Диалоги с доктором
…он под деревом сидит, приходи к нему лечиться…

Доктор был достаточно специальным доктором: он лечил чувства и смыслы людей. В организм и идейные убеждения без согласия не лез, да и лекарств не назначал. Поскольку точно знал, что лекарств безвредных не бывает. А вредных лекарств доктор не назначал, поскольку к людям относился не так, словно они сами напросились, а так, как будто они были знакомы, и даже когда-то нравились друг другу…

И здесь возникали трудности, поскольку люди в основном привыкли обретать счастье в борьбе, а несчастье – в любви и мирной жизни.

– Что чувствуешь, как дышишь? – достаточно добродушно спрашивал доктор.

– Да причем тут чувствуешь, дышишь, – сопротивлялся в ответ честно страдающий собеседник. – Что я, животное? У меня разум возмущенный кипит в сомнениях, ему мысль крупная нужна, ответственное знание или, на худой конец, – твердая вера. Я же гомо сапиенс, как-никак… – Сапиенс ты, дорогой, только до тех пор, пока твое гомо дышать соглашается. А ежели дышать не будешь, ежели кислород в разум по причине стыда, обиды или какого иного предубеждения не пустишь, – то и сапиенс твой придет в негодность, а не только желудок и печень. Давай снова попробуем, только без лишних страхов и упреков… Вот что сейчас чувствуешь? А хочешь чего?..

Время от времени отдельный человек прибегал к доктору для того, чтобы вручить ему ответственность за свою жизнь. Видимо, отдельный человек уже изрядно надорвался и поранился, присваивая себе других, и теперь уже хотел сам кому-то принадлежать.

– Доктор, что со мной будет? – Не знаю.

– Но это же вам должно быть интересно! – Не должно.

– А со мной вам вообще интересно? – Не всегда. Сейчас – нет.

– Тогда, наверное, всё без толку…

– Подожди. Ты кому планируешь быть нужнее: мне – или себе самому?

– Себе, наверное… Но тогда что я тут делаю? И что вы мне можете дать?.. И вообще – кто вы мне такой?

– А вот теперь – да. – Что – да?

– Теперь мне с тобой интересно. Итак, что ты тут делаешь, и кто я тебе?..

Пришли к доктору два брата. Почти близнецы, но не совсем. Оба весьма приятной наружности, отличные костюмы, тонко подобранные шейные платки, ремень с туфлями идеально гармонирует, аккуратный цвет лица, усы подстриженные, глаза выразительные … Только у одного выразительно веселые, а у другого выразительно печальные.

– В чем дело? – задумчиво спросил доктор, понимая, что так он не будет выглядеть никогда. – Одному как будто везет, а другому как будто нет?

– Брату везет. А мне – нет. Хотя мы, в сущности, одинаковые. – Видимо, не совсем… Вот ты зачем всё это с собой делаешь? – Я это делаю, чтобы понравиться женщинам, – ответил печальный.

– А ты зачем это делаешь? – спросил доктор у другого. – А я это делаю, потому что мне нравятся женщины!..

– Правда же, я могу ничего не пояснять? – на всякий случай уточнил доктор.

Требовательный, серьезный, но несколько обидчивый тип десяти с половиной лет любил беседовать с доктором о пиратах, ихтиозаврах и космических путешествиях. Он очень уважал мнение доктора, возможно потому, что редко разрешал ему говорить. Зато они много вместе рисовали, чертили схемы и графики, а также разыгрывали сценки из жизни пиратов, ихтиозавров, межпланетных путешественников и иных космических тел.

Сам он к доктору приходить не мог, его приводила мама. Немножко по настоянию бабушки и, в основном, – вместо себя.

– Скажите доктор, – спрашивала она, тревожно глядя в неведомую даль, – он нормальный?

