глаза, от которых остались лишь пустые глазницы. Я накрыл ладонью рот, но запах был слишком крепок. Я отвернулся к окну, выдохнул и постарался сдержать тошноту. Потом, немного оправившись, снял пиджак, прижал его к лицу и осмотрелся повнимательнее. Рядом с телом стоял ящичек с инструментами. Тут же лежал пневматический молоток. Ни крошки еды, ни капли воды. Я провел пальцами по металлической обшивке двери и нашел несколько пулевых отверстий. Включил фонарик, посветил на стены, посчитал. Получилось двенадцать. В обойме «браунинга» тринадцать патронов. Последний он приберег для себя.

В «Лексусе» нашлась бутылка воды. Я прополоскал рот, избавляясь от привкуса гнили, но запах уже впитался в одежду. Теперь от меня воняло мылом, дохлым оленем и мертвецом.

Я набрал 911 и подождал, пока соединят с полицией.