– Ну, как вам сказать, – осторожно подбирал слова доктор, – безусловно. Если только не считать нормальными исключительно людей малозаметных и удобных в быту, с компактными мозгами и характером. Сверстники смогут понять и признать его классу к десятому, когда поумнеют и тоже начнут читать. Примерно тогда же и они станут ему интересны…

Бабушку вашу он уже готов беречь от лишней информации. А вот вас – нет. Поскольку доверяет… Будете это ценить – или будете продолжать соперничать с бабушкой?..

Кризисы доктор уважал. Но только не массовые, а индивидуально-человеческие. Означали они одно из двух: либо человек сопротивлялся какой-то своей беде и болезни, либо отказывался дальше игнорировать тот факт, что он в беде или болен.

Однако переживавший кризис индивид уважение это, как правило, не разделял. Поскольку всем своим экзистансом безраздельно отдавался томительному ощущению катастрофы и бесформенного хаоса.

– Кризис… кризис, – в отчаянии повторял он. – Куда бежать, что делать… – Ну да, кризис, – соглашался доктор. – Поздравляю. Мудрое решение организма, способ выхода из болезни. Луч ше, конечно, к здоровью, но можно и наоборот… Как распорядишься… Но уж раз ты здесь, и говоришь обо всем этом мне, а не своей предсмертной записке, то, пожалуй, можно предположить, что ты еще кого-то или что-то любишь. И у тебя еще осталась надежда и кое-какие силы для этого. Так не томи, рассказывай, что еще возможно любить и на что надеяться в этой странной жизни… Тем более – у тебя кризис, а значит бежать, собственно, никуда не нужно. Поскольку пока что некуда…

Как-то раз в больших сомнениях к доктору пришла девушка. Она и раньше, как правило, сомневалась, но теперь ее сомнения достигли гигантских размеров. Ее молодой че ловек предложил скрепить их отношения узами брака. И девушка не смогла ничего ответить, поскольку это предложение ее привлекало в точно такой же степени, в какой и отталкивало.

– Мне иногда кажется, что вот я выйду за него, рожу детей…

А потом встречу другого человека и пойму, что люблю именно его, – а всё, уже поздно, поезд уехал… – Тебе только это кажется?

– В том-то и дело, что нет! Еще мне кажется, что я ему откажу, а потом пройдут годы, и я так больше никого и не встречу, – и пойму, что именно это был мой шанс, мой единственный мужчина, – а всё, уже поздно… Я не вижу, где выход… – Ясное дело. Для того чтобы увидеть, где выход – нужно сначала увидеть, где вход.

– А где тут вход?

– Ну, смотри. Тебе практически все равно, какое решение сейчас принять. Что бы ты ни решила, – ты пожалеешь об этом в любом случае. К парню твоему это не имеет никакого отношения, только к тебе… Остается выбрать, о чем ты предпочитаешь жалеть… Только никак не в будущем, а именно сейчас…

Была еще одна девушка, которая не сомневалась ни в чем. Знала всё точно и видела, в основном, насквозь. Излишний опыт не мешал ей владеть истиной во всей её возможной полноте…

К доктору она приходила за подтверждением своей исключительности, а также чтобы осчастливить его. Девушке было совершенно ясно, что именно её доктор любит глубокой тайной страстью, и она чувствовала себя обязанной как-то о нём позаботиться… Доктор же все эти идеи и поползновения системно фрустрировал, а попросту говоря – был немного вял.

– Я не ждала, что вы такой осторожный, закрытый, и даже местами пугливый. Я так стремилась к вам, так надеялась на взаимопонимание и близость… А сейчас мы на грани разрыва, – разочарованно упрекала его девушка.

– А по-моему мы сейчас на грани знакомства. Только без иллюзий и уверенного ясновидения. Потому что знакомство в стиле иллюзий и уверенного ясновидения обеспечивает расставание в стиле проклятий и обид, – осторожно будил ее доктор.

Удручая самого себя собственным удручением, к доктору ходил печальный юноша с глубокой клинической убежденностью в собственном одиночестве. Он так надежно умудрился законопатить свое пространство, что куда бы он ни попал и кто бы там ни находился – всё равно никто в итоге не попадался и не находился. И он никак не мог обнаружить вокруг себя какую-либо одушевленную субстанцию, хотя бы немного доступную органам чувств.

– А самое странное и ужасное, – говорил юноша отдалённым тихим голосом, – что мне никто и не нужен… – Это правда, – соглашался доктор, – мало кому нужен никто. Мне вот никто – вообще ни к чему… Да что там, можно смело утверждать – никому не нужен никто… Другое дело – кто-то… Но чтобы никто стал кем-то, нужно разрешить себе то ли прибавить любопытства, то ли убавить осторожности и нечеловеческого величия…

Случалось доктору бывать на ярмарках у коллег, работающих с запредельными энергиями на сверхчеловеческом уровне. Тут он соблюдал осторожность, не пил и от подарков, в основном, берегся. Как-то раз встретился ему коллега шаман.

– Продаю ясновидение и интуицию! Интуицию продаю! – Мужскую или женскую?

– Интуиция бесполая! – укоризненно и почему-то немного обидевшись сказал шаман.

– Ну, и куда она такая?.. Нет уж, бесполую не берем, – решительно заявил доктор и для убедительности покачал головой.

А с экстрасенсом доктор встречался два раза в неделю. Этот экстрасенс ценой нанесенных и перенесенных травм получил особый дар, и теперь хотел что-то еще дополучить. А точнее, от чего-то избавиться – то ли от травм, то ли от дара.

Экстрасенс говорил:

– Ну и что? Ну и что мне с этим делать? Они все в восхищении, а я… Вот в цирке выступать зовут…

А доктор тоже говорил:

– Конечно, они в восхищении. И я в восхищении. Все люди видят, допустим, на пять сантиметров. Ты видишь метра на полтора. Другие не просто так не умеют – они даже представить себе такого не могут. Полтора метра – это же ого! Правда, ближайшая достопримечательность километров за двадцать отсюда, не меньше… И ты, похоже, про это догадываешься… Так что живи не скорбя, и восхищаться тобою не мешай. А заработанные деньги трать с достоинством. Нострадамусу – привет.

Приходила женщина. У женщины был всего лишь один, но очень существенный недостаток: она была без недостатков. Умна, деликатна, вообще не капризна. Могла всё понять и примерно столько же простить. Помощь принимала крайне редко, да и то лишь для того, чтобы как-то порадовать помогающего. Мужчины ее замечали с устойчивой регулярностью, но рядом надолго не задерживались. Исчезали в смутных чувствах, словно их сносило потоком с идеально гладкой поверхности.

И женщина приходила к доктору, чтобы всесторонне обсудить этот феномен.

– Когда он ушел, я не расстроилась. Я ему очень благодарна за искренность. Он хороший человек, и он имеет право… Нет, я не расстроилась, но просто еще сильнее заинтересовалась: что именно я делаю не так?.. Что?.. Вот вы знаете?

– Боюсь, что знаю, – отвечал доктор. – Рядом с таким неуязвимым и уравновешенным человеком прочие живые люди чувствуют свою гнетущую ненужность. Если тебя вообще никак нельзя задеть, то в итоге только этого с тобой и хочется…

Они же не догадываются, что ты просто путаешь сюжеты, когда уместно расстраиваться, а когда интересоваться…

Приходил мужчина и приносил с собою свои анализы. Хотя это еще спорный вопрос, кто из них кого приносил. Анализы неумолимо свидетельствовали о том, что мужчина живет ярко, насыщенно, и его тело за ним просто не поспевает. А потому вступает в конфликт с его жизненными планами.

И вот его тело сильно скучало в кабинете у доктора, а сознание, захваченное вихрем недобрых предчувствий, словно мальчик Кай каретой Снежной королевы, уже было безнадежно далеко, и откуда-то оттуда горестно взывало о помощи.

– Как же я тебе там помогу, – огорчался доктор. – Ты заполняешь собою будущее. Но там, кроме тебя, пока никого нет. И помочь тебе там некому, и поговорить там не с кем… Другое дело, если бы ты отважился заполнить собою настоящее. Это, конечно, требует некоторых усилий. Зато в настоящем ты точно не пропадешь. Люди пропадают лишь тогда, когда отрываются от настоящего, и либо тонут в прошлом, либо проваливаются в будущее… Так что возвращайся сюда подобру-поздорову, пока ты там себе еще не всё отморозил своими страхами…

Человеку творческому всегда было нелегко вдвойне. Только наладишь отношения с людьми и окружающим пространством – творчество куда-то пропадает. Только разберешься с творчеством – а уже почти весь мир то ли ушел, то ли против тебя. И не только близкие люди, но и люди средней дальности…

– Как-то мне хуже всех, – жаловался творческий человек. – Может, я каких-нибудь законов психологических не знаю? И поэтому их нарушаю, и мир наказывает меня… Так расскажите же мне эти важные законы немедленно!.. Или дайте, где почитать… – Что, струсил? – участливо спрашивал доктор. – Или забыл, что знание законов не освобождает от незаживающих потерь и неуместных приобретений? Зато вселяет коварную уверенность в место, предназначенное для доверия и надежды… Так где копать будем – там, где у тебя сейчас нет ни формы любви, ни формы звучания?.. Или там, где залежи слабительного, сно – творного, а также научных правил избегания и подмены жизни?..

Случалось, что после человека, в принципе недовольного жизнью, к доктору приходил человек, конкретно недовольный своими родственниками. При этом про родственников доктор понимал лучше, чем про самого человека, недовольного ими.

Родственники человека в его рассказах представали во всем богатстве и многоцветии своих ярких, выпуклых, эгоистичных индивидуальностей, невзирая на их физическое отсутствие в кабинете. В то время как сам физически наличный человек был исключительно неопределенным, безвидным и пустым, словно земля до разделения света и тьмы.

– Они меня используют, – возмущался человек. – И так используют, и эдак… Буквально как хотят – так и используют…

Ну разве так можно?..

– Да-да… А ведь только так и можно, – по-своему поддерживал его доктор. – Сначала нужно хотеть, и только потом получается использовать. Это неверно, что все всех используют: в действительности, используют только те, кому посчастливилось хотеть… Родственникам твоим посчастливилось: они хотят, в том числе и тебя. Завидно, конечно… Но если выпутаешься из зависти и позволишь себе хотеть – люди тоже станут тебе полезны, а не как сейчас… И, возможно, увидишь, что это хорошо…

Бывший министр, владелец завода и двух небольших партий, приходил к доктору жаловаться. Но у него не получалось. Потребность жаловаться у него была огромная, однако практически делать этого он не мог.

Получалось примерно вот что:

– Мне после Цюриха нужно было срочно лететь в Лондон на переговоры, оттуда вылет задержали из-за пресс-конференции премьер-министра, я понял, что у меня график рушится, пришлось просить подать машину прямо к трапу, так что последний раз я ел вчера утром в Кроненхалле… Вы мне сочувствуете?

Доктор:

– Не в силах. По моим ощущениям, я отстал еще в Лондоне, и сейчас объясняю слетевшимся журналистам, как я горжусь нашим знакомством.

Б. министр:

– Но я действительно выматываюсь от такого темпа! Ну и что из того, что у меня все успешно – у меня даже нет времени этому порадоваться, потому что единственное, что я успеваю – это успевать! У меня каждый день расписан по минутам. Одни проекты, другие проекты. Встречи, совещания, переговоры, мозговые штурмы…

А доктор:

– Кто много ест – тому и в туалет чаще бегать. Трудоголизм – это ж никакая не болезнь и не подвиг, это чистая физиология. Иначе – разорвет. Откажись от пары-тройки блюд – реже бегать будешь. Может, оно и понравится…

А может и наоборот – жаловаться наконец-то начнешь понастоящему…

– Доктор, они все умерли! – Кто?

– Волосы у меня на голове! – и мужчина, энергично страдая, указал на свою голову. – Мне тревожно и плохо! Их уже нет… – Дайте-ка я гляну… Ну да, там действительно никого нет… – Что же делать, доктор? – Будем хоронить. – Кого?

– Волосы покойные… Родственники у них имеются? – Вы надо мной смеетесь?

– Ну что вы! Я со всей серьезностью. Если бы у вас волосы выпали – мы бы разбирались, как и зачем жить лысому мужчине. Как теперь ухаживать за кожей лица… и там, сверху лица…

А вот если ваши волосы умерли – что ж, их, видимо, следует хоронить. Отпевать и оплакивать…

– Пусть он что-то решает в конце концов!

– А вот вы сейчас о ком говорите? – осторожно спросил доктор у слегка миловидной и весьма возбужденной женщины, которую он видел впервые.

– О своем муже, о ком же еще, – удивленно ответила женщина, решив не тратить время на прояснение такой досадной непонятливости.

– Здравствуйте, – искренне поприветствовал ее доктор, отметая наиболее тревожные свои предположения. – А каких решений вы от него ожидаете?

– Да уж каких-нибудь! – голос женщины вновь выдавал самые высокие формы возмущения. – Он уже третий месяц не ночует дома. Я хочу, чтобы он, наконец, принял решение… – Третий месяц?

– Третий месяц!

– Ну, тогда у меня для вас есть важная новость… не знаю, обрадую или огорчу… в общем, он уже принял решение. Это решение: не ночевать дома… И теперь никто другой, особенно он, не сможет принять за вас других, – то есть ваших собственных решений… Это, правда, возмутительная необходимость. Но неизбежная.

Когда доктора пригласили к известному профессору, он был, конечно, горд собою и откровенно доволен. Однако, увидев профессора, расстроился, и о суетном уже не думал. Голова у профессора еле держалась на одном шурупе, все остальные части организма находились в совершеннейшем расстройстве и несогласии друг с другом.

При этом профессор старался неприятного не замечать, вид хранил важный и ободряюще кивал доктору.

– Я всё отлично могу объяснить!.. – А жить можешь?

– Жить не могу… Но объяснить могу всё.

– Всё не нужно, не запомню. Где тут у вас руки моют? И ключ девять на двенадцать нам тоже понадобится.

Иногда люди приходили вдвоем. Не потому, что им некуда было пойти, – а потому, что им нужен был третий. И не для того, о чем иногда в таких случаях мечтал доктор, а чтобы перевести им то, что они не слишком успешно пытались сказать друг другу. Доктор с нежностью относился к этим романтичным перфомансам в старовавилонском стиле.

– С этим я никогда не смогу смириться, и простить никогда не смогу! – звучали высокие ноты.

– Она говорит, что она сейчас немного растеряна и расстроена, – расшифровывал сообщение доктор.

– Ну, знаешь, тогда делай что угодно, мне все равно, – следовал встречный текст.

– Он смущен, и не очень понимает, что ему делать, – подтверждал доктор…

Тот из двоих, у кого заканчивались патроны, обычно поворачивался к доктору.

– Я так не могу! Какая может быть близость, когда задеты принципы! Как можно быть с человеком, который неправ?.. если человек неправ – с ним нужно расставаться без сомнений, как бы тяжело это ни было… – И я тоже так делаю, когда хочу страдать, – вздыхая, признавался доктор. – А если я на самом деле хочу расстаться, то я тогда не думаю о том, кто неправ… А если я хочу ругаться и скандалить, то важнее того человека, с кем я хочу это делать, у меня вообще нет… Просто это необходимые, увлекательные, но совершенно различные занятия – страдать, скандалить и расставаться…

Поздними вечерами доктора радовал своей прямотой и искренностью невысокий плотный господин в костюме металлического оттенка, который он иногда менял на бетонного цвета свитер.

А знакомство их проистекло следующим образом.

– Слушай сюда, Айболит. Я реально в тупике. Ем плохо, сплю плохо, жену – только ревновать могу… Тебя не знаю, и еще бы сто лет не знал. Не верю ни на копейку, и морда у тебя хитрая. Но ходить я к тебе буду. Что скажешь, анализатор?

– В детстве у меня был друг, который заикался и шепелявил, – отвечал доктор, который впал в несколько сентиментальное настроение и с удовольствием вспоминал свою жизнь. – Для меня это был очень неприятный дефект его речи, так как я не всегда мог понять, чего он от меня хочет. Ему это тоже мешало, хотя он полагал, что виноват дефект моего слуха… Но в итоге мы сблизились, когда оказалось, что он великолепно умеет шевелить уша ми, а я знаю много неприличных анекдотов…

– Я пока ничего не понял.

– Форма твоего общения мне неприятна. Поэтому я отношусь к тебе как к человеку с дефектом речи. Хотя, в сущности, мне мешает понимать тебя дефект моего самолюбия…Так что по дефектам у нас пока ничья, один-один. И это поможет нам меньше бояться друг друга…

Приходили к доктору публичные люди. Публичные мужчины и женщины. По мнению доктора, их работа состояла в том, что они публично выражали свои тайные соблазны в мыслях и желаниях, – а все остальные люди платили им деньги за то, чтобы они успокоились и не настаивали на безусловном осуществлении оных.

С одним таким своим собеседником доктор доверительно поделился этим предположением.

– Доктор, вы сумасшедший!

– Что ж, это вполне возможно… Только не заставляйте меня с этим обязательно соглашаться, даже путем голосования. А то мне рассказывали, что навязывающий свое мнение другим – уж точно сумасшедший. И тогда мы можем перестать различать друг друга…

Изрядное время доктор проводил в поезде. Чтобы сэкономить на прыжках и падениях, он старался проводить это время на нижней полке купе. И тогда кому-то с некоторой безысходностью оставалась лишь верхняя полка. Особенно если доктор был со своим коллегой, который тоже любил внизу.

Однажды этим «кто-то» оказалась миловидная женщина, путешествующая с молодым человеком. Молодой человек был достаточно заботливым. Отправив свою спутницу погулять, он обратился к доктору:

– Мужик, я тебя очень прошу, вот тебе пятьдесят рублей, – поменяйся с моей полками. А то она дергается… Я там все кассы облазил, к начальнику ходил – нигде не было нижней… Ты извини, деньги возьми, я тебя очень прошу.

Доктор подумал немного, взял деньги и переместился на верхнюю полку. Довольный молодой человек пошел курить и пить пиво.

Коллега доктора не был доволен, он недоумевал.

– Что ты делаешь? Зачем ты взял эти жалкие деньги? Ты что, не можешь сделать доброе дело просто так, из благородства и великодушия?

– Но меня не просили о благородстве и великодушии, меня просили уступить по сходной цене. И сейчас он в своих глазах и глазах своей дамы герой. Было почти невозможно, – но он добыл ей комфорт. Добыл и оплатил, а не я ему подарил. И они счастливы, и я книжку читаю. И ни с кем не конкурирую своим благородством.

– Но теперь этот парень будет думать, что ты жлоб!

– Да… Если ему наскучит его дама – тогда он будет думать обо мне. Будет думать, что я жлоб. Но пока у них всё хорошо и она его живо интересует – моя репутация в безопасности.

Учеников своих доктор любил. Поэтому старался им не мешать и заботой особо не портил. Лозунгами и предписаниями также не искушал, но на вопросы отвечал всей душой. То есть из не очень вразумительного места.

Некоторые ученики пытались ему помочь. Доктор был к этому чуток.

– Это несложно: нужны ясные и конкретные приемы, или примеры, – пробовал правильно сориентировать его ученик. – Чтобы не только все понимать, но и кое-что уметь. Особенно такое, что другие не умеют. Если есть у вас – выкладывайте!

– Ну конечно есть, – радовался вопросу доктор. – Конечно. Причем именно такое, что другие не умеют… Вот вчера, например, пошел я на рынок и купил карася…

– Угу, карася, – проникался идеей ученик, готовясь ко встрече с сокровенным.

– Принес его домой, стою над ним и осознаю: зачем я его купил? Зачем он мне? Что хорошего я жду от него?..

– Так, так, понимаю, – повторял ученик с видимыми признаками приближающегося просветления.

– И пока я осознавал, – вел свою линию доктор, – карась выскользнул у меня из рук, упал… я инстинктивно – за ним, наступил на него, поскользнулся, тоже упал… И карась уже после этого никакой, и я… И вот мы, такие разные до этой встречи, теперь выглядим одинаково несвежими…

– Это намек, – догадывался ученик.

– Еще нет. Но вот ты – ты кому-нибудь из нас уже сочувствуешь?

– Нет…

– Радуешься? – Нет вроде…

– А что, злишься? – Тоже нет…

– Ну, тогда я пойду за вторым карасем, – теперь уже намекал доктор. Иногда этого хватало.

Принимать различные экзамены доктора старались не приглашать. И справедливо. Принимать различные экзамены доктор совершенно не умел.

Он довольно скептично относился к правильным ответам, не выражал по их поводу формального одобрения, и в ведомостях отмечал таковые не плюсиком, а знаком вопроса. При этом искренне радовался ответам неправильным и странным. Говорил, что в эти моменты испытывает счастье удивления и своей нужности. Любой экзамен доктор норовил перевести во встречу и беседу, а если экзаменуемые не знали этих слов – то в лекцию. Оценки же ставил исключительно хорошие и очень хорошие.

– Так не годится, – втолковывали ему. – И что здесь сложного? Вы просто должны дать им стандартное задание, а потом оценить людей так, как они того заслуживают. И дело с концом… – Оценить людей так, как они того заслуживают? Помилуйте, это еще более бесчеловечно, чем давать стандартные задания. Нет уж, увольте…

И его обычно увольняли.

Доктор не всегда был доктором. Когда-то он был ангелом, которого зачем-то сунули на землю, не сообщив точно – зачем. Возможно, для того, чтобы он маялся, потому что он маялся.

Он последовательно перепробовал самые различные виды деятельности. Потом, еще более последовательно, – различные виды бездействия… Деньги, власть, общественное признание, острые ощущения и модные стили, увлеченность какой-нибудь сверхценной идеей, – всё это было бы таким заманчивым, если бы только он хуже видел, меньше понимал и реже думал… Единственное, что его действительно вдохновляло – это были любовь и свобода. Но их, как правило, никогда не было. А когда они всё-таки появлялись, то отказывались уживаться друг с другом и предлагали выбирать между ними…

…и тогда он позволил одному человеку быть своим учителем, и сказал ему:

– Я умею делать многое, но я не чувствую любви и желания к тому, что умею. У меня есть несколько близких людей, но это делает меня еще менее счастливым: одни из них не так близко, как хочется, а другие – не так далеко. Осмысленные вещи мне кажутся безвкусными, а вкусное чаще всего не имеет смысла…

Назови мне хоть одну надежную причину для жизни, за которую я бы смог здесь зацепиться.

И учитель ответил:

– Надежных причин я не знаю. Зато очень радуюсь ненадежным. Вот, например, ты: понятия не имею, как ты меня встретил, но с тобой мне определенно лучше, чем без тебя…

И теперь у нас есть какое-то время, чтобы разговаривать друг с другом о том, о чем было бы безумием не разговаривать… И интересоваться тем, чем тянет интересоваться. Это пойдет? – Это пойдет.

Вот так доктор и стал доктором. Никакой другой причины он так и не нашел. Ищет до сих пор – но только в свободное от работы время.